Текст книги "Та, чьё второе имя Танит"

2

…Одноглазая ламия щедро подхлестнула себя плёткой, исполнив тем самым распоряжение божественной жены Протея.

Взвыв от боли, она звериными скачками помчалась на поиски потерянного глаза. Вынюхивала, отбрасывая роскошные волосы, ползла, обрывая кокетливый наряд, очень торопилась, боясь быть наказанной. Не упуская при этом случая продемонстрировать поганый, сварливый характер.

– Стоит только слегка вздремнуть, как эта мерзавка забрасывает твои глаза неведомо куда!

– Кого ты назвала мерзавкой, ничтожество? – голос божественной Протеиды эхом ударился в каменные своды.

– Ах, простите, высокочтимая богиня, что позволила своим недостойным губам произнести светлейшее имя! – слащавым голоском засвиристела ламия. Женственное тело извернулось восьмёркой, заскребло почтительно всеми отросшими ногтями.

Но коварно изогнутая линия губ выдавала подлинное отношение. Ламия даже не сочла нужным скрывать удовольствие от того, что «зацепила» проклятую соперницу.

– Было время нашего торжества, – бурчала она. – Мы даже нарожали твоему мужу детей. Радовалась бы! Но ты, проклятая собственница, заставила съесть новорождённых! Ты так мечтала превратить нас в злобных гадин! Не вышло, всё равно мы красотки, не то, что ты, уродина! – изогнулась, выставив пышный бюст, ламия. – Вот только глаз отыщу!

– Ничего у вас, «красоток», не выйдет: Протею не может понравиться, что вы пьёте кровь у чужих младенцев, завидуя их матерям.

– А то, что мы вынуждены хлестать себя плётками и мучиться от выпученных глаз, едва сон коснётся сознания – это ему понравится? —запальчиво вскинулась ламия.

– Зато у вас есть занятие, вместо того, чтобы чужих мужей совращать! Пусть полюбуется на своих избранниц! – насмехалась богиня.

– Но это ведь твоя выдумка! Протей понимает!

– Это не помешает ему быть недовольным твоим видом и твоими поступками!

– Как могла я позволить? – бессильно сетовала на потерю ламия. – Но, чтобы заснуть, это было единственное средство: вынуть глаза из орбит и запрятать в волосы. Отыскала, ревнивица!

Она ещё не догадывалась, как дорого обойдётся ей глаз.

3

…Меж тем Георг уговаривал Атея не злиться, хватая его за руки и отталкивая в сторону от Бласта.

– Оставь, оставь! Ведь мы сами сделали его чёрно-белым, чтобы расширить возможности поиска! Значит, надо терпеть! Мы используем его черноту в своих интересах. Ему ведь надо как-то заглядывать за край! Думаешь, он сам не страдает от собственного вынужденного выбора?

– Ха! Страдает он! Это не то, что сделали вы, это его исконный характер: подлый, ленивый и наглый! Я знаю его дольше вас! Ещё с Афин! – вспомнив Александру, Атей смахнул слёзы и с ненавистью сверкнул глазами в сторону Бласта.

– Ах, я подлый? – взбеленился Бласт. – Вот как ты заговорил! А когда я брал тебя с собой, вместе с твоим несуразным выводком, ты вёл другие речи! Ты ещё настоящей подлости не видал! – чёрная злоба переполняла его.

Бласт слыхивал о ламиях и даже сам называл таковыми распутниц, очаровывающих взглядами мужские сердца.

Но подкатившийся под ногу глаз!

Впрочем, какая разница?

Украдкой он подхватил белеющий шарик, даже не обратив внимания на вздох удовлетворения Протеиды и стон растеряхи ламии.

Протискиваясь мимо Атея и его детей, он незаметно сунул глаз в карман детской курточки.

***

– Опять? – ощутив под ногами какую-то вертящуюся мелочь, он готов был взвиться негодованием.

Но мелочь влезла по его лохмотьям и уселась на плече, держа в зубах придушенную мышь. Это был юркий зверёк, похожий на подслеповатого хорька – существо настолько нелепое, что Атей содрогнулся, взглянув на него. Бласту тоже было нелегко преодолеть отвращение, но в пику Атею, он ласково снял непоседу с плеча и аккуратно вынул мышь из его зубов. Есть хотелось смертельно! А чем плохи мыши? То же мясо!

