Текст книги "Навсегда, твой Лукас"
Автор книги: Гай Полиснер
Жанр: Книги для детей: прочее, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
Лукас
Миновав пришвартованные лодки и выбравшись на середину бухты, я впервые поднимаю взгляд к горизонту. До этого я смотрел только на белую пенящуюся воду, бегущую из-под моего мотора. Отсюда острова видны уже яснее, хотя дымка никуда не делась.
Я перечисляю вслух их названия, потому что это помогает сосредоточиться:
– Горошина. Капитанский. Скала Казней. – Я продолжаю называть их один за другим, повторяя снова и снова, и вглядываюсь в горизонт, пока не начинаю различать место, где бухта открывается в море. – Нептун. Шульца. Сосновый.
Я выключаю мотор, продеваю вёсла в уключины, но гребу только правым. «Морской чёрт» кружит на месте, и я могу оглядеть мир со всех сторон.
20
Джой
У полиции особо не было к нам вопросов. Скорее они хотели выразить свои соболезнования. Другие медсёстры в больнице, где работает моя мама, знали, что мы с Лукасом дружим, и попросили офицеров сообщить нам лично.
Я помню.
Помню завывание ветра за нашими окнами весь остаток того утра.
Помню звуки рыданий. И с этого началось моё молчание.
Но сейчас оказалось, что говорить гораздо лучше. И слушать. Я и понятия не имела, какое горе и страх испытывали мои родители – и не только из-за того, что я горевала, но и из-за собственной потери. Они любили Лукаса. Ещё как любили.
Возможно, я никогда и не узнаю, что Лукас хотел, чтобы я нашла, вернувшись домой. Но может быть, как раз всё вот это. Прямо здесь. Мою семью, маму, папу, Наталию, Изабель и Дэйви, рожки с сыром, яблочный соус, горошек и торт.
Торт Лукас очень любил.
А горошек не особенно.
Может быть, он хотел, чтобы именно это я и нашла.
И сейчас я должна быть довольна.
Ему было бы приятно знать, что мы говорим о нём. Не знаю даже, как долго мы слоняемся по комнате, рассказывая друг другу то одно, то другое и пытаясь догадаться, что же Лукас мог иметь в виду в своём последнем ключе. И мне уже не было ни страшно, ни горько думать о разгадке; было хорошо просто говорить об этом. О нём.
О Лукасе.
Лукас
Как и в доме, где живут Фонсеки, в заливе в этот час тихо и безлюдно. Здесь только я и рассеянные то здесь, то там редкие лодочки для ловли моллюсков. Но и они держатся поближе к берегу. К полудню весь залив будет забит парусными и моторными лодками, и при виде меня, вышедшего в море в одиночку, кто-нибудь наверняка погнал бы меня домой. Но сейчас здесь только я и вдалеке – редкие лодки, промышляющие ракушки. Они вышли ещё до рассвета и только рады оставить меня в покое.
Я бросаю весло, раскидываю руки в стороны, кладу голову на тугой резиновый борт «Морского чёрта», как на подушку, и прикрываю глаза.
Мне нужно подумать. О разных людях: о маме, Джастине, Рэнде. О себе самом и о Джой.
Я начинаю с мамы и Рэнда, потому что это самое трудное. А Джой оставляю на потом, потому что это легко. Потому что, на самом деле, я уже всё решил.
Мама и Рэнд. В горле набухает комок, но волны мерно покачивают лодку, и я стараюсь вспомнить Рэнда таким, каким он был вначале. Когда он ещё всё время смеялся, и водил маму на свидания, и дружески тыкал в нас кулаком и «давал пять». В то время вокруг его глаз собирались морщинки, похожие на мехи аккордеона, и от этого он выглядел старше, чем был. Наверное, из-за своей тяжёлой работы на стройке, всегда под открытым небом. Или из-за езды на мотоцикле. Или из-за рыбалки на море.
