Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том второй"

– Дима, это опять я. Завтра мы с тобой никуда не поедем – дедушка попросил отвезти его к родителям в Германию. Нет, кроме меня о нем некому позаботиться – родители работают, а старик совсем одряхлел, нельзя его одного отпускать. Скукотища, конечно, мне с ним, но что делать – родной дед. Чао, целую, увидимся в Москве. Запиши мой домашний номер.

Закончив разговор, она немного успокоилась и начала собираться в Германию. Тэкеле тоже положил трубку параллельного телефона, по которому слушал беседу внучки с приятелем, и попытался вспомнить, что означают русские слова «одряхлел» и «скукотища». Остальное в разговоре он, как сам считал, понял и был немного тронут.

«Никто из моих внуков не сравнится с этой девочкой, – думал он. – Как искренне она заботится обо мне! И при этом не льстит и не выпрашивает подарков, как остальные. Решено – я оставлю треть своего имущества Теодору, а Лизе – четверть. Ничего, что они белые. Родерик тоже получит четверть – он искренне меня любит. А остальное пусть рвут на части Альфредо и Эндрю».

Глава вторая

Работа над проектом умудской здравницы для представления на конкурс в основном была завершена во второй половине августа. Илья отказался принять участие в разработке проекта, и Филев особо не настаивал, зная, что зять выполняет срочный и высокооплачиваемый заказ банкира Конти. Однако Лиля рвала и метала, она даже вырвалась на пару дней в Москву ради того, чтобы серьезно поговорить с законным супругом.

Дома Ильи не оказалось, на работе телефон не отвечал, мобильный был выключен, и ночевать он не пришел. До самого рассвета Лиля в ярости металась по квартире – она прекрасно знала, где ее муж, но по каким-то ей одной только ведомым причинам не хотела самой себе в этом признаться. Утром она учинила допрос с пристрастием приходящей домработнице Зое, в обязанность которой входило поддерживать порядок в квартире в отсутствие хозяйки. Та без всякой утайки сообщила, что хозяин бывает дома очень редко – иногда заходит взять какие-то книги или документы, но почти никогда не ночует. В словах Зои Лиле почудилась насмешка. Холодно взглянув на нее, она заметила:

– Шторы в столовой, как я вижу, не менялись около месяца. Если вам так трудно выполнять свои обязанности, Зоя, то, я думаю, нам придется расстаться. Я плачу вам двести долларов в месяц, а вы практически ничего не делаете.

– Я… я недавно меняла…

Домработница побледнела, но не могла придумать, что еще сказать в свое оправдание. Лиля нетерпеливо махнула рукой.

– Сейчас мне некогда слушать ваш лепет, я ухожу. Считайте, что это последнее предупреждение, – она выпила кофе и отправилась на фирму.

Они с Ильей столкнулись в дверях у входа. Увидев законную супругу, он слегка вздрогнул, но сразу же взял себя в руки и холодно кивнул.

– Привет. Мне сейчас некогда, я должен сделать кое-что срочное.

Лиля шла следом за ним, стараясь не отстать. Илья включил компьютер и ждал, пока тот загрузится, потом начал изучать появившуюся на экране монитора таблицу. Оба молчали, Илья, не глядя в сторону Лили, щелкал мышкой и стучал по клавишам, а она, присев на соседний стул, терпеливо изучала его неподвижный профиль. Наконец, не выдержав затянувшегося безмолвия, сказала:

– Я хочу попросить тебя кое в чем помочь нам, Илюша. Мы уже почти закончили работу, но без твоей консультации нам не обойтись. Игнатий Ючкин – прекрасный экономист, но есть нюансы, в которых он не разбирается – он ведь не программист и не имеет технического образования.

– У вас есть программисты, – не поворачивая головы, ответил Илья, – а я именно сейчас очень и очень занят, твой отец в курсе. Так что перенесем беседу куда-нибудь на потом.

– Позволь, я прилетела в Москву на два дня – специально для разговора с тобой. Где нам разговаривать? Дома ты не появляешься, телефон у тебя выключен или не отвечает. Приехала сюда – ты недоволен. Словно это не моя фирма.

Он пожал плечами и поднялся.

– Нет проблем – приезжай. А я пошел – не хочу тебе мешать на твоей фирме.

