Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том второй"

Потрепав ее по плечу, он легким шагом направился к ожидавшим его жене и дочери. Лиля тоже села в машину рядом с встревоженной Танечкой.

– Мама, а папа не пришел? – девочка робко тронула мать за рукав, но та ничего не ответила, и все время, пока шофер вел машину по влажной от недавнего дождя дороге, сидела, напряженно выпрямившись, с неподвижным и злым лицом.

Дома их встретила Виктория.

– Лиля, Танечка! Господи, какая же большая, а?

Она долго обнимала и целовала Таню – слишком долго, как показалось Лиле. В дверях встала солидная пожилая женщина и вежливо поздоровалась:

– Здравствуйте.

– Это Лидия Михайловна, гувернантка Тани, – оторвавшись от девочки, поспешно сказала Виктория. – Танечка, Лидия Михайловна поможет тебе овладеть русским языком, она учительница русского языка.

– Здравствуйте, – пискнула Таня, глядя на высокую дородную фигуру своей новой учительницы.

Лиля окинула женщину оценивающим взглядом и кивнула.

– Мы с вами позже все подробно обсудим, я объясню свои требования. Вы уже ознакомились с расположением комнат в доме? Тогда отведите девочку в ее комнату и займитесь ею, пожалуйста.

Лидия Михайловна невозмутимо продолжала стоять на месте.

– Что девочка будет есть с дороги? – спросила она. – Вы сами позаботитесь, или мне ее накормить?

Лиля нетерпеливо отмахнулась.

– Поговорите с кухаркой, пусть приготовит то, что вы считаете нужным.

Но Лидия Михайловна продолжала свой допрос:

– Что Таня обычно ест? Ей все можно? Аллергии нет?

Лилиана почувствовала закипающее внутри раздражение.

– Ей все можно, идите, пожалуйста! – почти гневно сказала она.

– Мне нельзя апельсины и яички, – пискнула Таня, – у меня на них аллергия.

– Хорошо, обойдемся без апельсинов и яичек, – новая гувернантка спокойно взяла ее за руку и увела.

Лиля упала на стоявшую в холле изящную кушетку и, сбросив с гудевших ног туфли, сердито спросила у свекрови:

– Что за монумент ты нашла в гувернантки?

– Это очень хороший педагог, Лилечка, – заторопилась Виктория. – Мне ее рекомендовало агентство, а потом еще оказалось, что моей подруги сын у нее учился. Заслуженная учительница, сейчас на пенсии, муж умер. Хочет немного подработать, чтобы помочь дочери – та одна с ребенком.

– Дочь, надеюсь, не воровка и не алкоголичка, ты проверила?

– Нет, что ты! Она тоже учительница, преподает историю. Мать-одиночка, тридцать пять лет, ребеночку два года. Нормальная женщина, не гулящая. Просто – что делать! – не всем счастье в жизни улыбается. Я договорилась на триста долларов в месяц – при ее пенсии, думаю, она тебе за эти деньги ножки будет целовать и в лепешку расшибется.

– Хорошо, – устало кивнув, Лиля изящно вытянула ноги, разглядывая педикюр. – Когда приедет твой сын?

– Мой сын?

– Да, конечно, Илья. Или у тебя еще есть сын? Дядя Андрей сказал, что у него срочная работа. Так, когда он приедет? Он ведь знает, что я приехала с его дочерью – я звонила ему и не один раз.

– Да, конечно, – лицо Виктории пошло пятнами, и она слегка повертела шеей, будто ее жал воротник блузки, – конечно.

– Что еще?! – внезапно закричала Лиля. – Говори! Когда он собирается прийти?

– Дело в том, что… понимаешь…

– В чем дело, что я должна понимать?

– Когда ты позвонила…

– Что? Что, когда я позвонила?

Свекровь наконец решилась и единым духом выпалила:

– Когда ты позвонила и сообщила, что приедешь с Таней, Илья собрал свои вещи и сказал, что ноги его больше не будет в этом доме.

Тут у нее закончился запас воздуха, и она, испуганно сделав вдох, опасливо покосилась на невестку. Лиля сидела, опустив голову – молча и неподвижно. Тогда Виктория, решившись, плачущим голосом добавила:

– Он сказал, что уходит отсюда. Навсегда уходит.

