Текст книги "Время тлеть и время цвести. Том второй"

Муромцев пожал плечами и, отойдя к компьютеру, начал просматривать последние сводки по больным. Секретарша вернулась с подносом, на котором стояли кофе и вазочки с печеньем. Только она начала расставлять угощение перед гостями, как зазвонил телефон в углу. Антон, махнул ей рукой:

– Подожди, я сам возьму трубку, а то ты сейчас всю посуду побьешь.

– Это говорит госпожа Квадратная, мне доктора Муромцева, пожалуйста, – произнес визгливый женский голос на другом конце провода.

– Госпожа Квадратная, как я рад вас слышать! – весело откликнулся он.

– Антоша, это я, – ответила Настя своим нормальным голосом, – ты уже знаешь?

– Госпожа Квадратная, бывают обстоятельства, когда возможности медицины ограничены.

– У тебя в кабинете папа что ли?

– Нет, вы правильно понимаете, но это ведь еще не все.

– И мама тоже у тебя?

– Госпожа Квадратная, что я могу вам сказать, вы правы – у меня в настоящее время столько работы, что я просто не могу уделить вам много внимания. Однако я совсем недавно разговаривал со специалистом, который заинтересовался вашим случаем. Летом мы с вами о нем говорили, разве вы не помните?

– Значит, тебе Лешка звонил, да? Звонил?

Голос ее вдруг оборвался, и в нем зазвенели слезы счастья. Антон, почувствовав, что у него перехватило горло, сурово ответил:

– Не далее, как вчера я с ним о вас разговаривал и упомянул ваш случай. Он вас примет, когда у него появится возможность, как с вами связаться?

– Передай, что на том месте, где в самый первый раз – он поймет. Скажи, что Том Сойер. Я его жду.

– Все, обязательно. Только, если не трудно, потом перезвоните мне, чтобы я знал, как все устроилось, мне самому интересно. Лады?

– Лады.

Положив трубку, Муромцев невозмутимо вернулся к компьютеру и искоса глянул в сторону гостей. Лилиана и Андрей Пантелеймонович пили кофе, Инга сидела, опустив голову, и нервно ломала печенье тонкими пальцами. Телефонная беседа Антона их, очевидно, не заинтересовала. Поэтому минут через пять он, извинившись, поднялся и вышел, но у двери немного задержался и, взглянув на Лилю, ехидно спросил:

– У вас будут какие-то распоряжения, госпожа владелица? А то мне нужно отлучиться.

Она не удостоила его ответом. Быстро поднявшись на третий этаж, Муромцев зашел в ординаторскую, где в этот момент никого не было, и достал мобильник.

– Антон Максимович, это вы? – сразу же отозвался Алеша, узнав его по определителю номера.

– Где в первый раз, прямо сейчас, Том Сойер. Все ясно?

– Спасибо, – счастливым голосом отозвался Алеша, – уже бегу, мне все понятно.

– А мне вот пока нет. Так что держи меня в курсе.

– Есть!

Алеша на радостях решил добраться до «Октябрьской» по более короткой дороге через Большой Краснохолмский мост, но уже при въезде на Таганскую площадь плотно засел в пробке. Тогда он припарковал свой БМВ на Верхней Радищевской и нырнул в метро.

Настя ждала его, прижавшись к стене и настороженно оглядывая каждого прохожего. Несколько раз у нее отчаянно замирало сердце: «Алеша!», но это оказывался не он. Потом вдруг мелькнула ужасная мысль, что они с Алешей могут не узнать друг друга.

– Настя!

Забыв обо всем на свете, она взвизгнула и бросилась ему на шею.

– Алеша! Алешенька!

Они целовались, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих. Алеша спиной заслонил плачущую Настю от всего мира.

– Как же я давно тебя не видел, Настя, счастье мое, любимая моя. Да ты плачь, не стесняйся, я тебя загораживаю. Иди вот сюда, – он распахнул курточку и, прижав к себе девушку, укутал ее с головой.

Всхлипывая у его плеча, Настя слышала стук сердца – то ли своего, то ли Алешиного. Внезапно она отстранилась и подняла на него заплаканные глаза.

– А ты других тоже называл так – своим счастьем и своими любимыми? Пока меня не было?

