Текст книги "Могильщик. Цена покоя"

Арка четвёртая
Частица человечности

Глава 15
Деревенская вдова

Велион давно не захаживал в эти края, почти десять лет. Причиной, по которой ноги сами понесли его в эту деревню, было письмо, вынесенное им из Эзмила. Из любопытства могильщик всё-таки прочитал его. Потом ещё раз и ещё, и понял, что не продаст его никому, а выкинуть не поднималась рука. Клочок пергамента разбудил в нём старые, казалось, забытые напрочь чувства и воспоминания.

«Дорогая моя Амелла, прошло долгих три недели с нашего расставания. Я впервые решился написать вам… Вы знаете, что мои родители не приемлют отношений дворянина с волшебницей. Я поражаюсь их глупости, а также глупости многих других, считающих, что магия – зло. Поспешу вас успокоить, сообщив: моё отношение к магам более чем тёплое, и дело вовсе не в моих чувствах к вам. Магия помогает решить нам многие бытовые проблемы. На магии зиждется наша великая Империя…

Впрочем, я бы не хотел обсуждать сейчас эту тему. Я пишу вам, дорогая моя Амелла, чтобы выразить глубину своей неподдельной любви и сообщить о том, как соскучился по вам. Я вспоминаю наше прощание каждый день, каждую ночь, каждый миг, миг, растянувшийся на тысячелетия, ведь жизнь без вас, моя возлюбленная, кажется мне бессмысленной. Однако моё сердце не останавливается, несмотря на то, что от разлуки с вами оно беспрестанно болит. Я продолжаю жить, чтобы когда-нибудь встретиться с вами, узнать, что все слухи о том, что магия навсегда меняет человека – ложь завистников, которые не были благословлены бесценным Даром. Долгих десять лет обучения в академии… Мне уже исполнится двадцать пять, вам – двадцать шесть… Наверное, у меня к этому времени появится двое или трое детей, вы же… Я надеюсь, что вы не изменитесь. Я тоже постараюсь не меняться, останусь таким же…

Я знаю, моя возлюбленная, вы никогда не получите моё письмо. Ваши правила запрещают контакты с внешним миром… Десять лет изоляции – это очень тяжело. Но ведь и я не смогу отправить его: если мои родители узнают о нём, наказания не миновать. Я пишу это письмо в надежде, что мне станет немного легче, ведь я никому не смогу рассказать о моих страданиях. Когда-нибудь, после долгих месяцев, а может, и лет разлуки я прочту это письмо, чтобы вспомнить о моих чувствах к вам, освежить их… Время ведь лечит? Наверное… Но мне кажется, оно не лечит, оно заставляет забыть… нет, нет, не насовсем!.. заставляет вспоминать реже, истирает чувства. Но моя любовь к вам перенесёт испытание временем, я уверен в этом.

Пожалуй, пора заканчивать. Это моё первое письмо к вам, моя возлюбленная Амелла. Боюсь, оно утомило бы вас, если бы попало когда-то к вам в руки. Поэтому откланиваюсь.

Моей возлюбленной Амелле

От герцога Вестенского».

Велион клял себя за то, что прочитал это письмо. Что проснулось в нём? Тоска? Наверняка. И точно – злость. Злость обманутого и обиженного человека. Наверное, те же чувства испытывал юный герцог Вестенский, когда узнал: многие слухи о магах вовсе и не слухи, а истинная правда. Пьяный Кронле вовсе не лгал перед смертью.

Человек, прошедший обучение в академии магов, возвращался абсолютно другим. Аскетизм и одиночество в обычные дни чередовались с оргиями, шабашами и наркотическими трансами по праздникам – в дни Йоля. Магов на стадии обучения подвергали страшным и отвратительным вещам, многие из которых до сих пор держатся в строжайшем секрете. Доказаны были только умерщвления младенцев, жертвоприношения, поедания человеческой плоти. Но слухи о магах ходили ещё более жуткие, причём, зоофилия и некрофилия звучали достаточно обыденно и казались мелкими шалостями. Маги становились людьми с изменённой психикой. Из них делали людей с изменённой психикой. Когда Вестенский встретил свою возлюбленную Амеллу после обучения, его наверняка постигло жестокое разочарование.

Ну а Велион на кой хрен сюда пришёл? Чтобы не разочароваться в женщине, в которой уже разочаровался почти десять лет назад? Чтобы узнать, что за эти годы ничего не изменилось?

