Текст книги "Три ада русских царей"

Геннадий Азин-Соколов
Три ада русских царей

Посвящаю моей маме и внуку Георгию

РОССИЯ – ИСТОРИЯ ЗАГАДОК ИЛИ ЗАГАДКА ИСТОРИИ

Вступление

О том, что российская история именная, т. е. когда эпоха называется, как правило, по имени правителя, мы знаем. Есть, конечно, и исключения.

Каноническая историография связывает начало русского государства с именами Рюриковичей. Согласно легенде во второй половине IX века варяжский князь Рюрик сел на престол в Старой Ладоге – это были северные славянские поселения, а затем «переехал» править в более южные – Новгород.

Напоминаю, это легенда. Более-менее достоверных фактов (историю Рюрика подтверждающих) нет.

Достоверная русско-княжеская история начинается с князя Олега. Помните, у Пушкина: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»?

Согласно канонической истории в 879 г. Рюрик скончался и передал своего малолетнего сына Игоря своему родственнику Олегу, который не только стал опекуном (регентом) малолетнего князя, а и получил от Рюрика власть. Считается, что Олег княжил в Новгороде 3 года, а потом, собрав под свое начало представителей всех подвластных ему племен – словен, чуди, мери, веси, кривичей, отправился «из варяг в греки», т. е. завоевывать по пути в Киев местные племена.

Здесь начинается типичный детектив: заманив якобы своих бывших приближенных Аскольда и Дира в западню, лишил их жизни и сел княжить в Киеве, чьи жители не оказали ему (и его дружине) сопротивления.

Утвердившись в Киеве, Олег подчинил словенские племена, жившие по Днепру (к востоку и западу), а потом решил отомстить и хазарам, которым словяне платили дань. Более того, Олег в 907 г. организовал поход на греков – в Царь-град (нынешний Константинополь) – и на воротах последнего повесил свой победный щит.

В 911 г. Олег послал своих послов в столицу Византии, чтобы утвердить мир между греками и Русью.

Скончался Олег в 912 г., и на престол княжеский взошел якобы сын Рюрика – князь Игорь, причем ему уже было 35 лет и он относился к Олегу как к законному государю, сумевшему создать большое княжество – Киевскую Русь.

Игорь в жены себе избрал псковитянку Ольгу (он с ней познакомился, охотясь в псковских лесах).

Спустя почти 30 лет (в 941 г.), т. е. в возрасте уже 65 лет, Игорь решил, подобно своему бывшему регенту, совершить поход на греков и отправил к берегам Константинополя флот из сотен судов.

Этот поход оказался неудачным, и это поражение отражено в византийских и арабских хрониках. В 944 г. Игорь предпринял новый поход. Греческий император, не желая кровопролития, отправил к русскому князю послов с предложением заплатить дань. Дары были приняты, и дружина возвратилась в Киев.

В следующем, 945 г. с греками был заключен договор, однако не очень выгодный русским – а именно понятие «русская земля» впервые появилось в этом договоре.

По заключении мира престарелый Игорь хотел уже отдохнуть от изнурительных походов, однако и в дружине, и в окрестных землях возникло недовольство князем. И одно из племен – древляне – лишили Игоря жизни.

Напомню, это произошло в 945 г. Ольга (супруга Игоря) решила отомстить за смерть мужа. Она исполнила свою месть с женской изощренностью и обложила еще большей данью недовольных правлением Игоря.

Спустя 10 лет пребывания на княжеском престоле Ольга приняла христианство, чего не хотел делать ее сын (и Игоря) князь Святослав. В 957 г. Ольга передала сыну власть в Киеве, а умерла она в 969 г.

Историк Н. М. Карамзин так писал о великой княгине: «Предание нарекло Ольгу Хитрою, церковь – Святою (она канонизирована Русской православной церковью. – Авт.), история – Мудрою <…> При Ольге Россия стала известною в самых отдаленных странах Европы».[1]1
  Мир русской истории. Энциклопедия. М.: Вече, 1999. С. 67.


[Закрыть]

* * *

Так начинается история русского государства, тогда называемого Киевской Русью. История русских князей хранит много загадок и легенд. Князей называли правителями, государями.

