Текст книги "Мученики науки"

Глава шестая
Научный метод

Милосердый Боже! Если кто-либо и может походить на это зловредное существо, которое нам непрестанно изображают, разрушающим дела Твои, – так это гонитель.

Вольтер

Наука не всегда занимала должное место в области знания, авторитетом ее долго пренебрегали, ее выводы оспаривали, ее принципов не признавали в течение многих веков, успехи ее были медленны и трудны, потому что ум человеческий не всегда владел искусством наблюдать природу и изучать ее при помощи опыта. До эпохи «Возрождения» наука была подчинена педантическому авторитету схоластики и, порываясь к жизни, изнемогала под тяжестью гонений. Коперник, отрешаясь от ходячих мнений и проповедуя вопреки учению римской церкви и учителей его времени, что земля вращается вокруг солнца, Галилей, открывая перед человечеством поразительное зрелище истинного движения светил, – подготовили важный переворот в истории философии. Тогда впервые было замечено, что человек сбивается с пути, если ожидает найти истину у других людей, которым, как и ему, она также неизвестна, вместо того, чтобы искать истину в природе, открывающей ее терпеливому исследователю. Галилей, направляющий зрительную трубу на небо, – вот важное событие в истории прогресса. Это – ученый, отказывающийся разбирать тарабарщину устаревших учителей это – новая философия, начинающая новую эру – наблюдений, это – ум, сам себя освобождающий от пут.

В течение всех средних веков порабощенная наука подчиняется схоластике, этой узкой философии, которая почитает истинным только то, что признано католической церковью и преподано учителями, подчиненными ее догматам. В настоящее время наука совершенно свободно провозглашает свои истины; новатор легко ниспровергает здание признанной теории, если является вооруженный фактом, несовместимым с этой теорией. Но не всегда так было – история мучеников астрономии представила уже нам пример этого.

Бэкон и Декарт суть основатели научного метода, творцы здравой логики, которая учит нас, по выражению великого французского философа, «так направлять свой разум, чтобы искать истину в знании». Декарт провозгласил независимость суждения, объявив, что «не следует ничего признавать за истину, что не может быть ясно и точно познаваемо, как истина».

На эту мысль, кажущуюся нам теперь такой простой, раньше смотрели как на что-то чудовищное. Ссылаться на доводы чувства и разума, вопреки учению Аристотеля или правилам, преподаваемым римской церковью, было преступлением, таким образом, заблуждение и предрассудки переходили из поколения в поколение.

Когда астроном осмелился сказать: «я видел пятна на солнце так, как видишь чернильные пятна на бумаге»[63]63
  Выражение, употребленное Галилеем.


[Закрыть], ему отвечали: «этого не может быть, наши учители учат нас, что солнце нетленно, пятна же были бы признаками тленности».

Великое философское движение эпохи «Возрождения» имело в XIII веке предтечу, столь же замечательного по своему гению, сколько и по своим несчастиям. Мы говорим о Роджере Бэконе. Знаменитый английский монах в самом деле был первый философ, протестовавший против заблуждений схоластики. «Я бы велел сжечь, – говорил он, – все книги Аристотеля, если бы они мне принадлежали, потому что, изучая их, теряешь время, они служат только к умножению заблуждений и распространению невежества»[64]64
  «Opus majus».


[Закрыть]. Выражаясь таким образом, Бэкон говорил не об Аристотеле древности, но о том, что может быть названо «аристотелизмом» средних веков.