Зверёк вертелся, не сидел на месте – до того, что видеть его можно было только боковым зрением.

– Добытчик! – похвалил его Бласт.

Зверёк метнулся во тьму и тут же вернулся с новой мышью. Пока разводили огонь, Вертун, так прозвал его новый хозяин, натаскал целую горку крошечных грызунов. Голодный Бласт сперва хотел выпотрошить их, но поразмыслив, так и подвесил за хвосты над огнём.

Похоже было, что вертлявому зверьку нравилась похвала и поглаживания человека. Однако когда Георг пожелал впрямую рассмотреть его, он вывернулся и удрал.

Запечённые на огне мыши благоухали настоящим мясом. Даже вонь палёной шерсти почти не мешала!

– Кто будет? – Бласт снял с огня целую гроздь «еды». Он помнил, как однажды обидел своих спутников пренебрежением к приготовленным лягушачьим лапкам и втайне рассчитывал, что они откажутся от его неприглядного угощенья. Тогда всё достанется только ему, зверский голод буквально затапливал сознание!

…Жрать! Жрать! Жрать!!!

Однако не отказался никто. Даже Атей.

Хрустящих грызунов хватило на всех. Сытость впервые за несколько долгих дней пути сморила путников, свалила в крепкий сон.

Но пробуждение было ужасным.

4

Как только первый из них шевельнулся, реальность дрогнула, сдвинулась с места и пошла, шурша ядовитой реальгаровой пылью, …множить каждого…

Те, кто вошли в коридоры таинственного лабиринта по одному, вдруг оказались, будто растёрты-размазаны на две сути …в двух аналогичных коридорах, по соседству!

Бласт так и замер, не веря глазам своим.

Он, конечно, делил своих друзей надвое, чтобы они не переругались окончательно. Но в целях сохранения ими индивидуальной целостности. Но такое раздвоение!

Первым спохватился Георг.

Из своего тупика он увидел, как смазанное изображение старой Иды вдруг съехало вместе с глубиной тьмы влево. Но на правом её облике рядом с ней были дети Атея. А на левом – рука, причёсывающая волосы девочки, скользила вкруг пустоты в форме детской головы.

Сначала Георг принял это за иллюзии по причине мучающих его головных болей. Но когда оба изображения матери двинулись по направлению к нему и замерли с ужасом в глазах, переводя взор то на него, то на что-то сбоку, в голову ударило: «Опасность!»

– Стой! Стой, остановись, не шевелись! Закрой глаза, не смотри! Главное – взглядом не встретиться! – крикнул он, протянув вперёд обе руки, будто этим жестом мог усилить свои слова.

Тут же Георг отметил для себя, что кричал он не один. Кто-то справа, его голосом, так же точно срывающимся от волнения, кричал то же самое. Ему стоило огромных усилий не оглянуться на лицо двойника.

Это ещё больше напугало Иду. Оба её тела синхронно уселись там, где и стояли, изумлённо прижав руки к губам. Единственное, что её порадовало: сын, Георг, смотрит на неё, заботится о ней! А то, что их стало двое, так ещё и лучше! Наконец-то! Он не отводит глаз от матери! А значит, всё не напрасно! Слёзы хлынули из её послушно прижмуренных глаз.

Остальные тоже испуганно замерли, опасаясь своеволия собственных взглядов. И дальнейшее размазывание изображений сразу прекратилось, будто что-то сломалось. Стена, дрогнув, остановилась.

– Стойте! Все замрите там, где стоите! – прокричал Георг удвоенным голосом. – Это не страшно, не бойтесь! Самое главное в этом деле – не встретиться взглядом со своим двойником! Вот тогда – смерть!

– Вот это весёленькая шутка! – Бласт, почему-то сразу поверил Георгу. – Тебя послушать, и в самом деле – нечего бояться. Разве только обещанной смерти! Его голос тоже удвоился, а боковым зрением он пытался нашарить своего двойника, только так, чтобы взглядом не пересечься.

– Значит, жрецы продолжают свои эксперименты со Временем и Пространством? А мы для них своего рода – подопытные? – у Атея лучше других получалось не смотреть по сторонам. – А я-то уж подумал было: что-то они подзабыли о нас, давно не нападали.

Бласт (он по-прежнему ощущал себя единично, несмотря на удвоенный голос) с трудом подавил в себе неприязнь к обоим Атеям сразу и к удвоенным остальным; приходилось осознать: без взаимодействия не выжить!

