Текст книги "Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России"

С открытием навигации по Амуру отправился вниз из Забайкалья третий амурский рейс под начальством состоявшего для особых поручений при генерал-губернаторе подполковника Н. В. Буссе; в этом рейсе находилось 110 различного рода лодок, барок и плотов. Передовым отрядом рейса командовал Н. М. Чихачев. Подполковник Н. В. Буссе, спускаясь по реке Амуру, в видах обеспечения предстоящего подъема вверх по реке наших войск, поставил только три поста на левом берегу Амура: Кумарский (против устья реки Кумары), Зейский (близ устья реки Зеи) и Хинганский (при входе в Малый Хинган). Такое число и распределение постов не отвечало ни огромному пространству течения реки, ни ее характеру. Подъем по Амуру особенно труден на участке ниже устья реки Уссури. Здесь множество извилистых и быстрых проток, по которым, медленно продвигаясь вперед, неминуемо должны были следовать наши гребные суда с войсками, дабы избежать еще худшего – сулоев и весьма быстрых течений около скалистых мысов на фарватере. Поэтому на указанном пространстве крайне было бы необходимо поставить по крайней мере два поста: один в устье Хунгари, а другой в устье Уссури. Плавание от Уссури до Хингана по причине извилистых и быстрых проток затруднительно и медленно, а плавание в так называемых щеках, то есть в том месте, где река прорывает Хинганский хребет, из-за быстрого течения скалистых берегов очень трудно; поэтому между устьями рек Уссури и Сунгари следовало бы поставить пост, а другой такой же около входа в Хинган. Итак, кроме указанных постов, надобно бы было поставить еще четыре и все семь обеспечить продовольствием по крайней мере на семь дней для 500 человек. Тогда бы подъем наших войск на легких гребных судах, на которых они не имели возможности взять продовольствия более как на неделю, был бы совершенно безопасен, и люди не были бы поставлены в такое гибельное положение, в каком они очутились по милости Буссе: значительная часть из них умерла с голоду. Сеславин на легких гребных судах, приобретенных большей частью у гиляков, выступил с войсками из Мариинского поста в исходе июля двумя отрядами. Вследствие вышеуказанных обстоятельств, препятствовавших плаванию, они поднимались весьма медленно и с большими затруднениями. Далеко еще не достигнув расставленных Буссе постов, они издержали все свои запасы и принуждены были питаться кореньями, ягодами и варить даже кожу с обуви. Положение их было ужасное, но оно становилось еще грустнее, когда, достигнув наконец поста, они находили там самое ничтожное количество провианта. Ставивший посты не сообразил даже и того, что плыть против течения по неизвестной еще реке на гребном судне – не значит ехать или идти по известному тракту; рассчитывая пройти известное расстояние по реке, против течения, в один день, необходимо брать запаса на три или четыре дня, ибо здесь можно постоянно ожидать различных случайностей, которые могут замедлить плавание.

Вид Амура при входе в ущелье Хингана

Рисунок художника Мейера (Альбом рисунков к путешествию на Амур, совершенному от Сибирского отдела Русского географического общества [Путешествие в Приамурье в 1855–1856 гг. экспедиции Р. К. Маака])

Этот факт наглядно показал всю неосновательность или близорукость тех мнений, какие представляли эти господа генерал-губернатору против моих настояний об учреждении постов в устьях рек Хунгари, Уссури, Сунгари, Буреи и в Хинганском хребте в устье Зеи и снабжении их достаточным количеством провианта, вполне могущим обеспечить следование наших войск. Я часто говорил, что без этих распоряжений мы останемся отрезанными в низовьях Амура и что подъем людей, особенно в значительных массах и без паровых средств, может быть гибельным, но, к сожалению, мне тогда не верили.

Вид Амура по выходе из Хинганского хребта

Рисунок художника Мейера (Альбом рисунков к путешествию на Амур, совершенному от Сибирского отдела Русского географического общества [Путешествие в Приамурье в 1855–1856 гг. экспедиции Р. К. Маака])

В это же время капитан 2-го ранга С. С. Лесовский, принявший от В. С. Завойко начальствование, со свойственными ему энергией, распорядительностью и полным знанием морского дела, начал готовить к дальнему плаванию (в Кронштадт) зимовавшие около Николаевского, в протоке Пальво,[188]188
  Так как в Николаевске в первые годы его существования не было гавани для зимней стоянки судов, а весной возникала опасность, что они будут раздавлены льдами, суда отводились в расположенную под левым берегом Амура в 60 км выше Николаевска протоку Пальво. Суда зимовали в устье протоки, между островами.