Роджер Бэкон, родившийся в Ильчестре, в графстве Соммерсет, в 1214 г., первоначально обучался в Оксфордском университете, откуда вскоре прибыл в Парижский университет, который пользовался тогда большой славой. Получив степень доктора богословия, он вступил в орден Францисканцев в то время, как Людовик Святой боролся с своими западными вассалами. Неизвестны в точности обстоятельства его жизни в эту эпоху известно только, что проявившаяся наклонность его к естественным наукам и к изучению природы стоила ему многих мучений со стороны его фанатических собратий. Роджер Бэкон принялся сначала за изучение латинского, греческого, еврейского и арабского языков, чтобы иметь возможность читать древних в оригинале. Изучение языков не мешало ему заниматься математикой, астрономией, физикой, химией и вести занятия всеми этими науками одновременно. Он полагался прежде всего на свидетельство опыта и распространял свое здравое учение между многочисленными молодыми людьми, помогавшими ему в его исследованиях. Его деятельность и ум не замедлили сделать его известным в Париже. Роджера Бэкона знали под именем «удивительнаго доктора», – прозвание, которое он заслужил многочисленностью и важностью своих открытий по всем отраслям наук. Бэкон первый заметил неточность Юлианского календаря по отношению к солнечному году, он предложил папе Клименту IV исправить его. Эта работа была исполнена только спустя три века после его смерти. Он первый изучил свойства вогнутых и выпуклых стекол, сделал первые очки для дальнозорких, первый дал теорию телескопа. Если этот великий труженик и не открыл, как это ошибочно утверждали, пороха, очень ясно описанного 50 лет назад Марком Греком (Marcus Groecus), тем не менее он содействовал усовершенствованию производства этого вещества, указав способ очищать селитру, которая, как известно, есть одна из главных составных частей пороха.

Но Бэкон жил в эпоху нетерпимости и фанатизма, а потому эти важные работы послужили поводом к обвинению его в магии. Народное воображение сделало его героем самых сверхъестественных явлений, его считали колдуном и рассказывали, будто он сделал из стали голову, которая могла говорить и предсказывать будущее. Об этом мы не находим ничего в его сочинениях, но зато из них можно подробно видеть, как много страданий доставили ему зависть и фанатизм его собратьев-монахов. Начальники его ордена воспретили ему, «под страхом быть посаженным на хлеб и воду»[65]65
  «Opus majus».


[Закрыть], давать кому бы то ни было свои сочинения. Но Роджер Бэкон нашел поддержку в папе Клименте IV, который чрезвычайно интересовался чудесными изобретениями знаменитого кордельерского монаха. Бэкон переслал папе через одного из преданнейших учеников своих, Жана Парижского, рукопись своего сочинения «Opus majus», а потом и свое послание «О тайных творениях искусства и природы»[66]66
  «Epistola fratris Rog. Baconis de secretis operibus Artis et Naturae et nullitate magiae. Hombourg».


[Закрыть].

Книги эти содержат в себе неисчерпаемые научные богатства и выставляют Роджера Бэкона одним из величайших умов человечества. «Opus majus’ трактует почти о всех науках, даже о лингвистике. В этом труде изложены основания оптики, теория зажигательных стекол, самые точные замечания о явлениях отражения света, объяснение радуги, указание на предварение равноденствий. В нем попадаются положительные откровения, доказывающие присутствие в авторе такой необыкновенной проницательности, что он кажется иногда одаренным способностью предчувствовать будущее. Так, объяснив приготовление пороха, Роджер Бэкон говорит: «Достаточно воспламенить небольшое количество его, чтобы получить яркую вспышку, сопровождающуюся ужасным треском: посредством его можно уничтожить целую армию и даже целый город». Когда Р. Бэкон говорит о физике и механике, то кажется, что он описывает паровые машины, железные дороги и указывает на возможность воздухоплавания: «Можно сделать машины, – говорит автор, – которые будут двигать самый большой корабль быстрее, чем целый полк гребцов, и нужен будет только один лоцман, чтобы править им. Можно также заставить двигаться экипажи с невероятной быстротой без участия какого-либо животного. Наконец, есть возможность сделать и такие машины, которые, посредством крылатого прибора, дадут возможность летать по воздуху наподобие птиц».

Кроме того, «Opus majus» отличается еще и другими достоинствами. В нем есть великолепная глава, где говорится об искусстве производить опыты. Опытные исследования рассматриваются там, как одно из главнейших средств, которые ум должен употреблять для раскрытия истины. Только при помощи опытов физики и химии можно добиться сколько-нибудь значительных открытий. Правда, автор, забравшись в область философии, теряется среди предрассудков своей эпохи: он верит в возможность получить из небольшого количества драгоценного металла огромное количество его, верит в существование средств, могущих продолжить человеческую жизнь, но не следует забывать, что он жил в XIII столетии!