А что, если изменилось? Может, она все эти годы ждала его?

Нет, невозможно, десять лет – долгий срок, слишком долгий. Могло случиться всякое. Боялся ли он разочароваться в ней ещё раз, как тогда, годы назад? Или просто хотел разбудить чувства, которые погасли уже тогда?

Или причина была в Элаги? В Альхе? В его собственной расшатанной психике?

Или он просто размяк? И что стало причиной этому? Элаги? Альх? Зимние галлюцинации?

Велион сплюнул. Подумав, ещё раз сплюнул и открыл калитку.

Будь, что будет…

Могильщику навстречу выскочила мелкая кривоногая псина. Дворняга яростно облаяла его, потом залилась звонким и более дружелюбным лаем, а затем, крутя хвостом, принялась прыгать вокруг ног, напрашиваясь на ласку. Велион наклонился и погладил собачонке лоб. Та, высунув язык, завалилась на землю, продолжая сучить хвостом. Улыбка сама выползла на губы могильщику. Он когда-то любил собак… Грозных сторожевых псов храма, способных разорвать человека, но таких добрых к ученикам.

Во дворе многое изменилось – стоит новый забор, поправлены когда-то полуразвалившиеся сараюшки. Чувствовалась мужская рука. Это порадовало могильщика. С другой стороны, у этого дома мог оказаться новый хозяин… Велион решил пока не думать об этом и продолжил тискать собачонку. Кому это доставляло большее удовольствие, ему или дворняге, сказать сложно.

Рядом послышался быстрый топот ног. Складывалось ощущение, что бежит ребёнок. Продолжая улыбаться, Велион поднял голову. Улыбка медленно сползла с его губ.

По тропинке, ведущей от крыльца небольшого дома к калитке, бежал мальчуган, лет восьми или девяти на вид. Мальчишка был тощий, чумазый и загорелый, с исцарапанными коленками. Обычный деревенский ребёнок. Но смутило Велиона не это.

Его смутили волосы – чёрные, как смоль. И возраст. Если мальчишке девять… У Велиона пересохло в горле. Наверное, он выглядел сейчас, как живой мертвец.

– Здравствуйте, – вежливо сказал мальчишка. – Вы пришли к папе?

– Нет, – сипло произнёс могильщик, кашлянув. – Я мимо проходил. Можно воды попить?

* * *

Велион, пошатываясь, плёлся по дороге. Голова раскалывалась, перед глазами двоилось, ноги будто не свои. Болел живот, рёбра, правая лопатка. При каждом шаге сильной болью отдавалось правое колено.

Его закидали камнями. Десять или одиннадцать человек, среди них женщины и дети, даже один старик. Это произошло ещё утром, когда могильщик проходил по центральной улице одной из соседних деревень. Кто-то понял, что за чёрные перчатки надеты на его руки. Понял и не убежал, не спрятался, опасаясь проклятия, а поднял из дорожной пыли камень.

– Выродок! Исчадье преисподней!

– Гнилое семя! Порождение тьмы!

– Сучий потрох! Гнида!

– Трупоёб! Трупоёб идёт!

Они кричали и швыряли камни. Велион брёл по улице, зажимая рукой разбитую голову, а они шли следом, выкрикивая оскорбления, плюя ему в след, швыряя камни и сухие конские яблоки.

– Грязный могильщик! Пришёл грабить могилы наших родителей! Могильный червяк!

– Черви ковыряются в дерьме, получи-ка кусочек!

Велиону в затылок прилетело что-то липкое, в ноздри ударило зловоние. Позади раздался дикий и злой хохот. Он прикоснулся к затылку, поднёс ладонь к лицу. Перед глазами плыло, но он понял, в чём измазана перчатка. В коровьем дерьме.

Могильщик обернулся. Его преследователи ухохатывались, показывая на него пальцами. Мальчишка лет двенадцати вообще валялся на пыльной дороге, покатываясь от хохота. Его руки были вымазаны в свежем дерьме.

Девчушка, на вид не больше десяти, зачерпнула из свежей коровьей лепёшки полную горсть и швырнула в Велиона. Силёнок у неё немного, но она стояла всего в десяти шагах от могильщика, а плотное коровье дерьмо оказалось неплохим снарядом – ему попало прямо в лицо, залепило глаз, смешавшись с кровью, потекло по щеке. Это вызвало новый приступ издевательского ржания.