– Предлагаю координировать передвижения друг друга, не давая возможности двум своим телам встретиться друг с другом!

Оба Георга поморщились: снова Бласт обогнал его в высказывании столь удачной мысли. Но, ничего не поделаешь, идея, в самом деле, спасительная, лучше не придумать.

– Только неясно, который из пары подлинник, а который – копия? – этим вопросом Бласт дал возможность показать: кого, на самом деле следует слушать. Георг был удовлетворён.

– Они зеркальные. Левши должны быть копиями!

– Почему ты так уверен?

– Это давний проект. У жрецов не было секретов от меня, я был им полезен.

Они с Бластом вдвоём вначале развели пары тел Иды и Лии, а потом Лия поотправляла их собственных двойников в обратный путь, чтоб не мешались.

Вслед пятерым двойникам, так дружно направившимся в одну из штолен, все смотрели с затаённой завистью. Совсем недавно они сами входили в пещеры, тоже будучи объединёнными общей целью. Теперь же взаимная ненависть достигла такого уровня, что им потребовалось сделать огромное усилие, чтобы взаимодействовать ради собственного выживания! Только страх немедленной и ужасной смерти смог их объединить – как дошли они до такого?

Георг мучительно размышлял над сложившейся ситуацией.

– Наши вечные жрецы надеются, что мы уничтожим себя сами, почему-то не желая вмешиваться в процесс. Вы поняли, на что они сделали ставку? Оружие второго круга – самоуничтожение!

Он схватил лук Бласта, навёл стрелу и выпустил её …в Вертуна!

Бласт с негодованием ахнул и выхватил оружие.

– Ты сдурел? При чём здесь он? Вертун единственное близкое мне существо среди вас, придурков! Наш кормилец!

Зверёк, сражённый стрелой, отлетел к стене и заюлил, словно обожжённый нестерпимой болью. Бласт кинулся на помощь: может, выживет, если перевязать? А Георг, подскочив, ещё и ногой отшвыривал раненого бедняжку!

– Уйди! Убью! – взбесился Бласт. Сбивая колени, он пытался прикрыть собой любимца.

Но Вертун, мало того, что вывернулся из его рук, так ещё и …в собственной шкуре. И всё норовил вбок, вбок куда-то…

– Оставь его, Бласт! Это не Вертун, а вывертыш!

– Что???

– Одна из экспериментальных тварей в работе над Бессмертием. Жаль, что я раньше не понял: что за ручной зверёк так озаботился нашим пропитанием? Вот тебе и накормил: все сознанием съехали! Это вражеская атака, Бласт! А ты его собой прикрываешь! Ты заметил: его возможно видеть только боковым зрением, а сам он – подслеповатый? Я сразу обратил внимание. Потому и про двойников сразу понял: всё дело в силе взглядов. Двойникам нельзя смотреть в глаза, их можно видеть только боковым зрением, они производные от безглазых вывертышей. Эти твари связаны! Твой Вертун – оружие против нас!

Бласт был растерян. Вывертыш! Так вот что за существа встретились ему, когда подстрелив нескольких, он обнаружил, что шлёпнувшись вниз, они поисчезали! Оказывается, вывернувшись наизнанку, они продолжили существование! Как умно придумано! Жаль, что так и не удалось рассмотреть их! Если жрецы в силах изобретать столь уникальные существа, возможно ли в принципе противостоять им?

Но было ещё нечто, на что ему хотелось обратить общее внимание.

Но не успел.

Девочка взвизгнула.

– Мой брат! Он не дышит!

Все испуганно бросились к ребёнку. Горло мальчика было прокушено, а тело белым-бело, будто выпито. И это явно был …человеческий укус!

5

Пока Атей предавался горю, виня себя в том, что в суете позабыл о детях, Георг, обвёл глазами окружающих.

– А где глаз ламии?

Атей немедленно прорвался к Бласту.

– Я видел, ты подобрал его! Куда ты его дел?

Тонкий голосок ребёнка ответил.

– А я видела глаз у брата!

– Ты нарочно подкинул глаз ламии ребёнку! Ты знал, эта тварь явится искать и не пройдёт мимо, чтобы не напиться крови! – высказавшись, Ида прикрыла губы, испуганная произнесённым. Лия отчаянно плакала над бессильно распростёртым тельцем.