«Я жертва стихий», – однажды сказал он Джастину, когда тот отказывался верить, что Рэнд всего на три года старше мамы.
И ещё кое-что, самое главное из того, что я помню: выражение его лица, когда мама заставила его дать обещание.
«И не возвращайся, Рэнд. Только если ты справишься. Будешь ходить на встречи. Продержишься трезвым не меньше чем полгода».
И он тогда ответил: «Обещаю, Мел. Обещаю. Скажи мальчикам, что мне очень жаль. Я обещаю».
Я поднимаю голову с борта «Морского чёрта», снова усаживаюсь, и моё сердце наполняется надеждой.
Значит, поэтому он и вернулся! Он справился. Просто мама не хотела говорить нам, пока сама не убедится.
Но теперь она в нём уверена. Значит, то, что он вернулся, – это хорошо.
Я ложусь обратно и улыбаюсь, дивясь тому, как солнечный свет просачивается сквозь облака косыми лучами, точь-в-точь как на картинах. Эти лучи – словно золотой занавес, отгораживающий берег.
Берег, где дом. И где Джой.
Ещё пять минут, и я буду готов вернуться к ним.
21
Джой
На улице зажигаются фонари. Наши окна открыты нараспашку, потому что вечерами теперь стало свежее, и сверчки в траве старательно выпевают свою песенку – песенку конца лета.
– Как ты думаешь, – спрашиваю я каждого, – что он имел в виду, говоря, что «посадил» что-то для меня? Что это может быть за «капуста»?
– Перечитай ещё раз, – советует мне папа.
Я снова смотрю на бумажку, всю в складках и отметинах времени.
– «Но, когда ты окажешься там, не спеши, а иначе упустишь: нет, не ключ, а кое-что поважнее, что я посадил для тебя «в капусте».
– А может это что-то быть спрятано в доме? – спрашивает Наталия.
Вряд ли, потому что Лукас никогда не бывал у нас дома без нас.
– Может, он действительно имел в виду какое-то растение, – делает попытку мама. – Настоящее растение. Цветы, например.
Мысль неплохая, и я готова принять её, но папа вдруг резко встаёт.
– Что это за звук? – спрашивает он. – Ну-ка тише все…
Мы все умолкаем и прислушиваемся. Как будто кто-то хнычет.
Дэйви, который молчал всё это время – впрочем, как и обычно, – показывает пальчиком в угол комнаты, куда, сжавшись в плотный маленький комочек, забилась Изабель.
– Ой, бедненькая! – Я бросаюсь к ней и обхватываю её руками. – Наверное, тебе так грустно всё это слышать. Прости нас. Нам не следовало говорить об этом при тебе. Мы тебя расстроили, да?
Но тут она поднимает личико и смотрит на меня, и мне становится ясно, что дело не в этом, а в чём-то другом. Дэйви уже торчит рядом с ней.
Обычно он очень скуп на слова, но сейчас, похоже, готов высказаться.
– Скажи им, Иззи, – велит он.
Мне хочется встряхнуть её, хочется спросить: «Что ты натворила на этот раз, Изабель?» Но Дэйви одним взглядом даёт мне понять, что этого делать не стоит. Поэтому я молчу и жду. Мы все просто ждём, и всем нам кажется, что это тянется довольно долго.
Иззи шепчет едва слышно:
– Мне хотелось спрятаться где всегда, в моём всегдашнем месте. Я испугалась. Полиция пришла. И все плакали. И там я нашла её. Коробочку, красненькую такую. Она была в тех кустиках, где я прячусь. Я не знала… Я думала, полиция пришла из-за неё. Я думала, ты из-за этого так плачешь, Джой. Я думала, у вас случилась беда. Я же не знала. Я хотела помочь вам. Я думала, если выкинуть коробочку, полиция уйдёт.
Она снова плачет.
Никто не знает, что сказать.
Мама садится на пол рядом с Изабель.
