Текст книги "Та, чьё второе имя Танит"

14

Самый мерзкий вид в толпе, обступившей осыпавшееся тело Иды, имел Бласт. Он шмыгал на четвереньках низко опустив голову, шнырял под ногами, всех толкая и распихивая. Длинные человечьи ноги мешали ему передвигаться быстро. Но зато имитация угловатых шакальих движений была полной.

– Это ужасно! – Абиссаль не выдержала первой.

Майя, восприняв это как разрешение высказаться, зашипела, выплеснув глубочайшее отвращение.

– Ты всё ещё веришь ему, дорогая? То, что он воображает себя столь презренным животным, совершенно не случайно! Это позор, позор для всех танаидов! Нам, амазонкам не пристало общаться с такими! Позор даже не то, кем он себя воображает. Позор то, что он не может теперь перевоплотиться не то что в волка, а даже в шакала! Посмотри на него! Где это видано – воображать себя шакалом, но не быть им?

Абиссаль, будучи не в силах вынести вид нелепых движений человека, которого выбрала своим мужчиной, закрыла лицо ладонями. Хуже всего для неё было, что все знали об этом. О его позоре недо-превращения. И о её позоре выбора. Рука сама легла на лабир. Подруга отступила: это личное дело Абиссаль, вмешиваться не принято.

Георг удовлетворённо кивнул.

– Бласт себя исчерпал! Не могу сказать, что эта женщина была дорога мне, хоть и называлась моей матерью. Но если так пойдёт дальше, из всех нас выживет один Бласт!

Лия накрыла глаза девочки ладонью: у неё не было душевных сил заступиться за того, в кого влюблена была с юности.

– В наказание его надо сбросить гирудам! – неожиданно звонко сказала девочка своим нежным доверчивым голоском. – Да! Только сначала царапнуть!

Общее отвращение к Бласту было столь велико, что Чисте стоило определённых усилий переломить настроение присутствующих.

– Давайте сперва займёмся Идой, а Бласт подождёт. Мы уже потеряли Алику и Атея. Повременим умножать свои потери. Тем более, что нужно подождать, пока к нему вернётся сознание. Нельзя казнить человека, когда он не в себе.

Чисте Абиссаль не могла отказать. Георгу тоже пришлось подчиниться.

Останки Иды похоронили в услужливо подвернувшемся провале в форме замочной скважины. Отдавая лабиринту то, что от неё осталось, все чувствовали, будто кормят человечиной чудовище.

Плакала только Лия, да и то, вероятно, о своём.

Никто не заметил, как закрылся в этот момент ход назад. А впереди появился белый просвет. Лабиринт сделал свой последний поворот.

Можно было идти. Но идти было нельзя. Необходимо было осмыслить происходящее.

Лабиринт поглощал приносимые жертвы и взамен пропускал их в глубь своего чрева, закрывая ходы за спиной, как отработанные программы.

***

Пока все отходили от шока утраты и усталости погребальных действий, Чиста, стараясь не смотреть на уродливо шмыгающего вокруг Бласта, направилась туда, куда тянулись кровавые следы, обсыпанные соляной крошкой. Девочка, украдкой отгоняя Бласта камнями, увязалась за ней.

Золотые пластины карт Таро на поясе лекарки тихо позвякивали, торопили её, обещая что-то рассказать. Малышка протягивала руки к занятной игрушке, но Чиста спешила и не обращала внимания на её тихие запросы.

Она никак не могла найти подходящего места, чтобы разложить карты, а беспокойство нарастало. Не было места ровного, равновесного, без пространственных перекосов. Карты не откроются навстречу лживым, косым линиям. Благодарно кивнула, когда

…сильные мужские руки придвинули на нужное место плоский, как стол, камень, уважительно застелили его шёлковой салфеткой.

Атей! Спасибо за помощь!

Какая-то ещё мысль пыталась пробиться, но старуха решительно отогнала её.

Потом, всё потом!

Она бережно взращивала в глубине себя радостное предвкушение общения с готовыми открыться картами.

С тихим шуршанием золотой чешуёй спустились они на белую салфетку, будто спешили покрыть вопрос, заждавшийся отклика. Чиста всматривалась, вслушивалась, вдумывалась.