Лилиана вцепилась в его руку.

– Илья, пожалуйста! Мне нужно поговорить.

– Лиля, тут работают люди, сюда каждый момент могут войти, – он осторожно отцепил ее пальцы.

– Тогда закрой дверь на замок! – подбежав к двери, она захлопнула ее и, прижавшись к ней спиной, всем своим видом дала понять, что ни под каким видом его не выпустит. Вздохнув, Илья вернулся на свое место за компьютером.

– Хорошо, говори, я слушаю.

Лиля придвинула стул вплотную к нему и села. Голос ее тут же приобрел начальнические нотки.

– Во-первых, я хочу знать, чем это ты так занят – что за срочная работа. Обо всех заказах нужно меня информировать, официально возглавляю фирму я.

– Заказ мне передал твой отец, а ты в последнее время занималась проектом и мало интересовалась делами фирмы.

– Наша фирма связана с папиной системой франчайзинга, – сдвинув брови, раздраженно возразила она, – мы работаем по системе контрактов, но, тем не менее, папа не может тебя загружать, не поставив меня в известность, запомни это на будущее. Так что, будь уж так добр, сообщи мне подробности.

Илья с саркастическим видом приподнял бровь и усмехнулся.

– А, ну да, конечно! Ты же всему голова, а твой отец только так – с боку припеку. Итак, слушай коротко: я написал программу, позволяющую частично восстановить уничтоженную вирусом информацию, и теперь выслеживаю хакера, ворующего деньги с банковских счетов. Ставлю тебя также в известность, что мне, возможно, придется съездить в Германию. С подробностями моей работы можешь ознакомиться самостоятельно, ты специалист. Садись за мой компьютер и все досконально изучи. Может даже, присоветуешь что-нибудь полезное – ты же у нас кладезь мудрости. Будут вопросы – спрашивай. Все, я пошел на другой компьютер.

Он вывел на экран данные и, уступив Лиле свое место, пересел за соседний компьютер. Она закусила губу от досады, но все же сумела невозмутимо произнести:

– Ладно, иди и работай. Только не уходи далеко – у меня могут возникнуть вопросы.

Минут пять оба сидели молча, потом Лиля кротко спросила:

– Как твой сын?

– Спасибо, хорошо, – сухо буркнул он.

– Муромцев сказал, что его уже выписали. Я рада, что ребенок в хорошем состоянии. В конце концов, это даже неплохо, что у тебя есть сын и дочь. Думаю, еще лучше было бы, если б они росли вместе.

Илья неопределенно хмыкнул, подавив острое желание покрутить пальцем у виска.

– Гм. Думаю, это… вряд ли возможно.

Развернувшись на стуле, она уставилась на него сияющими глазами.

– Почему же, дорогой? Если эта женщина согласна отдать нам мальчика, то я всегда приму его – ведь это твой сын! Я буду любить его не меньше, чем нашу Танечку.

На лице ее появилась мечтательная и нежная улыбка.

– Если у вас нет вопросов, госпожа официальная владелица фирмы, – холодно сказал Илья, – то я хотел бы ненадолго отлучиться.

– Подожди еще, я не закончила. Кое-что хочу распечатать, чтобы еще раз просмотреть на досуге. Да, этот хакер – интересный господин, и его идеи достойны восхищения, но ты его, конечно, раскрутишь. И когда ты едешь в Германию?

– Как успею закончить – в начале или середине сентября. Есть еще вопросы? Что-нибудь неясно?

– Пока все понятно, спасибо. И долго ты там пробудешь?

– Мне нужно поработать с их базой данных и установить мою программу. Я представлю тебе полный отчет о поездке – в письменном виде.

– Конечно, представишь, но я сейчас не об этом, – неожиданно добрая улыбка тронула ее губы, – меня тревожит, что ты будешь очень скучать без сына все это время.

Тон ее стал таким теплым и ласковым, что Илья содрогнулся.

– Не переживай так сильно за меня, Лиля, а то заплачу. Долго я в Германии сидеть не собираюсь – постараюсь уложиться в неделю.

– Ну, за неделю тоже может многое случиться – особенно, когда ребенок так мал, как твой сын.

– Думаю, все обойдется. Карине поможет няня, и сестра ее где-то до середины сентября еще побудет в Москве. Ты ее помнишь, наверное?