Глава четвертая

Маргарита уехала в начале сентября. Поцеловав на прощание сестру, она сказала Илье:

– Ладно, давай уж и тебя обниму, хоть ты и паразит, конечно.

Илья усмехнулся – с тех пор, как он случайно увидел ее в объятиях Антона Муромцева, его отношение к этой «зловредной рыжей стерве» как-то незаметно для него самого изменилось.

– Хороший ты человек, Ритка, – с чувством произнес он, – ведро б тебе только на голову, чтобы не слышать, что ты говоришь.

Рита улыбнулась и легонько тряхнула рыжими волосами.

– Я уезжаю, так что ты вряд ли скоро услышишь мой голос. Береги мою сестру, а то я тебя и с того света достану. Каринка, Жоржик проснулся? А то меня внизу ждет машина.

– Сейчас принесу тебе его попрощаться, – Карина выбежала из комнаты, а Илья, оглянувшись, крепко стиснул руку Маргариты.

– Послушай, я хотел тебе сказать…

– Не надо, – перебила она.

– Ты даже не представляешь, какой он! Он – чудо. И он страдает, я же вижу.

– Я знаю, Илья, не нужно.

– Но почему – ведь он тебя…

– Илья, все! Забудь о том, что ты видел, этого не было.

– Как хочешь, – он вздохнул и отступил, – прости, мне очень жаль.

– Мне тоже, но изменить ничего нельзя. Скажи, ты когда уезжаешь в Германию?

– Десятого, уже точно. Так боюсь оставлять Карину одну!

Карина вошла с Жоржиком на руках и, услышав последние слова Ильи, улыбнулась.

– Илюша, не надо за меня бояться. Ритуля, целуй племянника и скажи ему, что тетя скоро приедет. Пожалуйста, сестричка, больше не исчезай так надолго!

Маргарита коснулась губами нежного лобика ребенка и изменившимся голосом сказала:

– Смотри, а у Жоржа глазки голубые – как у этого твоего паникера, – она кивком указала на Илью. – Хорошо еще, что он за тебя волнуется – пусть попробует не волноваться!

Погрозив пальцем, она вернула сестре ребенка и почти выбежала, хлопнув дверью, чтобы они не увидели слез на ее глазах.

– Твоя сестра в своем амплуа, – вздохнув, произнес Илья и осторожно взял у Карины сынишку, – но я и вправду волнуюсь – так не хочется от вас уезжать!

В день отъезда тревога Ильи превратилась в панику – накануне в Москве взорвали дом на улице Гурьянова. Шагая по комнате большими шагами, он говорил:

– Боже мой, а если б это был наш дом? Если б я уехал, а ты с ребенком осталась… Нет, я никуда не поеду, пусть катятся к черту!

– Успокойся Илюша, ты слишком много работал в последнее время. Меня с гораздо большей вероятностью может пришибить этот стеллаж – ведь ты его так и не закрепил. Иди и укладывай вещи в дорогу, у тебя вечером поезд.

Илья помрачнел, но вместо того, чтобы укладывать вещи, отправился закреплять стеллаж. В тот момент, когда он дул на зашибленный молотком палец, Карина принесла ему телефонную трубку.

– Тебя. Твой дядя.

Илья, продолжая вбивать гвоздь, прижал трубку к уху плечом и тут же выругался:

– Черт бы тебя побрал! Нет, дядя Андрей, это я не тебе, это я палец молотком пришиб.

– Ты что, молоток в руки взял? – изумился Воскобейников.

Он впервые звонил племяннику по домашнему телефону Карины и уже с самого начала, разговаривая с ней, чувствовал себя очень неловко. Однако известие о том, что Илья, не отличавший гвоздя от шурупа, взялся что-то мастерить руками, повергло Андрея Пантелеймоновича в такой шок, что он на какое-то время умолк и даже забыл, что хотел сказать.

– Я решил стать мужчиной, – гордо объяснил Илья, – уже кран починил. Так что, если тебе что-то надо по дому, ты только скажи. Унитаз не надо поменять?

– Нет-нет, спасибо, я по другому вопросу. Ты куда пропал? Мобильник выключен, на работе телефон не отвечает. Ты ведь сегодня уезжаешь, почему не позвонишь? Прячешься?