Что произошло дальше, Велион помнил плохо. Помнил девчонку и мальчишку, чьи лица возил из стороны в сторону в той самой куче коровьего дерьма, из которой они брали свои «снаряды». Помнил старика, извивающегося на земле в луже собственной крови. Женщину, орущую благим матом. Она пыталась отползти от него, сжимая руками ногу, в которой зияла глубокая рана. Вторая женщина, совсем ещё молодая, визжала, зажимая ладонью лицо, её щека была рассечена, глаз вытек, половина зубов выбита. Двое мужчин, лежащие в пыли, не кричали, они были без сознания. Другой, обмочившийся, умолял пощадить его, взывал к человеческому милосердию, звал на помощь. Велион пинал его, избивал рукоятью клинка, втаптывал в землю, пока тот не затих. Четвёртый мужчина стонал и пускал кровавые слюни, в натёкшей лужице белели осколки зубов.

Это сделал Велион. Но как – он даже толком не помнил.

Двое других, видимо, сбежали. Могильщик не стал догонять их, просто повернул туда, куда шёл, и, шатаясь, побрёл дальше, стараясь оттереть лицо от дерьма. Ему вслед доносились вопли. Крики страданий. Но это не доставляло могильщику удовольствия, хотя несколькими секундами раньше он был уверен, что стоны его мучителей будут казаться ему божественной музыкой.

Всё это Велион вспомнил, когда старался отмыться от дерьма и крови – своей и чужой – в холодном ручье. Злость, ненависть, боль. Кровавый туман, застилающий глаза, яростный рык, звуки ударов, крики раненых. Воспоминания путались, мешались, мельтешащую в голове картинку будто что-то застилало. Состояние самого могильщика не способствовало улучшению памяти – жутко щипало рану на голове, саднило всё тело. Ледяная вода размыла засохшую корку на голове, по щеке и шее снова потекла свежая кровь.

Могильщик вспоминал последствия той расправы, но не мог дать себе ответа на вопрос, убил ли он кого-то, это просто не отложилось у него в голове. И могильщик был рад этому. Он надеялся лишь на то, что не убил детей, а ещё проклинал себя за то, что сорвался. Его ведь уже не в первый раз закидывали камнями… Наверное, достаточно всего лишь снимать перчатки, прежде чем показываться на людях, и этого бы не произошло. Но он не снимал их. Наверное, из-за того, что ему всего лишь семнадцать, и он верил в свою исключительность, верил в свой выбор, а перчатки были вещью, подчёркивающей это. Вот и доподчёркивался…

Кое-как отмывшись, Велион побрёл дальше. Он опасался погони, но никто его не преследовал. Наверное, крестьяне испугались, решили, что мстить станет себе дороже. Но могильщик продолжал упорно шагать, чтобы уйти как можно дальше от той деревни. Чем больший кусок дороги будет отделять его от места кровавой расправы, тем меньше останется воспоминаний, так думал могильщик в те часы. Но лица покалеченных крестьян возвращались, каждый раз немного меняясь. Через некоторое время Велион был абсолютно уверен в том, что убил детей. Потом он вообще перестал думать, просто шагал, как кукла, которую тянули за верёвочку. Картины драки с деревенскими стали кошмарным сном.

Вечером, уже после заката, Велион, совершенно обессилев, упал на дорогу. Полежав некоторое время, он попробовал проползти дальше, но у него ничего не вышло. Некоторое время могильщик отлёживался, потом, наконец, смог отползти с дороги на обочину и опереться обо что-то. С трудом оглядевшись, он понял, что находится на окраине какой-то деревеньки, лежит, прислонившись спиной к покосившемуся плетню. Удивительно, но это его даже успокоило.

«Сейчас они соберутся, – подумал могильщик. – Соберутся в толпу и начнут кидать в меня камнями, выкрикивать оскорбления… и я умру… не в могильнике, как собирался, а забитый камнями деревенскими уродами. Да и хрен с ним».

Наверное, после этого он задремал. А может, просто не слышал, как к нему кто-то подошёл. Этот кто-то довольно долго стоял за забором, глядя на лежащего с закрытыми глазами бродягу, а потом со скрипом открыл калитку и подошёл вплотную. Могильщик почувствовал, как его с большим трудом взваливают на плечо и куда-то волокут. Он пробовал брыкаться, что-то мычал, но его упорно волокли дальше, сначала по тропе через огород, потом подтащили к крыльцу.