Неисполнение монастырского устава, яростная завистливая ненависть монахов, порожденная славою Роджера Бэкона, доставили ему много страданий. Пока ему покровительствовал папа, нападки, направленные против него, значительно сдерживались, зато по смерти Климента IV они разразились уже не сдерживаемою яростью. В 1278 году, когда на папском престоле был Николай III, кордельерские монахи донесли ему на своего собрата, обвиняя Бэкона в том, что он продал дьяволу душу и сделался магом и астрологом. Напрасно Роджер Бэкон пытался оправдаться. На обвинения в магии он возражал письмом: «De nullitate magiae». «Вы называете, пишет он, делом дьявола мои произведения потому только, что они недоступны вашему уму. Только по этой причине невежественные теологи и духовные ученые гнушаются ими, как порождениями магии и считают изучение их делом, недостойным христианина».

Роджер Бэкон

Но все усилия остались бесплодными. Ослепленные фанатики осудили сочинения Бэкона, как содержавшие в себе «опасные и подозрительные учения», и автор должен был поплатиться за свою гениальность, просидев в тюрьме более 15 лет. Ему возвратили свободу только тогда, когда увидели, что он окончательно истощен горем, долгою неволею и болезнями. Несчастный старик с трудом дотащился до родной земли. Нужно согласиться, говорит один из его биографов, что он был слишком несчастен, если на смертном одре не мог удержать горькой жалобы: «Я жалею, что доставил себе столько страданий ради интересов науки»[67]67
  Hoefer: «Biographie universelle», – V. Leclerc, «Histoire litteraire de la France, t XX».


[Закрыть].

Роджер Бэкон значительно опередил свой век. Если сочинения его и получили огласку при его жизни, то только благодаря его известности, но истинные последователи явились у Бэкона только 200 лет спустя после его смерти.

Пока не было изобретено книгопечатание, возражения ученых, боровшихся против порабощения мысли, не могли найти поддержки. Но когда Гутенберг дал людям средство распространять свои мысли, истина приобрела возможность проникать повсюду при помощи книг, и философы XVI века, имея в руках такое могущественное орудие, как книгопечатание, принялись разрабатывать почву свободного исследования, на которой впоследствии должны были родиться опытные науки. Борьба, которую им пришлось вести, как мы увидим впоследствии, была ужасна и окончилась торжеством истины, но торжество это было еще раз куплено драгоценною кровью новых мучеников.

Рамус (Pierre La Ramee) был одним из самых достойных представителей этой великой борьбы, павших в первом ряду борцов за истину. Его жизнь, труды и характер делают честь не только науке, но и всему человечеству.

Он родился в эпоху «Возрождения», в начале XVI века, в 1515 году в Кюте (Cuth), в скромной деревушке в графстве Вермандуа (Vermandois)[68]68
  Сначала графство, а потом герцогство в Пикардии.


[Закрыть]. Отец его, бедный человек, занимавшийся земледелием, до такой степени нуждался, что едва мог прокормить своего ребенка. Но молодой Пьер отличался недюжинной энергией, восьми лет он смело покинул отцовский дом и отправился один пешком в Париж. Нищета скоро выгнала его оттуда, но Рамус не унывал и чрез несколько времени снова вернулся в Париж, нанявшись слугой к одному богатому ученику Наваррской коллегии. Днем он прислуживал своему хозяину, а часть ночи употреблял всегда на занятия.

