Текст книги "Молитва из сточной канавы"

Кари не надеялась пистолетиком причинить веретенщику серьезный вред. Она знала, незнамо откуда, уязвить его способно только орудие гораздо крупнее. По наитию, словно из детской памяти, ее озарило: веретенщик забирает чужие формы, ибо по сути своей бесформен. Нечего ломать – у него нет костей. Нечего рвать – у него нет внутренних органов. Ему нельзя пустить кровь. В темных, бесконечно тянущихся катакомбах на дне этого мира веретенщики извиваются, скользят и бесчинствуют. Это дух, облаченный в плоть, тень, отброшенная темным богом, краденый облик, слепленный из запекшейся крови и останков принесенных жертв. Нечто из нашего кошмара.

Но здесь улица Желаний. Окраина Университетского округа, на стыке с богатой частью Дола Блестки. На волосок от того, чтобы считаться избранным городским районом. Взбудоражишь ночной покой пистолетным выстрелом в Мойке или на Пяти Ножах – никто и не почешется. Пальни из волыны здесь, и кое-кто обратит на тебя внимание.

А в наши дни – и кое-что.

За плечом Кари пролился свет, словно кто-то запалил за окном костер. На крыше застучали шаги, затарабанили нечеловечески быстро. Сальники пришли.

Кари припустила по лестнице. Эладора до сих пор стояла у главного входа: застыла, как истукан, только вопила благим матом. Она как раз напротив почтового ящика.

– Назад! – кричит Кари и бегом устремляется к ней, но слишком поздно.

Белая слизистая рука проталкивается сквозь щель для писем и распадается на тысячу размашистых отростков, они тянутся, обрушиваются на Кари и Эладору. На некоторых щупальцах человечьи глаза, Кари замечает это за огрызок секунды между тем, как они появляются, и тем, как они ее жрут. На других – зубы.

Почтовый ящик вспыхивает энергией колдовского заклятия.

Входная дверь разрывается в голубом свете. Жалобный вой Эладоры тонет в нелюдском реве боли из сотни пастей веретенщика. Ударная сила размазывает Кари по перилам. Эладору взрыв подкидывает вверх и отшвыривает в коридор, как куклу. На двери был оберег, сообразила Кари, какие-нибудь чары Онгента. В магии она ничегошеньки не рубила и после сегодняшнего не подойдет к ней и близко.

Она поднялась. Шатает. Кровь хлещет из носа, изо рта, и в живот будто лягнули, но переломов вроде бы нет. Она подхватила Эладорин ранец, а Эладору рывком вздернула на ноги. Родственница контужена. На некогда белой ночнушке расплывались алые пятна. Впрочем, главное – пока что жива.

Снаружи, за горящими дверными досками, посреди улицы бесцветной лужей корчился веретенщик. Он потерял любые формы – ничего не осталось ни от жреца Нищего Праведника, ни от красавицы, ни от других личин, украденных до прибытия в Гвердон. Три сальника стали кругом – три копии из одной отливочной формы, у каждого одинаковая маниакальная ухмылка, занесены одинаковые ножи. Ждут хотя бы подобия плоти, которую можно пырнуть. Веретенщик оказал им любезность, принимая облик какого-то подземного огра, грузного людоеда с насекомьими глазами. Стеклянистые, бритвенные щупальца взметнулись с его рук, с боков туловища и вспороли восковую плоть. Подобно алхимической замазке на кинжале Кари, раны на сальниках затянулись сразу же, как открылись.

Восковые отливки ударили в ответ с быстротой молнии, сотни порезов располосовали живот веретенщика. И тоже исцелились почти мгновенно.

Им никак не повредить друг друга? Отнюдь, просто потребуется уйма усилий.

Веретенщик сделал выпад, сграбастал одного сальника, распял его, растянул восковые руки налево-направо. Тут же из груди огра выросло щупальце крупнее и взрезало живую свечу ровно посередине, обнажив позвоночный шнур фитиля. Огонь сальника потух, и он умер.

Двое других зашлись в ярости, всаживая клинки в изменчивую ткань веретенщика так сильно, как позволяла их нечеловеческая мощь, изрыхляли чудовище щелями разрезов скорее его способности исцеляться. Все трое существ двигались с неподвластной людскому глазу быстротой – клубок кошачьей драки с ножами и щупальцами.