Ответ сразил её.

Подобно удару, обрушившемуся на склонённую над картами голову.

***

Когда все сбежались на неожиданный шум, увидели дичайшую картину. Оскалившаяся почерневшая сиротка с неожиданной силой влекла старуху-лекарку к темнеющей яме. Яме, в которой вздымались чёрные отростки то с разинутыми треугольными челюстями, то с пятнами глаз по обе стороны хвоста.

Поняв, что она разоблачена, девочка остолбенела.

Глаза на её лице внезапно поплыли, водянисто стекли и опали. Уши, чмокнув, втянулись внутрь черепа, а зубы выдвинулись зловеще пошевеливаясь. Оглянувшись, сиротка сбросила …детское тело, как плащ, вывернулась и шмыгнула во тьму!

– Боги! Что это?

– Снова вывертыш!

– Они могут носить человеческие тела? – в ответ на вопрос Георга вскрикнула Лия.

Растолкав всех, покачиваясь, подошёл Бласт.

– Слава Кайросу, я не опоздал, вы целы! Как же мне плохо! Я всё понял, Чиста! Они ничем не пахли, как будто их и не существовало! И Атей с Идой, а раньше и Александра, поняли, что эти дети не растут! У них не растут ни волосы, ни ногти – ничего не растёт, как у всех нормальных детей, сколько бы они ни ели и сколько бы времени ни прошло! И ещё: помните наше раздвоение? Дети были единственные, кто не поддались этой атаке жрецов! Потому что они сами были одним из видов нападения на нас! А всех, кто это понял, они убили! Александру, Иду, Атея.

Чиста была как бы не в себе…

– Как Атея? Он только что был здесь! Он помог мне придвинуть этот камень для гадания, сама я ни за что не справилась бы.

Георг тихо взял её за руку.

– Чиста, Атей не мог помогать тебе сегодня. Он давно мёртв. Ещё со времени нашего раздвоения. Я согласен с Бластом, мальчика, может быть, и ламия убила – хотя и в этом я не уверен. Но Атея – точно вывертыш под видом этой милой малышки! Потому что он догадался, кто они на самом деле.

– Тогда скажи, что это? – Чиста поднесла к глазам Бласта салфетку из тончайшего белоснежного китайского шёлка. На ней атласно сияла греческая альфа.

Круг третий

1

– Как мог я ошибиться? Это ведь было совершенно очевидно! С самого начала было видно, что детки с секретом! И как только им удалось за нами увязаться! Уму непостижимо! – обессиленный возвращением с тёмной стороны сознания, Бласт тем не менее имел стойкое желание терзать себя за тупость и непредусмотрительность.

– То, что человек знает – ничтожно. То, чего он не знает, – безгранично, – попыталась примирить его с собой Чиста.

В отличие от неё, Абиссаль считала причиной случившегося пренебрежение их амазонской традицией. Надо было своевременно убить хотя бы мальчика, считала она, тогда истина высветилась бы ещё до входа в лабиринт.

Зато Георг суетился от виноватости.

– Мы ждали каких-то немыслимых непобедимых чудовищ. Кто мог ожидать, что путь нам преградят милые кудрявые дети? Привычные, доверчивые и беззащитные? Дети, ради которых мы рисковали жизнью!

– Это самое больное место у каждого человека, даже если он сам пока ещё этого не осознаёт, – заговорила молчавшая до поры Лия.

– О чём ты? – не понял он.

– Жрецы понимают, чтобы истребить ненужный им в этих местах человеческий род, надо не только загубить детей, но и вытравить в душах людей надежду на детей вообще, саму веру в них. Веру в то, что на родной земле выживут хотя бы дети; и ради этого стоит бороться. Так уж устроен человек, как только теряет веру в детей, это значит, он теряет смысл жизни вообще.

Чиста ободряюще погладила молодую женщину по спине.