Илья смутился – он действительно прятался от звонков Лили – и промямлил:

– Забыл, дядя Андрей, честно. Все эти дни сидел дома за компьютером, даже маме не позвонил. Позвони за меня, ладно?

– Гм, ладно. Я, собственно, так и сказал Лилиане – что ты очень занят. Она просила передать, что Таня очень хочет тебя видеть, и когда ты освободишься…

– Дядя Андрей, нет! Я ей передал: ноги моей там не будет, это конец. Мне очень жаль эту девочку, но видеть ее я не хочу – нет смысла. Не будем об этом больше.

Андрей Пантелеймонович вздохнул.

– Хорошо, не будем. Все здоровы? Сын здоров? – с некоторым смущением в голосе поинтересовался он.

– Да, спасибо, все здоровы. Только я из-за этого взрыва как на иголках – страшно оставлять вас всех.

– Не говори ерунды, Илюша. Ты скоро рассчитываешь вернуться?

– Не позже, чем через семь-десять дней.

– И где тебя можно будет застать после возвращения?

Илья рассердился.

– Здесь – у меня дома, – раздраженно ответил он. – Еще есть вопросы?

– Только один, – усмехнулся Андрей Пантелеймонович, – ты действительно починил кран?

Его племянник расхохотался.

– Любишь ты скользкие вопросы задавать! Да, я его починил, но потом пришлось срочно вызывать слесаря, потому что я сорвал резьбу, и вода заливала соседей. Ладно, дядя Андрей я пошел – у меня еще стеллаж, а вечером поезд. Настю поцелуй, Инге привет.

Разговор с дядей немного развеял тяжелые мысли Ильи, но, уже оказавшись в поезде, он начал опять метаться, думая о Карине, взорванном доме и маленькой девочке, которую Лилиана неизвестно зачем привезла из Швейцарии.

«Я не желаю поддаваться на ее шантаж, я ведь точно знаю, что это не моя дочь. Чего она добивается – чтобы я перед всеми это заявил и попросил провести экспертизу? И чтобы потом послал ее к черту и потребовал развода? А ведь я так и сделаю, если она не перестанет меня доставать. Или я поговорю с Филевыми – все им объясню. Действительно, почему они должны считать меня бездушным зверем?»

В конце концов, так и не решив, что делать, Илья забылся сном.

На вокзале в Берлине его встретил пожилой мужчина с умными веселыми глазами.

– Разрешите представиться, – бодро сказал он по-русски, – Антонио Скуратти, возглавляю службу информационной безопасности нашего банка, и вы будете работать в непосредственном контакте со мной. Садитесь, вот моя машина. Как доехали, как самочувствие?

– Как вас услышал, так получше, – улыбнулся Илья, забираясь в машину, – приятно слышать родную речь в центре Берлина. Нет ничего хуже, чем объясняться с немцами на дурном английском.

– О, у нас в банке многие знают русский, и много русских работает, – Скуратти помог ему пристегнуть ремень безопасности и тронул машину с места. – Лично я считаю Россию своей родиной – родился и вырос в Москве, окончил мехмат МГУ, был влюблен в русскую девушку и женился на русской женщине, – он подмигнул, – правда, потом развелся.

Скуратти привез Илью в отель, заказал завтрак, обещал вернуться за ним к двум и оказался очень точен – без одной минуты два позвонил из холла:

– Спускайтесь, господин Шумилов, я вас жду.

Был самый разгар рабочего дня, и они уже минут через пять застряли в пробке. Скуратти, невозмутимо положив руки на руль, выжидал, пока можно будет двигаться дальше, и Илья даже немного позавидовал его олимпийскому спокойствию.

– Я в пробках обычно сижу, как на иголках, – сказал он, – так и хочется вылететь на тротуар и объехать всю шеренгу. Пару раз у меня действительно сдавали нервы, и я так и делал.

– В России нервная жизнь, а в Германии народ воспитанный, – Скуратти медленно тронулся за передней машиной и тут же остановился. – А знаете, – сказал он с подкупающей откровенностью, – я ведь специально поехал этой дорогой. Мне хотелось с вами поговорить, так сказать, на нейтральной территории. Вы, очевидно, знаете, что работа, которой вы будете заниматься, конфиденциальна. Даже директор нашего банка – мой родственник, кстати, – не в курсе всех нюансов.