– Как ты мог! У тебя ведь тоже есть сын! Ты совсем забыл о нём? Животных жалеет, а ребёнка…

– Бласт! Мы с Чистой, конечно, хотели бы, чтобы твоему сознанию доступно стало освоение тьмы, но мальчик, Бласт! – отшатнулся Георг. – Как ты мог намеренно подставить под удар беззащитное существо? Что делается в твоей бедной голове?

Бласт пытался договорить, обратить всеобщее внимание на нечто чрезвычайно важное, до чего он дошёл, но никто не стал его слушать. Тогда, …заскулив, он встал на четвереньки, пытаясь скрыться от невыносимого человеческого общения, но Атей набросился на него со всей силой своей ненависти.

И никто не стал разнимать их. Хотя Бласт даже не сопротивлялся.

***

Чтобы похоронить бедного мальчика, решено было вернуться к скважине, в которую немного ранее провалился Атей. Измученным, им не под силу было выдолбить могилу.

Атей и Георг несли ребёнка. Ида и Лия с девочкой на руках, плача, шли следом. Нещадно избитый Бласт тащился за всеми.

Но как ни искали, найти скважину не смогли.

Отчаявшиеся, они всё шли и шли в обратном направлении, будто уже приняли окончательное решение вернуться.

Экспедиция очевидно разваливалась. Цель была забыта.

Бывшие соратники уже не могли переносить друг друга. Вторая смерть окончательно надорвала отношения.

Бласта все сторонились, даже Лия перестала втайне поддерживать его. Чисты и Майи всё не было. Удалось ли старой лекарке вылечить раненую? Заблудились ли они? А, может, враждебная воля жрецов уже давно настигла их? Абиссаль тоже бесследно исчезла, с ней вообще было всё непонятно.

Спать легли в полном безмолвии, вынужденно решив продолжить поиск после отдыха.

Но наутро труп ребёнка бесследно исчез.

Первой была мысль, мгновенно объединившая всех: о реакции Атея. Как он, бедный, переживёт этот ужас?

Но Атея поблизости не оказалось, он лежал там, где спал, не шевелясь. Лия упала на колени рядом. Ида, сжимая ручонку девочки, со страхом вглядывалась со стороны.

– Он мёртв!

– На шее человеческий укус! Точно такой же!

6

Протей завернул правый глаз вверх, на предмет исследования сегодняшнего настроения Бога Воды, продолжая левым отслеживать состояние своей созревающей на животе сумки. Благо, любимый облик морского конька позволял ему столь вольное обращение с глазами.

Он очень гордился сходством с Верховным Богом.

Лишь они вдвоём были не просто Богами творцами-созидателями, а Богами-отцами в прямом смысле этого слова.

Разница была только в том, что Верховный Бог родил дочь свою Афину из рассечённой для такого случая головы, а он, Протей, производил своих излюбленных детей из чрева и постоянно.

Да, своей плодовитостью он гордился!

Приближённые из свиты Верховного Бога, да и Бог Воды тоже, посмеивались над ним, имеющим человечье обличье лысого и голубоглазого старца, – не сравнить с другими легендарными Гиперборейцами: Персеем, Гераклом, и особенно красавцем Аполлоном.

Но он знал своё дело. И всё расширял и расширял собственноё влияние в подвластных водных просторах. А для этого необходимо было увеличение значительно поредевшей от разных напастей свиты. И не только количественное, но и качественное.

Протей не хотел признаваться даже себе самому в том, что попустительствовал свершению глобальной ошибки. Ошибки, спровоцировавшей настоящую катастрофу. Не распознал вовремя, чем грозит этот шаг его любимым детям. Теперь – плачь-не-плачь – придётся начинать всё сначала.

Что ж, он всё ж-таки, какой-никакой, а Бог, в его распоряжении Вечность.

Ну, не любит он людей!

И так уж ему хотелось освободить от них, назойливых, побережье Амазонского моря, что не заметил уничтожения самого моря в качестве «побочного эффекта».

Нарушение баланса чёрно-белых сил стало ещё большей трагедией, чем человечья деятельность. «Чёрные» дети, жрецы-экспериментаторы, конечно, тоже его дети. Но на то он и Бог, чтобы соблюдать божественную гармонию и равновесность.

…Вот, снова эти приступы нестерпимой родовой боли, снова приходится напрягаться. Он скосил теперь уже оба глаза на зреющую на животе сумочку. От усилия морщины текли по лицу Протея как волны, бликующие в свете.