Кари сюда не пойдет. Невозможно выйти из этой двери и не разлететься в кровавые клочья. Она поспешила по коридору к черному ходу, потянув следом оглушенную Эладору. Выбралась на мощеный задний дворик, пригнулась под бельевой веревкой, поверх низкой ограды вылезла в переулок. По дальним крышам неслись новые огни – все больше сальников стекалось на схватку. Двое первых дерущихся уже пылали ярко, как огни маяка.

В тени переулка прохладно и скрытно. Кари полунесла Эладору сколько могла, до конца аллеи, через улицу Пилигримов в другой тихий дворик. Здесь вполне безопасно. Она отцепила с шеи вялые руки кузины и положила ее в укромном углу двора. Лицо Эладоры в ужасных синяках, кровь сочится с рассеченного лба, но опасной бледности нет, и дышит она ровно. И даже немного очнулась.

– Кариллон?

– Ш-ш-ш, ш-ш. Вот так и лежи, молодец. Все будет хорошо.

– Это моя сумка… – Эладора дрожащей ладонью коснулась кожаного ранца на плече Кари.

– Я ее на время заберу.

– Ты ее испортишь, – сонно пробормотала Эладора. – Ты вечно портишь хорошее.

Мило, подумала Кари.

– В тебе сидит твоя мать. Сильва всегда говорила… наружу из тьмы, и шепчет… – Эладора опять провалилась в беспамятство. Кари выпрямилась. Бросила взгляд вправо, на улицу Желаний, – чтобы как раз увидеть белую вспышку, яркую зарницу, а потом снова и снова. Вопли, бьется стекло. Столько сальников – кажется, целый город в огне.

Не ее забота.

Не ее город.

Она растворилась в ночи. Вниз, к причалам, навстречу морю и новой жизни.

Глава 10

В походе приучаешься спать где угодно. Когда не знаешь, где удастся отдохнуть в следующий раз, любой возможностью пользуешься по полной. В старой роте Джери был один малый, коротышка-северастовец по имени Марло, который утверждал, что проспал почти всю битву при Белом Лесу прямо на переднем крае. Кровавая Ладонь, святой, прорубился сквозь лес, и меч его, посвященный благой смерти, укладывал двадцать воинов одним взмахом. В тот раз на землю пал двадцать один. Требовалось особое призвание лечь и уснуть в окружении трупов товарищей, разрубленных божьей карой. Но Марло сумел с этим справиться.

Джери от него нахватался подобных привычек, правда, подрастерял их за последние годы. Солдату их иметь проще – другие говорят тебе, куда идти, что делать, а ты только знай не выделяйся из состава да следуй приказам. В ремесле ловца воров по-другому. Джери устал аки пес, после того как протопал пехом весь город, но никак не мог утихомирить свой разум.

Утром проверял по Беканорскому делу – разговаривал об армейских поставках, навещал уроженцев Старого Хайта, проживающих в городе. Старохайтяне вознамерились возвести на острове Беканора морскую крепость и объявили, будто город Гвердон по какому-то древнему договору якобы уступил им этот остров. Парламент велел им засунуть свои требования в омертвелую задницу хайтянского венценосца – в чуть более дипломатичных выражениях, и теперь Старый Хайт давит всеми видами угроз. Бряцают сабли, боевые корабли ходят вдоль гвердонских торговых маршрутов. «Загадочно» сгорел практически пустой монастырь на Беканоре.

По сути, все кончилось бы ничем – Старому Хайту хватало проблем в других местах. Морская крепость была нужна им для обороны от Ишмиры, или с кем там они воюют в этом месяце; против священных армад волн и бурь. Серьезно задеть нейтральный Гвердон – это последнее, чего желал Старый Хайт, а последним, на что Гвердон бы пошел, было отставить свой неизменно прибыльный от торговли оружием нейтралитет и ввязаться.

Однако подорвать целую Палату Закона, чтоб прекратить беканорские прения – как ни заманчива версия, – казалось невероятным.