Илья внезапно почувствовал сильнейшее раздражение и едва не вспылил – он чувствовал себя разбитым после поезда, и меньше всего ему хотелось, стоя в пробке, обсуждать правила безопасности и конфиденциальности. Пусть занимаются этим в положенном месте и в положенное время, черт возьми!

– Я предупрежден с самого начала, – сухо ответил он, – в этом нет ничего удивительного – мне ведь придется работать с вашими базами данных и вашими внутренними программами.

Скуратти улыбнулся.

– Не нервничайте, дело не только в этом. Мы проанализировали кое-что из результатов, полученных вашими специалистами, и теперь уже очевидно, что есть утечка информации. Однако шеф не хочет скандала. Видите ли, среди системных программистов, которые находятся под подозрением, невестка нашего главного учредителя господина Тэкеле. Поэтому вас просят держать в секрете любой полученный результат даже от сотрудников банка.

– Понял, – устало буркнул Илья, – буду делиться впечатлениями только с вами.

Скуратти неожиданно наморщил лоб и рассмеялся.

– Знаете, своей манерой говорить и внешностью вы мне очень напоминаете одного моего школьного товарища. Андрюшка Воскобейников – вам это имя ничего не говорит?

Илья бросил на собеседника быстрый взгляд – если честно, то он перестал верить в случайные совпадения еще в студенческие годы, когда Лиля постоянно «случайно» оказывалась с ним в одних и тех же местах.

– Возможно, речь идет о моем дяде, – сдержанно ответил он.

– Дяде? Тогда вашу матушку случайно не Викторией зовут?

– Случайно да.

– Батюшки, сколько лет прошло! Знаете ли вы, что я сидел с ней на одной парте, был безумно влюблен и на выпускном балу предложил ей руку и сердце? До сих пор не могу забыть, как тактично она меня отшила!

Илья улыбнулся шутке, подумав про себя:

«И ты, узнав, что именно я буду работать с вашим банком данных, не выяснил девичью фамилию моей матери! Так я и поверил»

Вслух же он сказал:

– Возможно, я даже видел вас на снимке у нее в альбоме – она хранит все свои школьные фотографии, и в детстве я часто в них копался.

– Возможно, хотя там я, конечно, немного моложе.

Вежливо посмеялись, потом Скуратти свернул налево и, проехав метров двести, остановился возле здания, немного напомнившего Илье своей архитектурой старинный замок.

– Вот и приехали. Для вас приготовлен отдельный кабинет, всю информацию, которую будете заносить в компьютер, шифруйте. Если захотите поговорить о чем-то важном – поговорим в моей машине. Думаю, дней за десять вы с работой управитесь.

В течение четырех дней Скуратти каждый вечер заходил в кабинет и с вежливо-равнодушным видом интересовался, как дела. В отель Илью отвозила машина, предоставленная банком, но в конце четвертого дня он спросил у Скуратти:

– Вы могли бы меня сегодня подкинуть до отеля?

Тот пристально посмотрел на него и кивнул.

– Буду ждать внизу.

Когда они отъехали от банка, Илья сказал:

– Программу я вам установил и провел предварительный поиск. Почти у всех ваших системных программистов полное алиби – они попросту не владеют той информацией, которой пользуется хакер, а он, в свою очередь, не владеет информацией, доступной им по характеру их работы.

– Гм. Почти?

– Кроме сотрудника номер два.

– Номер два!

Судя по тону Скуратти, Илья понял, что сотрудник номер два и есть родственница главного соучредителя.

– Сотрудник номер два, – пояснил он, – задействован с вероятностью девяносто процентов, хотя, скорей всего, в хищениях.

– Что вы имеете в виду?

– По роду своей работы сотрудник номер два имеет доступ в базу данных, а хакер, судя по почерку, нет. Следовательно, информацию второй номер хакеру не предоставлял. К тому же хакер изначально опирался на данные, которые устарели года на два-три. Полагаю, злоумышленник получил доступ к жесткому диску, на котором сотрудник номер два хранил устаревшую информацию.

