Текст книги "Та, чьё второе имя Танит"

Решение

1

У Абиссаль не было выбора. Хорошо бы, конечно, чтобы об этом не узнал Бласт. Иначе потом будет не победить его брезгливость. Она видела, как он к этому относится: поступки опережали обдумывание – настолько сильным и неконтролируемым было отвращение. Но у неё, в самом деле, не было выбора. Стать обузой гораздо хуже. А так проблема будет отложена на целую неделю.

Решено.

Руки серебряным винтом браслета наискось укрыли тело. И пошло. Губы, пока ещё мягкие и нежные, прошептали слова-Знаки и серо затвердели. С последним словом став пластинами.

Веки, сомкнувшись, срослись и стали прозрачными, брови насупились щитками. Всё тело замягчело оттого, что рёбра будто втянулись, тело стало вальковатым, пластинчато засеребрилось. Ноги, мягко сложившись, превратились в широкий, сжатый с боков, ластообразный хвост.

Она изменилась. Изменилась и земля по отношению к ней.

Земля дружелюбно поднялась, прильнула к лицу. Ниже быть гораздо надёжнее.

Лицо выдвинулось вперёд ноздрями. Язык раздвоился и броском непроизвольно выскочил наружу, осторожными недоверчивыми касаниями беря на пробу воздух, воду, землю.

Она знала, что получит: Ядовито! Отравлено!

Что ж, это не ново. Стоит только посмотреть вокруг.

Вибрация языка усилилась, заботливо принося на рецепторы во рту окружающие запахи и вкусы.

Ушли, исчезли звуки и шумы окружающего мира. Зато пришла информация о недоступных прежде вещах: о дрожи далёких, неведомо где, шагов, об ударах водопада. Сообщения очень удобно входили в ум через чувствительное брюхо.

А вот и мембраны открылись – предмет гордости всех амазонок! Подобной детали не было ни у кого из их знакомых ни в животном, ни в человечьем мире! Мембраны-теплоуловители в специальных ямочках на щеках, нет, уже не лица, – вполне змеиной морды!

Абиссаль с удовлетворением потёрлась висками о близкую землю, стимулируя прилив яда. Нет, она не жалела, что потратила запас на оздоровление Бласта, просто нужно было своевременно позаботиться о его обновлении. Зубы, будто отозвавшись, подвернулись вовнутрь.

Водяные змеи, в которых превращались амазонки, были очень избирательны в еде. Только живая и только здоровая рыба. Вот с этим-то как раз и были проблемы.

Вытравленное море, прозванное за это Чёрным, настолько дышало мёртвым сернистым духом, что даже не появлялось сомнений: стоит ли искать в нём рыбу.

Но выбора не было: мышами и всякими кузнечиками, опрометчиво забегавшими в эти края с соседних территорий, водяные змеи не питались. Поэтому надо было изощриться и поохотиться с толком, чтобы неделю потом не есть. Не тратить на себя и без того скудный запас человеческой еды.

Второпях, как сейчас, можно было закусить только зазевавшейся лягушкой. Но только аппетитной, мясистой лягушкой.

Абиссаль серебряным ручейком заскользила в поросшую камышом низинку, решив для себя, что порыскать в глубине моря всегда успеет. Может, повезёт напитаться проще.

Лишь бы Бласт не видел.

Отдавшись блаженной межкамышовой влаге, она притихла, отмачивая пересохшее тело и слегка поводя из стороны в сторону мордой, позволяя включиться своим мембранам-теплоуловителям.

Сурки. Вверху на пригорке. Один справа, три слева, поодаль ещё маячат. Вечно они стадами. Стоят столбиками, посвистывают. Так и напрашиваются: «Съешь меня!» Их посвиста теперь она не слышала. Но тёпленькие тушки шершавой вознёй заявляли о себе то там, то тут. Тоже для кого-то еда. Но не для неё! Ни за что! Они такие вонючие! Особенно, как почуют опасность или, ещё хуже, ужас немедленной смерти – как развоняются!

Что ещё тут есть, из чего можно выбрать? Она слегка продвинулась по камышам, стараясь ничем не выдать своего присутствия.

И ей повезло.

2

Глазами она видела плохо, размыто. Реагировала только на движение.

Сочная даже на вид квакунья копошилась, как тётушка, собирающая узлы для переезда. Зря она сюда переехала!

Упершись с ужасом прямо в змеиный взгляд, она ещё не верила, что отныне больше ничто не должно её волновать.