– Ничего, у вас, молодых, ещё всё впереди. Не казни себя, Бласт. Я тоже виновата. Атей ведь хотел посоветоваться со мной о сиротках, видимо, что-то ему казалось странным. Но мне всё было некогда, а потом я отстала от вас с раненой Майей. А нашла бы время сразу, может быть, всё пошло бы по-другому! Это вражье порожденье сумело не только убить Иду и Атея, но и перевести всю вину на Бласта, перессорив нас! Это ж надо так! Как мы-то все поддались на это?

– Поддались все, кроме тебя, Чиста! – Бласт любил справедливость.

– Чую я, не случайно подозрение о вине Бласта витало у нас над головами, будто напрашивалось! Наверняка, или в создании сироток, или в изобретении замочных скважин эти злодеи использовали энергию, которую выкачали из него.

Георг совсем сник.

– Чиста, что мне сделать, чтобы искупить свою вину?

– То, мой милый, чего не может ни один из нас, кроме тебя. Покажи нам временной карман, например, о том, как погибла Александра. Или мои карты напрасно пугают меня?

Георг понуро достал из сумки малый временной барабан, изготовленный из черепов каких-то мелких степных зверьков.

Оскалившиеся черепушки имели дикий вид. Но Георг, с любовью обследовав их пальцами, вдохновился и позабыл о своём чувстве вины. Сосредоточившись, под то ли глубинное мычание, то ли рычание, он начал выбивать пальцами ритмический рисунок, дробь. Сперва тихо и медленно, потом всё быстрее и быстрее…

Под тайные ритмы, уже подчинившие себе обступивших спутников, наконец, сдул пыль времени с поверхности барабана.

И все ужаснулись увиденному.

…Мальчик-сирота сидит на дереве и подслушивает последний, перед отъездом, разговор Атея с женой.

У мальчика среди ветвей другой мир: свой свет, свой верх, свой низ. И ему всё понятно: надо убить Александру, которая догадалась о их главной тайне: они не пахнут! Но пока не смогла подобрать слова, чтобы рассказать об этой странной тайне мужу!

…Девочка, еле ковыляя на слабеньких ножках, подожгла камышовую крышу низкого дома и, улыбаясь, слушает крики выбежавшей наружу пылающей Александры.

…Утром Атей увидел, как дети переглянулись и облизнулись, заметив в свежевыпавшем снежном покрове пятно захоронения. При этом на миг ему показалось, что лица их жутко изменились: челюсти выдвинулись и увеличились, глаза насупились и засверкали из-под загустевших бровей. Он тряхнул головой, всё прошло…

…Ночью дети украдкой вышли из дома, оглянувшись на стонущего во сне Атея. Разрыли могилу Александры, рыча обглодали её кости…

2

– Всё, хватит, я больше не могу! – Лия не выдержала первой.

Барабан послушно посерел, скрыв последние картины. Назойливые временные ритмы смолкли в головах присутствующих. Только нелепо скалились крохотные звериные черепа. Да неутешно рыдала Лия.

– Как могла я бросить своих детей, отдать чужой женщине?

Все недоумённо переглянулись. Но самым непонимающим оказался Георг.

– Прости, в какой связи с тем, что мы сейчас обсуждали, ты задаёшь вопрос? И кому ты его задаёшь?

– Я привязалась к этим чудовищам, а своих собственных детей оставила чужому мне человеку. Бегаю по свету в поисках неведомого! Зачем я ищу то, чего мне никогда не иметь? И что меня заставляет пренебрегать тем, чем боги наградили меня?

Абиссаль насмешливо возвела глаза кверху, выражая презрение к этим проявлениям женской слабости.

– Кажется, прибывает вода. Похоже, эта пещера – заполняющаяся во время прилива камера.

Бласт оглянулся: на всех выступающих частях обвисло тряпьё водорослей, на которое раньше никто из них не обратил внимания. Это может означать лишь одно: скоро подтекающая сквозь щели влага заполнит пещеру доверху! Оба выхода были ниже уровнем, бежать туда не имело смысла. Что же делать? Куда деваться?

– А если поднырнуть?

– Мы-то сумеем, – усомнились амазонки, – а вам, людям, может воздуха не хватить. Кто знает, что там, дальше по ходу? Вполне возможно, что он слишком длинный.

Слёзы у горюющей Лии моментально высохли.

– Если зальёт доверху, то мы выживем, а Бласт?