А когда же появилось в нашем государстве понятие «царь»? Впервые назвал себя царем Иван III в 1474 г. при заключении договора с Ливонией. Иван III Васильевич носил прозвище «Горбатый» (был с детства сутуловат). Он был дедом Ивана IV, прозванного Грозным. Внук не знал деда (тот скончался в 1505 г., а Иван IV родился в 1530 г.). Впрочем, этот первый русский царь не знал и отца своего Василия III. Тот скончался, когда сыну было 3 года.

Венчался на царство Иван IV в 1547 г., и с этого года в историографии появилось понятие «русский царь».

Впереди у нас разговор о русском царе Борисе Годунове, который был по сути (и по юрисдикции) третьим русским царем. Второй был сын Ивана Грозного – Федор Иоаннович, он же стал и последним Рюриковичем, если соотноситься с рассказанной вначале легендой.

Ну, а регент при Федоре Иоанновиче – Борис Годунов – стал первым избранным разными представителями народа (разных сословий) на престол русским царем.

Часть I
Первый выборный царь

Чем больше я занимаюсь историей России, тем больше прихожу к выводу, вынесенному в заголовок. Да и как не удивляться своей стране, в которой произведение поэта или писателя ставит печать на целую эпоху или на фигуру монарха-государя российского и по строчкам этого произведения создают характеристику, строят образ человека, на самом деле очень далекий от оригинала.

Написал Пушкин в очень талантливой драме о царе Борисе:

 
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач…
 

И очернил на долгие годы, если не на века, своего соотечественника, изобразив извергом и душегубом – убийцей младенцев. А ведь исторической правды совсем мало в поэтической тираде. Скорее это поэтический навет.

Назвал другой писатель императора Павла I монархом-романтиком, и ему поверили, как до этого считали тираном и самодуром.

А уж славословие Гавриила Державина, который писал оды и Екатерине, и Павлу, и Александру…

И вот что любопытно – три русских царя, пришедшие на трон на стыке веков, имели судьбу странную, трагическую, хотя были очень разными и совершенно в разное время жили.

I. Борис Годунов взошел на царский престол в 1598 г., когда «Corol-protektor of Russia», по меткому выражению англичан, был избран Земским собором новым русским царем и стал официально великим государем, царем и великим князем всея Руси.

II. Павел Петрович Романов стал императором почти через 200 лет – в 1796 г.

III. Еще 100 лет спустя, в 1896 г., императорский российский престол занял последний царь – Николай Александрович Романов – Николай II в иконостасе российских императоров.

Только ли в трагической судьбе их сходство? Или потому и трагична их судьба, поскольку родились они в России и были яркими ее представителями (или типичными)?

Или потому, что пришли они к власти на переломе эпох, в смутное время, которое отложило отпечаток на их жизни и на исторические судьбы их народов?

Есть такая книга «Дворцовые перевороты в России 1725–1825 гг.». Почему-то только этим столетием ограничивается историческая хроника событий, хотя в России, на мой взгляд, что до 1917 г., то и после 1917 г. – сплошные дворцовые перевороты: по большей части кровавые, но были и бескровные.

О последнем русском императоре (и его семье) написано очень много, драма его царствования и трагедия его семьи увековечены и в фильмах, а в 2000 г. от Рождества Христова Николай Кровавый и его семья канонизированы Православной церковью.

И хотя довольно прозрачна биография самого императора, даже его дневники сохранились и изданы, но непонятного (лично для меня) предостаточно: в его действиях и поступках.

Еще больше непонятного и даже именно загадочного в судьбах ранее названных царя Бориса I Годунова и императора Павла I. Я сознательно не написал фамилию Романов, к ней надо было бы присоединить и еще две – Голштейн – Готторпов. Так вернее называть после Екатерины II дом Романовых. Оба они были первыми и последними в своих именах и номерах.

Впрочем, о судьбе Бориса Годунова, его эпохе, о его детях, особенно дочери, хотелось бы поговорить особо и пространно.

Почему? Вроде бы эта фигура не обойдена вниманием историков и писателей. Даже наша гордость – национальный поэт Александр Пушкин написал о нем свою драму, посвященную памяти Н. М. Карамзина. Историк и был во многом вдохновителем создания этого произведения, которое благодаря оперному варианту известно во всем мире. И по всему миру разносит неверный взгляд на один из периодов русской истории.

Напомню разговор двух бояр в первой же сцене драмы:

 
Воротынский
Ужасное злодейство! Полно, точно ль
Царевича сгубил Борис?
 