Мгновенным броском Абиссаль настигла аппетитное, нагулянное тельце. Захватить удалось правую переднюю и слегка – правую заднюю лапы. Неудачно, но не перекусывать же! Удерёт, тварь!

Лягушка усиленно мотала головой, отчаянно разевала рот, изо всех сил выражая своё отрицательное отношение к сложившейся ситуации. Но Абиссаль не слышала её звуков. Довольная быстро самоорганизовавшимся ужином, она была занята аккуратным натягиванием на квакушку сперва своей верхней, а потом нижней челюсти и проталкиванием её в горло.

Глупые барахтанья жертвы мешали и, наверняка, издавали ненужный в этих, теперь тихих, краях шум. Почему бы ей не смириться и не успокоиться самой? Так не хочется тратить драгоценные капли молодого яда! Он может пригодиться по более существенному поводу. А железы малы и не столь щедры, как хотелось бы.

Челюстные связки с готовностью растянулись, принимая отчаянно орущую лягушачью пасть. Сделав ещё один перехват верхней челюстью, Абиссаль прислушалась к затухающим барахтаньям еды в своём теле. Вкусная сытость уже начала разливаться удовольствием, хотя лягушка всё ещё пускала ложные импульсы самостоятельных поступков.

Доглотнув последнюю заднюю, уже вяло висящую (наконец-то поняла, дура!), лапу, Абиссаль послала по всему своему серо-шёлковому гибкому телу волну удовольствия и более рационального перераспределения лягушачьей тушки.

Вкусная попалась тётушка! И чего Бласт кочевряжится: амазонки не питаются чем попало, только чистой, белой едой! А лягушачьи окорочка – хоть варёные, хоть запеченные на костре (лучше, конечно, сырые, живые!) – это настоящее чистое, белейшее мясо! Она даже не знала, какое белее: рыбье или лягушачье?

«Можно понять и Бласта, – благодушно продолжала размышлять сытая Абиссаль, дожидаясь, пока спадёт выпуклость ужина на стройном змеином теле. – Он, всё-таки из танаидов, да и жена у него Тана. Они все волки. Он скорее потным сурком закусил бы!»

Абиссаль снисходительно улыбнулась бы, если бы это позволила кора её змеиного лица.

Бласт настолько напуган недавней потерей перстня и своей вынужденной задержкой в волчьей шкуре, что теперь не скоро кому-то удастся уговорить его поохотиться по-волчьи!

Хотя совершенно напрасно он реагирует на это так трагически! К умению жить в двух ипостасях: звериной и человечьей, в этих краях относились, как к умению говорить на двух языках.

Это, конечно, не всем дано, но вот, например, Седые Странники, как рассказывал им отец Петал, могут существовать в целых четырёх ипостасях! И не поочерёдно, а одновременно, с единственным условием – не пересекаться! Вот это уменье! Вот это дар! Вот бы так!

«Размечталась о жизни богов! Прямо, как наши жрецы! Это у меня от сытости», – снова условно усмехнулась про себя Абиссаль.

Вот не удастся восстановить гривну, или окажется, что оживление этого края не зависит от гривны. Вот тогда-то бог Протей и прищемит амазонок окончательно. Сейчас они спасаются от настоятельных приглашений в его свиту только на земле. Здесь старик появляется, только если позовут. А поняв, что земная суть амазонок ослабла, он окончательно обнаглеет, вспомнит, что он хоть и второстепенный, но бог. Перестанет приглашать, начнёт требовать подчинения.

Она чуть не задремала, поддавшись неге сытости. Камыши шуршали так по-домашнему, совсем как кровля в привычных амазонкам турлучных домах.

Человек!

Ямки-теплоуловители дали предупреждающий сигнал: приближается крупный тёплый предмет, наверняка, человек! Абиссаль поводила мордой вправо-влево, обеспечивая стереоскопический эффект, позволяющий измерить расстояние до объекта и направление его движения.

Человек шёл прямо на неё.

Это был Атей. Эллинарх выгоревшего в прошлогодней трагедии Тан-Тагана. Она узнала его. Но обнаруживать себя не стала.

3

Бласт был очень рад встрече с Атеем.

За год забылось всё плохое, в памяти осталась лишь благодарность, что приютил их с Петал тогда, год назад. Да воспоминание о прошлогодней буре чувств: яростная какая-то влюблённость в Петал, забота о ней, тревога за неё.

Как много осталось позади! Как там Петал сейчас без него?

