Текст книги "Та, чьё второе имя Танит"

12

…Теперь царь владел непобедимым войском. И собственными бессонными ночами.

Но что-то в этой непобедимости страшило царя Тамила.

Может быть, что он не чувствовал себя хозяином этого морока, которому добровольно отдал не только собственных воинов, но и самого себя?

Ему хотелось красивой победы. Чистой, без морока. Как раньше. Но теперь это было уже невозможно. Договор не имел заднего хода. Приходилось использовать имеемое.

Его воины, сколько ни рыскали, так никого и не отыскали ни в камышовых зарослях, ни в холодных глубинах Тана. Амазонки сами пожаловали на переговоры.

Если бы он не был уверен в завтрашней победе своего огромного войска, он, может быть, с большим вниманием вслушался бы в тихие речи переговорщиц. Но предложение встретиться в бою «один на один» с нынешней предводительницей амазонок по имени Абиссаль его не заинтересовало. Он расценил его как очередную хитрость дев-змей.

Он пристально всматривался в гибкие тела, стекающие на конские крупы серебряными струями, и думал об одном: амазонок в его гареме не было ни одной. Особенно хороша предводительница: величественна и великолепна! И будоражит чувства, как этот ощерившийся на её шлеме змеиный зев! Тамил с юности мечтал иметь в своём гареме амазонку. Эту опасно-притягательную игрушку!

Переговорщиц, конечно, он не тронет. Зачем? Пусть летописцы воспевают не только его военную мощь, но и благородство. Всё равно завтра не только в его, но и в гаремах его военачальников их будут радовать эти праздничные шёлковые тела.

Отдав последние распоряжения, по старой привычке он обошёл войско, расположившееся на отдых у самой воды. Для степняков столь полноводная река была редкостью, экзотикой. Его воины, привыкшие мыться песком, никак не могли насытиться изобилием воды. Что ж, пусть отдыхают, будут крепче в бою.

Ожидание «красивой» победы растянулось на короткую летнюю ночь, до предела высветленную Танит – покровительницей изменяющихся женщин.

Непонятное волнение терзало царя. Он не мог ни спать, ни есть, ни пить. К утру суета мыслей совсем истомила его.

Он не понимал причин своего волнения.

С рассветом всё разъяснилось. Обходя своё войско на предмет готовности к бою, Тамил ужаснулся увиденной картине. И воины, и кони исходили жёлтой пеной. Налицо были все признаки отравления реальгаром!

Проклиная себя за непредусмотрительность, он бросился к реке, на берегу которой так радостно вчера ещё раскидывала шатры его армия. Береговые излучины были забиты всплывшей кверху брюхом рыбой.

– Как мог я забыть, против кого выступил! – восклицал в бессильной злобе царь Тамил. Будь они трижды воины, они останутся женщинами с присущим им коварством! Это ж надо, такая подлость! Отравить моё войско перед самым сражением! Низменные твари! Собственную реку не пожалели!

Он будто забыл, что о «красивой победе» мечтал только он, а амазонкам годилась любая. Но он никак не мог ожидать столь масштабного коварства от этих изящных, таинственно серебрящихся созданий, с такими доверчивыми взглядами, совершенно не змеиных глаз – с ясными круглыми зрачками!

Так количественно уравненные армии с рассветом выстроились друг против друга на противоположных берегах Тана. Армия амазонок, конечно же, не отказала себе в удовольствии морально добить противника, эффектно выйдя из воды.

Здраво оценив зеленоватые даже под небрежной, на этот раз, военной раскраской лица своих воинов, царь Тамил принял вызов Абиссаль о сражении «один на один».

На воде. Змеями.

13

Бласт внутренне ахнул.

Две змеи, красно-чёрная и светло-серебряная, скользили по водной глади. В розовых рассветных бликах, игриво переливающихся на воде, этот поединок не казался ни зловещим, ни решающим. А между тем, ценой спора было владение этими землями!

Подлый Галах! Не сумев помешать им в Афонской пещере, он воспользовался запасным вариантом, о котором позаботился загодя!