В поисках выхода Бласт оглянулся, ища взглядом Георга. Но тот куда-то пропал. Обрыскав всю пещеру, Бласт отыскал узко уходящий ввысь круглый просвет. Очевидно, это был выход для охотящихся гируд. Через него можно было дышать!

Но, встретив взгляд заплаканной Лии, он уступил место у просвета ей. Она то благодарила его сквозь слёзы, то отказывалась, восклицая, что его жизнь нужнее. Потом покорно прижала своё лицо к просвету, заранее пытаясь приладится для дыхания.

Всё это время Бласт судорожно метался, обшаривая пещеру в поисках ещё одного подобного отверстия.

Амазонки, наблюдая за его напрасной суетой, безмолвно пришли к общему решению.

– У нас один выход.

Бласт подумал, что они собираются «разобрать его», как это было уже однажды перед тем, как они отправились спасать Петал. И подружки смогли переместить его из замкнутого пространства, только разобрав на три части: на волка, ворона и змея.

Но сейчас это было невозможно: среди них не было представителей воронов. Да что это дало бы под водой?

Перед лицом реальной угрозы затопления он даже готов был преодолеть собственный ужас перед волкопревращением. Но это тоже не поможет. Волки не дышат под водой. Тогда что они придумали?

Амазонки одна за другой свинтили собственные человеческие тела в змеиные и нырнули в воду. Чиста, вздохнув и затратив на этот процесс немного больше времени, последовала за ними.

Бласту хотелось закричать: «Не бросайте меня! Спасите!» Но кричать было уже некому. Он остался один. Рядом возвышалась только фигура до смерти перепуганной Лии, судорожно прижавшейся лицом к скальному отверстию.

Уровень воды поднимался волнообразно.

Вот он уже плещется возле подбородка. Вот нарастает паника, потому что приходится подпрыгивать, чтобы захватить вдох. Лёгкие болят от чрезмерных воздушных порций. А что толку? В запас всё равно не надышишься!

Но вот одна волна накрыла его с головой. Потом другая.

…Тут к его губам подвильнула змея и, прижавшись, вдула в рот воздух, равный вдоху. На смену ей подвильнула другая, а потом и третья. Чисту он узнал сразу, это была она: самая крупная и с менее отчётливым рисунком.

Змеи все вместе могли дать ему всего три вдоха. Им ещё надо было добывать воздух из воды и для себя.

Они еле выдержали, пока пещера пропустила через себя прилив. Вода схлынула через узкий подземный коридор, и под сводом снова появилась воздушная прослойка.

***

Галах, бывший жрец Тан-Амазона, наблюдающий за этим сквозь камень, плюнул себе под ноги и яростно растёр плевок.

3

– То, что идти надо к центру лабиринта, это мне понятно. Всё это подземное сооружение с входом, подобным рождению, следованием то вперёд, то назад, так похожим на жизнь, и с неизбежно приближающейся смертью – явно имеет центр. Центр с чем-то ценным. С чем-то главным. Думаю, это и есть цель нашего похода: белый камень из ритуальной гривны. Но, допустим, мы доберемся до центра, а там? Как прикажешь искать такую малость в пещерах такой величины?

Бласт остановил свои разглагольствования, поняв, что некоторое время тому назад его шаги стали звучать в полной тишине. И в сгустившейся темноте. А куда подевался собеседник, где Георг?

…Вещество, из которого создаются мысли и сны, обтекло его лицо, спрямило линии безвольного тела, вознесло руки. Он застыл, ощущая, как холодит где-то в центре живота…

…Георг. Время. Черепные барабаны «акарана» – «бесконечное время». Дольмен – самая удачная имитация черепа. Подсветка ходов в лабиринте, вспыхивающая по ходу и гаснущая за спиной. Перемещающиеся в темпе их продвижения стены. Георг – всё время рядом и никогда активно ни во что не вмешивается. Но постоянно подсказывает, подталкивает к поступкам! Одной жизни не хватит, чтобы всё это исследовать и придумать, что придумал он! А собственную мать не узнал! Кто он?

Кто он? Эта мысль давно мучила Бласта. Но плотнее взяться за разгадывание этой загадки мешала преданность Георга его Петал. Преданность искупала многое.