Дредгер склонялся к алхимической бомбе, поэтому Джери сперва пытался прокачивать другие варианты. Алхиморужие массового поражения – это… гнусность хуже богов, думал Джери. По крайней мере, когда на поле битвы в тебя целит святой или чародей, а то и само чертово небесное воплощение, ясно, что тебя ждет. Они убивают открыто, не тая намерений. Это честно. Алхимия умерщвляет невидимо и без разбору. Не меч, не пуля, не сполох заклятия – но щепотка пыли в воздухе проникнет в легкие и удушит; или капельки дождя – впитаются под кожу и сделают из внутренностей черную липкую гниль.

Марло, вдруг вспомнилось Джери, во сне и умер. После алхимического обстрела лег подремать на зараженной земле и не проснулся. Когда его расталкивали, то пальцы насквозь проваливались в грудную клетку. Яд в почве выпил из него всю силу и превратил в нечто столь же плотное, как намокшая бумага.

ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ – на стенах домов или у него перед внутренним взором?

В городе – алхимические взрывы. Он повертел в уме эту мысль. Даже Келкин, вечно предвидящий дурное Келкин, во вчерашнем разговоре о таком предположении не обмолвился. Закладка мины в Палате Закона как пробный запуск, упреждающий удар, если вдруг другой город, другая страна позарится на жирный кусок – Гвердон. Целый город, как Марло, ляжет спать и больше не проснется, отравленный в постели. Неуловимая пыль в воздухе, яды в воде. Незримые кошмары.

Под конец ловец возвратился к Пульчару, к знакомой забегаловке с мусорными ведрами, полными объедков и крыс, к ароматам жареного мяса и лука. Прежде, до прихода Хейнрейла к власти, Пульчар был вором из гильдии. И довольно удачно прошел через чистки и ночи длинных ножей. Уйти на покой и открыть харчевню куда предпочтительнее, чем захлебнуться кровью в подворотне. Джери сперва выждал, когда старикан-разбойник выйдет курить. А теперь их разговор прокручивался в сознании Джери снова и снова.

– Чего интересного стряслось за сегодня, Пульчар?

Старик харкнул.

– Опять ты? Нижние боги. Поди, накорми уже упырей!

Джери стукнул железной оковкой палки по переполненной мусорке.

– Может, и пойду. А может, и вернусь с парой парней. Кто сегодня ужинает? Много тех, кто в розыске?

Пульчар прикрыл за собой дверь на кухню, немного прошел в глубь улочки, приглушил голос:

– Я ведь подкинул тебе подработку с Палатой Закона!

– Ага, с Палатой Закона. И да, мальчишка Иджа сидит у меня. – Пульчар поморщился; в былые времена он входил в круг приближенных Иджа и до сих пор хранил немного верности его памяти. – Само собой, ты предупредил меня о взломе. А не о том, что целое здание расхерачит начисто! Я себе чуть бороду не спалил.

– Я вообще ничего об этом не знаю, – шикнул Пульчар. – Про ограбление слыхал, про долбаную бомбу – нет.

– Как считаешь, это Хейнрейл?

Пульчар зыркнул за спину, длинно затянулся сигаретой.

– Не знаю. Какую добычу вынесли? За чем они шли?

– Тебе лучше знать.

– Может, и так, да. Известно, Хейнрейл толкал алхиморужие. Когда я был при делах, мы такие штуки не трогали, но в наши дни, когда война тут как тут… – Повар промедлил. – Это и есть война? На Гвердон скоро нападут?

– Откуда Хейнрейл берет оружие? Куда его потом сбывает?

– Я слышу только разговоры в закусочной. Я ведь больше не в Братстве.

– Если ты вдруг чего услышишь…

– Придержу при себе. Мне похер, приходи со своим бычьем. Зови заодно восковушек, плевать! Достало меня!

Джери попытался сменить подход:

– Справедливо. Ладно, у меня есть Иджев парень. Поглядим, достоин ли он своего отца. Правда, этот его камень, о боги! Ужасно так уходить. А я ему уже сказал: кроме языка, мне от тебя ничего не нужно, пускай остальное покроет холодом…

– Лекарство алхимиков…

– Дорогое оно, а мне надо есть, так же как твоим посетителям. Дай. Мне. Хоть что-нибудь. – Посох Джери трижды пробил по земле, подчеркивая его требования.

– Тогда на. Все, что у меня есть, ясно? И больше не хочу тебя видеть.