Атей был всё тот же. Одет хоть и по-походному, но с прежней утончённостью и даже щегольством. Даже вещи его по-прежнему были помечены изящной греческой альфой. Только постарел, сильно постарел. Это был страшный год. Его любимая Александра, из-за которой и началось их противостояние с Бластом, погибла в пожаре.

Хорошо знакомый с Георгом и Чистой, он испытывал к ним особое доверие: они были частью его вчерашнего мира. К сожалению, потерянного навсегда. Атей как бы между прочим спросил Георга о том, о чём сам Бласт не решился.

– Ты так много сделал для жрецов своими временными барабанами. Значительная часть их достижений – благодаря тебе. Неужели сегодня они совсем с тобой не общаются?

В вопросе была нехарактерная для прежнего Атея прямолинейность. И все присутствующие испытали некоторую неловкость. Будто Георг был заподозрен в тайном коварстве: общении с врагами-жрецами. Тот ответил сдержанно.

– Я никогда не оставлю Чисту.

Бласт внутренне восхитился: это ж надо было так сформулировать, чтобы ответить, не сказав ни «да», ни «нет». Попробуй, пойми, что ответил! Вот чем отличается умный от него, дурака, который говорит, что думает!

Атей был нужен Бласту, он был силён и отлично владел мечом. Кто знает, с какими неожиданностями придётся встретиться по ходу лабиринта в пещере «Афон»! Кроме того, он был эллином, а в сложившихся обстоятельствах это много значило.

Сам Атей на удивление легко поддался на убеждения в необходимости восстановления ритуальной гривны. Привычный мир, так жестоко разрушенный жрецами, позвал его, и он с лёгкостью повёлся на призыв Бласта:

– Атей, мне нужен ты! Мне нужен умница и боец. Надёжный товарищ.

При этих словах Атей испытующе взглянул на земляка, проверяя, нет ли иронии в его словах. Бласт помнил о предательстве Атея, но выбора не было. Вокруг него были одни женщины да Георг, умеющий бороться …теоретически.

Отговорить Иду с Лией – не сопровождать их в этом опасном предприятии в глубь пещеры – тоже не получилось. Обе реального одиночества страшились больше, чем воображаемой опасности.

Для себя Бласт подытожил: из девяти человек бойцами можно считать его самого, Атея да трёх амазонок. Четверо остальных – не соратники, а лишь единомышленники. Слабовато. Но что поделаешь?

Беседуя, они долго сидели у костра, наслаждаясь тихим вечером. Неизвестно, доведётся ли им выбраться из этих зловещих пещер? Будет ли у них ещё когда-нибудь подобный вечер?

Женщины принесли бурдюки и котомки с сырами, уважительно переговариваясь, что в этих местах хорошо быть лекаркой. За это неплохо платят. Бласт хотел добавить, что для этого надо быть Чистой, гениальной лекаркой. Тут его отвлёк странный звук. Бласт насторожился.

– Постой, там кто-то есть!

Атей опустил голову, будто набираясь сил.

Бласт бесшумными шагами, стелющейся волчьей походкой (как учила Петал) повернулся в сторону, откуда некоторое время тому назад пришёл Атей. Затаив дыхание, он не услышал, и не учуял носом, что частенько стал практиковать, уверовав в точность своего волчьего нюха, а ощутил совершенно невесомое движение воздуха, сопровождающее чьё-то шевеление.

Он перехватил половчее подобранную палку, и, готовый к отражению любой неожиданности, с устрашающим выдохом выскочил из-за камня.

Под его замахом стояли два ребёнка.

4

Дети ели выделенную им еду с такой жадностью, что Лия, глядя на них, не выдержала и заплакала, невольно вспомнив собственных, оставленных где-то очень далеко, детей.

Мальчик усадил сестру себе на колено и совал ей в рот кусочки помягче. Малышка, поняв, в чём её интерес, начала пальцами выбирать едва разжёванную еду изо рта брата и двумя ручками засовывать себе в рот.

Обед закончился тем, что все отдали свои недоеденные куски малышам. А когда они, насытившись, начали дремать, уложили их на свёртки шкур и тряпья возле костерка и вопросительно воззрились на Атея.

В его истории не было ничего особенно удивительного.

Как раз перед самой катастрофой, постигшей Тановы земли, Атей с женой уехал для ведения переговоров с западными племенами, успешно занимающимися земледелием. Вернувшись во главе каравана повозок с зерном, он с ужасом понял, что столько зерна его городу теперь уже не нужно. Сгорело всё: дома, люди, пристань, корабли. Всё.