Нет, он ничего плохого не мог сказать о своей жене. Она могла рожать. Но не то, что ему нужно. Что поделаешь, будучи богиней, Протеида всё-таки оставалась женщиной. …Со всеми вытекающими из этого негативными свойствами натуры.

Он столько сил потратил на приручение красавиц, чья участь была стать ламиями в его свите. Не так-то просто ему это было в виде лысого старикашки! Красоток пришлось золотом заманивать! А она всё испортила своей патологической ревностью: превратила их в жутких тварей.

А чего ещё можно ожидать от женщин, которых ревнивая баба с возможностями богини заставила съесть детей, рождённых от него, Протея? Вот теперь они, обозлённые, и ищут, с кем бы поделиться своим отчаяньем. И пьют, и пьют кровь. Энергетика мощная, а чёрная! Попробуй теперь, отыщи белую, равновесную ей! Надорвёшься!

Ну, ничего! Он сам себе произведёт свиту! И такого вида, какого пожелает!

Сумка на божественном животе наливалась соком жизни, сладостной предродовой болью. Только мысль о том, что он Бог, а стало быть, бессмертен, спасала его от паники.

Никому из подданных нельзя доверять, кругом предатели. В таких условиях приходится доверять только собственным созданьям. А создавать без боли он не умел, хоть и Бог.

Придётся терпеть! Верховный Бог, рожая дочь свою Афину, и то разрывался от жуткой боли!

Из сумки показались мелкие головки.

Экая мелочь, а с таким непомерно большим страданием отрываются от плоти! Протей, если бы мог, визжал от нестерпимого растягивания его сути на нескольких – о, каких милых! – ламий. Малютки вильнули змеиными хвостиками и высвободились из него, отважно пустившись в самостоятельное плаванье.

Протей обессилено отдался колыханью глубинной волны, восстанавливая потерянные силы своего тела. Тела лысоватого и голубоглазого морского конька.

Пусть подрастают милые малютки. Надо будет воспитательниц им подыскать.

Обессиленность, смешанная с восторгом, переполняла Бога-творца.

7

Абиссаль и предположить не могла, что её отсутствие могло окончиться плохо. Ей хотелось поохотиться. Только для этого она тогда и оторвалась от спутников. А после охоты понадобилось время на переваривание проглоченного.

Напряжённо прислушиваясь, медленно продвигалась она в кромешной тьме лабиринта. В искусственном мире, сотворённом жрецами, царила ночь. Звуки, запахи и прикосновения людей, от которых амазонка порядком устала, слава богам, остались позади.

Она чуяла: там, сзади, что-то происходило.

Гулкими отзвуками влажного воздуха доносились нервные подёргивания человечьих эмоций. Но ей так надоела уже вся эта возня, что она с готовностью предпочла чисто змеиную реакцию на движение в боковом развороте лабиринта. А, ну их! Нет ни малейшего желания возвращаться! Сами, без неё разберутся!

Отсутствие света не мешало Абиссаль. Змеиное чутьё подсказывало в объёмах пространств геометрию окружающих ходов.

Впереди по направлению к ней явно двигались несколько теплокровных существ!

Она поспешила обрадоваться: Чиста вылечила Майю, слава богам! И они снова вместе! Как она соскучилась по своим! И поспешила навстречу.

– Майя! – змеиного шёпота было достаточно, чтобы позвать подругу.

Но когда ответа не последовало, а незримые тени, в сопровождении еле слышного тоненького свиста, начали приближаться, Абиссаль почуяла неладное. Если бы было светло, она могла бы ещё обмануться зрительными эффектами. Но сейчас застарелый запах водорослей стеганул по чутким ноздрям. Амазонки так не пахнут! И она всё поняла: это ламии!

Снова неугомонный Протей вмешивается!

Но скоро пришлось признать: это не Протей!

…Пространство развернулось свитком, ветер дохнул полынью, под ноги упала травяная степь – а старику степи ни к чему! И свитками времени и пространства он не развлекается! Тут враги помельче и поковарнее!

Но ламии! Это были они, любимицы Протея! Да какие – Абиссаль даже жуть пробила! Она еле успела вернуться в человечью шкуру, как мерзкие твари напали! Впятером на одну! Да ещё верхами – на неё, пешую!

Все они восседали …на её недавних спутниках!