Сквозь частокол ресниц, так сладко обещающих сон, скользнула фигура Георга.

Бласт бесшумными, словно звериными, лапами последовал за ним, растворившимся в дальней тьме.

Тот, украдкой оглянувшись, схватился за свисавшие белые корни деревьев и, ловко перехватывая их один за другим, начал перемещаться в затягивающую глубину подземья.

Бласт безумными прыжками, где по косым стенам лабиринта, где камнепадом сухой речки, с трудом поспевал за ним. Так спешил, что порой нёсся кувырком, теряя верх и низ. Пока не решился, подобно Георгу, воспользоваться ветками корней.

Нереальность происходящего жутко нервировала его. Где это видано, скакать по кронам корней!

Но следовало быть внимательней: окружающий мир нельзя было назвать щадящим. Тени, затаившиеся в щелях и тупиках, дёргались-плясали, норовя оторваться и пуститься им вслед!

И в какой-то момент оторвались!

Чёрные плоские изгибы теней вдруг набухли чёрной кровью и зверьками-уродцами заскакали, нападая. Они бились в лицо, в корпус, падали под ноги не щадя себя!

Георг тем временем исчез…

…Когда Бласт вернулся к стоянке, мастер уже был там. Бласт схватил его за грудки и бешено затряс.

– Куда ты бегал по кронам корней?

На что Георг рывком освободился и с вызовом заявил.

– Ты что, Бласт? Тебе совсем плохо? Я понимаю, что ты безумец, но не сходи с ума совсем уж! По каким кронам? Куда я мог бегать? Я только что проснулся!

И самое удивительное, иронически переглянувшись с Георгом, Абиссаль встала на его сторону.

После битвы с ламиями она очень изменилась. Стала осторожнее, медлительнее и совершенно охладела к Бласту.

4

Бласт взбеленился.

– Сколько могу я терпеть ваше пренебрежение и насмешки? Вы все ничего не делаете для того, чтобы достигнуть нашей цели, только паразитируете на мне! Мало того, что используете, изнуряя мой мозг, да ещё постоянно издеваетесь! Георг, скажи, как это вышло, что во всём ты отлично понимаешь жрецов, кроме того, где скрыт белый камень? Почему для этого понадобилось изуродовать именно меня?

– Тебе же рассказали о предсказании, чего ещё ты желаешь? Ежедневных благодарностей? Ты позёр и ничтожество, – прикрытые густыми ресницами чёрные глаза Георга уставились на Бласта. – Тебе так необходимо поклонение и преклонение? Или, может, достаточно той жратвы, что ты воруешь у нас по ночам?

Больней ударить Георг не мог. Это было то, что Бласт давно подозревал и в чём боялся признаться себе. Бешенство буквально вспучилось в нём. Со всего маху он въехал в ухо Георгу.

– Лучше быть позёром и ничтожеством, чем палачом, как ты!

И Георг отступил, вытирая кровь.

– Ты озверел?

Чиста бросилась на выручку.

– Не надо, Бласт, у него снова начнутся головные боли!

Видя это, Лия немедленно подскочила и встала со стороны Бласта. Только Абиссаль недвижно сидела, сцепив пальцы на животе. А Бласт продолжал бушевать, наскакивая на Георга.

– Это благодаря твоему «мастерству» все степи над нами уставлены каменными танами! Это твои дружки-жрецы сотворили такое, что в голове не помещается!

– Я лично ничего не делаю. Я только мастер. А как используют моё мастерство – не моё дело!

– Это ты «лично» им скажи, тем, кто окаменел навеки, – злоба Бласта была столь велика, что он уверен был в своей способности поделиться безумием.

…Каменные таны выдвинулись из тупика прямо им в лицо. Неожиданно.

Даже Абиссаль вздрогнула и схватилась за оружие.

Они проросли прямо сквозь скальные пласты.

А потом их белоглазые лица, тонкие девичьи фигуры с криками боли начали продираться наружу из своей грубой каменной скорлупы. А вырвавшись – двигаться. Потому что только движение, непрерывное и всем телом, останавливало на время! возвращение в каменную стать.