[Закрыть] наши суда: фрегат «Аврора», корвет «Оливуца» и транспорт «Двина». В начале сентября эскадра эта была уже готова и, выйдя благополучно из реки и лимана в Татарский пролив, отправилась по назначению. Я с В. С. Завойко и с полковником Назимовым, с нашими семействами на транспорте «Иртыш» в начале июля пошли в Аян.

Из Аяна в начале августа мы все верхами достигли Маи (дети сидели в корзинках по обеим сторонам лошадей), то есть проехали 240 верст (256 км), и затем, следуя в лодках по рекам: Мае, Алдану и Лене, в начале сентября пришли в Якутск, а оттуда к исходу сентября прибыли в Иркутск, совершив таким образом до Иркутска более 4000 верст (4200 км). Оставив свое семейство в Красноярске (до зимнего пути) у сестры моей жены А. И. Мазарович, муж которой командовал тогда казачьим красноярским полком, я отправился в С. – Петербург, куда и прибыл в исходе октября.

Со слов генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича и управляющего тогда Морским министерством адмирала Ф.П.Врангеля я узнал, что в С. – Петербурге распространились слухи, будто бы суда наши: фрегат «Аврора», корвет «Оливуца» и транспорт «Двина», вследствие мелководья на баре Амура, не могут выйти из реки, что донесения мои относительно состояния этого бара ложны и, наконец, что будто бы я виновен в том, что фрегат «Паллада» не ввели в реку и утопили в Императорской Гавани. Этот слух был настолько распространен, что даже государь Александр Николаевич, которому я представлялся, несмотря на высокомилостивые слова, что Россия никогда не забудет моих заслуг, все же заметил мне, что река Амур мелка и не годится для плавания. На это я отвечал его величеству, генерал-адмиралу и, наконец, управлявшему Морским министерством адмиралу Ф. П. Врангелю, что слух этот ошибочен: река Амур судоходна, плавание по ней возможно, и суда наши благополучно выйдут из реки и лимана, о чем, вероятно, весьма скоро получится донесение; что же касается фрегата «Паллада», то официальные донесения и представления мои, начиная с 1852 года, ясно показывают, что я со своей стороны делал все, чтобы ни того, ни другого не могло случиться, и если бы на них обратили должное внимание, то наверно бы этого и не произошло.

Вскоре после того, именно в начале декабря, прибыл в Петербург курьером капитан-лейтенант Чихачев с известием о благополучном выходе в Татарский пролив нашей эскадры из Амура. Получив это известие, я счел необходимым поздравить с этим событием генерал-адмирала и управляющего Морским министерством Ф. П. Врангеля, и при том выразился, что после этого факта я надеюсь, что затеянные против меня интриги прекратятся и будет признано, что донесения мои были вполне справедливы.

Весной 1856 года на пароходе «Надежда» спустился в Николаевский пост капитан 1-го ранга Козакевич, назначенный вместо В. С. Завойко камчатским губернатором. Вскоре после того прибыли в Николаевское из Америки пароход «Америка», заказанный там Казакевичем в 1854 году, и два коммерческих судна – «Беринг» с грузом различных товаров и «Европа» с механической мастерской и двумя маленькими речными пароходами: «Амур» и «Лена». Осенью того же года между Николаевским и Мариинским были построены почтовые станции; на каждой из них было по четыре казацкие и по четыре крестьянские лошади.

В конце 1856 года была утверждена Приморская область Восточной Сибири, в состав которой вошли прежняя Камчатская область, Удский и Приамурский края; местопребыванием военного губернатора этой области был назначен Николаевский пост, переименованный в город Николаевск-на-Амуре. Вместо прежней камчатской флотилии была высочайше утверждена сибирская флотилия на Восточном океане. Исправляющий должность камчатского губернатора капитан 1-го ранга Козакевич был переименован в военные губернаторы Приморской области Восточной Сибири и в командиры сибирской флотилии и портов Восточного океана. Таким образом, учреждением этой области официально признавалась зависимость устья реки Амур от России, и Нижнеамурский край официально присоединился к русским владениям в Азии.