Скромный Рамус достал себе серьезных книг, как например, сочинения Ксенофонта и Платона, и с жадностию читал их, а в часы досуга посещал лекции философии, читавшиеся Жаном Геннюэ, епископом в Пуатье. Ум его особенно легко воспринимал науки и новые идеи, получившие уже в то время название «Сократизма», которые учили судить о вещах по их существу и доискиваться истины только путем рассуждений. При занятиях своих, Рамус употреблял все усилия, чтобы отрешиться от предвзятых идей и избегать предрассудков своего времени. На 21 году он так блистательно защищал диссертацию на степень «магистра искусств», что профессора не могли удержаться от аплодисментов, хотя тема, им выбранная, была очень щекотлива, так как он горячо нападал на школу Аристотеля. На следующий год Рамус начал читать публичные лекции в Манской (du Mans) коллегии, привлекавшие с каждым днем все больше и больше слушателей.

На лекциях своих он разбирал греческих и латинских авторов. Программа его, обнимавшая собою изучение философии и красноречия, привела его к открытию логики, – искусства правильно рассуждать, отыскивая истину молодой новатор хотел приняться вскоре за разрешение задачи об усовершенствовании нравственных начал (les principes). Этого было достаточно, чтобы возбудить к себе подозрение.

Когда Рамус, желая дополнить свои лекции, захотел распространять свое учение печатно, сочинения его тотчас же были запрещены парижским теологическим факультетом и первые изданные им книги (Dialectkae partitiones et Aristotelicae anima adversationes) были приговорены к уничтожению королевским указом 1-го марта 1544 года. Дошли даже до того, что хлопотали о ссылке автора на галеры, но философу удалось избежать каторги, хотя чтение лекций ему и было запрещено.

«Надо мной насмеялся весь парижский университет, говорит юный профессор, он осудил меня как невежду, как бесстыжего и коварного возмутителя и клеветника. Этим приговором мне связали язык и руки и мне было запрещено читать и писать что бы то ни было публично или приватно».

В царствование Генриха II, Рамусу довелось увидеть лучшие дни, но потом преследования возобновились с новой силой. «Он мог найти вне Франции почетное место, самые лестные приглашения присылались ему из Италии и Германии, но он предпочел страдать в родной стране и за родную страну»[69]69
  Victor Cousin: «Histoire generale de la philosophie».


[Закрыть].

В 1551 году Рамус был назначен профессором в королевской коллегии, затем лишен своей кафедры, снова назначен и снова лишен. Его принудили выехать из Парижа, но через несколько времени он опять вернулся туда. К несчастью Рамус находился в Париже в знаменитую Варфоломеевскую ночь. Понятно, его заподозрили в принадлежности к протестантизму один из его врагов, Шарпантье (Charpentier), ярый католик, роялист и инквизитор, начал его преследовать как гугенота. «Шарпантье, – говорит историк де-Ту, – восстановил против него общественное мнение и подослал наемных убийц, которые вытащили его из места, где он спрятался, отобрали у него деньги и, пронзив шпагами, выбросили из окна на улицу; там разъяренные ученики, возбуждаемые примером своих учителей, одушевленных таким же бешенством, вырвали у него все внутренности, волочили по земле труп, наносили всевозможные оскорбления и наконец растерзали его в куски».

Таким образом погиб этот великий человек эпохи «Возрождения», смелый новатор, один из первых борцов на поприще эмансипации знания, совершивший в науке переворот, не меньший сделанного Лютером и Кальвином в религии: он первый осмелился свергнуть иго схоластики и провозгласил еще раньше Декарта разум, как критерий истины.

Обладая гениальным умом и неутомимым трудолюбием, Рамус задался целью преобразовать все человеческие познания. Он должен был начать с логики и занялся изучением точных наук. Его можно считать одним из первых математиков того времени. Он перевел «Начальные основания Эвклида», написал арифметику, геометрию и алгебру, которые не выходили из употребления в продолжении целого века после его смерти. Он занимался также астрономией и Коперник считал его в числе защитников своего учения.

Петр Рамус падает под ударами убийц

Его идеи и методы исследования много способствовали основанию медицины и других наук, получивших начало в эту эпоху. Вообще, Рамуса можно считать одним из предвестников нового направления.

Джордано Бруно (Giordano Bruno) может быть поставлен наряду с ним, как один из философов XVI века, храбро сражавшийся за свободу мысли. Обладая большим запасом учености и основательным знанием древних писателей, он кроме того обратил серьезное внимание на изучение математики и физики, что дало ему возможность найти путь к истинной науке, воображение его было живо, страсть и усердие в занятиях – неутомимы.