 
Шуйский
А кто же?
Кто подкупал напрасно Чепчугова?
Кто подослал обоих Битяговских
С Качаловым? Я в Углич послан был
Исследовать на месте это дело:
Наехал я на свежие следы;
Весь город был свидетель злодеянья;
Все граждане согласно показали;
И, возвратясь, я мог единым словом
Изобличить сокрытого злодея.
 

Итак, в 10 строчках три раза поминается слово «злодей» для человека, которого должны величать на царство. Согласитесь, уничтожающая характеристика. А представьте, вы не знакомы с историей России и вам гений русской поэзии выкладывает словами врага Годунова – Шуйского, что Борис – злодей, губитель младенца, царевича Дмитрия. И опять же в уста Шуйского Пушкин вкладывает слова, уже цитированные ранее, в которых полуправда (часть правды).

 
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха…
 

Еще более убийственная характеристика для непосвященного. Более корректен и объективен Воротынский – боярин, князь, как и Шуйский, и потенциальный претендент на престол:

 
Да трудно нам тягаться с Годуновым:
Народ отвык в нас видеть древню отрасль
Воинственных властителей своих.
Уже давно лишились мы уделов,
Давно царям подручниками служим,
А он умел и страхом, и любовью,
И славою народ очаровать.
 

Прав здесь Пушкин, показывая, как играет старая княжеская спесь потомков Рюриковичей, которые при Иване Грозном лишились своих удельных княжеств: некоторые добровольно, некоторые благодаря опричнине, введенной Иваном IV.

Да, род Годуновых менее знатен, чем Воротынских, а тем более Шуйских. Этот род уходил корнями к Александру Невскому. Родословное предание гласит, что предком Годунова был ордынский мурза. Он приехал в 30-е гг. XIV столетия служить великому князю московскому Ивану Калите, был крещен и стал в миру Захарием. От него пошли также роды Сабуровых, Вельяминовых. Все они честно, исправно служили московским государям и этим гордились.

Да, Годуновы, Сабуровы, Вельяминовы не были вершиной московской знати, как Шуйские, Воротынские, Милославские. Однако представители этих родов как служили при дворце царском, так и попадали в думские чины. К этому времени Борис Годунов был боярином, шурином царя Федора Ивановича, и все это сделал Иван Грозный: он возвел в боярский чин своего царедворца, он женил своего слабоумного сына на сестре Бориса Годунова – Ирине.

Так что назвать вчерашним рабом и татарином Бориса Годунова, чей род уже два с половиной века служил московским князьям и царям, было не просто оскорбительно, а исторически неверно и некорректно для Пушкина. Но тут он, видимо, находился под влиянием своего старшего друга историографа Н. М. Карамзина.

Кстати, Пушкину, вероятно, был известен эпизод из семейных разборок Ивана Грозного в 1581 г. Согласно летописному рассказу Борис Годунов дерзнул войти во внутренние палаты государевы и заступиться за царевича Ивана, которого сумасбродный отец избил, как известно, до полусмерти, от лютых ран он и скончался.

Царь и заступника – Бориса – побил, нанеся и ему тяжкие раны. После своего «заступничества» Борис Годунов долго болел и лечился. Грозный, переживавший семейную трагедию и мучившийся гибелью сына, впоследствии простил Годунова, вернул к нему свое расположение и держал в близости к своей особе.

В силу такого расположения к нему царя Борис Годунов в день смерти царя занимал должности первых государственных сановников и именно поэтому принял участие в образовании правительства при наследнике Ивана IV, его сыне Федоре Ивановиче.

Составитель «Временника» XVII века дьяк Иван Тимофеев сознавался в своем труде, что не смог до конца понять и уразуметь его натуры. Загадкою явился царь Борис и для историка Карамзина, который патетически восклицал: «Холодный пепел мертвых не имеет заступника, кроме нашей совести: все безмолвствует вокруг древнего гроба!.. Что, если мы клевещем на сей пепел, если несправедливо терзаем памятью человека, веря ложным мнениям, принятым в летопись бессмыслием или враждою?» Были у историка сомнения?..

Этим же вопросом задавался и другой историк, современник Карамзина и Пушкина – Михаил Петрович Погодин, который уже в николаевскую эпоху – в 30-е гг. XIX века сделал попытку, говоря сегодняшним языком, реабилитировать Бориса Годунова. В своих лекциях и в печати (он издавал журнал «Московский вестник») Погодин с явной симпатией и более объективно, причем первым из историков, описал фигуру царя Бориса и его деяния.