Они плясали, то по-человечьи извиваясь, то по-звериному прыгая. Это была нерадостная, жуткая пляска. Завораживающая какой-то смертной красотой! Но чуть остановка – и прекрасные юные фигуры снова обрастали уродливой каменной коростой.

И все они, усталые, со слезами, жалобными всхлипами и стонами сожалений опять замыкались в свои каменные футляры.

Пытаясь обмануть предназначенность, таны пробовали выскользнуть из каменной шелухи волчицами. Но каменная судьба настигала их, выждав миг утомления, и неминуемо сковывала торжествующей неподвижностью.

И всё сначала. Вылущивание, как рождение, мука борьбы с настигающей болезненной корой и неизбежность недвижности.

Смотреть без слёз на эту безуспешную битву было невозможно.

Особенно было жалко неуклюжих доверчивых малышей, которые быстро уставали, и каменный покров настигал их прямо на глазах родителей—танаидов. Под их бешеный протестующий рёв…

– Зачем ты показываешь мне это, Бласт? – Георг прижал ошеломлённого грека к скальной стене и пытался докричаться до него сквозь гвалт и вопли. – Их уже не спасти! Нам нужно попытаться помочь тем, кому ещё не поздно помочь!

Бласт видел полные ужаса лица спутников, муки непрерывно превращающихся танаидов, и сердце его колотилось так гулко, будто каменной была его собственная оболочка. Как тогда, год назад, когда он подставился жрецам вместо Петал.

Воспоминание о нежности к любимой захлестнуло его с прошлой силой. Ему так много захотелось сказать ей. Ему так долго нужно было смотреть ей в глаза, чтобы у них всё стало по-прежнему!

Он не слышал, как Абиссаль взяла его за руку и вывела из этого грохота страстей назад. Заткнула ему уши, усадила перед кадильницей с танаидскими травными дымами. Он ещё успел почувствовать, как её руки подоткнули ему что-то под обмякшую спину.

…И подошла Петал. И постучала гулко, в самый ствол. И вошла смело, по-хозяйски. И взор её был текучий, как белая вода…

– Я ждал тебя. Ты так нужна мне! Я снова потерялся в темноте.

– Я с тобой.

– Не покидай меня. Я пропаду, не спасусь, не вынесу.

– Я с тобой.

– Я могу без тебя, только если жду тебя. Ты пришла? Не уйдёшь?

– Я с тобой…

Минуты тишины, подаренные Бласту мудрой предводительницей амазонок, спасли всех. Драка была прекращена. Очнувшись, Бласт не мог с уверенностью заявить: всё, что он видел – он видел один? Или всем тоже были доступны эти безумные эскапады каменных тан?

Тем временем ходы лабиринта, по которому они продвигались, сильно изменились. Стали выше. Да и уменьшение диаметра круговых ходов было налицо. То есть спутники неизбежно приближались к центру.

Бласт отогнал от себя холод уверенности о наступлении неизбежной смерти именно там, в центре (и зачем ему туда спешить?).

Выбор сделан. Уже ничего не изменить, так что нечего зря мучить себя напоследок.

Бласт внутренне усмехнулся. Как он ни сопротивлялся желанию Петал вернуть в ритуальную гривну белый камень, всё равно её желания правят его поступками. До сего момента. Даже на расстоянии.

Причём в момент совершения поступка выбор представляется очевидным: рациональным, справедливым, единственно верным. Сомнения обрушиваются потом. Ядовито разъедают кряжистую тушу самомнения. Начинают с шерстинок, потом безжалостными аргументами пикируют на телеса. Вгрызаясь же до самого остова, начинают сладостно-мучительную игру в варианты: что было бы, если бы… Сладостную – потому что все обожают иллюзии, даже при всей их несбыточности. Мучительную – потому что дороги иллюзий всегда обрываются грубой реальностью: ведь осмысливаемые события уже в прошлом и потому неизменны – мечтай не мечтай…

Будет там, в центре лабиринта, смерть или нет, ещё неизвестно. Но как он отыщет белый камень – миниатюрное украшение ритуальной гривны – в просторах подземья? Вот это будет тупик.