Дальше воспоминания обрывались. То ли могильщик дёрнулся, то ли у тащившего его человека всё-таки не хватило сил занести его на крыльцо, в общем, последствия были таковы: могильщик грохнулся всем телом о ступеньки, голову пронзила резкая вспышка боли, и он потерял сознание.

Очнулся Велион уже под утро. В кровати, под тощим одеялом, совершенно голый. Поняв, что его никто не собирается забивать камнями, он мгновенно уснул.

* * *

– Сейчас позову папу, – сказал мальчишка и развернулся на пятках.

– Всё в порядке, Вели, я уже здесь, – раздался рядом мужской голос. – Добрый вечер, путник.

Могильщик, находившийся в полубессознательном состоянии, два раза кивнул.

Её сын – Вели? Велион? Надо уходить, немедленно надо уходить. Но где она сама?

– В конце огорода бьёт небольшой родник, – сказал мужчина. – Ты можешь попить свежей воды. Просто пройди по этой тропе. Но, если хочешь, я могу принести тёплой воды из дому, – в голосе говорившего послышалась насмешка.

– Нет, – ответил Велион, сглотнув слюну. – Я спущусь.

У вышедшего к нему навстречу мужчины по колено не было правой ноги, её заменяла грубо выструганная и потемневшая от времени деревяшка. Мужчина, очевидно, бывший солдат удачи: татуировки на тыльных сторонах ладоней и пальцах, обветренное лицо, не сходящие мозоли на скулах от ношения шлема, да эта культя. Наёмник, которого вышвырнули из отряда после увечья, сунув на дорогу до дому тощий кошель с медяками. Она часто давала приют таким, как он. И таким, как Велион – униженным, брошенным, никчёмным. Таким, как она сама.

Могильщик обогнул дом и зашагал по тропе, ведущей через огород вниз, в небольшую ложбину, где из-под камня бил небольшой ключ. Спускаясь, он слышал, как за его спиной ковыляет одноногий ветеран. Это смущало и немного злило могильщика, но он не подавал виду.

Ямку, которую когда-то вымыла вода из ключа, теперь выложили галькой, хотя раньше здесь был только слой размокшей глины, которая, взбаламучиваясь, набивалась в бурдюк для воды. Теперь такого не случится. Рукастый Свише попался ветеран… Камень, из-под которого била вода, уходил глубоко под землю, в воде, зеленея, отражался мокрый склизкий мох.

Велион склонился над родником и, ополоснув руки, зачерпнул пригоршню воды. Вода оказалась ледяной, ломила зубы, приятно холодила горло, как будто даже снимала усталость. И уже точно приводила в порядок мысли. Напившись вволю, могильщик поднялся с коленей и повернулся к хозяину.

– Благодарю.

– Да не за что, – усмехнулся калека. – Хороша водичка?

– Прекрасная.

Хозяин снова усмехнулся.

– Откланиваюсь, – сказал Велион и быстро зашагал вверх по тропе.

Не дайте боги, встретится с ней сейчас. Он и так вёл себя, как сумасшедший. Зачем показывать свою морду, если всё и без него нормально? Это только причинит ей боль.

Или не причинит? Чего он, старый тёртый могильщик, боялся больше? Боги, ему же не семнадцать. Почему он ведёт себя, как сопляк, которому хочется уткнуться носом в тёплые сиськи и засопеть, считая, что это – верх блаженства и от жизни ему больше ничего не нужно?

Хозяин – новый хозяин – дома поравнялся с могильщиком и, сильно хромая, зашагал с ним плечом к плечу. Велион из вежливости сбавил шаг, чтобы калеке стало проще идти.

– Решил заночевать в таверне? – неожиданно спросил ветеран.

Велион, задрав голову, посмотрел на солнце. Закат будет где-то через час, сумерки весной долгие.

– Наверное, – медленно сказал могильщик. – Может, на обочине старого тракта.

– Можешь остаться у меня, – предложил хозяин. – На богатея ты не похож, а я тебя бесплатно в сарай спать уложу.

– Не откажусь, – неожиданно сам для себя произнёс могильщик.

Перед его глазами стоял мальчишка с чёрными, как смоль, волосами.

– Аргамер, – представился калека.

– В… Валлай. – Валлаем звали первого и единственного друга Велиона, ещё из Храма на Гнилых болотах.

– Ужинать будешь?

– Конечно. Четверти хватит?