Он изумленно взглянул на нее и неожиданно расхохотался. Потом легонько провел рукой по влажной от слез девичьей щеке и, прижав губы к ее уху, жарко шепнул:

– Нет, как на духу. Это только раньше, когда мы еще не встретились…

– Что раньше – называл любимыми? Называл своим счастьем?

– Нет. Комплименты делал, целовал и всякое там разное. Ну, было, зачем скрывать. Но чтобы любимыми и счастьем – никогда и никого. Ты моя единственная.

– Я так хотела, чтобы ты мне это сказал, – уткнувшись ему в плечо, Настя снова заплакала.

– И что, для тебя так много значат мои слова? – Алеша взъерошил ее пушистые волосы и коснулся их губами.

– Очень! Очень много!

– Тогда я придумаю специально для тебя кучу всяких слов и запишу их на диск. Ты каждое утро будешь включать плеер и делать под них гимнастику. А теперь скажи, какие у тебя планы, потому что я соскучился.

Последние слова он прошептал ей в самое ухо, и она даже вздрогнула, от внезапно поднявшегося из глубины тела чувства.

– Я тоже. Знаешь, я так соскучилась, что… что убежала из дома.

– Во, дает! Как это убежала?

– Ножками – топ-топ. Нет, я маме позвонила, чтобы не беспокоилась, но сказала, что вернусь, когда захочу сама. Свободна, как ветер.

– Тогда прямо ко мне, – Алеша поцеловал ее в уголок еще влажного глаза, – а там разберемся. Только мне надо Антону Максимовичу позвонить, что с тобой все нормально – он просил.

– Дай мне трубку, я сама, – она взяла у него телефон, но перед тем, как набрать номер, спросила: – А сколько ты хочешь, чтобы мы побыли вместе?

– Вечность.

– Тогда до воскресенья вечером, – решила Настя, – или лучше позвоню с автомата, а то у папы везде свои люди, еще засекут твою трубку.

– Ты – великий конспиратор, – смеялся он, обнимая Настю, пока она набирала номер телефона клиники, – но ведь твои родители все равно должны узнать о нас с тобой.

– Только чуть попозже, ладно? – попросила она и торопливо затараторила: – Антоша, это ты? Можешь выйти из подполья, у меня все нормально, мы встретились, и если папа и мама еще у тебя, то скажи, что это я звоню. Только не давай им трубку, я не буду с ними сейчас говорить.

– Да, – ответил Антон, глядя на Ингу и делая ей успокаивающий знак глазами, – да твои папа и мама у меня в кабинете. Что им передать?

Все трое мгновенно оказались на ногах, и Андрей Пантелеймонович, решительно шагнув к Антону, протянул руку к телефону:

– Дай-ка, я скажу ей пару слов.

Антон остановил его взглядом, спокойно выслушал все, что говорила Настя, но трубку Воскобейникову не отдал, а положил на рычаг.

– Значит так, – невозмутимо сказал он, оглядев присутствующих, – Настасья сейчас перевозбуждена и с вами говорить не хочет. Просила передать, что вернется в воскресенье вечером, чтобы не суетились и спокойно ждали. Она мне позвонит, и я сам ее привезу, не волнуйтесь. И еще она просила меня поцеловать Ингу.

Быстро подойдя к Инге, он чмокнул ее в щеку и ободряюще потрепал по плечу. Та жалобно всхлипнула.

– Не понимаю, Антошенька, ну почему она так?

– Ты ее избаловала, вот почему! – гневно сказала Лиля и со злостью взглянула на Антона. Тот не стал возражать, а согласно кивнул.

– Да-да, отбилась от рук девчонка, совсем отбилась.

Алеша решил не ехать через центр, и на Ленинском проспекте Настя еще крепилась, но как только свернули на МКАД, не выдержала – расплакалась и начала рассказывать обо всем, что с ней произошло. Он свернул на обочину, остановил машину среди деревьев и молча слушал ее сбивчивый рассказ.

– … только я осталась жива, умуды сами сказали, что это чудо, а остальные все погибли – рабочие в яме, Рамазан, Тахир, и этот профессор Эли Умаров. И никто, наверное, даже не сообщил их родным – я говорила папе, но он и не слушал. Умаров говорил, что по чеченским адатам нужно передать весть родным, и я, наверное, должна это сделать. Но как я могу, если меня заперли – без телефона, без Интернета, на улицу не выпускают.