Вопрос был задан им с явной ехидцей, но Лиля сделала равнодушное лицо и небрежно пожала плечами.

– Это та рыжая старуха?

– Что ты, Лиля, она твоя ровесница.

– Да? Мне показалось, ей лет сорок, очень потаскано выглядит. Что ж, если у нее есть хоть капля соображения, пусть объяснит своей сестрице, что та не сможет одна вырастить ребенка. Разумнее будет отдать мальчика отцу. Хорошо или плохо, но мы с тобой – семья.

– О, как семья мы, конечно, производим впечатление! Особенно когда ты возникаешь передо мной с пистолетом в руке.

– Пойми, Илюша, я тоже человек и могу иногда потерять терпение, но ты должен знать: я всегда тебя пойму. Знаешь, я ведь сама очень открытый человек и единственное, чего не переношу, так это обмана. Только из-за этого, из-за обмана, я тогда в клинике рассердилась на Муромцева – он должен был немедленно поставить меня обо всем в известность. Конечно, я понимаю, что ты владелец клиники, и Муромцев обязан был позаботиться о твоем ребенке, но за обман я решила серьезно его наказать.

– Ты очень суровая, Лиля, тебе дай волю – ты всех нас в угол поставишь.

– Не паясничай, – одернула она его матерински нежным тоном, – это у вас с Муромцевым манера, которой я не терплю. Он на тебя очень плохо влияет. Так вот, на чем я остановилась? Ах, да, я хотела наказать дорогого Антона, но папа меня уговорил его простить. Он напомнил, что, в конце концов, Муромцев помог появиться на свет нашей дочери. Это, конечно, самое-самое в моей душе. Ты же знаешь, дорогой, все, что связано с тобой, для меня свято – твоя дочь, твой сын. Милый, почему ты не спрашиваешь, как наша дочь?

Лицо Ильи окаменело. Неподвижно глядя на экран, он холодно ответил:

– Я постоянно разговариваю по телефону с дядей Андреем и имею обо всем полную информацию.

– Ах, да, дядя Андрей ведь сейчас гостит у нас в Швейцарии. Знаешь, он такой работоспособный для своего возраста – просто удивляюсь. И так трезво мыслит, что я просто поражена – даже не подозревала, что у него такой широкий кругозор. И это при всем том, что он не специалист в области экономики. Кстати, как Виктория?

– Можешь съездить к ней на дачу и пообщаться с ее собаками.

– Вряд ли успею – я ведь вырвалась в Москву на день-два. Думала, ты все-таки сможешь нам помочь с деталями. Так ты наотрез отказываешься ехать в Лозанну?

– Лиля, ты же видишь, сколько у меня работы. Возьми распечатку и ознакомься на досуге, как ты того пожелала.

Он вытащил из принтера и подал ей распечатку. Лиля поморщилась.

– Так быстро распечатал? Понятно, чтобы я поскорее ушла. Ладно, – лениво поднявшись, она взяла бумаги и неожиданно быстро – так, что он не успел увернуться, – поцеловала его в губы, – мне еще надо съездить в клинику и взглянуть, как поживает наш с тобой друг Антон.

– Ты только там потише, ладно? – кротко попросил Илья. – Вокруг больные люди, могут испугаться. И Антона не дергай, если можно, а?

– Ну, если ты просишь, – она негромко засмеялась и пошла к выходу, – я буду строгой, но справедливой. Хотя, если хочешь знать честно, то я держу его только из уважения к дяде Андрею. Это же надо – получать такие деньги за то, что целые дни просиживаешь в кабинете и попиваешь кофе!

Приехав в клинику, она сразу поднялась в кабинет Антона и в дверях столкнулась с ним нос к носу. Он махнул рукой и торопливо сказал:

– Привет. Меня вызвали в гинекологию, посиди, отдохни. Или сходи к бухгалтерше – она на месте, зараз получишь все отчеты.

Уже ему в спину Лиля возразила:

– Нет уж, ты отложи, пожалуйста, все дела, раз я приехала, нам надо побеседовать.

Антон даже не замедлил шага, лишь слегка повернул голову, бросив ей через плечо:

– Не могу, сложный случай. Кофейку попей.

Лиля, с возмущенным видом поджав губы, уселась в кресло. В кабинет заглянула секретарша.