Скуратти нахмурился.

– Ваше предположение не снимает вины с номера второго, наши сотрудники несут ответственность за любой жесткий диск, на котором хранят рабочую информацию, вплоть до его уничтожения.

Илья пожал плечами.

– Это уже меня не касается, разбирайтесь сами. Могу добавить лишь, что этот сукин сын хакер подает большие надежды. Он сумел вычислить, какие фрагменты устаревшей программы вошли в новую, а когда заметал следы во время последней кражи взломал и «сжег» вирусом три сервера – в Австралии, Бразилии и Китае. Чтобы найти украденные деньги, мне нужно восстановить все три уничтоженных сервера, но следует договориться с их хозяевами, чтобы они в официальном порядке предоставили вам допуск к информации.

Скуратти поморщился.

– Разве вы не можете просто взломать эти серверы, чтобы ускорить работу?

Илья насмешливо вздернул брови.

– Это незаконно, наша фирма этим не занимается.

– А в частном порядке за отдельное вознаграждение? Шеф наверняка захочет с вами переговорить по этому поводу. Он постоянно проживает в Лиссабоне, но завтра опять приезжает в Германию. Думаю, он не станет скупиться – информация нужна ему срочно, и похоже даже, что на него кто-то очень давит.

– Не имеет смысла, – сухо отказался Илья, – мы строго следуем нашим принципам.

Во взгляде его собеседника мелькнуло удивление.

– Ваш босс и отец вашей супруги господин Филев – человек весьма широких взглядов. Возможно, вы хотели бы получить от него дополнительные указания по этому поводу?

Илья разозлился – они что, считают его мальчиком на побегушках у Филева?

– Прошу простить, – ледяным голосом возразил он, – но господин Филев мне не может указывать, он лишь может предложить нам выполнить тот или иной заказ. Моя фирма работает независимо и, кроме того, дочь господина Филева давно уже не моя супруга – я женат вторым браком.

Скуратти растерялся.

– Простите, я этого не знал. Однако, что же вы предлагаете нам теперь делать?

– Я же сказал: пойти официальным путем. После того, как вы получите доступ к серверам и введете указанные хозяевами коды, включится режим уточняющего поиска. Одновременно с поиском денег будет вычислено местоположение хакера. Вы опытный программист, господин Скуратти, я при вас устанавливал программу и ввел вас в курс всех деталей, не думаю, чтобы у вас возникли проблемы.

– Я надеюсь с вашей помощью преодолеть все проблемы, – не поняв, вежливо улыбнулся Скуратти.

Илья покачал головой.

– Сегодня я улетаю в Москву, однако мы будем поддерживать связь.

– Сегодня? Но шеф непременно хотел с вами встретиться. Почему бы вам не подождать до завтра? Все время вашего пребывания здесь будет оплачено.

– Не могу, господин Скуратти, личные проблемы. В Москве взорван еще один дом, я не знаю, и никто не знает, чья очередь следующая, а у меня там жена – одна с грудным ребенком.

Взгляд Скуратти стал задумчивым.

– Что ж, – слегка помедлив, сказал он, – мы все это понимаем, господин Шумилов, и очень сочувствуем русским. Поезжайте спокойно, я сам все объясню шефу. Передавайте привет вашей матушке. Кстати, как там Андрей? Женат? Дети, внуки?

– Одна дочка, – немного смягчившись, ответил Илья. – Похожа на него, а на меня, говорят, еще больше.

– Да-да, это очень и очень приятно слышать. Всем привет.

Он довез Илью до отеля и когда вернулся в банк, брови его были сдвинуты, словно какая-то засевшая в мозгу мысль не давала ему покоя.

По возвращении из Швейцарии Настя обнаружила, что компьютер ее отключен от Интернета. Помимо этого, ей не вернули ее мобильный телефон, остававшийся в Москве после их отъезда в Умудию.

– Все делается для твоей безопасности, – объяснил ей отец, – потерпи немного.

– Но, Андрюшенька, как же без мобильного? – возразила расстроенная Инга. – А вдруг мне нужно будет позвонить Настеньке?

Андрей Пантелеймонович ласково поцеловал жену.

– Куда тебе ей звонить? Сейчас для нее никаких подружек или вечеринок.