– Не плачь, – он прижал к себе ее голову, – если смогу, то разыщу их.

– А этот Керимов – настоящий зверь! Заживо гноит людей в яме, по его приказу у меня на глазах насиловали Ларису – чуть не разорвали ее на части. А она подписала заявление, что не имеет претензий, и уехала заграницу. Прокурор издевался надо мной, когда я ему это все рассказывала, мне никто не хотел верить. За то, что я позвонила в редакцию, папа запер меня, как идиотку, а потом отправил в Швейцарию. Этот Керимов теперь один из главных акционеров у Лильки в холдинге – даже в газете о нем написали: «…один из наших уважаемых акционеров господин Керимов». Папа же умный, он же все понимает, так почему, почему?

– Политика, наверное, – хмуро откликнулся Алеша. – Это только в детской книжке «что такое хорошо, и что такое плохо», а в реальности надо жить и ни о чем не думать – иначе свихнуться можно. Просто жить – это не так уж и плохо. Забудь обо всем, нельзя столько думать. Или думай о хорошем. Сейчас вот запремся вдвоем у меня дома – только ты и я, два дня и две ночи! Этого у нас уже никто не отнимет. Эх, если б мы могли сейчас пожениться! Я бы тебя тогда вообще никуда не выпустил!

Настя шмыгнула носом и прижалась щекой к его плечу.

– У меня нет с собой паспорта, – сказала она, – а на той неделе меня вообще хотят опять увезти в Швейцарию. Когда вернемся, уже, наверное, никуда не выпустят. Я бы вообще к ним не вернулась, но маму жалко. Если б ты мог меня спрятать до восемнадцати лет, а я бы ей звонила. Но только у меня же школа, и потом, я следующим летом в университет поступать должна.

– Я бы тебя спрятал и не почесался, – говорил Алеша, целуя ее в нос, – хочешь, уедем заграницу? Отец нам поможет, ты уедешь по документам моей сестры Маринки. Подождем, пока тебе исполнится восемнадцать, и тогда нам сам черт не страшен! Я за это время получу диплом – у меня же пятый курс. Буду ездить – туда-сюда, туда-сюда, в Москву и обратно к тебе. Устроюсь на какой-нибудь фирме программистом, заработаю деньги и куплю тебе дом, а потом устроим пышную свадьбу.

Настя подняла руку и ласково – каким-то материнским движением – провела ладонью по его по щеке.

– Ты мой мечтатель, – нежно сказала она. – Самый-самый любимый на свете мечтатель. Ничего не поделаешь, придется мне пока вернуться к ним, и мы еще совсем немного подождем, а там будет видно. Умудка Дара сказала мне: «Можно сойти с тропы, но, в конце концов, выйдешь на свою дорогу». Я встретилась с тобой, ты меня не забыл, и я больше ничего не боюсь. А теперь – едем к тебе!

Два дня спустя Настя позвонила Антону Муромцеву на мобильный:

– Антоша, ты где?

– Я у Кати, жду твоего звонка. Ты ведь наверняка у «Ботанического сада» мне встречу назначишь, нет? Или мне куда-нибудь в Люблино за тобой переться?

Она засмеялась:

– Ты, как всегда, прав – я тебя жду у «Ботанического».

Минут через двадцать, он затормозил у метро и вылез из машины, разыскивая взглядом Настю. Она подошла к нему твердым шагом, вся лучась счастьем, и поцеловала в щеку.

– Здравствуй.

– Здравствуй, ребенок, это твой Алеша там у стены жмется? Махни ему рукой и садись в машину – мне некогда.

– А я еще твою новую не видела, – Настя с восторгом оглядела его машину.

– Значит, так часто видимся. Я ее еще летом приобрел.

– Купил?

– Украл. У тебя все хорошо, ребенок?

– У меня все отлично.

Они некоторое время ехали молча, потом Антон вдруг спросил:

– И как там в Швейцарии? Как Филевы, как… как Таня?

– Хорошо, – осторожно ответила она, – а Таню привезли в Москву.

– Знаю, – он смотрел прямо на дорогу, – как она – ходит в школу?

Настя не ответила на его вопрос, она сидела, широко открыв глаза, и вдруг сказала:

– Вот в этом месте, посмотри. Дядя Петя обычно не ездит этой дорогой, он обычно на Лазоревый проезд сворачивает.

– Что на этом месте? – не понял Антон.