В то же время, то есть в конце 1856 года, после отъезда Н. Н. Муравьева из С. – Петербурга в Сибирь, посланником в Китай был назначен адмирал граф Е. В. Путятин[189]189
  За действия Е. В. Путятина в Японии ему было даровано графское достоинство и 3000 рублей пенсиона.


[Закрыть] (по случаю, как было сказано в извещении об этом Пекинскому трибуналу, особенных обстоятельств, возникших между Россией и Китаем). Граф Путятин в начале 1857 года прибыл в Кяхту, откуда послал ноту китайскому правительству, требуя пропуска в Пекин. Китайцы медлили с ответом до мая и после отъезда графа Путятина из Кяхты прислали ему в Селенгинск уведомление, в котором сообщалось, что у них нет никаких особо важных дел с Россией, для которых стоило бы такой высокой особе, как посланник, предпринимать трудный и далекий путь в Пекин. Граф Путятин отправил китайцам соответствовавший их уведомлению ответ и продолжал путь по Забайкалью на Шилкинский завод, откуда вместе с генерал-губернатором поплыл по Амуру. В Айгуни, принимая поздравление амбаня с приездом, граф Путятин спросил его, не получены ли на имя его какие-либо бумаги из Пекина, и, узнав, что нет, продолжал путь далее к устью реки Амура. Генерал-губернатор возвратился в Зейский пост и здесь остался ожидать прихода войск и переселенцев, назначенных на реку Амур. В начале 1857 года императором было утверждено заселение левого берега Амура; поэтому весной переселенцы Амурского конного казачьего полка были двинуты вниз по Амуру и под личным наблюдением генерал-губернатора заняли его левый берег от Усть-Стрелки до щек Малого Хингана. Кроме того, в устье Зеи стали лагерем 13-й линейный батальон и дивизион легкой батареи. В навигацию 1857 года в Николаевск пришло семь иностранных кораблей: «Беринг» и «Messanger Bird» из Бостона, шхуны «Люиз-Перо» и «Камчадал» из Сан-Франциско, барк «Baru nam» и шхуна «General-purse» из Гонконга и барк «Оскар» из Гамбурга. В эту же навигацию в первый раз из низовьев Амура на пароходах «Амур» и «Лена» в Забайкалье было доставлено незначительное количество товаров.

Порт и рейд Николаевска-на-Амуре в третьей четверти XIX в.

Рисунок 70—80-х гг. XIX в.

Между тем граф Путятин близ селения Михайловского был встречен контр-адмиралом Козакевичем на пароходе «Надежда» и вместе с ним продолжал плавание до Николаевска. Пробыв здесь несколько дней в ожидании парохода «Америка», отводившего транспорт «Байкал» в залив Де-Кастри, а «Иртыш» в Императорскую Гавань (для возобновления нашего Константиновского поста),[190]190
  Это последнее обстоятельство весьма важно в том отношении, что тогда уже начали убеждаться в справедливости моих представлений, что нам отнюдь не следует ограничиваться левым берегом Амура и непременно иметь за собой бассейн реки Уссури с его побережьем до корейской границы.


[Закрыть] граф Путятин, на том же пароходе, в сопровождении тендера «Камчадал», направился к берегам Китая. 14 июля он открыл залив Ольги и, отправив оттуда тендер «Камчадал» с лейтенантом Рудановским на остров Сахалин, проследовал далее в корейский порт Гамильтон. Тендер «Камчадал», подойдя к селению Кусунай (48° северной широты) и высадив здесь на шлюпках с 15 человеками лейтенанта Рудановского, возвратился в Николаевск. Рудановский поставил в устье Кусуная пост и затем, отправившись на шлюпках вдоль западного берега Сахалина, поздней осенью прибыл в Николаевск.