– Иззи, никто на тебя не сердится. Ты не сделала ничего плохого. Просто расскажи нам всё, что помнишь. Расскажи.
– Я думала, если её выброшу, всё станет хорошо, – говорит Изабель. – Я просто хотела, чтобы все перестали плакать. Я испугалась. А потом я больше про неё не думала. Я забыла про неё. Я только сейчас вспомнила про кустики. Кустики, которые у нас около двери. Ты простишь меня, Джой?
– Конечно, Иззи. Конечно, прощу. Это ведь было такое ужасное утро. Никто не знал, что делать. Всё в порядке.
Но приходится изо всех сил держать себя в руках, чтобы не вытрясти эти воспоминания из её маленькой головки.
– А ты помнишь, куда ты дела ту коробочку? – медленно спрашивает мама.
Изабель кивает.
Мы все ждём.
Кровь снова начинает бешено бухать у меня в жилах, но на этот раз я не одна. Со мной моя семья. Каждый из них готов разделить со мной этот гулкий грохот в моей груди, взять часть его на себя до того, как моё судорожно бьющееся сердце вывалится на землю.
Мы все ждём.
– Я закопала её, – говорит Изабель. – На улице. Во дворе.
Лукас
И вот я медленно дрейфую по морю. Улыбаюсь. Дышу. Потому что теперь я точно знаю, что всё будет хорошо.
Джастин вот-вот окончит школу, и Рэнд исправился, и на этот раз навсегда.
И ещё сегодня день рождения Джой, и я представляю, как она обрадуется, увидев, сколько сил я приложил, чтобы порадовать её.
Я думаю о каждой подсказке, которую я написал: от той, что про «Пиццу Винсента», о тех, что про Тию и B&B. И про библиотеку, и про удивительное секретное дерево мистера Картера, и про ключ, который приведёт её обратно домой.
К красной коробке, которую я оставил у её двери.
К кулону-сердечку.
И к записке, которую я ей написал.
Но дерево… Дерево – это самое лучшее, что получилось.
Я закрываю глаза и впускаю дерево в своё сознание. Его ветви раскидываются широко-широко, вытесняя из моей головы всю тревогу. И я представляю себе, что почувствует Джой, когда угадает это дерево и найдёт в нём последний ключ, а потом я расскажу ей историю про мистера Картера и его жену. И тут, воображая, как она стоит возле дерева, слушает меня, разговаривает со мной, мне вдруг становится ясно, что я уже знаю правду. Я знаю, что она сказала по телефону вчера вечером. В этом нет ничего глупого, или невероятного, или неправильного.
Она сказала: «Я люблю тебя».
Я и сейчас ясно слышу её слова.
Никакой ошибки.
И теперь я ясно вижу нас с Джой, вместе, в тени того летнего дерева. И эта прохлада вокруг меня – лишь густая августовская тень в моём воображении, а вовсе не надвигающийся шторм, и не кидающие лодку волны, и не колючие ломаные линии молний в стремительно темнеющем небе.
22
Джой
Когда мы все выходим на улицу, солнце уже садится. Напоследок оно раскрашивает горизонт роскошными красками, и это вдруг напоминает мне стихотворение, которое я разучивала для урока английского в шестом классе.
Я тогда нарочно выбрала стих покороче из всех, которые сумела найти у рекомендованных учителем поэтов. Конечно, это не Джек Прилуцки и не Шел Сильверстайн. Мы ведь уже как-никак в промежуточной школе. Я выбрала Эмили Дикинсон.
Жёлтый расходует без охоты
Природа средь прочих красок.
Весь отдаёт его на закаты.
Синего щедро тратит запасы,
Алым сорит по-женски беспечно,
Но с жёлтым – не такова:
Отмеряет скупо и бережливо,
Словно любви слова.
Я тогда не имела представления, что значит слово «транжирит»; я и сейчас не слишком его понимаю. Зато я помню, как смущалась, когда пришлось произнести перед всем классом последние строчки, хотя и знала, что они прекрасны.