– Тут их убили – этого француза и Ладу. Как ее дети?

– Кажется, отец увез мальчишек к себе заграницу, а девочка с бабушкой. Я-то их почти не знаю, мне Катя сказала.

Он остановил машину возле подъезда Воскобейниковых, Настя выбралась из нее и, открыв дверь подъезда, на миг задержалась на пороге.

– Зайдешь к нам? – полуобернувшись, спросила она.

– Нет, – он отрицательно покачал головой и уже тронул машину с места, но, увидев, что девочка все еще смотрит ему вслед, притормозил и помахал в окно рукой. – Удачи тебе во всех твоих дальнейших мероприятиях, ребенок.

Настя вошла в подъезд, захлопнула дверь и медленно направилась к лифту. Дверь квартиры распахнулась, едва ее палец коснулся кнопки звонка. Мать и отец стояли в оцепенении, не говоря ни слова и глядя на нее, как на невиданного зверя.

– Я вернулась, – сказала она, не отводя взгляда, – я вернулась сама, я поеду, куда вы захотите, но если вы еще будете запирать меня, я уйду и больше не вернусь – я сумею, не волнуйтесь. А теперь я пошла к себе заниматься – у меня завтра контрольная по физике. Есть я не хочу, я сыта.

Коротко поцеловав Ингу, Настя повернулась и шагнула в сторону своей комнаты. Андрей Пантелеймонович, оказавшийся у нее на пути, невольно отступил в сторону.

Глава шестая

После того, как Илья ушел из дому, во взгляде домработницы Зои Лилиане постоянно чудилось злорадство. Через неделю после приезда, она случайно услышала обрывок разговора Зои с кухаркой Леной.

– Мужу-то, я не пойму, готовить теперь, чи нет? – спросила Лена. – А то наготовлю ему мяса полную кастрюлю, а он раз в месяц появится – и то хорошо.

– Чего ж ему теперь готовить, – рассудительно ответила Зоя, – ему нынче другая наготовит.

Вечером следующего дня, придравшись к какому-то пустяку, Лиля заявила:

– Зоя, последнее предупреждение уже было. С завтрашнего дня вы у нас не работаете, зайдите прямо сейчас ко мне за расчетом.

Утром ее секретарша Тата позвонила на фирму по найму прислуги, и уже к полудню разложила перед своей шефиней несколько присланных по факсу анкет с приложенными к ним фотографиями. Госпожа Шумилова остановила свой выбор на шустрой бабенке сорока пяти лет, Инне Котько, которая, как было указано в анкете, прежде работала поваром в одном из военных гарнизонов на Крайнем Севере. Муж ее был военным пенсионером, взрослые дети жили отдельно.

Появившись перед новой хозяйкой «в живую», женщина еще больше понравилась ей своим открытым и умным лицом. Лиля даже подумала:

«На вид интеллигентная, такая не станет судачить по кухням».

– Вас Инной зовут, да? – приветливо сказала она. – Я – Лилиана Александровна. Ваши обязанности: чистота и порядок в доме, подать к столу и следить за чистотой белья и одежды моей дочери. Моими вещами занимается моя горничная, это вас касаться не будет. Во время моих командировок вы должны ночевать здесь – я не могу оставить дочь одну. Это вас устроит? Я, например, в конце сентября уеду недели на две-три.

– Ничего страшного, – потупив глаза, улыбнулась Инна, – у меня мужик самостоятельный, сам без меня и сготовит и постирает себе.

– Прекрасно. Скажите, вы, как я читала в анкете, поваром работали, а могли бы вы за отдельную плату также и готовить?

– Ну, а почему бы и нет? Я в гарнизоне каждый день на сто человек готовила, а на семью сготовить – ерунда. Тогда это сколько в месяц получается?

– Пятьсот пятьдесят долларов – домработнице я триста плачу, а кухарке двести пятьдесят.

– У меня знакомая кухаркой триста получает. Ну, ладно, только на фирму не сообщайте, что вы меня еще и кухаркой берете, а то я им с первой получки должна половину отдать за то, что они мне место нашли. Вы мне тогда перед отъездом выплатите, что я у вас за сентябрь наработаю – чтобы мне с ними поскорей расплатиться.