– Лилиана Александровна, вам кофе сделать?

– Если не трудно, конечно, – холодно ответила Лиля, – а то смотрю, у вас все, начиная с главврача, безумно заняты.

– Антон Максимович очень заняты, – простодушно подтвердила девушка, – утром сложную больную с кровотечением привезли. Когда сложная больная, он и домой не едет – всегда у себя в кабинете ночует. Вам черный или с молоком сделать?

– Черный.

Лиля огляделась по сторонам и, когда секретарша внесла кофе, невинно спросила:

– А Антон Максимович как – один здесь ночует?

– Нет, что вы, у нас в каждом отделении всегда ночная бригада дежурит.

– Да-да, конечно, но я не о том. У нас в клинике ведь много симпатичных сотрудниц, а Антон Максимович – человек молодой, неженатый.

Девушка побагровела так, что на лбу у нее выступил пот.

– Я не знаю. Нет, честно – не знаю.

– Да ладно, чего там, – Лиля достала из сумочки пятидесятидолларовую купюру и сунула секретарше в карман, – говорите, что есть.

– Да я ничего не знаю, – ее глаза уперлись в кончик выглядывающей из кармана зеленой купюры, – хотя… вот…

– Да ну же, смелей.

– Я вот, – девушка слабо икнула и прошептала, – один раз прихожу утром, а кабинет заперт. Антон Максимович обычно никогда не запирается, а тут… И потом еще несколько раз. Я просто пораньше в эти дни приходила – меня знакомый на машине подбрасывал.

– Ну и что – выходил кто-нибудь из кабинета?

– Да я ж… я ж под дверью не могу все время стоять – в девять у нас пятиминутка, каждый должен быть на своем месте, а мой кабинет на другом этаже.

– Да, неудобно, когда шеф и секретарша на разных этажах. Но неужели вам нелюбопытно было посмотреть, проследить? Да вы не стесняйтесь, мы, женщины, ведь по природе любопытны.

– Да я ведь не могу пятиминутку пропускать, у нас с этим строго. Антон Максимович знаете, как ругается, если что! Если кто-то в этот день выписывается, то я должна все отметить, чтобы подпись главврача на эпикризе не забыть поставить, документы оформить.

– М-да, неудобно. Неудобно, так – кабинет секретаря должен примыкать к кабинету главврача, я решу, что тут можно сделать. Так вы думаете, это кто-то из медсестер?

– Не знаю, – испуганно пискнула секретарша, – у Антона Максимовича трехкомнатная квартира, зачем ему кого-то сюда приводить?

Лиля смерила ее холодным взглядом.

– Ладно, идите. Если что-то узнаете, то сообщите главному бухгалтеру – любая информация вам будет оплачена, я распоряжусь. А сейчас сварите мне еще кофе, у вас неплохо получается.

Она допивала уже пятую чашку, когда, наконец, появился Муромцев и, махнув ей рукой, чтобы не мешала, начал куда-то звонить. Закончив разговор, он повернулся к Лиле и резко сказал:

– Через два часа у нас операция, так что времени у меня мало, и если вы что-то хотите сказать, госпожа владелица клиники, то приступайте. Потом мне нужно еще отдохнуть.

– Успеешь отдохнуть, – она поднялась и, подойдя к нему сзади, неожиданно прижалась грудью к его спине, – два часа-то у нас есть.

Антон мягко высвободился и отошел к окну, где стояла кофеварка.

– Хочешь кофе? – дружеским тоном спросил он.

– Твоя секретарша уже напоила меня. Кстати, это ее обязанность, ты не должен сам варить кофе у себя в кабинете.

– Да? А я люблю. У меня, кстати, это лучше, чем у нее получается. Хочешь сравнить?

– Раньше ты так не бегал от меня на другой конец кабинета!

– Кабинет, Лиля, это кабинет, – наставительным тоном ответил Антон, – спальня – это спальня. Сейчас разгар рабочего дня.

– Да? – ее тон стал ироническим. – Ты, как я узнала, предпочитаешь приводить сюда баб по ночам.

Он на секунду смутился, но тут же весело хмыкнул.

– А почему бы мне и не приводить баб? Надо пожить в свое удовольствие, пока ты мне не отстрелила яйца. Отстрелишь – тогда уж, конечно.