Хотя его взгляды на этого государственного деятеля расходились с Пушкиным, он печатал отрывки из драмы «Борис Годунов» в своем журнале. И пушкинское талантливое произведение подвигло московского профессора на написание драмы из более ранних времен «Марфа Посадница». Пожалуй, впервые истинным героем произведения стал народ.

Сам Пушкин высоко оценил драматическое произведение своего московского приятеля и современника, он писал в рецензии: «Автор “Марфы Посадницы”имел целию развитие важного исторического происшествия: падения Новагорода, решившего вопрос о единодержавии России. Два великих лица представлены ему были историею. Первое – Иоанн, уже начертанный Карамзиным, во всем его грозном и хладном величии, второе – Новгород, коего черты надлежало угадать.

Драматический поэт, беспристрастный, как судьба, должен был изобразить столь же искренно, сколько глубокое, добросовестное исследование истины и живость воображения юного, пламенного ему послужило, отпор погибающей вольности, как глубоко обдуманный удар, утвердивший Россию на ее огромном основании. Он не должен был хитрить и клониться на одну сторону, жертвуя другою. <…> Не его дело оправдывать и обвинять, подсказывать речи. Его дело воскресить минувший век во всей его истине. Исполнил ли сии первоначальные необходимые условия автор “Марфы Посадницы”?»

Отвечаем: исполнил.

Как видим, и великим людям присущи противоречия, и они бывают непоследовательны в своих оценках чужих трудов и своих произведений.

Попробуем быть более или менее последовательными, описывая события и деятельность самого Бориса Годунова. Надо отметить, что в его обвинении как убийцы царевича Дмитрия нет подлинных исторических документов.

Для того, чтобы судить о личности Годунова, нужно представить и понять состояние русского общества во второй половине XVI столетия, знать политическое, экономическое, культурное положение как внутри России, так и положение ее в европейском масштабе.

Надо еще раз обратиться к русским сословиям: понять, что такое боярство, как оно образовалось, откуда пошли дворяне, что такое местничество, для чего нужна была Ивану Грозному опричнина, для чего собиралась и заседала Боярская дума.

«Грозная» эпоха

Такой своеобразный ликбез начнем с понятия «бояре».

Бояре – высший слой феодалов (землевладельцев) в русском государстве с X по XVII век. В начале XVIII века Петр I упразднил боярство.

Откуда возник этот слой? Из представителей старшей дружины князя, т. е. из служивых людей, с которыми князь расплачивался за военную службу наделами земли, причем в пожизненное пользование (потом они стали называться вотчинными и переходили по наследству). С XV века бояре стали высшим придворным званием, однако появились наряду с родовитыми (т. е. бояре-князья) так называемые «введенные бояре». Они получали сан по особому княжескому, потом царскому, пожалованию.

Владея крупной земельной собственностью, бояре становились серьезной экономической и политической силой, зачастую претендующей на великокняжеские престолы, позднее – царские. Бояре в XIV–XVI вв. выступали против централизации государства, т. к. при этом они теряли не только свою власть, но и вотчины. Окончательную точку в этой жестокой оппозиционной борьбе со становлением авторитарной власти царя-государя и образованием централизованного государства и управлением из Москвы положила введенная Иваном IV опричнина.

Опричнина – система мероприятий, проведенная приближенными царедворцами Ивана IV для разгрома княжеско-боярской верхушки, мешавшей укреплению самодержавия в молодом еще Московском государстве.

Территория русского государства была поделена как бы на две большие части: опричнину и земщину.

Опричнина – это был особый, а именно государев надел, состоящий из бывших удельных (боярских) вотчин. Бывшим удельным князьям были предоставлены наделы в других местах, не в их родовых, переходивших по наследству, где они имели глубокие корни среди населения. Их поселяли на так называемую земщину.

А опричные земли, т. е. часть владения, выделенную в особый надел, раздавали «опричным» служилым людям.

Практически это было массовым перераспределением земельной собственности, сопровождавшимся грабежом и обнищанием крестьян и посадских людей.

Сопровождалось введение опричнины, как и всегда на Руси, казнями, массовым террором и репрессиями. Название Грозного царь получил неспроста.

Феодальная раздробленность была преодолена, централизация управления в руках царского двора произошла. Но какой ценой? Страна находилась в нервном брожении, криминал свирепствовал, а экономика была в упадке.