Довольная Лиля согласилась, немедленно рассчитала кухарку Лену, и три недели все были довольны – шустрая Инна сновала по дому, не оставляя за собой ни пылинки на столе, ни морщинки на ковре. Ее котлеты таяли во рту, аромат флотского борща возбуждал романтические мечтания, а салаты навевали мысль о вечном блаженстве.

За два дня до отъезда хозяйки домработница, скромно потупившись, попросила выдать ей зарплату за сентябрь:

– Мне с фирмы звонят, торопят им деньги отдать. Мы ж договорились с вами.

Лиля с легким сердцем отдала ей пятьсот пятьдесят долларов, и на следующий день Инна исчезла. Секретарша Тата с трудом дозвонилась до ее мужа и с первых же его слов поняла, что полковник в отставке сильно навеселе.

– Супруга нездорова, – бодро сообщил он под звуки доносившихся из другого конца комнаты взрывов хохота, – вирус сейчас ходит, вы не знали?

– Надо было позвонить и сообщить. Скоро она поправится? – Тата постаралась придать голосу должную суровость.

Полковник в отставке игриво рассмеялся:

– Да уж какой там скоро! У нас же радость – внук родился!

– Вообще-то, она работает.

– А я ее и не заставляю работать, это она уж по собственному почину. Человек свободный, хочет работать – работает. Не хочет – не работает. Да и какая теперь работа, у нас нынче одни праздники пойдут – племянника день рождения, потом Вера-Надежда на тридцатое. Нет, вы, девушка ничего такого не подумайте, Инка у меня не пьет, – он интимно понизил голос, – я ей пить не дозволяю, ей врач запретил. Сорвется, мол, говорит, опять полгода лечиться будет. Это уж праздник, так я дозволил – как не дозволить по такому случаю! А вы, девушка, может, зайдете к нам? Нет? Отметили бы с нами.

Выслушав сообщение Таты о вновь открывшихся обстоятельствах, Лиля позеленела. До отъезда оставалось полтора дня, у нее голова шла кругом от множества неоконченных дел, и найти приличную домработницу за такое короткое время было в принципе невозможно. Вернее, кого-нибудь найти было можно, но не оставлять же дом на совершенно незнакомого человека!

Вздохнув и поразмыслив, она пошла в комнату Тани, откуда доносился низкий размеренный голос Лидии Михайловны:

– Вася поймал одного леща, а Сережа выловил большую щуку. Повторяю: Вася поймал…

Таня писала диктант, старательно выводя буквы и слегка наклонив голову влево.

– Лидия Михайловна, – сказала Лиля, заходя в комнату, – обстоятельства таковы, что я вынуждена просить вас во время моего отсутствия ночевать здесь с Таней. Это моя личная просьба, и, конечно, все будет вам оплачено.

Гувернантка опустила книгу, из которой диктовала, на колени и невозмутимо поглядела на свою работодательницу поверх очков.

– К сожалению, я не смогу. Мы ведь так не договаривались.

Лиля раздраженно пожала плечами.

– Я помню, о чем мы договаривались, но у меня сейчас безвыходное положение, и можно было бы, кажется, пойти навстречу. Все мои знакомые, например, платят гувернанткам за отработанные часы и больше двухсот пятидесяти в месяц ни у кого не набегает, я же плачу вам триста долларов в месяц и ваших отработанных часов не считаю. Однако… хорошо, я готова оплатить вам ночное время в двойном размере.

– Вы, наверное, не поняли, – сдержанно ответила Лидия Михайловна, – я действительно не могу, у меня личные дела. Если вы считаете, что я не отрабатываю свои триста долларов в месяц, то, может, вам стоит подумать о другой гувернантке.

Все накопившееся в душе Лилианы раздражение мгновенно прорвалось наружу.

– Действительно, я думаю, что мне стоит пригласить к моей дочери гувернантку, которая будет больше времени уделять ребенку и меньше своим личным делам.

– Что ж, желаю преуспеть, – сердито поджав губы и шевельнув седыми бровями, учительница поднялась и начала аккуратно укладывать свои книжки, но на одну минуту задержалась и указала на учебники: – Смотрите, я свои книги забираю, вашего ничего не беру.