– Ах, вот ты о чем! Обиделся? Да ладно, брось, – она взяла со стола фотографию в рамке и начала вертеть в руках. – Это твоя мама?

– Дай сюда.

Поспешно забрав у нее фотографию, Антон поставил ее на полку. Лиля, следившая за ним взглядом, неожиданно сказала:

– Я решила привезти Таню в Москву. В конце концов, девочка должна расти с матерью и отцом, как ты считаешь?

Встретив ее смеющийся взгляд, он вздрогнул и отвернулся.

– Что ж, это твоя дочь, тебе лучше знать.

– Раз Илья так держится за эту вшивую Россию, то и нам с дочкой придется здесь жить. Не дело это – они с Таней почти восемь лет не видели друг друга. Дико! Ведь это отец и дочь! – она ласково улыбнулась. – Что ты по этому поводу думаешь, Антон?

Он прошелся по кабинету и остановился перед ней, с угрюмой болью глядя в ее блестящие темные глаза.

– Для чего ты это говоришь, почему тебе так приятно делать людям больно, Лиля?

Ее бровь с деланным недоумением взлетела кверху.

– Больно? Что ты, дорогой, я не хочу делать тебе больно – просто интересуюсь твоим мнением.

– Ты знаешь, что значит для меня эта девочка, откуда в тебе столько жестокости?

– Жестокости? Боже, дорогой, я ведь и забыла! Если честно, то я думала, что и ты забыл о столь малозначительном факте.

– О том, что Таня моя дочь? Конечно, это же такая мелочь! Обычная житейская мелочь.

– Но, дорогой, чего ты хочешь, зачем тебе вообще об этом думать? Кстати, папа и дядя Андрей хотели вызвать тебя в Швейцарию, чтобы выслушать твое мнение о некоторых сугубо медицинских деталях проекта, но я была категорически против – я ведь знала, что тебе неприятно будет видеть Таню, ты можешь расстроиться.

– Спасибо, Лиля, я ценю твою доброту и твое благородство.

Отвернувшись, Антон подошел к окну и уперся лбом в стекло, неподвижно глядя на весело бьющий в саду фонтанчик. Лиля поднялась, неслышно ступая, приблизилась и положила руку ему на плечо. Голос ее стал вкрадчивым:

– Разве я не добра и не благородна? Я постаралась помочь тебе, когда у тебя были проблемы с деньгами. Ведь это благодаря мне ты сейчас ведешь достойную жизнь, ни в чем не нуждаешься. Посмотри, как в России живут бюджетники, – свиньи в Европе и то живут лучше. А теперь, когда ты купил себе «форд», и у тебя поднялась самооценка, ты начал меня упрекать.

Резко повернувшись, он сбросил ее руку. Они стояли почти вплотную друг к другу, и глаза Лили внезапно затуманились желанием. Антон поспешно отстранился.

– Не надо Лиля!

– Ты злишься из-за Тани? Это же просто смешно! Ты – мужчина, ты сто раз мог завести себе кучу детей – с женами или с любовницами. Это для женщин дети – плоды девятимесячных страданий. Поэтому они с ними и носятся, но ты…

– Перестань, я не хочу с тобой об этом говорить! Пусть та боль, которую ты причиняешь другим, отзовется в тебе самой!

Он не ожидал, что слова его так подействуют. Лиля качнулась, как от удара, и лицо ее исказила судорога.

– А мне не больно, нет? – закричала она, прижав к груди руку. – Ты кого-нибудь любил так, как я люблю Илью? Ты знаешь, как я мучаюсь и страдаю? Вы все говорите: оставь его, нужно его забыть! Это смешно, это ерунда, я не могу, не могу, мне больно, и боль эта все сильней! У меня разрывается сердце – всегда, понимаешь? Когда я веду совещание, когда даю интервью журналистам, когда испытываю оргазм с другими мужчинами. Можно разве столько страдать? Мне тогда было семнадцать – на первом курсе, когда он на лекции подсел рядом и попросил лишнюю ручку. С тех пор я не знаю покоя. Смешно, да? Я ходила к гипнотизеру, я крестилась и молилась – все бесполезно!

Ее начало трясти, и Антон испугался.

– Сядь и выпей воды. Успокойся, пожалуйста!