Бывший жрец решил отомстить своему народу, или окончательно уничтожив его, или выгнав с родных земель – уж как придётся! Он знал, что достойными соперниками змеиному племени амазонок сможет стать только такое же змеиное! И он расстарался! Призвал в Причерноморье воинство, заранее созданное им из аспидов!

…Два змеиных тела привольными вьюнами рассекали ленивое течение Тана.

Сблизившись, они сочли необходимым по-змеиному приветствовать друг друга, приподнявшись над водой почти на треть тела и торжественно изогнув головы, будто взглянули друг другу в глаза.

Красота этого зрелища очаровывала!

Две армии на противоположных берегах, затаив дыхание следили, как две змеи, две воплощённых тайны, почти не соприкасаясь, изгибались синхронно, образуя причудливые симметричные фигуры, достойные греческого орнамента! Они будто танцевали на желтоватой бликующей волне!

Поведение их выглядело столь необычным, что Бласту показалось, что этот «танец» – завораживающее брачное ухаживание, и испытал совершенно ненужный укол ревности.

Облегчённо выдохнул он, только когда соперники решили, что ритуал соблюдён, и следующим движением змеиные тела схлестнулись друг с другом, сплелись, яростно рубя мускулами воду.

Каждый из соперников старался как можно выше подняться над поверхностью, обвившись друг вокруг друга. Они будто ползли друг по другу, ощупывая противника своими раздвоенными языками.

Яркий красно-чёрный аспид был порывист и по-мужски силён. Движения Абиссаль – мягки, текучи, словно призваны были облегчать течение потоков внутренней энергии, придающей воительнице огромную внутреннюю силу.

Теперь, после общения с Абиссаль, Бласт знал уже, что внешняя сила – не главная сила амазонок. Ловкость и эмоциональная уравновешенность – вот их преимущество.

Абиссаль кожей чувствовала, что это был главный поединок её жизни. И она не имела права его проиграть! Всю ночь она бережно выращивала в себе эту знаменитую внутреннюю силу амазонского броска.

Борьба змей меж собой может длиться по нескольку дней. Но сегодня у них не было этого резерва. Раскачивающая сила двух тел, в конце концов, нарушила общий центр тяжести, и под общий ах! с двух берегов – они рухнули в воду.

Поднимаясь из глубины, змеи яростно толкали друг друга головами, пытаясь опрокинуть соперника, будто всё ещё веря, что в поединке можно будет обойтись лишь этими приёмами, не доводя дело до крайности. Раскачиваясь, они поднимались всё выше и выше, доводя вопль с двух берегов до сверлящего звона.

И когда этот звон начал бить в человечьи уши колокольным боем, Абиссаль, извернувшись, пошла на бросок. Внутренняя сила может сама возникать непосредственно в точке ударного контакта. И ей это удалось! Ей удалось ухватить аспида за верхнюю челюсть, миновав его ядопроводящие клыки, и с хрустом вонзить свои зубы в жёсткие лицевые щитки. Мускульным усилием она сделала выброс яда, исчерпав себя до предела.

Она не учла лишь одного. Верхнее нёбо аспидов оснащено пятнадцатью мелкими запасными зубами, которые яростно впились ей в язык. Уже чуя дурноту отравленности, она нашла в себе силы «дожать» противника. В качестве и количестве собственного яда она была уверена абсолютно!

Когда серебряная дневная волна подняла ввысь лишь одно серебряное змеиное тело, воинство аспидов внутренне уже было готово к отступлению. Реальгар, пусть слабо, но делал своё дело в их телах. И воины больше всего нуждались сейчас в лечении и отдыхе.

Непереносимость боли от яда уже опустившегося на речное дно мёртвого Тамила заставила Абиссаль взвинтиться серебряным браслетом и вынырнуть из воды в человечьем обличье.

Она сняла шлем, откинув свои прекрасные дымчатые волосы. Только после этого аспиды окончательно поверили в своё поражение.

И отступили.

14

Победа не создала иллюзий у амазонок.

На совете, собранном после боя, они решили, что им всё же придётся убраться с этих земель. Хотя бы временно.

Потому что аспиды восстановятся после отравления реальгаром и вернутся с удвоенной силой и злобой мстить за смерть своего царя.