Лилю до мозга костей прошиб озноб, и она попыталась сообразить, что делать дальше – просить Викторию, что бы та приехала побыть с девочкой? Но свекровь не оставит надолго своих собак, которых уже три, а значит притащит их сюда. Ох, только собак в доме – грязных, линяющих, прыгающих по начищенной до блеска полированной мебели – только их не хватало госпоже Лилиане Шумиловой для полного счастья! На одну минуту мелькнула мысль увезти девочку обратно в Швейцарию – для чего ей торчать в Москве и создавать для матери столько проблем, если Илья ушел и не хочет видеть дочери? Потом внезапно Лиля подумала, что он может прийти в ее отсутствие. Конечно, придет повидаться с родной дочерью – это же так естественно! Возможно, он даже к ней привяжется – Таня милая девочка. Конечно, она с каждым годом все больше и больше походит на… Людмилу Муромцеву, но кому это придет в голову? Кстати, почему, интересно, в последнюю их встречу Антон Муромцев так странно себя вел – злился из-за Таньки? Или…неужели завел себе какую-то бабу? Лучше бы он был с этой Катькой – ни рыба, ни мясо.

Отогнав эти мысли, абсолютно лишние в данный момент, Лилиана усилием воли взяла себя в руки и постаралась дружелюбно улыбнуться.

– Вы меня неправильно поняли, Лидия Михайловна, я ведь не сказала, что увольняю вас.

– Да нет, я все правильно поняла, – гувернантка уложила, наконец, все книжки в пакет, погладила Таню по голове и шагнула было к двери, но потом вспомнила: – Вы посчитайте-то, сколько вы мне должны за проработанные дни, заплатите.

Лиле пришлось сделать еще большее усилие, чтобы сказать самым проникновенным голосом, какой только могло родить ее горло:

– Лидия Михайловна, я, возможно, что-то не так сказала, вы меня извините, ради бога, мы не можем прямо так вдруг с вами расстаться.

– Почему же, – стоя на пороге, сурово возразила учительница, – чего ждать? Домработница у вас два года проработала – так просто взяли и выгнали. Кухарку тоже – ни с того ни с сего рассчитали. И мне ждать, пока вы меня тоже коленом под зад? У меня, милая, сорок лет педагогического стажу, я правительственные награды имею, не вам меня пинать! Таню, конечно, жалко, но такого обращения с собой я не потерплю. Так что извольте – расчет. А не заплатите, так это уж как ваша совесть – нынче у некоторых денег много стало, а совести поубавилось.

– Что вы, Лидия Михайловна, пройдемте ко мне в кабинет. Да вы книжки здесь оставьте, потом за ними вернетесь.

– Да нет уж, чего мне возвращаться.

В кабинете у Лили она уселась на стул, крепко обхватив руками пакет. Лиля достала триста долларов и протянула ей.

– Пожалуйста, Лидия Михайловна, я с вами все равно собиралась расплатиться, потому что я уезжаю.

– Я до конца месяца не доработала, вычтите с меня сколько нужно, – Лидия Михайловна не дотронулась до денег, и Лиля положила их перед ней на край стола.

– Боже, какие пустяки, – лицо Лили стало бесконечно грустным, – мне так жаль, что вы нас бросаете! Таня к вам привязалась, она такие успехи сделала за месяц – я даже не представляла, что она так быстро научится писать по-русски! Я вас только об одном-единственном попрошу: уделите мне пару минут, выслушайте меня. После этого, если сочтете нужным, сразу уйдете.

Учительница сурово сдвинула брови.

– Я вас слушаю.

– Понимаете, Лидия Михайловна, у меня сейчас просто безвыходное положение – послезавтра ехать, а Инна запила и сбежала. Я не знаю, почему вы сразу собрались уходить – я вас просто попросила переночевать, потому что ребенка страшно одного оставлять на ночь в пустой квартире. Не можете – я буду на ночь искать кого-то другого. Вы говорите: вот, богатые, такие-сякие! А ведь мне очень трудно. Родители в другой стране, близких родственников нет, у друзей своя собственная жизнь, моя горничная должна ехать со мной. И муж так внезапно ушел – я даже и подумать ни о чем таком не могла, – голос ее зазвенел, и она закрыла лицо руками.

– Ну, не стоит так переживать, – уже чуть мягче сказала Лидия Михайловна, – в жизни всякое случается, надо это пережить.