– Я не могу, понимаешь? – зубы ее стучали о стакан. – Бывает любовь от бога, а бывает – от дьявола. Так мне один католический священник сказал. Знаешь, – губы ее тронула слабая улыбка, – я приняла католичество.

Антон не удержался и фыркнул.

– Тогда тебе прямая дорога в монастырь – одним махом решишь все проблемы. С твоей хваткой быть тебе аббатиссой.

– Не зубоскаль, вера – это святое. Ладно, я пошла, ты испортил мне все настроение. Счета клиники, надеюсь, в порядке?

– Это уж вы узнавайте в бухгалтерии, хозяйка, возможно, я между делом пару миллионов баксов и прикарманил.

– Не волнуйся, мне известно обо всем, что творится в клинике, – она поднялась, и лицо ее стало строгим, – кстати, у нас есть строгое правило: персонал, включая главврача, не должен заниматься друг с другом интимом в клинике – это может повредить нашей репутации.

Распахнув перед ней дверь, Антон широко улыбнулся.

– Спи спокойно, аббатиса, твой персонал, на высоте.

Избавившись от Лилианы, он взглянул на часы и решил еще раз сходить в гистологам. Кровотечение у женщины удалось остановить, она имела на руках заключение гистологов о том, что образование в матке – полип. Следовало готовить ее к операции, но Муромцева почему-то грызли сомнения. Он направил соскоб на дополнительное исследование и в ожидании результатов операцию отложил.

Гистологи занимались полученными образцами с самого утра. Это были молодые ребята – лет по двадцать восемь, – муж и жена. Муромцев сам пригласил их работать в клинике и был рад, что сумел настоять на своем, хотя Лилиана долго кричала и возмущалась:

– Ты что, не понимаешь? Для поддержания имиджа нам нужны в штате доктора или хотя бы кандидаты наук! Посмотри, доктор медицинских наук прислал свое резюме.

Антон равнодушно пожал плечами.

– Ну и что? Ясно же – не поделил что-то с руководством своего института и разослал резюме в несколько частных клиник.

– Ну и что?

– То, что человек любит качать права и сеять смуту. У нас нужно работать в поте лица своего, здесь клиника, а не НИИ.

Лилиана тогда надулась, но ее отец оставил за главврачом клиники Муромцевым право решающего голоса. И теперь, войдя в лабораторию, Антон еще раз мысленно поблагодарил Филева за право самому набрать штат сотрудников. И еще за то, что тот не поскупился приобрести для клиники самое высококачественное диагностическое оборудование.

– Я думаю, все так и есть, как вы подозревали, Антон Максимович, – сказал, оторвавшись от экрана монитора, мужчина-гистолог, – после обработки изображения по новой программе идентификации, получаем высокодифференцированную аденокарциному. Прежде диагноз был расплывчатый, потому что опухоль приближается к пограничному типу.

Его жена, напоминавшая худенькую, замученную уроками школьницу, подтвердила:

– Да, мы трижды проверили.

Муромцев подошел к компьютеру, потер подбородок и посмотрел на выданное программой заключение.

– М-да, печально, – сказал он, – я недавно звонил в институт, где первоначально делали гистологию, и их гистолог с пеной у рта доказывал мне, что здесь аденоматозный полип. Значит, операция отменяется, отправляем ее к онкологам.

– Жалко – молодая, переживать будет, – огорченно вздохнула женщина.

– Да ладно тебе – высокодифференцированная же, – бодро возразил ей муж, – после химии и облучения девяносто пять процентов полного излечения. Тем более, что на ранней стадии захватили.

Она возмутилась:

– Да? А волосы полезут? Тебе бы как? У нее же муж!

– Не спорьте, ребята, – сказал Антон, торопливо направляясь к выходу, – подготовьте заключение и сбросьте на мой компьютер, а я спущусь переговорить с пациенткой.

– Антончику бы медиумом работать, да? – заметила женщина, глядя ему вслед. – Слушай, Вася, а ведь это уже четвертый раз за то время, что мы тут работаем, он определяет раннюю онкологию, да? Просто так – посмотрит глазом и велит уточнить диагноз.

– Это уж от бога, – кивнул Вася, вновь прилипая к экрану, – и вообще он хороший мужик, порядочный. Другой бы сейчас назначил операцию, содрал с них бабки, и все взятки гладки – гистологи-то из НИИ дали доброкачественную.