– Так ведь учебный год начинается.

– Петр отвезет ее в школу и привезет. Если потребуется помощь Антоши по химии, я с ним свяжусь, но будет лучше, если Настенька все же будет решать свои задачи сама. В крайнем случае, позвонит ему по стационарному телефону и решит свои проблемы.

Таким образом, Настя, как и в Швейцарии, оказалась отрезанной от внешнего мира. Они не могла ни написать Алеше, ни позвонить, одолжив мобильный у кого-нибудь из одноклассников. В одну из их встреч он собственноручно занес свой номер телефона в ее мобильник, по просьбе Насти его зашифровав – к каждой из последних четырех цифр прибавил по единице, – однако она никогда ему не звонила поэтому на запись ни разу даже не взглянула. Трижды Настя пыталась дозвониться до Антона, но домашний телефон его не отвечал, а в клинике трубку брала секретарша и каждый раз сообщала, что «Антона Максимовича нет на месте». Пробовала она как-то позвонить Кате, но к телефону подошел незнакомый мужчина и каким-то особо вкрадчивым голосом сообщил, что «Катенька сейчас принимает душ»

Оставалось надеяться на Лизу – та на неделю задержалась у родителей в Германии. Поначалу Настя ждала приезда подруги с нетерпением – хотела просить ее отправить послание Алеше со своего компьютера. Когда же Лиза появилась – веселая, прекрасно отдохнувшая и невероятно хорошенькая, – Настя внезапно вспомнила одолевший ее в Швейцарии приступ ревности. И решила ни о чем не просить. К тому же Лиза была настолько занята воспоминаниями о своих летних похождениях, что о делах Насти совершенно позабыла.

– Меня этот Петька – дон Педро – просто достал, – в сотый раз рассказывала она на перемене в туалете у окна. – Нет, я думала, что в Португалии мужики другие, честно. Покруче. Потом я в опере с одним парнишей познакомилась, Димка зовут, он в МГИМО на третьем курсе, представляешь? Мы с ним еще в Лиссабоне встретиться договорились, а тут деду приспичило в Германию к родителям лететь, пришлось его везти – дряхлый, куда ему одному. Такой, знаешь, старик, а все к секретаршам под юбки лезет. Одна по-английски ничего говорит, так она мне по секрету рассказала – она ему минет делает.

– Это тот дед, который негр? – спросила заинтересованная Настя, на время забыв о своих невзгодах. – Ты же говорила, что у него гарем.

– Так это раньше, у него вообще жен было до черта. Поставит их ночью в ряд и трахает по очереди. Сейчас-то, конечно, уже не то, ему шестьдесят пять. Жен только для вида держит, а для секса ему профессионалки нужны, а то не встанет.

Настя подумала о своем отце, которому скоро шестьдесят.

– А до какого обычно… живут?

– Нормальный секс у мужиков только до тридцати, – объяснила Лиза, – а у некоторых вообще до двадцати пяти. Сорок, пятьдесят – уже «Виагра», а в шестьдесят и она не поможет, это критический возраст. Тут нужно будет, чтобы у него и настроение было, и чтобы печень с зубами не болели, и возбуждать его по-всякому. Короче, подружка, на нормальное траханье у мужиков лет десять, не больше. Выйдешь замуж, а через год-два начнет он тебе нудеть, зудеть. Поэтому замуж вообще не стоит выходить – себе дороже обойдется. Мы-то можем хоть до ста лет трахаться, а тут тебе сядет на голову какой-нибудь импотент и начнет жизнь отравлять.

Звонок на урок прервал их занимательную беседу. Настя со вздохом сползла с подоконника.

– Что у нас сейчас – история? Меня уже этот новый историк достал. На каждом уроке типа, – передразнивая историка, она скривила губы и сделала визгливый голос: – Воскобейникова, это ты должна знать. Воскобейникова, у тебя папа политик, как же ты таких вещей не знаешь!

– Да? А мне он нравится – ничего мальчик, – Лиза фыркнула и очаровательно вскинула черноволосую головку, – потрахаться бы с ним немножко.

– Дура что ли? – возмутилась Настя. – Уже на учителей начала кидаться.