– Ты ж ни хера не умеешь готовить, значит, кушать я к тебе не приду.

– Молва такая: Хейнрейл справлялся насчет Козлиного Вена.

– И кто, – спросил Джери, – такой этот Козлиный Вен?

– А ловец воров из тебя-то фиговенький… слышь, да Козлиный же Вен! Он ведь, еж твою мать, выставил Высокий собор! Взял все святые кубки да жемчужные ризы и всякое такое. За сто лет никто не выносил столько на раз.

– А, ясно. – Задолго до времен Джери. – Что с ним потом стало?

Пульчар пожал плечами.

– Знал бы я, сказал бы Хейнрейлу, не тебе. Спился да крякнул, по ходу. Только вот…

– Продолжай.

– Вен говаривал, будто все добро, что он вынес, не потянет и на кусочек от настоящего сокровища. Болтал, мол, главный куш Гвердона – в церкви, прямо у всех на виду, а никто его видеть не видит. Может, он, типа, веру обрел?

– Ясно. – Джери закатил глаза. – Слышал недавно фразу: «Это еще не всё»?

– Кто-то намалевал ее на стене, на улице Сострадания, когда обвалилась Башня. А какой дурак об этом не слышал? – Пульчар кинул за угол докуренный бычок, спугивая мышь. – Ну так и где будет следующий пожар?

Снаружи донеслись крики. Безудержный звон далеких колоколов. Джери скатился с постели и всмотрелся в закопченное окошко. Вдалеке скопление быстро движущихся огоньков. Яркая голубая вспышка и словно громовой раскат. На церковном конце Дола Блестки, по расположению – около университета. Новая бомба? Следующий пожар?

Он со стоном встал. Черт, старый уже. Ноет бок, куда вчера угодил камень. Он натянул сапоги, подхватил плащ. Поколебался, брать ли посох, но усугублять ушиб ребер, таская увесистый дрын, не хотелось, поэтому взамен он сходил за тростью с сюрпризом. Зарядил пистолет, в придачу запасной. Нож в сапог – теперь готов ночью пройтись по городу.

За соседними дверьми послышались ровные шаги каменного человека, тот все наматывал нескончаемые круги по островной тюрьме. Срань-то, подумал Джери, перед Пульчаром у него должок. Он скорее вернулся к сундуку и вытащил флакон алкагеста. Последний – надо достать еще, может, Келкин оплатит. Он покачал пузырек на ладони в той устало-задумчивой грезе, какая бывает лишь сразу после пробуждения, когда ты еще бредешь тропинками сна. Он представил город в виде каменного человека – страх сковывает его, запирает внутри: живая плоть людских толп погребена за мертвыми стенами каменных зданий. Кем тогда будет он, ловец: алкагестом или орудием увечий?

Он прошел в соседние створки ворот, спустил лодочку на воду и поплыл, отталкиваясь шестом от мертвых голов. Впервые стало неуютно при мысли, что он спит в тридцати футах от братской могилы. Непросто вспомнить о том, что эти мрачные статуи когда-то были людьми.

Каменный человек – пока живой каменный человек – приостановился, когда увидел Джери.

– Что происходит? – спросил Шпат.

– Новое злодейство твоего приятеля Хейнрейла. В настроении об этом поговорить?

– Нет.

– Даю побольше времени поразмыслить. Я, наверно, отлучусь надолго, может, на весь завтрашний день. – Джери бросил Шпату алкагест. – Это у меня последний. Может, тебе стоит пока обождать его колоть. Эта нога тебе не особо-то и нужна. А то и с одной рукой обойдешься. Я почем знаю, сколько ты готов отдать за этого человека.

– Не за него, – хрипло молвил Шпат. – За Братство.

– Видать, большая разница. – Джери оставил каменного человека его раздумьям – может, он и расколется вдруг этой ночью, но вероятность понемногу таяла. Джери изучил язык Шпатова тела, и каменный человек вскипал, когда б ни упоминалось имя Хейнрейла, но говорить он не станет. Под слоями своей каменной скорлупы он – сын Иджа. Отец защитил Братство от Келкина, отказавшись говорить и отказавшись от сделки после ареста. Если Шпат поступит так же, то значит – ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ. Если за бомбой стоит Хейнрейл, значит – ЭТО ЕЩЕ НЕ ВСЁ.