Вот какую обнищавшую страну оставил в наследство своему слабовольному сыну Федору Иван IV – Грозный, – скончавшись в 1584 г. в тяжких муках.

Да, видно, дальновиден был Иван Васильевич, женив слабого волей и умом сына на сестре своего любимого царедворца, зяте Малюты Скуратова – боярина (им введен в этот сан за 3 года до смерти) Бориса Годунова.

Нужна ли была опричнина? Сыграла ли она свою роль? Мнения историков по этому вопросу разнятся: от минуса до плюса, т. е. одни считают абсолютно вредным «мероприятием», другие стойко защищают, причисляя к заслугам и достоинствам правления Ивана IV.

Опричник. Художник С. Ефошкин

Возможно, и он, царь молодого Московского государства, хотел как лучше, а получилось – как всегда. Резня, доносы, междоусобицы, разборки, репрессии, казни и… появление новых собственников, новых русских – опричников – нового сословия, влившегося потом в дворянское сословие.

Вопрос об устройстве и упрочении власти неминуем для всех монархов. Это самый сложный и больной вопрос для любой власти, для любой нации, будь то европейская или азиатская. Характер московского царя придал этой обычной борьбе такие формы, которые на русской почве пролились напрасной невинной кровью людей достойных и замечательных, но отмеченных царской мнительностью среди врагов.

Порядок в Московском царстве еще складывался, еще правовые нормы только намечались. Естественно, между стариной (традициями) и новыми порядками шла борьба.

Увы! Известна поговорка: «Что для русского норма, то для немца смерть». В данном случае она подходит очень и очень. Остались в летописи слова австрийского барона Герберштейна о том, что московский великий князь «властью превосходит всех монархов мира» и что он «применяет свою власть к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех».

Это был факт. А вот насколько он был оправдан в моральном и правовом отношении – это доступно только русским людям.

Ведь и в наше время, т. е. на стыке двух веков и двух тысячелетий, говорят о потребности усиления власти, когда наши народные монархи обладают даже большей властью, чем цари.

Вопрос, видимо, не в степени власти, а в том, как ею пользоваться. Может быть, излишек-то ее и мешает нормально руководить страной, людьми, правительством.

Первый российский диссидент – Андрей Курбский

Здесь хотелось бы сделать лирико-историческое отступление и вспомнить об одном литературном памятнике эпохи Ивана Грозного – его переписке с князем Андреем Курбским.

Почему она сохранилась? И чем она интересна не только историку, исследователю литературы, но и любому читателю и гражданину России?

Наверное, прежде всего тем, что это был первый диалог оппозиции с правящей властью. Андрей Курбский был по сути первым диссидентом российским. Правда, его не выслали за пределы страны, он бежал сам. Ибо, в силу нравов того времени, только так можно было сохранить жизнь и проявить интерес к своей личности.

Историю переписки Грозного с Курбским изучали в мое время еще в средней школе, но изучали так, что осталось в памяти то, что князь бежал через Псково-Печорский Свято-Успенский монастырь и дерзнул написать письмо царю, а тот ответил в саркастическом духе.

О чем же спорили или рассуждали тиран-самодержец, первый царь всея Руси, и его бывший подданный, холоп, первый русский диссидент?

Андрей Курбский

Во-первых, кто же такой князь Андрей Курбский и почему он бежал из России?

Во-вторых, куда бежал русский подданный? И в-третьих, почему он решил обратиться к русскому царю с посланием? Это ведь не было письмо в бытовом понимании. Это был документ эпохи.

Андрей Михайлович Курбский (1528–1583) – крупный землевладелец, родовитый боярин, князь, был военачальником у царя во время Казанского похода. В 1564 г., словно предчувствуя опричнину, бежал в Литву, перешел на сторону польского короля.

Представляя интересы старого родовитого боярства, стал оппозиционером царю в установлении самодержавного политического устройства в России.

Российскому читателю более известна фигура другого оппозиционера – князя Серебряного – по одноименной исторической повести А. К. Толстого, выдающегося литератора, написавшего свое произведение 300 лет спустя после описываемых событий.

Роман, или повесть, пользуется заслуженным интересом, т. к. приоткрывает одну из важнейших страниц истории нашего государства. Там есть вымысел, додумки, есть рассуждения, есть исторические лица.