После пожара в Тан-Тагане прошло несколько суток, пока его уцелевшие жители решились прийти на теплеющее пепелище. Оно дышало не просто гарью. Оно дышало ужасом.

Прибрежная полоса была забита всплывшей вверх животами рыбой вперемешку с водорослями. Вонь разложения смешивалась с едкой вонью гари. Пепелище наполнилось воплями спутников Атея, не нашедших даже следа своих подворий и семей.

Пока Атей обходил то, что недавно было улицами вверенного ему города, чтобы хоть как-то поддержать уцелевших в их страшном горе, Александра обнаружила редких жителей, выбирающихся из подвалов. Среди них старика, возле которого стояли двое детей, потерявших родителей. Старик был весь в страшных ожогах. Он бредил, рвался спасти ещё хоть что-то из своего нажитого добра. Долго он не прожил.

Дети были молчаливы и безучастны, даже смерть дедушки не расцепила их объятий. Происшедшая катастрофа наложила на них свой жуткий отпечаток. Оживлялись они только во время кормления. Причём, мальчик своей трогательной заботой о крошечной сестрёнке будто надорвал сердце бездетной Александры.

Она обнимала малышку, обливая её слезами. А та, сверившись взглядом с братом, терпеливо позволяла тискать себя этой ласковой красивой женщине, что давала им с братом такую вкусную еду.

Еды теперь было много. Даже больше, чем могло понадобиться всем выжившим таганам.

Александра уговорила мужа оставить детей себе. Но никак не могла убедить их расстаться с привычкой припрятывать съедобные остатки во всякие укромные уголки. Ей приходилось отыскивать эти заплесневелые корки и безжалостно выбрасывать, преодолевая отчаянное сопротивление детей. Казалось, что они ещё не до конца поверили, что их жизнь изменилась к лучшему навсегда.

Атей объединил вокруг себя выживших таганов. Теперь они жили все рядом, маленькой колонией бедствующих бездомных и неприкаянных. Очень скоро он выяснил, что жрец их исчез вместе с другими жрецами, посёлок Вечность опустел, уцелевший Тан-Аид вымер, а Тан-Амазон ушёл под воду.

Он продолжал бы управлять выжившими таганами. Но добило Атея событие, с которым он столкнулся по возвращении из очередной поездки. Их шатёр полыхал. Из огня ещё раздавался крик Александры. Но загасить пожар уже не было никакой возможности. Немыслимо даже было подойти к постреливающей раскалёнными углями камышовой постройке.

Дети стояли поодаль, безучастные, как и всегда. Ещё один пожар не добавил эмоций в их травмированные души.

– Да и что можно было сделать с их слабыми силёнками? – Атей мучительно скрутил лицо ладонями. – Отчасти теперь я понимаю их холодность. Со смертью Александры закончилась и моя жизнь. Всё прежнее стало ненужным. Ушёл я из Тан-Тагана.

…Тогда, перед самым отъездом она всё пыталась меня задержать, будто чуяла, что расстаёмся навсегда. Всё хотела что-то сказать, но не решалась. Тянула, подбирая слова. А я спешил и не дослушал. Никогда себе не прощу!

Теперь я никуда не спешу, а она уже ничего не скажет. Хожу, неприкаянный. Вот вас встретил. А дети за мной. Ходят хвостом, не отцепишь их. Уговорил только идти чуть поодаль, на всякий случай. Вдруг со мной что случится, чтобы успели убежать. Если бы не твоё чутьё… – Атей усмехнулся.

Бласту от души было жаль Атея, жаль его разрушенного привычно-уютного мира. Но он нужен ему был для вполне реального дела. И дети не вписывались в этот сценарий. Увидев его сомнения, Атей опередил.

– Ты хочешь спросить, почему я согласился на их присутствие рядом?

– Нет, это я понимаю: они – память об Александре. Я хочу спросить не об этом.

– Знаю. Почему пытался скрывать?

– Да.

– Ты не позволил бы тащить их с собой. Сказал бы одно из двух: или обуза, или нельзя подвергать их опасности.

– Сказал бы.

– Вот потому и скрывал. Я давно выучил их тихо-тихо идти по моим следам, не приближаясь. А сам оставлял для них метки, чтобы они не заблудились. Немного не рассчитал твоё чутьё.