Бруно родился близ Неаполя, в половине XVI столетия. Пробыв несколько лет в Доминиканском ордене, он отправился в Женеву. Сомнения, громко высказываемые им по поводу правил, преподаваемых теологами, насмешки над монахами, которые он иногда позволял себе, не дали ему возможности безопасно оставаться в стране, находившейся под игом Святой Инквизиции. Принявши кальвинизм, он отправился в Париж, где изучил философию и стал с жаром нападать на школу Аристотеля. Он изъездил всю Англию и Германию, оставляя везде множество сочинений, химерического содержания и остроумных, но в которых, тем не менее, проглядывала иногда глубокая ученость. Желание увидеть родную землю снова привело его в Италию. Он поселился в Венецианской республике и прожил там в течении 2 лет в глубоком уединении.

В 1598 году Венецианцы предали его в руки инквизиции. По распоряжению губернатора, стража арестовала Джордано Бруно и он был отправлен в Рим. Там, ставши жертвой гнусного обвинения, он по приговору инквизиции был посажен в тюрьму и оставался в ней два года, ни за что не соглашаясь отказаться от своего учения. Тогда его опять потребовали на суд инквизиции и, стоя на коленях, он выслушал чтение своего приговора. Несчастный философ, узнав, что его приговорили к сожжению живым, отнесся к этому приговору хладнокровно. «Приговор, произнесенный вами, – сказал он, обращаясь к судьям, – смущает вас в эту минуту, вероятно, больше чем меня». 17 февраля 1600 года он погиб на костре[70]70
  «Iordano Bruno», par Bartholomes 2 vol., 1846.


[Закрыть].

Арест Джордано Бруно

Джордано Бруно написал несколько замечательных сочинений, в которых рассматривал вселенную, как нечто бесконечное и несоизмеримое, и высказывал убеждение, что существует бесчисленное множество миров. Подобно Рамусу, он стоял в ряду защитников системы Коперника. Это-то и послужило поводом к обвинению его в преступлении. Мысли его выражены иногда в сильных выражениях, поражающих своею смелостью и величием. По словам Виктора Кузена, «Бог представляет для него великую сущность (La grande unitе), проявляющуюся в мире и человечестве. Нельзя не признать в нем гениальности. Хотя он и не был основателем системы, которая держалась продолжительное время, тем не менее он оставил в истории философии светлый, но в то же время, кровавый след»[71]71
  «Histoire generale de la philosophie», par V. Cousin.


[Закрыть].

Другая жертва религиозной нетерпимости, Ванини, родился, подобно Джордано Бруно, близ Неаполя (в 1584 году). Он серьезно и прилежно занимался науками. Изучивши философию, теологию и медицину, Ванини отправился путешествовать, при чем посетил Германию и Нидерланды, побывал в Женеве, Лионе и Англии. Несчастная путеводная звезда привела его в Тулузу, единственное место во Франции, подчиненное власти Инквизиции. В изданных им сочинениях часто попадаются непристойности, кладущие пятно на его память, но в них же он высказывал свою уверенность в вечности вселенной и проповедовал, что движение ее не подчиняется разумной воле, а обусловливается самим существом материи. За это он был схвачен, обвинен в атеизме и 19-го февраля 1619 года приговорен к смерти: ему отрезали язык, после чего он был повешен и сожжен.

Если Ванини не имеет права на уважение потомства, а заслуживает сострадание только вследствие жестокой казни, которой он был подвергнут, то нельзя сказать того же самого про уроженца Калабрии, знаменитого Кампанеллу. Кампанелла родился в 1568 году и 14 лет от роду вступил в монашеский орден доминиканцев. Он питал страсть к труду, любовь к науке и обнаруживал истинное стремление к добру. Обладая смелым и независимым умом, Кампанелла решился преобразовать все отрасли философии. В его трудах и сочинениях проявляется совершенно новое стремление познавать истину главным образом не чтением научных книг, а путем наблюдения природы. Его можно считать вторым предвестником Бэкона и Декарта.