Совсем молоденькие девы с роскошными развевающимися волосами и хищными ухмылками бочком сидели на …человеко-конях, удерживаясь лишь витками хвостов.

Это было невозможное зрелище!

Отвыкшие от света глаза отказывались воспринимать копыта и дикие оскалы Георга и Бласта; лошадиные челюсти Иды и Лии! Возглавляла же юных ламий торжественно восседающая на белоснежном Атее тварь, один глаз которой время от времени неустойчиво крутился в глазнице. Это нарушало её красоту и координацию движений. Но менее опасной от этого она не стала.

Абиссаль ужаснулась: их экспедиции пришёл конец! Во что превращены её спутники! Тела по-лошадиному раздуты, соразмерность тоже лошадиная, но, тем не менее, не узнать невозможно!

Это она виновата, что оставила, не уберегла их, бестолковых! Как могла она, воительница, поддаться чисто человеческим чувствам: раздражению и усталости! Вот к чему это привело!

Тем временем, вдохновляя молоденьких спутниц призывными взмахами и гиканьем, Кривоглазая перешла в атаку.

Пятясь, амазонка огляделась по сторонам: на небо, на степь. Подмоги было ждать неоткуда! Одна, пешая, и измученная долгим переходом, против пятерых злобных всадниц?

Приятно, конечно, что кто-то так высоко оценил её боевые качества. Но сама себя она не могла обмануть. Не выстоять. Похоже, на этот раз не вывернуться! Да и привычный лабир не выручит, слишком короток против всадников. Придётся орудовать мечом!

Но как быть с … «конями»? Рука не поднималась на недавних соратников, хоть и в виде коней…

Однако вопрос решился сам собой, когда юные ламии подняли Иду и Лию на дыбы, тесня амазонку к Кривоглазой. Копыта угрожающе вздыбились над головой, жуткие, надорванные уздой оскалы роняли пену. Беззубость старухи Иды под видом лошади была просто невыносима глазу!

«Решайся!» – крикнула себе Абиссаль и затвердевшей рукой с потягом полоснула сперва одну, потом другую всадницу. Досталось и «коням». Завывая, те свалились и забились в агонии, едва она успела отскочить.

Кривоглазая возмущённо завопила, изгибая кроваво-алые губы: «Проклятая! Протей мне не простит!» Абиссаль поняла, что Протей не подозревает о самоуправстве кривоглазой ламии, стало быть, не станет считать виноватой в уроне её, Абиссаль. Значит, нельзя терять времени, надо наступать!

Один на один она справилась бы, но со спины подступили ламии на Бласте и Георге. Тут-то Абиссаль и пришлось круто. Она извивалась из последних сил, отмахиваясь мечом разом от трёх нападающих.

Силы покидали её.

Но в это время в их свиток пространства …кувырком свалилась Майя. Настоящая! И верхом …на кариде! Она встала к спине Абиссаль, забрала усы кариды в одну руку, а другой выхватила меч.

– Привет, подруга! Я не опоздала? – И меч весело сверкнул над головой в знак готовности к битве.

Пока ламии недоумевали, кто это ещё взялся хозяйничать в отведённом им пространстве, Абиссаль обернулась к Майе.

– Кто меня воткнул в этот свиток, я знаю: наверняка, чёртов Галах развлекается! У нас только жрецы это умеют. А ты-то как сюда попала? Как узнала, где я? Да ещё с каридой?

– О-о! Кариды это отдельная история! Видела бы ты, как они приползли к нам после вашего ухода! С подношениями! Сказали, что цена битвы была: кто кому покорится. Раз они побеждены, готовы нам преданно служить! Ну, мы с Чистой и не отказались! Представляешь, эти десятилапые мчат, как кони!

– А Чиста-то где?

– Отстала, наверное. Ты ж знаешь, она не берёт в руки оружие! Но что ты в беде, она мне сказала.

– Бери малявок, а я с кривоглазой разберусь! – начала, недолго раздумывая, атаку Абиссаль.

– Ты кого назвала Кривоглазой, змеиня? – расчёт оказался вернее некуда: ламия взъярилась до дрожи в руках. Тут бы её и взять!

Но взбесился Атей под ней: стал немедленно бить левым копытом. «Левша!» – это было последнее, что подумала Абиссаль, прежде чем копыто бывшего эллинарха Тан-Тагана опустилось ей на голову…