– Атей! Я не могу даже представить себе, что нас ожидает. Тебе не надо объяснять смыслов лабиринта: центр его, в котором я предполагаю обнаружить ритуальный белый камень – это смерть. Ты можешь вот так просто обречь на смерть этих детей? Не лучше ли их где-то оставить? Может, отправить в Тан-Таган?

– Не возьмёт сейчас никто подкидышей, сам знаешь. Да и они от меня не отвяжутся. Ты ж видишь, за каждым движением следят, боятся, что брошу их.

Молча слушавший до сих пор Георг вмешался в разговор тихим голосом, будто беседовал сам с собой.

– Подкидыши, они как поворот в лабиринте. Никогда не поймёшь: к входу или к выходу ведут. Но всегда появляются неспроста. Подкидышем был отец Петал. Ей самой приходится выкармливать двоих. Да и я у Чисты тоже подкидыш.

Ида в ответ на его слова зажала губы ладонью, глаза её заплыли слезами. Георг никак не хотел признавать в ней свою мать, хотя она просто уверена была: это её младший сын. И сколько она ни упрашивала Чисту помочь ей, та лишь отмалчивалась.

***

Дорогу до пещеры «Афон» Георг знал очень хорошо. Они дошли кратчайшим путём, ориентируясь по скале-парусу, видной издалека. Год тому назад она была парусником «Афон», на котором Бласт впервые прибыл сюда. Теперь окаменевший парус рассекал мёртвые волны почерневшего моря.

По пути Бласт успел много раз разъяснить окружающим план кругового лабиринта, взятый из памяти.

Окинув последним взглядом мглистое небо, берег и морской горизонт, размытый белой дымкой, он первым решительно шагнул в скальную щель.

5

Тьма немедленно навалилась сверху.

Будто ожидала их. С готовностью включила воображение, подселив в него накопленные воплощения ужаса. Всяческие мерзкие твари услужливо выдвинулись из закоулков сознания, протянули жадные лапы, распахнули пасти…

Холод подхватил снизу, пробил всю одежду насквозь, напомнил о никчёмности человеческого тепла и человеческих усилий по сравнению со всей этой природной громадой. Хотя теперь дрожь страха можно было скрыть мерзлявым передрагиванием…

Но окончательно добил дух сырости и мерные звуки капающей воды. Влажное эхо петляло в боковых ходах (бог весть, что там было!), бухало в сердце каждым звуком: шелестом, посвистыванием, влажным чавканьем – заставляло вздрагивать и спотыкаться. Ледяные касания выпуклостей узкого пещерного хода походили на робкие прикосновения чьих-то стылых пальцев!

Громада подземного мира подавляла, заставляла втянуть голову в плечи. И молиться, молиться, молиться!

Георг зажёг факел. Он горел тусклым, экономным огнём.

Но Подземье не стушевалось. Шарахнувшись от света, оно тут же нависло лохмотьями блуждающих теней и посверкиванием бликов, похожих на злобные взгляды зверья, изготовившегося к прыжку!

– Мы не выживем здесь: тьма кромешная, факелов надолго не хватит, а шкуры вряд ли спасут нас от холода. Думаю, детей надо всё-таки оставить! Пока недалеко ушли! – Георг старался говорить мягче, не так категорично, как всегда. Потому что необходимо было одну из женщин подвести к решению: остаться с детьми. Бросить малышей одних невозможно, а Атей был нужен им с Бластом.

– Я не оставлю Бласта, – немедленно отозвалась Лия.

– А я не оставлю Георга, – поторопилась Ида, – не для того я забралась в такую даль!

– Ну, вот и решили, – Георг и глазом не моргнул в ответ на выпад Иды. – Чиста нам нужна как лекарка. Атей и амазонки как бойцы. Значит, детей тянем с собой. Больше к этому не возвращаемся.

Ида с Лией, желая подчеркнуть свою полезность, разобрали детей, вызвав их недовольные вскрики. Те согласились на разделение только при условии быть на расстоянии протянутой руки.

Умиления это уже не вызвало. Напротив, как и любое затруднение, привело к нетерпеливому раздражению и ускорению шага. Что немедленно вынудило Лию взять девочку на руки, а ту взвыть протестующим воплем. Пришлось передать её Атею. Опасения обеих женщин – быть оставленными вместе с детьми – получили ещё больше оснований.

Амазонки лучше других адаптировались в этой влажной тьме. Поэтому они предложили своим шумным спутникам остановиться и немного обвыкнуться, а сами, втроём, решили разведать, что впереди.