А даже одной атаки столь огромной армии малочисленным амазонкам не выдержать. Их просто всех выкрошат. Слишком сильный противник, надо иметь мужество это признать. Галах знал, что делал, создавая его.

К тому же Абиссаль тоже получила свою порцию яда. Борясь с ощущением удушья из-за паралича дыхания, она старалась сохранить твёрдость голоса.

– Моя цель – сохранить мой народ. Причём, место, где это произойдёт, не важно. И у нас мало времени для принятия решения. Через несколько дней аспиды очнутся и навалятся с новой силой. Ещё более обозлённые своим позором. Вести по степи разносятся как ветер. Во второй раз нам не выстоять. Эта земля остыла для нас, хоть мы и сделали для неё всё, что могли.

Абиссаль приказала ночью выставить трупы врагов как дозорных, и увела своё войско горами на юг.

Бласт шёл с ними, ему нужен был порт, в который заходят греческие или италийские суда.

Прощание с Чистой вышло торопливым, она всё время тратила на поиски Георга. А Бласт, наблюдая за её мечущейся сухопарой фигуркой, вдруг с острым сожалением почувствовал, что больше они не увидятся.

Зато ещё раз повидаться с Протеем он вызвался сам.

Протей день ото дня стал проявлять всё большую нетерпеливость. Он уже не приглашал амазонок к переговорам, а напрямую требовал покориться.

Поэтому, когда от него последовало очередное послание с обещанием гарантировать строптивым любимицам выживание (все знали: он в силах это выполнить!), амазонки сдались. Только попросили Бласта присутствовать от их имени на переговорах.

Греку казалось, что это не сложней, чем торговаться с подрядчиками (эх, как у него чесался язык поскорей приступить к этому делу!). Главное добиться своей цели, не завышая цену.

Решив, что встречаться ещё когда-либо с Божественным Стариканом – удовольствие сомнительное, он легко пообещал от имени всех людей никогда больше не вызывать Протея для пророчеств.

За это тот согласился спасти племя амазонок, поселив его на другой, на вечерней, стороне земли. И даже назвать в их честь большую воду.

Абиссаль нашла остроумный способ пристроить Бласта на греческий корабль. На прощанье просила не придавать «преувеличенного», как она выразилась, значения их отношениям.

«Мы, амазонки – одиночки, – сказала она. – Нам мужчины нужны лишь для продолжения рода. И мы выбираем в отцы своим детям только героев. Более того, ребёнок будет мне нужен, только если это будет девочка. Мальчика придётся убить».

Последние слова Бласт услышал, уже стоя на сходнях корабля, и чуть не свалился в воду. Но продолжить разговор не было никакой возможности.

Ни тогда. Ни после.

Потому что Бласт не учёл в переговорах с хитрым Протеем лишь одного: добираться вплавь на вечернюю сторону земли – больше трёх дней. А три дня в шкуре змеи, и эта сущность становится первичной.

Так и вышло, что бог Протей обманул его, залучив-таки в свою свиту прекрасных серебряных змей-амазонок.

Любимая тана

1

Ничтожество выглядит жалким и слабым лишь, когда чувствует ногу, занесённую для пинка по рёбрам. Несколько ничтожеств, сбившихся в стаю, становятся угрозой. Множась, они превращаются в силу.

Свора бродячих псов взяла в окружение двор Петал.

Для них она была только одинокой волчицей с тремя щенками. Лёгкой добычей. С помощью расправы над которой так хотелось доказать себе и хотя бы нескольким окружающим собственную значимость! А заодно сбросить груз неотомщённых обид и унижений!

Сначала они трусливо шлялись вокруг двора то поодиночке, то попарно. Торопливыми выбрызгами метили территорию и, неряшливо не завершив процесса, сбегали на полусогнутых.

Но постепенно игра увлекла их. Тем более что волчица почему-то не давала адекватного ответа на все их трусливо-агрессивные выпады.

Неужели испугалась?

Тогда они расположились здесь лагерем. И даже умудрились вывести щенков под соседними кустами.