Фома Кампанелла вначале занялся преподаванием философии в Неаполе, но там новизна его учения обратила на себя внимание и возбудила опасения, вследствие чего он принужден был спасаться бегством от грозных обвинений, возбужденных против него завистью и клеветою. В течении десяти лет он разъезжал по Италии, стараясь всюду подорвать авторитет Аристотеля, делая беспрестанно горячие воззвания к разуму и пропагандируя опытный метод, стараясь, по его собственным словам, «преобразовать все науки сообразно законам природы и Священного писания»[72]72
  Письмо Кампанеллы к великому герцогу Фердинанду III. L. Colet, стр. 279.


[Закрыть]. Страсть его не знала препон: Он посетил во Флоренции Галилея и написал в защиту его учения блистательную апологию[73]73
  «Apologia pro Galilaeo, in – 4. Francf». 1622.


[Закрыть], смело защищал систему Коперника, проповедовал всюду ненависть к тирании и лелеял надежду освободить свою родину от ига Испании. Обвиненный в составлении заговора, он навлек на себя такую бездну страданий, что перо историка не в силах описать их. К обвинению в политическом преступлении примешались еще обвинения религиозного и философского характера, и Кампанелла целых 27 лет пробыл в заточении, где ему пришлось перенести самые ужасные мучения.

Он вытерпел такую ужасную, продолжавшуюся 35 часов сряду пытку, что «все его седалищные вены и артерии были порваны и кровь из ран текла с такой неудержимой силой, что ее невозможно было остановить, но он вынес все это с замечательной твердостью, не произнеся ни одного слова, которое было бы недостойно философа»[74]74
  «Pinacotheca imaginum illustrium. J. – N. Erythreus», 1643‐648. Эритреус был современник Кампанеллы, вполне достойный доверия.


[Закрыть].

Кампанелла следующим образом перечисляет свои страдания: «пятьдесят раз я был заключен в тюрьму и семь раз подвергался самой жестокой пытке. Последняя пытка длилась 40 часов. Меня крепко связали веревками, впившимися до костей в мое тело, и с завязанными назад руками подвесили на заостренный кол, который изорвал мне тело и выпустил из меня 10 фунтов крови. После шестимесячной болезни я каким-то чудом выздоровел и был снова посажен в яму. Пятнадцать раз меня призывали в суд и судили. Когда меня в первый раз спросили: «как вы можете знать то, чему вас никогда не учили? Уж не по дьявольскому ли это наваждению?» Я отвечал: «чтобы обладать моими познаниями, мне пришлось сжечь в течении бессонных ночей больше масла, чем вы за всю вашу жизнь выпили вина». В другой раз меня обвинили в том, что будто бы я написал книгу «О 3-х лжеучителях», между тем как она была напечатана за 30 лет до моего рождения. Мне приписывали мнения Демокрита, между тем как я был его противником. Меня обвиняли в том, что я питаю враждебные чувства к церкви, тогда как я написал сочинение «О христианской монархии», где доказывал, что ни один философ не мог измыслить республики подобной той, которая была учреждена в Риме во времена апостолов. Меня называли еретиком, тогда как я публично восставал против еретиков моего времени. Меня обвинили, наконец, в мятеже и ереси за предположение возможности существования пятен на солнце, луне и звездах, тогда как Аристотель считал мир вечным и нетленным. – И за все это я был брошен, подобно Иеремии, в преисподнюю, лишенную воздуха и света»[75]75
  Кампанелла: Предисловие к его «победе над Атеизмом» (Atheismus triumphatus. Romae, 1630). См. также Badalchini, «Vita e filosofia di Tommaso Campanella», 2 vol. in – 8° Napoli 1840–1842 года. Victor Consin.


[Закрыть].