С улицы лучше просматривался погром наверху Дола Блестки. Поглазеть на фейерверк проснулась половина города. Свет вспыхивал уже менее часто, зато вокруг пылало кольцо горящих домов. Городская карта, расчерченная багровым пламенем по темному склону: улицы Пилигримов, Желаний, Церковный Вал.

Он махнул извозчику. Рэптекин – тягловое конеподобное животное в сбруе – зарычал на него. Алхимики стряпают их в чанах, совсем как бакланьих бошек. Быстрее, выносливее простых лошадей, и заодно, а это куда важнее для города, они меньше гадят. Правда, кормить их приходится мясом. Джери нередко извлекал из лоханей в стойлах вещи, принадлежавшие жертвам убийств. От самих тел не оставалось ничего, даже костей.

За скорость он накинул извозчику вдвое. Зверюга ржала и фырчала, грохоча по улицам, клацала челюстями, расчищая путь от разинь и пьяниц. Джери наново осмотрел пистолет, выдвинул из трости клинок, чтоб удостовериться, что тот не застрянет. Он снарядился на войну, как раньше облачался перед сражениями, – дошло до него. За плечом едва не послышался храп Марло – привычный боевой клич старого наемника.

По проспекту на Дол Блестки. Отдаленный трезвон пожарных установок откликался на неистовый набат звонниц на Святом холме. Здесь улицы запружены народом, невзирая на рык рэптекина, коляска еле ползла. Извозчик орал людям посторониться, но отходить им было некуда. Впереди дорогу перекрывал кордон городского дозора, с усилением из нескольких сальников, ревностно высматривающих добычу.

Джери сошел на землю, расплатился с извозчиком и полез расталкивать толпу, с помощью роста и силы пробивая путь к стражникам. Один из них его узнал и дал пройти, отмахнув сальникам, которые уже вскинули на Джери немигающие глаза – отверстия в слепках воска, с блеском убийства внутри. За кордоном улицу обильно припорошило пеплом, выгвоздило в комках красно-белой слизи, Джери не сразу распознал в них ошметки плоти сальников, отсеченной у разбитых восковых людей какой-то невероятной силой. Некоторые обрубки корчились и как будто отодвигались от пламени, но он не мог утверждать – и не хотел разбираться, – просто ли текли они под уклон по мере подтаивания или в расчлененных кусках до сих пор теплилось некое мерзкое подобие жизни.

Улица Желаний стала полем битвы.

Воска натоплено по колено. Всю восточную часть пожрал огонь, дома оголили черные скелеты. Алхимическая пожарная слизь сочилась, жгучая и едкая, из курящихся руин, собиралась в лужи и озерца с ручьями расплавленного воска. Все продукты алхимии перемешивались и стекали в сливные люки. Несколько фигур в костюмах алхимиков ковыляли по пожарищу, как цапли по болоту, – несли ручные кадила со слизью, выискивали тлеющие угли. Сюда каменных людей не пригнали, отрешенно подумал Джери, не так опасны последствия, как у Башни Закона? Или в эту часть города не хочется заносить заразу?

На полпути вдоль по улице располагалась огромная дыра – или кратер. Воронкой от взрыва она не выглядела. Более походило на то, что нечто проломилось под улицу и выцарапало себе путь в подземелья канализации. Еще горячие края дыры дымились, жижа пузырилась на обугленных, развороченных булыжниках. Сквозь открытую дверь можно было заглянуть внутрь одного из крайних к яме домов. Стражник стоял на коленях на полу перед красной кучей ошметков и разгребал ее своей служебной дубинкой, содрогаясь в спазмах всякий раз, когда выуживал оттуда лицо. При тусклом освещении Джери наверняка не различал, но готов был биться об заклад, что сечка из людской требухи нарублена теми же клинками-косами, которые располосовали сальников.

Он шел дальше. Из прохода послышался тонкий плач. В конце аллеи на ступеньках сидели двое. Молодая девушка в ночной сорочке, с плащом стражника поверх плечей. Она рыдала и цеплялась за спутника, тощего парня в темных одеждах. Когда он увидел Джери, то отстранился от девушки, выскользнув из объятий. Обнаружив, что они не одни, она всхлипнула, вытерла нос и попыталась успокоиться. Убрала руки с лица, и Джери подметил на ее лбу здоровый рубец, словно ее огрели булавой.