Именно эта малышня, выспавшись в жару, под вечер первой и затевала суматошное тявканье, немедленно отзываясь на малейшее движение внутри каменной ограды. Тогда вся стая бездельников охотно подхватывала эту гавкотню, и Петал ждала очередная безумная ночь.

Торговцы отныне боялись приближаться к её дому, и она с детьми осталась без продуктов. Выйти ночью поохотиться тоже не могла, нельзя было рисковать собой: что станет с малышами, случись с нею беда!

Как она могла до такой степени запустить ситуацию, сама не понимала! Видно, больше смотрела на небо, чем на землю! Но положение складывалось отчаянное!

А вчера утром она обнаружила несколько незавершённых подкопов под ограду.

***

Сперва Петал пыталась выстроить попытки бродячих псов прорваться во двор в какую-то очередность, чтобы удобней было отражать. Угрожающим волчьим рыком остерегала чрезмерно активных копателей. Но, услышав, что скребущие движения постепенно окружают её дом, поняла, что совершенно зря недооценивала притязания бездомных.

Теперь уж не было смысла скрываться!

И, приняв вызов, громким открытым воем призвала она в свидетели ту, чьё второе имя Танит.

Волчий боевой клик – привычная дань обычаям танаидов, приносящих кровавую жертву хварне воина. А Петал была уверена: сегодня её жертва будет обильной! Иначе просто не выйдет!

Звуки боевого клика лишь на время приостановили запал бродячих собак. Открытый бой в одиночку никому из них был не интересен. Вот если бы удалось подмять волчицу всей стаей, разом! И одновременно вцепиться в её жёсткую шкуру с разных краёв! И рвать, рвать, рвать! Наотмашь! Победно! Неостановимо! Так, чтобы клочья ненавистной реальгаровой шкуры летели во все стороны!

Жажда сведения счётов распирала псов.

Первого незваного визитёра Петал выволокла из прорытого хода сама. Изловчившись, схватила за холку. А когда, струсив, он перевернулся кверху лапами, перегрызла глотку. Обвявшей тушкой заткнула прорытый подкоп.

Но потом опьяневших от первой крови гостей стало слишком много. Ночь длилась нескончаемо. К поре предутренней прохлады волчица перестала успевать отбивать атаки зарвавшихся бродяжек. Бока, лапы, морда завопили болью укусов. Только горло пока удавалось сберегать.

Визг и лай, рычанье и жалобный скулёж недобитков – какофония звуков вместе с какофонией боли к рассвету довели её до исступления! И когда перед нею на фоне засветлевшегося неба поднялся особенно крупный силуэт, она поняла, что силы её на исходе. Этого соперника не назовёшь бродяжкой, бой с ним может стоить ей жизни!

Впрочем, пёс стоял неподвижно. Изредка клацая зубами по сторонам. И тогда раненые собаки, поскуливающие тут и там, покорно прекращали свои попытки уползти в укромный уголок, чтобы зализать свои рваные раны.

Только тут она услышала окружающую тишину.

Бродячие псы не изъявляли больше желания установить своё господство. А её прокушенный, кровоточащий нос, поймав дыхание воздуха с той стороны, позволил осознать: это всё!

Всё!!!

…Всё её одичавшее от отчаянья естество настолько дышало яростью и грозило смертью, что …Бласт не сразу решился сделать к ней первый шаг.

…Кто сказал, что волчицы не плачут?

От боли и страха – никогда!

Но от радости…

2

…и от любви.

– Тебя невозможно оставить одну даже на короткое время! Сразу вокруг начинают клубиться злодеи!

– Не оставляй меня!

– Не хочу превращаться в человека без тебя. Да и раны лучше зализывать вдвоём. Ведь с нами нет Чисты!

– Не оставляй меня!

– Отныне только ты и дети. Услышь мою мольбу, Бог счастливого случая, Кайрос! Больше никого не хочу спасать! Никогда, никуда больше не поплыву! Хочу тихого счастья в кругу моих любимых!

– Не оставляй меня!

На этот раз Бласт почувствовал себя сбережённым Провидением исключительно для любви и счастья!