– А я слышала, что наша хозяйка хочет его уволить – мне секретарша недавно говорила. Все придирается, все на него чего-то навесить хочет.

– Она что, вообще дура? – хмыкнул Вася и покрутил пальцем у виска. – Мужик умный, грамотный, работает, как вол. Где она еще такого найдет? К нам даже из Питера за консультацией приезжали и из Новосибирска, помнишь?

– Знаешь, что говорят? – жена из предосторожности оглянулась и чуть наклонилась в его сторону, понизив голос. – Ты помнишь ту грузинку Чемия с пороком сердца – ту, из-за которой все на ушах стояли? Так это любовница мужа хозяйки, и ребенок – от него. Только ты смотри, чтобы никому, ладно?

– С ума сойти! И он ее с ребенком здесь в патологии больше двух месяцев держал? А хозяйка-то не знала что ли?

Жена, совсем близко приблизила губы к его уху и зашептала:

– Секретарша говорила: шум стоял – ужас! Даже стреляли, и кто-то кому-то что-то прострелил. Только ты никому, ладно?

– Ладно, болтуша, давай лучше, займись работой, – недовольно ответил Вася, – языки у вас у всех больно длинные. Надо же – такого напридумывать!

Антон в это время сидел в палате рядом с больной, которая, всхлипывая, говорила:

– Так я надеялась – удалят этот полип, и кончатся мои мучения. Муж хотел ребенка.

– А почему и нет? – бодро возразил Муромцев. – Пройдете курс лечения, прооперируетесь, возможно, а потом организм восстановится и придете к нам рожать. У вас никаких противопоказаний нет.

– От химиотерапии и облучения волосы выпадают.

– Выпадают, не спорю, но потом новые растут – еще гуще.

– Я боюсь, муж меня бросит, – откровенно сказала она и печально посмотрела на него заплаканными глазами, – он так обрадовался, когда в институте ему сказали, что у меня рака нет – у него и мать, и отец от рака умерли, он думает, что это заразно. Я с ним столько спорила, но его не переубедить.

– И не стоит переубеждать, – возразил Антон, – человека, который имеет фобию, переубеждать бесполезно.

– Тогда что делать? Ведь если я пойду к онкологу, он сразу узнает. Доктор, – она вдруг приподнялась на локте и бросила на него отчаянный взгляд, – пусть меня прооперируют здесь, у вас, какая разница? Потом я буду потихоньку лечиться у онколога. Я вам все оплачу в двойном размере.

Муромцев покачал головой и ласково коснулся ее руки.

– А вот этого нельзя, – мягко ответил он, – вас должен лечить специалист онколог, а у нас нет онкологического отделения. От мужа вы все равно не скроете, что лечитесь. Положитесь на судьбу – я сегодня разговаривал с вашим мужем, он очень вас любит.

Лицо женщины словно окаменело, она легла на спину и бессильно вытянула руки вдоль туловища.

– Тогда это для меня конец, и жить уж не знаю зачем – он меня все равно бросит. Он бизнесмен, вокруг него постоянно бабы вьются.

Антон внезапно разозлился – на нее, на ее мужа-бизнесмена, на себя за свое бессилие.

– Да вы понимаете, что говорите? Вам сейчас за жизнь бороться надо, а не сопли распускать. Вы смертельно больны, понимаете? Смер-тель-но! Но если вы будете лечиться, то со стопроцентной гарантией поправитесь – об этом надо думать. Вы поправитесь, у вас будут дети, если вы захотите – от него или от другого, – а все остальное не имеет значения.

Пациентка испуганно дернулась, вскинула глаза – до нее начало наконец доходить. Еще раз потрепав ее по руке, он поднялся и уже когда был у двери услышал слабое:

– Спасибо, доктор.

Из-за этого разговора Антон чувствовал себя полностью выбитым из колеи. Поднимаясь к себе в кабинет по мраморной лестнице, он со злостью думал:

«Ведь сто раз себе говорил: нельзя расстраиваться из-за каждого пациента! Это меня надолго не хватит».

– Антон! Куда ты так бежишь?

Возле лестницы стояла Карина с ребенком на руках, а рядом Маргарита с сумкой, полной подгузников.