Такое продолжительное и тяжкое заключение Кампанеллы возбудило во всех ужас. Даже папа Павел V был поражен жестоким обращением и лично ходатайствовал пред испанским королем о помиловании, но Филипп III оставался непреклонным[76]76
  Инквизиццция продолжала тогда совершать свои зверства в Испании. Еще за столетие до Кампанеллы, в 1492 году, власти ее, с Торквемадой (Torquemada) во главе, изгнали с полуострова под страхом смертной казни более 200 000 евреев. В течении времени с 1480 до 1498 года этот великий инквизитор предал сожжению 8800 человек, 6000 человек умерших или спасшихся бегством были приговорены к сожжению заочно, т. е. были сожжены их изображения; 90 000 человек были приговорены к пожизненному заключению в тюрьме, к конфискации имуществ или исключению из службы! (Liorente: «Histoire de l’Inquisition d» Espagne». 4 voі. in 8°, Paris, 1817).


[Закрыть] и только со смертью этого государя настал наконец час освобождения Кампанеллы.

По выходе своем из тюрьмы, он встретил дружеский прием и покровительство у Урбана VIII, наследовавшего папский престол после Павла V.

Не смотря на перенесенные им мучения, философ не упал духом и принялся с новой горячностью бороться в защиту своего учения и опроверг своих противников. Но чем с большим упорством он отстаивал свои убеждения, тем яростнее нападали на него враги, они дошли даже до подстрекательства против него фанатической черни. Чтобы избежать угроз неистовой толпы, Кампанелла должен был, переодетый, спастись бегством.

Граф де-Ноайль (de Noailles), посланник Людовика XIII при Римском дворе, помог ему уехать во Францию. Кампанелла приехал в Париж и был благосклонно принят великим кардиналом и министром Ришелье. Он представил Кампанеллу королю, который старался утешить его в несчастиях и назначил ему пенсию в 3000 ливров. Сочинения его были одобрены Сорбонной. С этого времени философ вел спокойную жизнь, но мы видели, ценою каких мучений было им куплено это спокойствие. Впоследствии ему удалось встретиться в Голландии с Декартом и наконец 71 года от роду он умер в Париже и был погребен в доминиканском монастыре, в улице Сент-Оноре.

Сочинения Кампанеллы весьма важны, ум его проникал вглубь всех человеческих знаний он издал классификацию наук и выработал способы для их изучения. Недостатки, которыми он обладал, присущи его веку и встречаются точно также у Рамуса и Джордано Бруно, одного из величайших гениев эпохи «Возрождения», боровшихся за свободу человеческого разума против схоластики и рутины. Через три года после смерти Кампанеллы появилось сочинение Декарта «Discours de la Меtode».

В то время, как эти философы так доблестно сражались за свои идеи, явился замечательный мыслитель, нашедший новый способ опытного исследования и плодами трудов своих явно обнаруживший неисчерпаемое богатство этого нового познания. Это был Бернар Палисси, достославный предшественник Френсиса Бэкона.

Палисси родился в начале XVI столетия в скромной деревушке близ маленького городка Бирона, между Ло и Дордонью. К сожалению, не существует подробного описания его детства. Известно только, что в ранней молодости он предпринял путешествие по Пиренеям, Фландрии, Нидерландам, Арденнам и берегам Рейна… «В качестве простого работника, – говорит он сам, – переходил я с места на место, занимаясь одновременно ремеслом стекольщика, горшечника и землемера», а главным образом присматриваясь к достопримечательностям природы, проходя через горы и леса и посещая каменоломни, рудники и пещеры.

Возвратясь на родину, Палисси поселился в Сенте (Saintes) и женился там. Через несколько лет, обремененный семейством, под тяжелым гнетом нищеты, он принялся с изумительною настойчивостью изучать глиняное производство, а также приготовление фаянса и эмали, обессмертившее впоследствии его имя.