– Я просто не ждала, – Лиля отняла руки от лица, и из глаз ее покатились слезы, – приехала, а он ушел к другой женщине – как нож в спину. Ладно, я взрослый человек, но Танюшка ведь просто извелась, она не понимает, почему папа ее так внезапно бросил. И я хожу, все время думаю об этом, мучаюсь, стала злая, как цепная собака. Теперь еще вам наговорила невесть чего, вы уходите и нас бросаете с таким ожесточением. Так со мной говорили, будто я изверг какой-то, а я всего лишь несчастная одинокая женщина с маленьким ребенком.

Лидия Михайловна была крайне смущена. Она с неуверенным видом поерзала на стуле и поправила свои книги.

– Ну… не знаю уж. Если вы хотите просить по-человечески, то и говорить нужно по-человечески. Я и правда не могу остаться – у меня дочь ночью работает, а я должна сидеть с внуком.

Лиля сочувственно сморщила лоб и чуть качнула головой.

– Да? Ваша дочь работает по ночам? А где?

– Какая разница, – учительница отвела глаза.

– Да нет, я к тому, что мы могли бы как-то найти выход. Она ведь у вас учительница, да? Наверное, где-то в интернате, раз по ночам работает?

– Сейчас она в декрете с ребенком.

– Но вы же говорите, она работает. Поверьте, Лидия Михайловна, я ведь не из любопытства спрашиваю, просто хочу как-то сообразить, что мне делать.

– Ну… ее подруга заведующая в магазине напротив нас, они договорились, что Алина там ночью посторожит, и товар по полкам расставит. Когда и полы помоет. Ничего, никакая работа незазорна, а рублей триста-четыреста заплатят – для нас все деньги.

– Боже, какой ужас! Нет, я не в смысле работы, любой честный труд достоин уважения, но триста-четыреста рублей при нынешних ценах!

– Ничего, мы с голоду не умираем, – Лидия Михайловна с достоинством поджала губы.

– Лидия Михайловна, может быть, вы передадите вашей дочери мое предложение – поработать у меня.

– Где это у вас? Она ведь с ребенком сидит, отойти надолго не может.

– Здесь у меня поработать – прибрать, приготовить поесть. Дома же она все это делает. И пусть они с ребенком живут здесь – я им отведу комнату, у меня тут места много.

– Домработницей моя Алина вряд ли согласится, – осторожно заметила старая учительница, – и вам от нее тоже толку не особо будет, нерасторопная она.

– Да что тут особого делать? Неужели в магазине уборщицей работать лучше? А я буду ей платить… я буду платить ей, как Инне – пятьсот пятьдесят долларов в месяц. Кроме того, питание за мой счет. И вы тоже здесь можете с ней жить, если захотите – как вам удобнее.

– Даже не знаю…

– Прошу вас, Лидия Михайловна, не ставьте меня в безвыходное положение. Объясните все Алине, неужели она не поймет? Ведь она тоже мать, тоже одна воспитывает ребенка. Ей хоть вы помогаете, а я совершенно одинока.

– Ну… хорошо, я с ней поговорю. Может, пока вы не найдете кого-то другого, она действительно…

– Что вы, Лидия Михайловна, пусть она работает, пока у нее не кончится декрет. Не думайте, что я такая уж привередливая, мне просто хочется, чтобы в доме был культурный человек, а не всякое хамло. Мне самой неприятно, что человек с высшим образованием будет у меня в доме делать такую малоквалифицированную работу, но я хоть платить за это буду нормально, а не как ее подруга-заведующая. Вот, я и деньги вам оставлю – на продукты и зарплата вашей Алине за первый месяц работы.

Достав из сумочки пачку стодолларовых банкнот, Лиля отсчитала десять бумажек и положила на триста долларов, которые все еще лежали перед учительницей. Та испуганно покосилась на деньги и даже немного от них откачнулась назад.

– Что вы, зачем же так много? И вперед не надо, потом заплатите. Алина даже и не возьмет вперед, она такая щепетильная!

Лиля улыбнулась самой обаятельной и понимающей из своих улыбок.

– Возьмите тогда вы, отдадите ей сами, когда сочтете нужным. Поймите, Лидия Михайловна, для меня так мало сейчас значат деньги! Если б мой муж… – она всхлипнула. – Я бы, кажется, отдала все сокровища мира!

– Может, еще помиритесь.

– Я – что, я – взрослый человек. А вот на Таньку гляжу, и сердце разрывается. Пусть он не хочет меня видеть, но ребенок-то чем виноват? Иногда даже думаю, что мне лучше умереть – тогда он придет к ребенку, который так его ждет.