– Если именно этот мир выбрали для своего обитания наши так высоко ценящие себя жрецы, вряд ли они сохранили его полностью таким, неосвоенным! Мы надеемся, что они обустроились с большим комфортом! Но что в этом случае ждёт нас? Разведка просто необходима! – И растворились, словно мшистый полог за собой запахнули.

Начало предприятия не вдохновляло. Спутники вяло обменивались репликами, скрывая растерянность.

– Хорошо бы проводника!

– Ты что! Местные сюда, в эти коридоры, конечно, заглядывали. Но не дальше! Ни за какие блага в глубину они не пойдут!

– Кого они боятся?

– Скорее всего, собственного страха.

– Перед кем?

– Перед обосновавшимися в пещерах жрецами. Перед чудовищем, ворочающимся где-то в глубинах. Перед катастрофами и болезнями, поразившими этот несчастный край.

– В общем, боятся они – всего!

– Пожалуй, у них есть для этого некоторые основания…

Разговор угас. Только Ида с Лией ворковали над детьми, стараясь убедить идти побыстрей. Бласт очень старался «наладить» свою волчью способность видения в темноте. Но у него пока плохо получалось.

Зов Абиссаль всё изменил.

Она вернулась одна и уже издали прокричала.

– Там всё по-другому! Мы были правы! Идите скорей!

Совсем рядом начинался другой мир. Мир, рождённый фантазией жрецов и воплощённый неведомой энергией творения. И это было поистине чудо!

Единый вдох восхищения вырвался у спутников, шагнувших из промозглого коридора в пещерный зал, залитый мягким светом и волнами прохладного, но довольно дружественного воздуха.

Светились гигантские сосульки, почти правильными рядами окаймляющие великолепный свод. Одни возносились снизу, другие свисали то тут, то там над головой. Но все они были полны разноцветного свечения неведомого происхождения.

Атей, будто не веря глазам своим, лёгкими касаниями обследовал светящиеся сталактиты и сталагмиты.

– О такой красоте рассказывали только путешественники, побывавшие далеко на севере. Там, за Бореем, говорят, само небо может светиться и переливаться столбцами изумительного разноцветья!

Зрелище было завораживающее.

Пещерный зев окаймляли величественные колонны, фронтоны, портики и пилястры в стиле греческого храма. Бласт ахнул.

– Не может быть! Откуда здесь это всё?

Мысль о недостроенном храме богини Минервы там, на Италийских холмах, мучила и томила его. Вот как надо было строить, прославляя прекрасную и мудрую богиню! Вот оно – подлинное величие!

Но, присмотревшись в пляшущих бликах света, он неожиданно для себя обнаружил, что это были не колонны и пилястры, а причудливо сросшиеся потёки воды!

Вода с ядовитыми примесями серы и реальгара имела вид благородного мрамора с вполне натуральными минеральными прожилками. И всё это великолепие окружало таинственную гладь подземного озера.

Пласты и потёки, осколки и изгибы – ни один человеческий мастер не смог бы спроектировать подобную красоту! Но и Природа ни за что не смогла бы самоорганизоваться столь диковинным и потрясающим образом! И что немаловажно – приятным для человеческого взгляда!

Так что же это тогда? Чьей причудливой воли создание?

Этот мир был словно рождён из головы. Из чьей? Кто его творец? Боги? Люди? Люди, желающие уподобиться богам?

Тут Атей, бродивший, задрав голову, споткнулся и чуть не свалился в скважину, темнеющую у самых ног. Дети с воплями вцепились в него, больше мешая, чем помогая удержаться.

– Проклятье, это ещё что?

Абиссаль пояснила.

– Подлое местечко. Надо было предупредить, прости, не успела. Пока мы тут разведывали, под ногами у Алики провалилась земля. Она, конечно, сразу из неё выскочила. Но нужно быть осторожней, чтобы не покалечиться!

– Погоди-погоди! А вся эта красота открылась до или после того?

– Сразу, как только…

– Ты видишь? – На эти слова стянулись все, забыв об осмотре. – Это замочная скважина! Провал в форме замочной скважины! Она и открыла для нас новый этап. Вы думаете, это случайно?

– Атей, не запугивай нас, – замочная скважина казалась Бласту загадочной, не более того! – Давай не будем уподобляться тем несчастным, забившимся от страха по углам! Вымирающим от голода и болезней, но трусящим сделать шаг, чтобы что-то изменить в своей жизни. Пока я вижу только красоту!..