А вот такое историческое лицо, как Федор Степанович Колычев, известный в истории как митрополит Филипп, совсем остался в тени. Хотя более яркой фигуры, выступившей открыто в 1568 г. против опричнины – вернее произвола и кровопролития, – трудно найти среди «оппозиционеров» того грозного времени.

В 1652 г. этот смелый и мудрый человек, погибший от руки Малюты Скуратова, был канонизирован русской церковью. Впрочем, на Руси это в порядке вещей – допустить до трагедии, а потом восхвалять и канонизировать. Только эти два названных героя русской истории указывают на то, что оппозиция и опричнине, и Ивану Грозному была. Об этом говорит и переписка Курбского с царем Иваном IV, которому эта дискуссия была даже более нужна, чем его оппоненту. Ибо через письменные литературные документы эпохи он и утверждал эту эпоху, отстаивая свои взгляды, мнения, если хотите, реформы, не перед Курбским, а перед читателями их переписки, ставшей литературным памятником.

Д. С. Лихачев, знаменитый академик России XX столетия, разбирая литературные стили (достоинства) переписки, отмечает виртуозное владение не просто пером царя Ивана IV, а умение пользоваться разными стилями – от низкого до высокого, от разговорной речи до книжного стиля философических рассуждений.

Сам оппозиционер (диссидент в советскую эпоху), конечно, с большим интересом исследует стиль и своего предшественника – оппозиционера самодержавию 500-летней давности.

Не менее привлекательно и литературное мастерство первого русского царя. Академик пишет об этом так: «Притворяясь смиренным, Грозный каждый раз перенимает особенности того рода писаний, которые характерны для того, чью роль он брался играть».

Вот нужное нам слово – игра. Грозный в своих посланиях играл разные роли, играл на публику, недаром некоторые историки сравнивали его с римским императором Нероном, который про себя сказал: «Какой актер умирает».

Ну разве не игра? Большая игра. Была история с возведением на трон в 1574 г. Симеона Бекбулатовича. «Произволил» Иван Васильевич, шутковал и… рисковал. Ведь царским венцом венчал, а сам назвался Иваном Московским, ушел из Кремля, жил на Петровке, по Москве ездил как простой боярин.

Когда приезжал к царю, то садился вместе с думскими боярами, а челобитную (она сохранилась в документах) царю Симеону Бекбулатовичу 30 октября 1575 г. подавал, изложенную в просительном тоне.

Кстати, указывает исследователь Лихачев, в своих сочинениях Грозный проявляет лицедейство, меняет маски и одежды, прикидываясь то одним, то другим: «То он пишет от имени бояр, то придумывает себе шутовской литературный псевдоним Порфений Уродливый»…

В письмах-посланиях Курбскому царь Иван IV демонстрирует свой талант в полной красе. Лихачев отмечает: «Речь его текла совершенно свободно. И при этом какое разнообразие лексики, какое резкое смешение стилей, просторечия и церковнославянизмов, какое нежелание считаться с какими бы то ни было литературными условностями своего времени!»

И тем не менее в посланиях явно проглядывает фигура монарха, он выступает с изложением своих взглядов, это пишет государственный человек, самодержец всея Руси. Вот что прежде всего и нужно было Грозному.

Да, это была игра, игра на публику, но это была общая серьезная игра (несмотря иногда на шутейный тон), это была политическая игра.

Грозный знал, что их переписка (и именно его послания) станет известны на Западе, т. е. в Европе (которую мы сейчас называем просвещенной).

Для чего? Для самоутверждения? Для утверждения своей тирании перед Западом? Мне кажется, что на первое место нужно поставить утверждение России.

Мы не особенно отличаемся от вас. Мы не азиатские варвары, живущие в берлогах. Славянская Русь – цивилизованная страна, как и многие страны Европы, имеющая свои проблемы, которые опираются на особенности быта и традиции, взаимоотношения родов, внутри родов.

И кстати, этот письменный литературный диалог славян с западниками был не первым и не единственным. Потому что иностранцы при царе Иване IV не были редкими гостями (я не беру уровень послов) и торговые люди, и люди разных специальностей, строители например, еще со времен его деда весьма привлекались в столицу Москву и другие города.

У иностранцев были свои подворья (места для проживания), они могли свободно передвигаться по городу, и по свидетельству летописцев-современников, была на берегу Яузы даже протестантская церковь.