Может быть, потому, что они наводили меня на мысль о Лукасе.
– Ты помнишь, где ты её закопала? – спрашивает папа у Изабель.
Никто не говорит ни слова, как будто наши разговоры могут спугнуть её воспоминания. Мы стоим возле небольшого огороженного газончика во дворе, прямо посреди всего нашего жилого комплекса. Он уже не кажется мне таким огромным, как раньше. Просто квадратик травы, где двое детишек когда-то сажали конфеты в надежде, что из них вырастет целый сад сладостей. Весь мир тогда был такой маленький. И такой простой.
– Тут? – показывает пальчиком Изабель.
Папа тычет в землю садовым совком:
– Хмм… Ты уверена?
Я вижу, что Изабель старается изо всех сил. Но даже если здесь действительно было что-то зарыто, от него наверняка ничего не осталось – целый год его поливало дождями, посыпало снегом, потом снова дождями и опять снегом. Вряд ли она могла зарыть коробку так уж глубоко. А скорее всего, её просто сгребли вместе с палой листвой и выкинули в мусор.
– Может, тут? – Она показывает на другое место, потом на ещё одно. Каждый раз папа аккуратно вскапывает землю своим совочком и качает головой.
– Эй, что это вы там делаете? Это запрещено! – кричит нам мистер Суини.
Папа перешагивает низкую железную оградку и подаёт ему руку:
– Я мистер Фонсека. Корпус два, квартира двенадцать.
– Я знаю, кто вы. Но это не объясняет, почему вы портите газон.
Папа принимается объяснять ему про тот день и про коробку, и стоит ему упомянуть Лукаса, как гневное лицо мистера Суини мигом меняет выражение. Так всегда происходит.
– Ужасная трагедия, – говорит он. – Мне очень нравился этот мальчик. Потом он переводит взгляд на меня: – Так, значит, вы ищете коробку? – спрашивает он. – Такую небольшую, красную?
– Да! – восклицаю я. – Откуда вы знаете?
Но мистер Суини уже шагает прочь. А потом вдруг оборачивается:
– Ну же, идёмте за мной. Почему, интересно, никто никогда не удосуживается справиться на нашем складе утерянных вещей?
Ну конечно, скажешь ты. Где же ещё искать утерянную вещь, как не на этом складе?
Ты смеёшься, да? Надеюсь, что да.
Мистер Суини очень гордится тем, что содержит окрестности наших домов в таком идеальном порядке. Как тут же выясняется, однажды утром он увидел красную коробочку, наполовину присыпанную землёй. Это был тот самый день.
Как же он может его забыть!
Он не знал, кому принадлежит эта коробка: если на ней и значилось какое-то имя, во влажной земле оно стёрлось, поэтому он просто принёс её в свою контору. У него там есть стеллаж, объясняет он, куда он складывает всё, что находит на территории комплекса: груда солнечных очков, одинокая кроссовка, резиновые шлёпанцы – вот уж этого навалом, футболки, полотенца, бутылки из-под воды, расчёски, даже вилка. Если он подбирает бумажник или, скажем, письмо, он никогда не открывает их и не заглядывает внутрь – просто хранит среди утерянных вещей ровно год, а потом выбрасывает.
– Меня не касается, что там в них, – говорит он.
Мистер Суини тянется на самую верхнюю полку, достаёт оттуда маленькую красную коробочку и подаёт её мне.
И вот я держу её в руках.
23
Джой
Это утро тянется как целый год. А прошедший год промелькнул словно один день.
Вот моя новая гитара – стоит, прислонённая к кровати. Вот моя кровать, на ней – раскрытый песенник Арианы Гранде с простейшими аккордами. Вот мой стол. Нижний ящик по-прежнему наполовину выдвинут. Утром я так спешила.
Я думаю о том, что, наверное, напишу СМС Одри и приглашу её прийти ко мне «поиграть». Кстати, у неё очень хороший голос. Просто потрясающий.