***

Он вернулся в Элладу в волчьей шкуре, в клетке с привезёнными в дар храму Афины волками. Только так Абиссаль удалось пристроить его. Иначе никак не получалось, ведь у них не было денег!

Ирония жизни! В прошлый раз за украденную тану судьба наградила Бласта мешком золотого песка. А сейчас за спасение целого побережья у него не было даже нескольких монет, чтобы оплатить обратный путь!

Большую часть времени плавания он проспал. Вздрагивая только от одной мысли: не потерял ли перстень? Выбрав предрассветное, самое сонное время, он тихонько выдвигал щеколду засова на клетке и выходил на палубу. Он вынужден был хоть иногда становиться человеком, боясь снова безвозвратно застрять в волчьей шкуре.

Для капитана же – так и осталось до конца жизни загадкой, кто мог в Афинах открыть клетку и выпустить на волю всех привезённых зверей?

Хотя мог бы и догадаться.

У всех людей есть завиток на макушке с волосами по ходу солнца или против него. С превращением человека в зверя завиток не исчезает…

***

После возвращения домой, на Италийские холмы, после наслаждения и насыщения счастьем, Бласт с удивлением осознал, что он тоскует по своему былому раздвоению. По жизни на грани смерти. По подвигам. По загадкам разгаданным и ускользнувшим. По людям, которым никогда не суждено уж снова собраться.

Ночами они с Петал по-прежнему любили гулять по морскому берегу. Но теперь чаще людьми.

Он рассказывал ей о пещере «Афон» – изумительной подземной имитации мира Божественных предков. О трёх концентрах, открывающихся лишь после человеческой жертвы, о ледяном сияющем столбе и неустойчивом белом камне – символе танцующего мира.

А она рассказывала ему о временной петле, которую ей пришлось научиться забрасывать, чтобы вызволить его из каменного завала. О том, как ей удалось вернуть все события вспять, чтобы включить в них Лию и Абиссаль. И как достучалась она до плоти и крови Лии волхованием над своим молоком.

И всё же, ей чаще удавалось изумлять его, чем ему. Как всегда…

Как и сегодня…

…Танит пролила на дышащий водный мрак светлую дорогу. Заглянула в глаза, напомнила о себе. Таинственные невнятные тени скользнули по мокрому песку, подобные мечтам о том, чему не сбыться никогда…

Бласт окружил свою любимую тану кольцом рук, любовался светлыми глазами, ошеломительно выделяющимися на смуглой коже лица. С трепетом перебирал поседевшие волосы, совершенно как у таинственных пришельцев из его сна.

Никогда уже не повидать ему удивительных Седых Странников, явившихся незваными и придавших смысл происходящему…

…Развевающиеся седые пряди, подобные лунным лучам, рассекающим пространственные пласты. Таинственные, вызывающие оцепенение взгляды.

Почему бы ему не оставить это всё в прошлом? И забыть их визит навсегда? А он вспоминал, вспоминал и вспоминал…

Он сам себя не понимал. И помогали только разговоры с Петал …о любви.

3

– Тебя так поразили увиденные Седые Странники? Или больше волнует, что их кровь во мне? Что тебя тревожит?

– Если всё происходит параллельно, то почему поздние воплощения души способны вспоминать события прежней жизни?

– Как раз это и есть один из основных признаков нашей способности выходить из трёхмерного Пространства! И хоть на несколько мгновений посетить другие измерения!

– А в твоей памяти есть воспоминания из их жизни?

– К сожалению, нет!

– А ты хотела бы?

– От хотения это не зависит. Это или дано, или нет. Мне достаточно того, что я имею. Я даже не мечтала о таком счастье, которое у меня есть сейчас! Помнишь, однажды я сказала, что моя судьба тебе не по силам?

– А я тебе не поверил!

– Как хорошо, что ты мне не поверил! Если бы не твоя любовь, нам не удалось бы справиться!

– Погоди-погоди, почему только моя? А ты…

– Ты же знаешь, я не умею говорить о любви. Хотя Седые Странники именно её считают тем самым ключом, открывающим любые двери.

– Хм… Так это ради любви они позволили уничтожение людей, стольких живых людей в Краю Белоглазых тан?!