Между тем граф Е. В. Путятин из порта Гамильтон пошел в Печилийский залив и 24 июля достиг реки Пей-хо, вошел здесь в сношение с китайскими властями, которые после различных отговорок 12 августа приняли от него пакет с обещанием доставить ответ в Печили. После этого пароходокорвет «Америка» отправился в Шанхай за бумагами, ожидавшимися из России, и оттуда вернулся в Печили, где 4 сентября Е. В. Путятин получил подобный же первому неудовлетворительный ответ от китайского правительства. В то же время из Пекина было послано письмо нашему Сенату, в котором китайцы жаловались, что Е. В. Путятин, несмотря на дружеское их отношение к России, решился, вопреки трактатам, проникнуть в Печили, закрытый для европейцев. В письме говорилось, что, несмотря на то что более подходящим местом для переговоров является Кяхта, китайское правительство тем не менее выслало своих чиновников в Печили, но граф, передав свои требования, ушел за ответом в Шанхай. Рассматривать вопрос об Амуре в Шанхае, по мнению китайцев, было неудобно, ибо для этого у них на Амуре есть уполномоченный, главнокомандующий войсками в Маньчжурии, к которому и следует обращаться для переговоров по этому предмету, а поэтому китайское правительство и просит отозвать графа Путятина из Шанхая. Лист этот с донесением от графа Путятина о его неудавшейся попытке проникнуть в Пекин через Печили и об открытии переговоров в Шанхае был получен в С. – Петербурге в конце 1857 года, во время пребывания там Н. Н. Муравьева.

Вследствие этих донесений графа Путятина и письма от китайского правительства было решено: предоставить ему, не касаясь вопроса об Амуре, домогаться от китайцев только тех преимуществ для России, какие получат другие нации. Это распоряжение было послано графу Путятину через Суэц в Шанхай с особым курьером – адъютантом генерал-губернатора Н. Н. Муравьева подполковником Мартыновым. Переговоры же о границе нашей с Китаем на востоке решено было возложить на генерал-губернатора Муравьева, о чем и было уведомлено китайское правительство. По этому случаю Пекинскому трибуналу внешних сношений был послан лист, в котором указывалось, что все действия русских на реке Амуре производятся с утверждения высшего русского правительства и что сам генерал-губернатор был вызван в Петербург государем и получил лично от него приказания. Поэтому, если китайское правительство желает покончить с Амурским вопросом, то может обращаться к генерал-губернатору Восточной Сибири Муравьеву как к уполномоченному.

Китайское правительство, усматривая, что мы основанием наших постов в низовьях Амура и на побережье Приамурского края сознали, наконец, наши права на него, и видя, что, начиная основывать военные поселения по берегам реки, мы принимаем уже решительные меры к прочному водворению в этом крае и не желаем делать ни уступок, ни замедлений, прислало сказать, что «из возникших недоразумений не приходится ему разрывать с нами двухсотлетнюю дружбу».

Генерал-губернатор, вернувшись в Иркутск из С. – Петербурга в конце февраля 1858 года, послал в Ургу кяхтинского пограничного комиссара для подробнейшего объяснения с китайскими властями в духе упомянутого листа Сената. В отношении же поселений на левом берегу Амура Николай Николаевич велел предупредить ургинских правителей, что этот берег, а равно и берега Уссури будут заселяться наступающим летом,[191]191
  Факт заселения берегов Уссури весьма знаменателен тем, что высшее правительство и генерал-губернатор Муравьев признали наконец всю важность и необходимость для России Приуссурийского края, то есть согласились с основательностью моих постоянных об этом представлений и постоянных, как мы видели, отчаянных и ревностных стремлений и действий Амурской экспедиции, которой одной, можно сказать, Россия и обязана приобретением этого края.


[Закрыть] что эти действия ничего враждебного по отношению к Китаю не содержат, а, напротив, клонятся к общей пользе обоих государств.

В то же время генерал-губернатор отправил из Иркутска к устью Зеи чиновника Кочетова, поручив ему, между прочим, когда тот будет в Айгуни, на вопрос амбаня (губернатора) о том, где Муравьев, отвечать, что Н. Н. Муравьев прибудет на Амур, как только откроется навигация, но что не может долго останавливаться в нашем посту в устье Зеи, ибо должен спешить в Николаевск, и что если они желают с ним переговорить, то это удобнее сделать при его возвращении из Николаевска. Предупреждение это Н. Н. Муравьев счел необходимым сделать, во-первых, в надежде получить в Николаевске известие от графа Путятина, а во-вторых, чтобы показать китайцам, что с его стороны нет особенного стремления к ведению с ними переговоров, ибо он и сам очень хорошо понимал, где должна идти наша граница, и обставлял ее уже постами. Одним словом, Муравьев решился действовать в духе Амурской экспедиции.