– Ой, точно, – сразу же согласилась Лиза, – на кой он мне, сухарь сушеный, он же еще девственник, небось. Сегодня мы с Димкой в клуб едем, он мне браслет с бирюзой подарил и вообще весь такой деликатный! Некоторым бы только потрахаться – я таких сразу отшиваю.

Поскольку Лиза не выказала никакого намерения направиться на урок, Настя снова уселась на подоконник.

– Тебе хорошо, – мрачно заметила она, – а меня теперь вообще никуда не пускают – даже к тебе. Отобрали Интернет и мобильник.

– Почему?

Настя обещала отцу ни с кем не говорить о том, что случилось в Умудии, да ей и самой не хотелось об этом вспоминать. Поэтому она уклончиво ответила:

– Папа теперь депутат, он говорит, что нужно соблюдать осторожность.

– Вот невезуха, а? А как же твой Алеша – хочешь, я с ним свяжусь?

– Нет, спасибо, – поспешно отказалась Настя.

– Ну и зря – дай мне его электронный адрес, я напишу. Или ты боишься, что я у тебя его отобью? – увидев по покрасневшему лицу подруги, что попала в цель, Лиза засмеялась и горячо ее обняла. – Да что ты, Настюха, у меня же Димка есть, потом я с тем парнем иногда встречаюсь – помнишь, к тебе тогда на дне рождения пристал? Князь Даниил – его после того случая все князем стали называть. Я тебе не стану перебегать дорогу, вот мое слово! Чтоб мне лесбиянкой стать и в голубого влюбиться! Так что, ты веришь этой моей клятве или мне еще землю съесть?

– Верю, конечно, – уклончиво ответила Настя, – только ты мне все равно ничем не поможешь – меня к тебе не отпустят, даже если ты ему напишешь.

Пожав плечами, Лиза спрыгнула с подоконника и оправила свитерок.

– Ладно, пошли на урок, а то Алексей Александрович заждался.

Они остановились у кабинета истории, и Лиза, бодро постучав, открыла дверь. Молодой историк стоял у доски с мелом в руках и записывал какие-то даты. Увидев их, он строго произнес:

– Воскобейникова и Трухина, ваши дневники, пожалуйста. Мне это уже надоело – отправляйтесь к завучу и пишите объяснительные записки. На урок не допускаю.

– Алексей Александрович, – проникновенно проговорила Лиза, – у меня очень сильно живот болел – критические дни начались. А Воскобейникова мне помогла до класса дойти, мне так плохо было, что я даже разогнуться не могла. Можно нам в самый-самый последний раз зайти на урок?

Историк покраснел и сделал головой непонятное движение, которое при желании можно было принять за «да». Лиза, во всяком случае, так и его и поняла. Многозначительно взглянув на Настю, она пошла на свое место, и подруга поплелась следом за ней. Историк, сделав вид, что ничего не заметил, продолжал объяснять урок, а Настя автоматически рисовала что-то на столе и думала:

«Наверняка он меня забыл – ведь уже два месяца не виделись, а Лиза говорит, что парни вообще без секса не могут. Конечно же, у него уже другая девчонка. Скорей бы папа с мамой уезжали на этот свой конкурс – может, удастся вырваться».

– Воскобейникова, ты можешь повторить то, что я сейчас сказал? – перед ней стоял историк и смотрел на изрисованную парту. – Стол, между прочим, совсем недавно покрасили и привели в порядок, ты могла бы на нем не рисовать?

– Нет, – Настя покраснела и, достав ластик, начала чистить стол. – То есть стол я вытру, а повторить не смогу.

– Она не сможет повторить, она же не попугай, – звонко сказала Лиза, и класс загоготал.

Историк постарался под напускной строгостью скрыть смущение.

– А у тебя, Трухина, как с памятью? Ты повторить сможешь?

– Ставьте двойку, Алексей Александрович, – покорно вздохнула Лиза и, очаровательно улыбнувшись, добавила: – А у вас рукав в меле испачкан.

Настя слушала вполуха и продолжала думать:

«Если он меня забыл, я умру, а если нет, то… я убегу из дома. Пусть только они уедут – совсем мало осталось».