– Антон Максимович! – сверху, помахивая сумочкой, спускалась секретарша. – Я вам еще нужна? А то уже пять часов. Я подготовила для вас сводки, – она с интересом взглянула на Карину и поздоровалась: – Здравствуйте, ну как ваш малыш?

– Да видите, никак не хотим оставить вас в покое, – улыбнулась та, – педиатр прописала какие-то витамины, а моя сестра против них возражает – говорит, что они плохо действуют на нервную систему. Мы вот приехали – можно мне посоветоваться с Любовь Павловной?

– Любовь Павловна еще здесь? – спросил Антон у секретарши, потрогав подбородок и вспомнив, что нынче не брился.

– Она сегодня до утра здесь будет – дежурит в ночную.

– Тогда проводи Карину, скажи Любовь Павловне, что я просил Георгию Ильичу и Карине Георгиевне сделать полное компьютерное обследование.

– Чего меня провожать, я тут все ходы и выходы… – начала было Карина, но Муромцев не дал ей договорить и, сняв у Маргариты с плеча сумку, повесил на плечо секретарши.

– Проводишь и можешь идти домой, а я пока должен кое о чем проконсультироваться с Маргаритой Георгиевной насчет этих проклятых витаминов.

– Какому Георгию Ильичу? – удивилась секретарша, поправляя сумку.

– А вот этому, – кивнув на Жоржика, Антон крепко взял Маргариту за локоть и увел ее к себе в кабинет.

Она молчала, и он вдруг вспомнил, что уже три дня не слышал ее голоса – с тех пор, как Карину выписали из клиники. Когда они оказались вдвоем, Антон, сжав между своими ладонями тонкие гибкие пальцы, дотронулся лбом до ее лба.

– Ну что это такое, – сказал он, – садись, я тоже немного посижу, а потом сварю кофе. Ты не велела мне приезжать, не велела звонить, и сама не звонишь. Почему?

– Не могу, поверь, любимый, – рука ее нежно коснулась его небритой щеки, – а ты сегодня не брился.

– А я и вчера не брился, – рука его потерла подбородок.

– Ты чем-то расстроен?

– Есть немного. Как раз шел от больной – хотели оперировать, но мои гистологи выявили аденокарциному. В НИИ дали результат, что опухоль доброкачественна.

– Высокодифференцированная?

– Да.

– Что за проблемы – в начальной-то стадии!

– Так ведь эта дурочка чего, главное, боится – не рака, а что ее муж бросит. Пришлось пугнуть, как следует, чтобы осознала. Кажется, дошло.

– И ты всегда так переживаешь из-за своих больных?

– А ты разве не переживаешь из-за своих?

– Я? – с ее губ сорвался странный смешок, но Антон не обратил на это внимания.

– Знаешь, – сказал он, – если б мой отец начал вовремя лечиться, то прожил бы довольно долго – даже сейчас, возможно, был бы еще жив.

Маргарита тяжело вздохнула и покачала головой.

– Не знаю. Я помню, в каком он был отчаянии, когда всю нашу многолетнюю работу подсекли под корень. Он просто не хотел больше жить, и я, честно говоря, тоже.

– То-то и оно, что люди порой не видят главного. Скажи, Маргарита, почему ты не можешь выйти за меня замуж и жить, как живут все люди? Чего ты постоянно боишься?

Внезапно схватив его руку, Рита покрыла ее страстными поцелуями.

– Антон, любимый мой, ненаглядный! Я не хочу, чтобы кто-то знал о нас, потому что тогда ты станешь заложником. Моя сестра, а теперь и племянник уже заложники. Я не хочу, чтобы и ты….

– Ты должна мне все сказать, слышишь!

– Не могу, – она с горечью качнула головой, – не проси. Даже Карине. Потому что тогда она подвергнется смертельной опасности. Поверь только одному: это не плод больного воображения, это реальность.

Взяв ее лицо в ладони, он нежно дотронулся губами сначала до левой щеки, потом до правой.

– И как же мы теперь будем, Ритка? ведь ждал тебя всю мою жизнь и даже не подозревал, какая ты. Моя рыжая, зеленоглазая, ненаглядная моя! Хорошо, не говори мне, но просто уедем куда-нибудь – подальше от этих людей.