Николай Николаевич, переехав в апреле по льду через Байкал, продолжал дальнейший путь до Сретенска. Оттуда в сопровождении архиепископа Иннокентия 26 апреля он во время ледохода поплыл по Амуру на особых баржах с двумя вооруженными катерами. Не доходя устья Зеи, в станице Бибикова, Н. Н. Муравьев был встречен чиновником из Айгуни, который просил его подождать некоторое время приезда цицикарского главнокомандующего (дзянь-дзюня), назначенного уполномоченным при переговорах о разграничении. 5 мая генерал Муравьев прибыл в Усть-Зейскую станицу, куда на другой день приехал айгунский амбань (губернатор) Дзираминта; он сообщил, что цицикарский главнокомандующий и уполномоченный уже прибыл из Цицикара в Айгунь и просит генерала хотя бы на несколько дней отсрочить свое плавание, чтобы иметь возможность переговорить с ним о разграничении. Это дело, по его словам, крайне заботит их правительство. При этом амбань намекнул генерал-губернатору, что он во всем успеет и все сделает. В заключение амбань просил назначить местом для переговоров город Айгунь и приглашал туда Николая Николаевича к себе на обед. Генерал-губернатор согласился как на то, так и на другое, тем более что амбань посещал его уже два раза.

Глава тридцать первая
Подписание Айгунского и Тяньцзинского трактатов. Краткое обозрение результатов работ экспедиции

Основание города Благовещенска. – Первое свидание генерал-губернатора с китайскими уполномоченными в Айгуни. – Предложение генерал-губернатора. – Проект договора. – Ультиматум. – Айгунский трактат 16 мая 1858 года. – Подписание и размен трактата. – Письмо от Н.Н.Муравьева. – Приказ генерал-губернатора от 18 мая 1858 года. – Плавание Н.Н.Муравьева и прибытие в Николаевск. – Состояние Николаевска в 1858 году. – Основание Софийска. – Плавание по реке Сунгари. – Айгунский амбань посещает генерал-губернатора в Благовещенске. – Цель этого посещения. – Ответ Н.Н.Муравьева на статьи дзянь-дзюня. – Тяньцзинский трактат. – Ратификация Айгунского трактата. – Путешествие Мартынова из Тянь-цзиня в Петербург. – Награды. – Краткое обозрение деятельности морских офицеров в Приамурском крае

9 мая 1858 года в Усть-Зейской станице архиепископом Иннокентием заложен был храм во имя Благовещения, а сама станица переименована в город Благовещенск. На другой день генерал-губернатор на своем катере в сопровождении двух вооруженных катеров отправился в Айгунь на обед к амбаню. Маньчжуры еще заранее просили позволения принять Н. Н. Муравьева с подобающими высокому сановнику почестями и салютом, на что тот изъявил свое согласие. Поэтому, при вступлении генерала на берег, в стороне показался дым и послышался слабый треск; пушек, как видно, у них не было, но, судя по звуку, можно предполагать, что это были маленькие мортирки, подобные имевшимся в Маймачене. Наши вооруженные катера отвечали им выстрелами из своих орудий, громкий звук которых озадачил и, как впоследствии оказалось, не понравился маньчжурам. Генерал-губернатора посадили вместе со статским советником Перовским в парадную одноколку амбаня, свите же предложили приготовленных на берегу верховых лошадей, и таким порядком все в парадной форме проследовали через город и крепость при большом стечении народа. Амбань встретил генерал-губернатора как почетного гостя у одних из наружных ворот, ведущих во внутренние дворы его дома. Введя в комнату, он указал ему на сидевшего там дзянь-дзюня, главнокомандующего амурскими силами, князя И-Шан, родственника царствующего богдохана. Генерал-губернатора посадили в той же комнате, вместе с дипломатическим чиновником Перовским, обер-квартирмейстером полковником Будоговским, переводчиком маньчжурского языка Шишмаревым и заведовавшим путевой канцелярией генерал-губернатора Карповым; с ними поместились дзянь-дзюнь И-Шан и амбань Дзираминга. Секретарь маньчжуров ротный командир Айжиндай стоял за столом. Остальные члены свиты генерал-губернатора[192]192
  Свиту эту составляли: пристав духовной нашей миссии в Пекине П. Н. Перовский, Генерального штаба подполковник К. Ф. Будоговский, секретарь по дипломатической части Е. К. Бютцов, переводчик маньчжурского языка Я. П. Шишмарев, чиновники особых поручений генерал-губернатора Восточной Сибири: коллежский асессор Д. Н. Гурьев, коллежский асессор П. В. Корчевский, коллежский секретарь Карпов и адъютант артиллерии поручик М. И. Котлубацкий.