Слова Лили, сказанные проникновенно-горьким тоном растрогали и немного даже расстроили Лидию Михайловну.

– Что вы, девочка моя, – сказала она, – важней матери для ребенка никого нет! Потерпите, он, может, и одумается.

– Как вы думаете, Лидия Михайловна, – доверчиво спросила Лиля, – вдруг он придет, когда меня не будет? Он знает, что я уезжаю, захочет проведать дочь.

– Может быть, может быть. Как такую хорошую девочку можно не любить. У внука моего отец женат, двое детей, и то заходил: хочу, мол, сына посмотреть. Алинка его, правда, не пустила, говорит: я сама хотела, это только мой ребенок. А я считаю, что она неправа – муж есть муж, а отец есть отец.

– Если мой муж зайдет без меня, Лидия Михайловна, я вас очень прошу: поговорите с ним. Объясните, как Танечка мучается – она же все ночи в подушку плачет. Вы, как педагог, наверное, умеете разговаривать с родителями.

– Я, как педагог, и вам посоветовала бы больше времени уделять Тане, – тон старой учительницы стал строгим. – Однако, если ваш супруг зайдет, то и с ним поговорю. В ваши отношения я, конечно, вмешиваться не могу, но что касается Тани, то я и сама вижу, как она подавлена, все время будто чего-то ждет.

– Спасибо большое, Лидия Михайловна, – Лилиана встала, – вы извините, мне сейчас нужно ехать на совещание, мой шофер вас отвезет домой на другой машине. Пусть Алина соберет вещи, и сегодня уже можете переехать сюда. Или завтра – сами скажите шоферу, когда вам будет удобней. Моя горничная приготовит комнату. Деньги возьмите, а то потеряете.

С таким чувством, словно совершает нечто чрезвычайно постыдное, Лидия Михайловна неловко сунула деньги в нагрудный карман. Лиля благожелательно заметила:

– Вы их сильно не складывайте, а то в обменном пункте могут не принять. Пойдемте, я отдам распоряжение шоферу.

Через полчаса она торопливым шагом вошла в свой офис, где пять минут назад должно было начаться совещание. Воскобейников взглянул на часы и выразительно постучал по ним пальцем.

– Лилиана, я занятой человек.

– Семейные проблемы, – ответила она, с размаху плюхаясь в кресло, – кухарка запила, гувернантка собралась уходить. Пришлось уговаривать – я просчитала, что это будет быстрей, чем искать новую.

– Ну и как, уговорила? – поинтересовался загоревший и посвежевший после Турции и отдыха в кругу семьи Игнатий Ючкин.

– Естественно, но пришлось всячески изощряться. Ничего не поделаешь, у нее менталитет старого советского интеллигента. С ними сложно – им мало заплатить, нужно еще затронуть их высокие чувства. Боже, меня до сих пор тошнит после разговора с этой старой мымрой!

– Давай без глупостей, Лиля, – строго сказал Андрей Пантелеймонович, – Виктории эту учительницу порекомендовали ее хорошие знакомые, она прекрасный педагог. Если ты не умеешь ладить с нормальными людьми, то нечего было заваривать кашу и тащить Таню в Москву.

Лилиана вспылила:

– Пусть Илья тоже примет участие в воспитании дочери, почему я одна должны решать все проблемы? Поговорите с ним перед отъездом, пусть хоть без меня зайдет и навестит дочь.

– Это беспредметный разговор, с ним мы уже беседовали на эту тему, с тобой я тоже говорил. Дальше решайте сами. А теперь нам лучше приступить к делу. Итак, сообщаю последние новости из официальных источников: из ста представленных жюри проектов комиссия отклонила пятьдесят восемь, как несоответствующие условиям конкурса. Наш проект допущен к презентации, представлять его будут президент «Умудия холдинг» госпожа Лилиана Шумилова, президент дочерней компании «Умудия Даймонд» господин Игнатий Ючкин и официальный представитель коренного населения края господин Андрей Воскобейников. Презентация проходит в одной из резиденций Капри – небольшом городке в окрестностях Давоса в кантоне Граубюнден, – тон его стал шутливым, – кто не знает, могу рекомендовать: первоклассные отели, пансионаты, чистый горный воздух. Поправим свое здоровье, господа.