Об интересе других религиозных конфессий к Русской Православной церкви говорит сам факт дискуссии, которая состоялась и с участием Грозного, на которую он, правда, долго не шел – диалоге иезуитом, представителем римского папы Антонио Поссевино (на нем настаивал иезуит, это была его миссионерская деятельность). В конце февраля и начале марта 1582 г. Поссевино было разрешено провести три публичных диспута. Проходили они (а в одном участвовал и сам царь, правда, искусно уклонявшийся от дискуссии) весьма бурно. А дело введения в Московском государстве католичества закончилось тогда абсолютным провалом.

Этот эпизод является иллюстрацией того, что Москва не жила обособленно от Европы, ей были знакомы течения, мысли и проблемы, однако она хотела жить на основе своих традиций и своих законов.

Впрочем, они не так уж и разнились с европейскими. Вспомним некоторые факты.

Ивана IV обвиняют в многоженстве и дурном (если не деспотическом) отношении к женщинам.

А его современник, английский король Генрих VIII был женат шесть раз (на один меньше Грозного), двух своих жен зверски казнил, как казнил и великого утописта, бывшего приближенного и друга Томаса Мора.

Во Франции король Карл IX в 1572 г. (когда Грозный отменил опричнину) устроил Варфоломеевскую ночь – в Париже произошла массовая резня гугенотов.

Герои другого современника Шекспира выкалывали глаза графу Глостеру и близким людям и убивали друг друга на полях сражений и в дуэлях-развлечениях.

Время. Эпоха. Да, это было. Это была печать эпохи как на Западе, в так называемой цивилизованной Европе, так и у нас – в молодом Московском государстве, по варварству не превосходившем своих цивилизованных (просвещенных) соседей.

В чем они, может быть, нас превзошли, так это в просвещении – в широком понятии этого слова. Монголо-татарское иго, конечно, задержало развитие славян, но мы быстро наверстывали упущенное, да и другим путем мы развивались.

Говоря о той эпохе, конечно, Европа ушла вперед. У нее был Шекспир, Сервантес, Рабле, Леонардо да Винчи… Была уже Сикстинская мадонна, Мона Лиза… Хотя и у нас был Андрей Рублев, были строители монастырей и храмов, остававшиеся неизвестными, безымянными, были и мыслители о свободе.

Ведь вот та же переписка Ивана Грозного с Курбским говорит о талантливости людей (причем на самом высоком уровне) и, честно говоря, порой удивляет детский лепет наших исследователей, которые по поводу нашей истории, наших корней устраивают гомон, как в детском саду, каждый вырывает (и отстаивает) свою игрушку – свою тему, боясь шире, объемнее посмотреть на нее.

Наши исследователи живут сами в изолированном мире (а обвиняют в этом Россию), не рассматривая ее развитие в многоцветном спектре эпохи, в различных ракурсах и объемах, именно в объемах, а не в плоскости своих собственных взглядов и суждений.

Сегодня, в конце XX – начале XXI века, по прошествии пяти столетий, легко рассуждать или даже осуждать те или иные деяния, поступки как самого Ивана Грозного, так и его времени. А для них это были переживания и страсти живых людей трудной эпохи, это была жизнь. И за нее надо было бороться, ибо иногда она висела на волоске. Для них гамлетовский вопрос «быть или не быть?» был проблемой жизни, а не рассуждением по поводу… Им нужно было принимать решения (правильные или неправильные – это уже наша поздняя оценка). Еще раз повторяю – это была их жизнь. И слава Богу, что они (на таком высоком уровне) оставили нам документ эпохи. Перед нами срез времени, диалог двух непростых людей (не по званию и чину, а по духу, темпераменту, взглядам), и давайте читать их переписку, вчитываясь в их строки и пытаясь читать между строк или по поводу прочитанного делать глубокомысленные рассуждения. А есть такие исследователи, которые вообще вопрошают: «А зачем Грозному и Курбскому нужна была эта переписка?» А тогда зачем вы ведете о ней разговор?

Итак, вернемся в эпоху Ивана IV, в XVI век, к переписке его с князем Андреем Курбским, бывшим ярославским боярином.

Первым вступил в спор-диалог Андрей Курбский, который из добровольной ссылки из Литвы пишет царю-государю: «Из-за притеснений тягчайших от власти твоей и от великого горя сердечного решусь сказать тебе, царь, хотя бы немногое».