[Закрыть] поместились в другой комнате, служащей сенями для двух половин дома, и были угощаемы сидевшими вместе с ними маньчжурскими штаб-офицерами с синими прозрачными шариками на шапках.

Началось угощение, состоявшее из чая и разных сухих сластей, поставленных на столе в нескольких блюдечках; потом подавали жареную баранину и жареного поросенка, нарезанных мелкими кусочками, которые пришлось класть в рот по-маньчжурски – двумя палочками и в заключение подали жидкость наподобие супа, с клещевинным маслом. Во время обеда неоднократно подавали теплую рисовую водку (мангалу) в крошечных фарфоровых чашечках, а генералу в серебряной, с соблюдением строго чинопочитания, то есть начиная всегда с генерала, потом подносили Перовскому и тем, которые или по своей тучности или по своей презентабельности казались им старше других. Обед прошел весьма весело: говорили любезности, сообщали друг другу новости, но о главном деле ни слова. После обеда князь И-Шан предложил Н. Н. Муравьеву переговорить о деле, но Муравьев отклонил это, говоря, что сегодня будем пировать, а все дела отложим до завтра. Этим генерал, между прочим, хотел показать маньчжурам, что он не слишком дорожит и вовсе не торопится вести с ними переговоры. Обед кончился в 7-м часу вечера, после чего генерал-губернатор и его свита отправились на катере и вместе с вооруженными катерами перешли к противоположному берегу, где стали на якорь у песчаного острова.

На другой день, 11 мая, генерал-губернатор со своим штабом, в парадной форме, перешел на катере к противоположному берегу. Та же одноколка и верховые лошади ожидали их в Айгуни, но на этот раз Н. Н. Муравьев отправился верхом со своей свитой в дом амбаня, где И-Шан ожидал его к 10 часам утра. Предварительно было условлено, чтобы при переговорах присутствовали с обеих сторон только необходимые лица: с китайской стороны князь И-Шан, амбань и Айжиндай; с нашей генерал-губернатор, Петровский и переводчик Шишмарев. Но в первое же заседание потребовали с картами Будоговского. Все эти лица поместились в той же комнате, в которой накануне обедали, таким образом, что налево от входа на широких нарах сидели по обеим сторонам стола И-Шан и направо от него амбань, а направо от входа, на таких же нарах, генерал-губернатор, справа от него Перовский, а слева Будоговский (когда его потребовали). Переводчик Шишмарев и секретарь Айжиндай стояли по бокам, каждый у стола своей стороны. Сначала генерал-губернатор изложил с исторической последовательностью наши действия на Амуре, причины и цель этих действий, клонящихся к пользе обоих государств, и потом указал, что для пользы обоих государств необходимо определить границу между ними по рекам Амуру и Уссури, так как она представляет удобнейшую естественную черту между обоими государствами.

План части города Айгуна. XIX в.

По окончании всего изложенного Н. Н. Муравьев представил князю И-Шану заблаговременно вычерченный на бумаге проект пограничной черты по Амуру, Уссури (с верхними притоками ее) и по реке Тумень-Ула, до моря. Чтобы лучше объяснить маньчжурам направление этой черты, он и потребовал из другой комнаты Будоговского с картой.

Затем генерал-губернатор предъявил свое полномочие, написанное на русском и маньчжурском языках, где сообщалось, что ему, генерал-губернатору Восточной Сибири, русским правительством поручалось вести переговоры с Китаем как о разграничении, так равно и о всех делах, которые, по его мнению, могут клониться к взаимным пользам обоих государств.

Генерал-губернатор предложил обсудить все его предложения о границах, обещал прислать на бумаге проект договора и сказал, что, вероятно, дзянь-дзюнь утомлен продолжительными прениями (ибо было уже 3 часа после полудня) и, может быть, привык в это время обедать. Поэтому он просил посетить его и назначил 4 часа пополудни для новой встречи.