Бернар Палисси рассказывает, что увидев однажды красивую фаянсовую чашку, покрытую эмалью, он решился открыть секрет этого производства, неизвестный до тех пор во Франции. Он обладал изящным вкусом и чутьем художника, и смело принялся за работу. Не смотря на свое положительное незнание состава глинистой земли, он все-таки старался «найти способ образования эмали ощупью, как человек блуждающий в потемках». Описанию своих трудов по глиняному производству Палисси придал характер эпической поэмы, достойной пера Монтеня. Сочинения, написанные им на эту тему, живо изображают труды и попытки изобретателя, изучающего совершенно незнакомый ему предмет. Подобное произведение представляет собою прекраснейший из известных нам примеров, показывающий, сколько средств может находить гений при опытах, производимых трудами собственных рук.

Первые опыты, произведенные Палисси над различными веществами, были безуспешны. «Не смотря на постоянные издержки и значительную потерю труда, – говорит он, – я тем не менее ежедневно занимался толчением и растиранием новых веществ и строил новые печи, беспрестанно расходуя много денег и убивая материал и время». Желая придерживаться правильной и последовательной системы при изучении, Палисси решился сначала упражняться в получении только белой эмали, оставляя на будущее время исследования относительно состава для окрашивания ее.

Более двух лет сряду он посвятил исключительно посещению ближайших стеклянных заводов, но потом, во избежание потери времени, которое неизбежно приходилось на постоянные переезды, с места на место, он решился устроить у себя печь на подобие тех, какие ему приходилось встречать у стекольных фабрикантов. Неутомимый труженик добился этого с помощью необычайного труда: не имея средств держать хотя бы одного работника, он был принужден сам таскать и класть кирпич, обжигать известь и носить из колодца воду. Наконец, печь была готова, оставалось только приготовить эмаль и сплавить ее. Палисси простоял однажды 6 дней и 6 ночей перед огнем, не переставая подкладывать дрова. Когда все уже было почти готово и он ожидал успешного исхода, он увидел вдруг, что не хватило дров. Несчастный исследователь, истребивши все подпорки деревьев из своего сада, дошел до того, что стал подкладывать в печь столы и доски из пола. Вместо помощи все стали насмехаться над ним и распространять повсюду слухи, что он жег свой дом и положительно сошел с ума. Благодаря этим слухам, он потерял всякий кредит. Находились даже люди, поговаривавшие, что горшечник занимается деланием фальшивых денег. Бедный изобретатель разорился и очутился на улице с двумя грудными детьми, без средств, по уши в долгах… «Но надежда не покидала меня, – прибавляет энергичный труженик, – и я принялся снова мужественно работать, усиливаясь сохранять перед посещавшими меня людьми веселый вид, хотя душевное настроение мое было далеко не веселое».

Опыты Палисси вскоре увенчались успехом, но из нижеприведенного отрывка, заимствованного из его сочинения о «Глиняном производстве», (l’Art de Terre) мы видели, ценою каких страданий куплен этот успех.

«Меня постигло новое несчастие: под влиянием жара, холода, ветра и дождей испортилась большая часть моей работы, прежде, нежели она была готова, и мне пришлось раздобыть досок, планок, черепицы и гвоздей и заняться исправлением ее. Я разломал мою печь и сделал её немного лучше прежнего, что дало повод многим, напр. чулочникам, башмачникам, сержантам, нотариусам и вообще разному сброду, говорить про меня, что я только тем и занимаюсь, что строю да разрушаю. Они не понимали того, что искусством моим нельзя заниматься в маленьком помещении, и смеялись над тем, что должно было возбудить в них участие и сожаление, и порицали меня, когда я ради приобретения необходимых для моего искусства удобств должен был употреблять вещи, необходимые в домашнем обиходе… В течении нескольких лет, не имея средств сделать навесы над моими печами, я проводил над ними ночи под дождем и ветром… никто не пришел ко мне на помощь, никто не оказал мне поддержки, ни от кого не услышал я слова утешения и только мяуканье кошек, да вой собак услаждали мой слух по ночам, иногда порывы ветра и бури были до того сильны, что я бросал все, не смотря на потерю труда иногда случалось, что, промокнув под дождем до костей, я возвращался поздно ночью или на рассвете домой, шатаясь как пьяный из стороны в сторону, испачканный как человек, которого вываляли во всех лужах города».