– Они не уничтожены, что ты! Просто это надо уметь понимать! Они переведены в иное качественное состояние! Уверяю тебя, Странники не заинтересованы в уничтожении: для них это значит навредить себе. Ведь, действительно, мера соприкосновения всего в мире – Любовь. Любовь как равновесие, как гармония. Они потеряют способность путешествовать по Мировому дереву, если нарушат законы гармонии! Я сама стала понимать это лишь после того, как успокоила сознание от суетного и повседневного.

– Почему ты не говорила со мной об этом раньше?

– Разве ты понял бы меня? Чтобы услышать это, надо быть способным слышать. Теперь ты готов. История с наказанием жрецов здорово продвинула твоё сознание! Вот жрецы, в самом деле, уничтожены. Они замкнуты навеки в своих дымных обликах и лишены тем самым возможности перерождения. За тан, которых они сами навеки замкнули в каменных обличьях. Возмездие, знаешь ли, это тоже равновесие…

– Пожалуй. Говоря твоими словами, жрецы вообразили себя Богами, будучи не готовыми к этому?

– Если эти слова, по-твоему, соответствуют случаю, пожалуй. Но в большей степени здесь дело в своеволии.

– Знаешь, а я ведь тоже хлебнул пару капель своеволия. И чуть не пострадал из-за этого, едва не загубив всё дело. Если бы не Чиста с Абиссаль…

– Да, амазонкам свойственна неразмытость критериев.

– Странно, что, стремясь к свободе, мы порой становимся рабами собственных капризов. И не замечаем этого, продолжаем упорствовать. Платить всё большую и большую цену, предавая себя и всё окружающее.

– Так и жрецы распорядились ВСЕМ, ещё не став богами. И не ужаснулись. И упорствовали.

– А ведь ты, Петал, тоже из Седых Странников!

– Да что ты!

– Смеёшься надо мной! Просто ты по своему мышлению не очень-то похожа на богов. Они не снисходят до такой мелочи, как забота о конкретных людях.

– Зато ты говоришь, как Протей. Когда я обратилась к нему, как к богу, которому доступно Время, с просьбой: дать ламиям забвение их трагедии, он задумчиво ответил: «Никогда тебе, Белоглазая тана, не стать Богом! Слишком мелко мыслишь. Но просьбу твою выполню».

Бласт расхохотался, вспугнув безмятежно раскачивающихся на воде сытых чаек. Уже не в первый раз они вспоминают Абиссаль. А у Петал ни одной эмоции. Неужели совсем не ревнует? Не может быть, чтобы она не почувствовала его измены! Его жена такая чуткая!

– Почувствовала. …Мучительную неторопливость ласк и слияние дыханий… И зародившуюся новую жизнь в её глубинах… Всё почувствовала… Но… Тебе необходимо было восполнение эмоций, украденных жрецами, иначе ты не выжил бы. И тогда ничего не исполнил бы. Просто сил не хватило бы.

– Хочешь сказать, если бы зависело от тебя, ты даже способствовала бы нашим отношениям с Абиссаль?

– Мой отец, прозванный танаидами Подкидышем, когда приводил в дом очередной выводок своих детей со стороны, говорил: «Все мужчины или сеятели, или охотники. А дети – их плоды или добыча. Что в этом плохого?» Умом я с ним согласна.

…Но лучше мне не встречаться с Абиссаль!

 
Усмешка в лунные усы
И свет, и воду в блик сольёт.
Потоков плещущих, косых.
Прибой прибьёт.
…Прибой прибьёт
 
 
Волны чарующий напев
К тому, кто помнить не привык
Про губ черноатласный зев,
Про белый клык.
Про острый клык!
 

…Единственное, что Бласт ни за какие блага в мире, никогда не рассказал бы любимой – о собственном позорном шакальем облике.

Единственное, что Петал никогда и ни за что не поведает ему – о собственном умении искажать волчий облик до презренного шакальего…

Ведь не всё, что творится в твоей голове, обязательно следует облекать в слова!

Несмотря на то, что всё неслучайно в этом мире, в недрах головы порой могут зародиться весьма и весьма странные идеи. Возможно, по велению той, чьё второе имя Танит…