Так кончилось первое заседание 11 мая. Все переговоры велись на маньчжурском языке. Несмотря на то что дзянь-дзюнь был истый маньчжур и родственник богдохана, он, по-видимому, лучше знал придворный китайский язык, нежели свой родной маньчжурский. Поэтому речь генерал-губернатора к дзянь-дзюню Шишмарев переводил амбаню по-маньчжурски, а тот передавал ее дзянь-дзюню по-китайски. Когда же генерал-губернатор адресовался к амбаню, то слова Шишмарева на маньчжурском языке передавались амбаню особым переводчиком по-китайски.

Около 4 часов стали подвигаться к катеру генерал-губернатора две огромные джонки, назначавшиеся, по словам маньчжурских чиновников, для переезда дзянь-дзюня. Их поставили по сторонам катера, но Николай Николаевич послал Шишмарева просить дзянь-дзюня приехать на вельботе. Ровно в 4 часа показалось огромное шествие дзянь-дзюня из города с огромной свитой, предшествуемой двумя оруженосцами впереди. На катер генерал-губернатора были приглашены дзянь-дзюнь, амбань, Айжиндай, личный секретарь дзянь-дзюня, его прислужник с трубкой и два оруженосца. Угощение состояло из чая, сластей, мадеры, шампанского и ликера. Хор трубачей Иркутского конного полка играл на берегу в близком расстоянии от катера. Музыка, по-видимому, очень нравилась дзянь-дзюню, особенно веселые мотивы русских плясовых песен, которые, по его желанию, повторялись несколько раз. Таким образом, время шло незаметно между веселым разговором и обильным угощением.

На другой день, 12 мая, отправили с Перовским и Шишмаревым проект договора, состоявший из пяти пунктов.

В первом определялась точная граница между Россией и Маньчжурией, именно от слияния рек Шилки и Аргуни по Амуру до устья реки Уссури, потом вверх по этой реке и по верхним ее притокам до водораздельного хребта; отсюда на верхние притоки реки Тумень-Улы и по ней до моря;

во втором назначалось свободное плавание по всем рекам, составляющим границу;

в третьем дозволялось свободное переселение жителей обоих государств с земель, отошедших во владение другого государства, в течение одного года;

в четвертом утверждалась взаимная торговля по рекам Амуру и Уссури для жителей берегов этих рек; наконец,

в пятом назначался пересмотр прежних трактатов относительно торговых сношений и сообщений с Пекином, отправление миссии, послов, курьеров и прочего, могущих доставить пользу и славу обоим дружественным государствам.

По представлении Перовским этого проекта договора, маньчжуры по обыкновению возобновили свои односторонние доводы и опровержения, о последнем пункте решительно отказались и рассуждать, говоря, что по этим предметам дзянь-дзюнь не имеет полномочий и что ему поручено только договариваться о делах на Амуре, и если мы желаем касаться нашей торговли с Китаем, то должны будем начать отдельные переговоры, совершенно особо от настоящих. Слово «граница» маньчжуры просили исключить, представляя, что граница с Китаем утверждена будто бы прежними трактатами. Айжиндай указал и на слова: «ради большей славы и пользы обоих государств», объясняя, что не надобно упоминать эти слова, ибо зачем тут упоминать о славе, когда наше государство и без того так славно, что большей славы ему желать нельзя. По его желанию это выражение было заменено: «ради большей, вечной взаимной дружбы обоих государств». Таким образом, это заседание кончилось безо всяких результатов.

Вечером в этот же день приехал Айжиндай для подробнейших объяснений с Шишмаревым и привез свой проект договора, утверждая, что дзянь-дзюнь и амбань никак не согласятся изменить его, так что, если генерал Н. Н. Муравьев не согласен изменить своего проекта, то они должны будут разойтись. Все эти рассуждения с Айжиндаем производились в этот раз с Перовским и Шишмаревым в каюте баржи.