– Не надо денег, – скривился Аргамер. – Понимаешь… сегодня три года как умерла моя жена. Помянём, а то одному… сам понимаешь.

Велион вздрогнул, стиснул зубы. Сердце сделало два гулких удара и будто бы замерло.

Умерла… Свиша умерла…

* * *

Очнувшись, могильщик долгое время не мог понять, где находится и что с ним случилось. Он лежал на жёсткой кровати, укрытый тощим одеялом, совершенно голый. Дико болела голова, ломило всё тело.

Велион попробовал подняться. В голове будто что-то взорвалось, в глазах мелькнула яркая вспышка. Зашипев сквозь зубы, он упал на твёрдую подушку. Полежав несколько секунд, могильщик осторожно открыл глаза. Получилось.

Он находился в затемнённом помещении – два маленьких окна давали слишком мало света. Обстановка была бедной, если не сказать нищей – стол, два табурета и циновка на полу. На столе стояли покрытый копотью горшок, тарелка и деревянный стакан. Больше ничего. Потемневший от времени потолок нависал практически над головой, сама комнатка больше похожа на чулан.

В прихожей послышались шаги, и через несколько секунд в комнату, наклонившись, чтобы не задеть низкий косяк, вошла женщина. Она не была красивой, но всё же довольно приятной. Невысокого роста, широкобёдрая, плечистая, с крупным бюстом. Круглое лицо с большим ртом, полные губы, на небольшом курносом носу россыпь веснушек, собранные в толстую косу волосы. На вид ей сильно за двадцать, даже ближе к тридцати.

– Очнулся, – констатировала она, кинув быстрый взгляд на Велиона. – Есть хочешь?

Могильщик хотел покачать головой, но это отдалось такой резкой болью в виске, что изо рта вырвался короткий стон. Наконец, облизнув пересохшие губы, он сказал:

– Воды.

– Сейчас, – кивнула хозяйка и вышла.

Вернулась она через минуту, держа в руках деревянный ковш. Чтобы напоить раненого, ей пришлось поддерживать ему голову.

Вода была холодной и приятно ломила зубы.

– Есть хочешь? – повторила женщина, когда могильщик, не в силах больше пить, снова откинул голову на подушку.

– Нет.

– Тебе надо поесть.

– Не хочу, – сказал Велион. Подумав, добавил, не разжимая челюстей: – Не думаю, что смогу есть.

– Сможешь, – отрезала его спасительница.

Она встала с кровати, подошла к столу, некоторое время шумела там. Могильщик почувствовал запах тушёной со шкварками капусты. Несмотря на то, что он терпеть не мог капусту, в животе заурчало.

– Помоги мне сесть, – попросил он, когда женщина подошла к кровати с тарелкой в руках.

Посадить Велиона оказалось трудным делом – рёбра отдавались парализующей болью, кружилась голова. Тем не менее, ему удалось принять полусидячее положение, опираясь на стену, у которой стояла лежанка. Женщина принялась кормить могильщика с ложки. Жевал он с трудом, каждое движение челюстями причиняло боль. Съесть много так и не смог, но самочувствие немного улучшилось. Ненадолго. Почти сразу его затошнило.

– Как тебя зовут? – спросила женщина, оставляя тарелку.

– Велион.

– А я Свиша, – представилась хозяйка. Помолчав, спросила: – Тебя побили камнями?

– Да.

– Я так и думала. Ничего, до свадьбы заживёт.

В комнате снова повисла тишина.

– Знаешь, – медленно проговорил Велион после долгой паузы. – Я могильщик. Проклятый выродок. Поэтому меня и закидали камнями.

– И что?

– Зачем ты меня подобрала?

– Мне стало тебя жаль. Что я была бы за человеком, если бы не помогла истекающему кровью у моего плетня мальчишке?

Могильщик отвернулся, кривя губы в горькой усмешке.

Ей стало жаль мальчишку, истекающего кровью у её плетня. Жаль его, могильщика. Когда его в последний раз кто-то жалел? Наверное, никогда. Что-то дрогнуло в груди, зашевелилось, будто бы просыпаясь.

– Спи, – сказала Свиша, поднимаясь с кровати. – Спи… проклятый выродок.

Проклятый выродок заснул.

* * *

Велион встал на ноги через три дня. Сотрясения мозга, которого он так опасался, у него как будто не было. Сломанные рёбра всё ещё болели, но уже не так сильно, да и рана на виске начинала подживать.