Мирен. Сын профессора. Неудивительно, что девица в слезах, раз ищет утешения у этого ледышки.

– Что случилось? – спросил Джери.

– Отца арестовали. – Мирен произнес это как ни в чем не бывало, ничуть не тревожась. – Он велел вас найти. Хочет вас видеть.

– Кто его арестовал? Дозор или?.. – У сальников нет власти проводить аресты, по крайней мере официально. Они – запасное подкрепление стражи, созданное предотвращать преступления и поддерживать порядок, ничего большего. Но половина городских сальников наверняка сейчас собрана вокруг этой пары улиц либо растекается лужами под ногами.

– Дозор.

– Хорошо. Что произошло? Знаете?

Девушка поднялась со ступеней, но прежде, чем успела вымолвить слово, Мирен был рядом, внезапно участливый и полный заботы. Он усадил ее обратно и мягко заставил молчать. Потом Мирен поднял взгляд на Джери и покачал головой.

– Меня тут не было, когда все началось. Какое-то чудовище, как поток черной жижи.

Что это за херня, подумал Джери. По неведомым сверхъестественным угрозам его дежурным осведомителем был Онгент, однако профессор в каталажке. Он пометил в уме справиться у Дредгера, когда выпадет случай.

– А что с той воровкой? – Он едва не ляпнул «Тай», но Онгент просил не упоминать об этом кусочке ее истории, а сальник слышит, что твоя летучая мышь.

– Он-на сбежала, – заикаясь, проговорила Эладора и задрожала. – Я не знаю, куда. Мою сумку украла, – обидчиво добавила она.

– Я посмотрю, где эта дама может прятаться, – скороговоркой произнес Джери. Девица Тай – ничтожная мелочь по сравнению с опустошением на улице, но все равно это раздражало. Он отпустил ее под опеку профессора, им с Онгентом обоим отвечать за ее будущие проделки. Вероятно, улизнула обратно к Хейнрейлу, выклянчивать очередную работу, или же опять смылась в море с утренним приливом.

Назад, на главную улицу. Пожары в основном удалось оцепить, и сальники – и быстрые, и мертвые – уже растаяли, одни устремились в сточные канавы, другие – в ночную темень. На посту стояли лишь несколько взволнованных стражников. Черные клобуки собирали покойных, пожарные смывали слизь.

Стража не пустила его в профессорский дом. Ладно, там и так никого. Профессора забрали в крепость дозора, на мыс Королевы. Джери подвезли туда на одном из служебных фургонов. Толпа в основном рассосалась, но в воздухе витало нездоровое напряжение, раствор паники и возбуждения тек по венам города. Сон горожан потревожен. Как непомерных размеров животное с каменными жилами и нервами из живых людей, Гвердон шатался из угла в угол, испытывая пределы своей клетки. Этой ночью будут новые происшествия. Может быть, драки в порту. Потасовки и грабежи в кабаках особенно, раз большинство сальников носятся по крышам Дола Блестки. Или хуже – если народ посчитает, что на улице Желаний состоялся подрыв очередной бомбы.

В крепости Джери не дали повидаться с профессором. Он обхаживал лестью, просил об услуге, угрожал – впустую. Даже старые друзья не помогли. Расстроенный, он вышел на внутренний двор остудить голову – и получил ответ. Карета с гербами знатного дома Дроупов. Дроуп – член парламента. Дроуп – в кармане у алхимиков. Из разговоров с Келкином Джери знал, что только одно вытащит Дроупа после полуночи в кварталы городской черни – приказ гильдии алхимиков. Алхимикам нужно было поговорить с Онгентом прежде всех остальных.

Джери проскочил назад внутрь, нашел укромную лавочку в комнате ожидания и прилег. Сон пришел легко и беззаботно. Тысяча вопросов по-прежнему мельтешит в голове, но теперь перед ним открытый бой, на котором нужно сосредоточиться. Сосредоточиться и победить.

Даже топот по крепости стражников и задержанных после беспорядков в порту бунтарей его не разбудил.