Однако взрывы домов в Москве нарушили все планы Насти, совершенно взвинтив ее мать. Начиная с тринадцатого сентября, когда взорвали второй дом, Инга постоянно плакала и твердила мужу:

– Не знаю, как мы уедем и оставим Настю одну, Андрей! Если вдруг что-то случится…

– Родная, поверь мне на слово: те люди, которые это делают, наш дом не выберут. Ты знаешь, что у меня всегда и обо всем есть информация.

– Я, наверное, уже с ума схожу, Андрюша, как кто в наш подъезд зайдет, так мне все время мерещится: то эти люди мешок со взрывчаткой несут, то тот человек в сумке гексоген тащит. Воображаю: приедем, а на месте дома – пустое место. И Настя, Настя…

За неделю до отъезда ей стало совсем плохо. Она две ночи рыдала навзрыд, и Андрей Пантелеймонович наконец не выдержал:

– Любимая, перестань так переживать, мы возьмем Настю с собой – только и всего.

Первой мыслью Насти, когда ей за ужином сообщили о решении отца, было изобразить внезапное буйное помешательство – тогда ее точно не повезут на этот чертов конкурс. С чего бы начать – сбросить на пол чашки из китайского сервиза? Или с размаху грохнуть о стену заварной чайник с матрешкой? Потом все же благоразумие возобладало – она решила испробовать более либеральные методы и с видом оскорбленной добропорядочности заявила:

– Нет, папа, я не могу поехать – нельзя пропускать школу. У нас ведь выпускной класс!

– Не страшно, – отмахнулся Андрей Пантелеймонович, не глядя на дочь, – я поговорю с учителями, и тебе дадут задание по основным предметам. Нужно учиться работать самостоятельно. В конце концов, что важнее – твоя школа или спокойствие мамы? – он встретился с ней взглядом и вздрогнул, неожиданно для самого себя сорвавшись на крик: – Что?! Что ты так на меня смотришь?! У меня на лице, кажется, ничего не написано!

Настя отвела глаза, ощутив внезапный прилив желания расколошматить тарелкой оконное стекло. Потом взяла себя в руки и ответила нарочито спокойно:

– Почему же, папа, написано – написано, что у тебя критический возраст!

Прежде, чем оторопевший отец успел сказать хоть слово, она выскочила из столовой и заперлась у себя в комнате. Встревоженная Инга несколько раз стучалась к дочери, но та лишь коротко отвечала «да» – чтобы не решили вдруг, что она повесилась и не начали ломать дверь, – и продолжала лежать, уткнувшись носом в подушку, тихо шепча:

– Алеша! Алеша! Ты слышишь меня? Да услышь ты меня, черт побери, и что-нибудь сделай, лох недоделанный!

Возможно, призыв ее каким-то образом достиг цели, потому что как раз в этот момент Алеша в очередной раз проверил свою электронную почту и грустно подумал:

«Съездить что ли к этой ее подружке – Лизе? Хоть узнать бы, что там случилось. Хотя… нет, не поеду – больно уж назойливая девчонка. Привыкла, видно, что парни тают при виде ее смазливой мордочки, вообще без стыда – готова тут же на месте отбить парня у близкой подруги. Нет, с такими дела лучше не иметь – еще устроит какую-нибудь провокацию, а мне потом с Настей отношения выясняй. Но как же быть? Давай, Алексей Малеев, давай, шевели мозжечком дальше, думай!»

Напротив Алеши за его письменным столом сидела Маринка и, поджав под себя ногу, с понурым видом решала задачу по физике.

– Леш, я уже устала, – проныла она, – у меня от этой рамки в магнитном поле мозги зачесались. Давай диск послушаем, а?

– Интересно, кому физику завтра отвечать – тебе или мне? Ладно, – смилостивился он, – устала, так сходи погуляй, а мне тут нужно обмозговать одно дело.

Маринка с удовольствием спустила затекшую ногу на пол и с готовностью поднялась.

– Ладно, меня завтра все равно не спросят – у меня тройка за тест стоит.

– С твоими знаниями единицы много. Списала, небось?

Маринка сердито сморщила нос, показывая, что считает подобный вопрос бестактным, и указала подбородком на компьютер.

– Не пишет?

Алеша смутился и с деланным безразличием пожал плечами.

– Кто не пишет?