Пока он валялся в постели, других дел, кроме как болтать с хозяйкой, не было. Вот они потихоньку и узнали многое друг о друге.

Свиша уже шесть лет как вдова. Сейчас ей двадцать шесть, но раз она не смогла снова выйти замуж до этого возраста, то уже не выйдет никогда. Детей не завела: два выкидыша при живом муже и третий при мёртвом, ровно на похоронах. Потому жила одна.

Теперь с ней жил Велион.

Окончательно могильщик набрался сил спустя ещё неделю. Начал помогать Свише по хозяйству. Таскал еду свиньям, чистил стайки. Делал это неумело, он ведь никогда не жил в деревне, но старательно. Хозяйка дома пока не гнала его, а главное – не боялась. И Велион не уходил. Сначала думал, должен отблагодарить женщину за спасение. Но потом понял – его держит что-то ещё. Что-то старое и прочно забытое. Или никогда раньше не изведанное.

Чувство того, что он дома. И он кому-то нужен.

Случилось это на двенадцатый день. Могильщик старался починить стул, у которого во время ужина сломалась ножка. Велион, как раз в это время сидевший на этом стуле, грохнулся на пол, вывалив себе на живот полтарелки горячей каши.

Ножка отломилась у самого основания крышки, Велиону нужно было как-то вытащить её из сидения. Чем и как это сделать, он представлял плохо. Это бесило его ещё больше.

Вернулась куда-то ушедшая пару минут назад Свиша. В руках она держала крынку.

– Подожди, – сказала хозяйка дома, подсаживаясь. – Надо приложить холодное к ожогу.

– На одежду попало, – пробормотал Велион, разглядывая сидушку. – Ожога нет. Ну, может, кожа чуть покраснела.

– Всё равно надо приложить холод.

Свиша отняла у могильщика сидушку и протянула руку к рубахе, намереваясь задрать. Велион отшатнулся, чувствуя, как щёки наливаются кровью.

– Да не волнуйся, – произнесла Свиша изменившимся голосом. – Я уже видела тебя. И не только живот. По шрамам понимаю, что лёгкого ожога ты не боишься. Просто дай помочь.

Могильщик покраснел ещё сильней, но всё же стянул рубаху через голову. Как он и думал, чуть кожа, ну, вздулась пара волдырей. Почти не больно. Свиша прижала к животу могильщика крынку, наполненную водой из родника. Крынка оказалась ледяной, но это как будто было даже приятно.

– Лучше? – спросила Свиша, улыбаясь.

– Угу, – промычал Велион.

– Дай посмотрю.

Она отняла от живота могильщика холод.

Велион краснел всё сильней. И всё сильней чувствовал возбуждение. Ему не нравились такие женщины, как Свиша – полноватые, грудастые, с по-деревенски грубоватыми лицами. У неё были мозолистые ладони и сутуловатая от тяжёлой неженской работы спина. Но тело реагировало на неё, как на писаную красавицу. В тот миг он хотел её, но стеснялся этого, не знал, что делать. Он спал с женщинами раньше, но три из четырёх были проститутками, а первая, владелица постоялого двора, куда он сунулся спустя неделю после побега из Храма, совратившая его в буквальном смысле, была старше его вдвое и мало чем отличалась от проститутки, разве что давала бесплатно.

Подняв глаза, Велион понял – Свиша тоже хочет его. Он сглотнул слюну, протянул руку…

Но она всё поняла сама. И сделала тоже всё сама.

Отставила крынку с водой, быстро и уверенно стянула с Велиона штаны, затем через голову сняла с себя платье. Могильщик увидел её полную, чуть отвисшую грудь, живот, бёдра. Подался к ней навстречу, положил ладонь на грудь, провёл большим пальцем по соску, поцеловал. Её шершавые руки прошлись по его спине…

А после… После был вечер, ночь… Время блаженства, экстаза и – счастья.

Могильщик, проклятый выродок, и молодая вдова были счастливы. В тот миг они были вместе. И нужны друг другу, как никто другой.

Они лежали, едва умещаясь на узкой лежанке. Он гладил её голову, лежащую на его груди. На сердце царило радостное, опустошающее спокойствие.

С того дня они засыпали и просыпались вместе. Работали в огороде, на небольшом поле, управлялись со скотиной. Время шло быстро, дни мелькали один за другим, закаты с ошеломляющей скоростью сменялись рассветами.

Это длилось две недели.