Я попросила, и мои родные оставили меня немного побыть в одиночестве, но я слышу, как Изабель и Дэйви тихонько возятся под моей дверью. Дэйви время от времени пинает ногой стенку, а Изабель громким шёпотом велит ему так не делать. Скоро мы все сядем ужинать, а потом есть торт.
К нам придут тётя Идалия с дядей Джоуи, и с ними наши двоюродные – Эйден, Зои и Холден. Весь дом превратится в зоопарк. Я всегда предупреждала Лукаса, но ему это нравилось. Он запросто разрешал моим мелким кузенам карабкаться на него тоже. Он с удовольствием съедал добавку макарон с сыром, а то и две. И оставался на торт со свечками, когда все лопали десерты и дарили мне ещё подарки.
Но на этот раз его с нами нет.
Только вот эта красная коробочка.
Я медленно, осторожно разворачиваю чуть выцветшую красную бумагу, как будто она тоже дорогой подарок, которого я чуть не лишилась. Потом я открываю коробку и вижу в ней плотно сложенный листок бумаги – письмо. А вынув письмо, я обнаруживаю под ним ещё кое-что – блестящую золотистую цепочку с изящным красным сердечком, свисающим с моих пальцев.
Изабель и Дэйви упорно толкутся возле моей двери. Я чувствую их возню, слышу их. Пинки в стенку становятся сильнее, а негодующий шёпот стих – видимо, кое-кто понял, что пользы от него никакой.
Но мне нужно ещё немного времени.
Мне нужно ещё немного пирожных с разноцветной глазурью, ещё немного сладкого огородика. Я задумываюсь, как всё будет дальше – лучше или хуже. И предполагаю, что, наверное, всего понемногу. Это вроде как осознание, что нельзя получить всё, чего хочешь. А порой даже и близко к тому.
Я расстёгиваю замочек на цепочке, завожу руки себе под волосы на затылке и сцепляю его. Чуть прохладное сердечко ложится точно в маленькую ямку чуть ниже горла.
Наверное, я вообще не буду его снимать.
Это тоже часть того, что означает, что тебе уже тринадцать лет.
Отправиться в путешествие и вернуться к себе домой. Любить того, кто тоже любит тебя. И всё же проститься с ним.
– Сейчас иду! – кричу я из своей комнаты.
Я знаю, как рада Изабель, что мы всё-таки нашли коробку.
Я поднимаю руку и касаюсь кулона – красного сердечка на моей шее. И думаю о том, каким мог бы быть этот год, если бы Лукас был жив.
Был бы он сегодня здесь, со мной?
Захотела бы я сразу надеть эту цепочку и никогда больше её не снимать?
Но в одном я уверена совершенно точно: мы навсегда остались бы друзьями. Мы всегда знали бы друг о друге то, чего не знает больше никто, ни один человек в мире. Мы были бы Хранителями секретов, Мастерами ключей, Конфетными садовниками, Королём и Королевой летних Дней Рождения, Обладателями сердец.
Письмо сложено в маленький квадратик – такой плотный, что его даже трудно развернуть. Я разворачиваю его раз, другой. Потом третий, четвёртый и пятый, прежде чем он раскрывается полностью, и я наконец могу его прочесть. Моё стиснутое горло жжёт, и мне больно, но я в состоянии с этим справиться.
Дорогая Джой,
Джастин говорит, что я сейчас делаю глупость.
Но ведь он и нашу охоту тоже считает глупостью.:)
Может, он и прав, но мне кажется, он просто не понимает, что значит иметь настоящего друга, того, с кем ты хочешь быть больше, чем с любым другим. Того, кто может сделать даже самый ужасный день веселее, а самые плохие вещи – забавными, а ужасные летние дни рождения – самыми лучшими. Того, кто значит для тебя больше, чем любой другой.
Того, кого ты любишь.
Это тебе.
P. S. Счастливого дня рождения,
всегда,
Лукас.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.