13 мая утром Шишмарев отправился в Айгунь и предложил измененный проект договора (с выпуском только пятого пункта и с заменой слова «славы» словом «дружбой») на рассмотрение дзянь-дзюня и амбаня. Прежние споры маньчжуров снова возобновились; однако Шишмарев успел склонить амбаня к включению пункта об обоюдной торговле; изменили первый пункт проекта. После этого прибыл на баржу Айжиндай с новым проектом договора, который был составлен согласно договоренности с Шишмаревым; показав его Шишмареву, он увез его обратно в Айгунь. Вечером Айжиндай снова прибыл на баржу к Шишмареву и с отчаянием уверял, что он недосмотрел первую статью договора о землях от реки Уссури до моря и, по прочтении, не вник будто бы в смысл этой статьи; только уже по приезде в Айгунь, вместе с амбанем, он рассмотрел ее. При этом Айжиндай со слезами умолял Шишмарева изменить эту статью, уверяя, что его ожидает тяжкое наказание за этот недосмотр, так что, если не согласятся изменить этой статьи, то он сейчас же на виду у нас утопится в Амуре. Шишмарев дал ему понять, что подобные разговоры неуместны; на это Айжиндай отвечал Шишмареву: «Хорошо вам так рассуждать, когда вы хотите, чтобы наш дзянь-дзюнь вам уступал, и если бы наш дзянь-дзюнь хотел бы что-нибудь вам уступить, то он при переговорах рассуждал бы иначе». Шишмарев повел Айжиндая к генерал-губернатору, перед которым он повторил свою просьбу об исключении из договора первой статьи, оставляя только свободное плавание и торговлю по Амуру; генерал-губернатор сказал Айжиндаю, что об этом он будет говорить не с ним, а с дзянь-дзюнем и что поэтому ему волноваться нечего.

Генерал-губернатор, усматривая безуспешность переговоров и видя, что маньчжуры только тянут время и что обыкновенным путем никакого толка от них добиться невозможно, решился изменить характер переговоров, дав им настоятельный и твердый оборот. С этой целью он 14 мая с Шишмаревым и Будоговским прибыл в Айгунь и предложил в виде ультиматума окончательный текст договора. Маньчжуры начали приводить доказательства на право владения Приамурским и Приуссурийским краями и говорили, что они собирают будто бы ясак с жителей этих стран, как владельцы их, что в этой стране и на ее прибрежьях у них всегда были караулы, свидетельствующие право их владения ею, что страна от реки Уссури до моря, и вообще Уссурийский бассейн, составляет родину царствующей в Китае династии, а потому уступать его России было бы равносильно измене. На эти объяснения маньчжуров генерал-губернатор возражал, что «ни по Амуру от Хингана до моря, ни по Уссури, ни на побережье страны никогда китайских караулов не было. Местное население, обитающее в Приамурском и Приуссурийском краях, никогда ясака китайскому правительству не платило. После завоевания русскими, в исходе XVII века, этой страны Россия имеет полное на нее право. По всему левому берегу реки Амура, начиная с Усть-Стрелки до Хингана, никаких китайских постов не существовало; по смыслу же первого пункта Нерчинского трактата вся страна от Хингана к востоку до моря должна принадлежать России, а в это пространство входит весь бассейн реки Уссури и устья реки Сунгари, как то доказано точными исследованиями, произведенными нами в 1850–1853 годах, и что поэтому, предлагая провести границу по Уссури, и так уже делается огромная уступка Китаю в уважение к его постоянной дружбе с Россией. Основанием наших военных постов (начиная с 1850 года) в низовьях Приамурского края и наблюдением за устьем Амура и побережьем края мы защитили его от явных покушений со стороны иностранцев. Мы делали это потому, что обитающее там население никогда власти Китая над собой не признавало, и потому, что край этот Россия всегда считала своим. Последняя блокада побережья этой страны англо-французами ясно доказывает, что эти нации, бывшие в дружбе с Китаем, а с нами в войне, признавали этот край не китайским, а русским. В 1854 и 1855 годах для защиты его от них мы сосредоточили надлежащие военные силы, между тем как китайское правительство не принимало в этом ни малейшего участия и тем ясно сознавало, что этот край принадлежит не Китаю, а России. Родина царствующей в Китае династии находится не в Уссурийском бассейне, а в бассейне реки Нингуты, впадающей в реку Сунгари, близ города Нин-гуты – местности, на которую мы не претендуем, и, наконец, если в Приуссурийском крае и находятся китайцы, то это беглые преступники, скрывшиеся сюда, как бы в другое государство, для избежания наказания, определенного им по китайским законам. По всему этому весь упомянутый Приамурский и Приуссурийский край мы вовсе не захватываем у Китая, как край, составляющий по всем правилам принадлежность России, но желаем, в видах обоюдной пользы обоих дружественных государств, только проведения здесь точной границы, до сих пор еще не определенной между российскими и китайскими владениями.