Текст книги "Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России"

Дзянь-дзюнь и его товарищ амбань не могли ничего ответить в опровержение этих справедливых доводов генерал-губернатора и сказали только лишь, что они не сомневаются в высокой цели русского правительства. За всеми этими спорами время шло. Между тем еще при начале переговоров Н. Н. Муравьев предупреждал, что времени у него мало и он спешит в Николаевск. Поэтому, видя, что все его попытки убедить дзянь-дзюня остаются тщетными, он встал из-за стола, взял за руки дзянь-дзюня и амбаня и, обращаясь с сердитым лицом к переводчику Шишмареву, приказал передать им, что лично с ними остается друзьями, что он им сказал все, что от него зависит, и теперь их дело обсудить и согласиться на его решительные и неизменные предложения, для чего дается им срока только до завтра. Не дождавшись перевода этих слов, генерал-губернатор быстро вышел из комнаты, у ворот сел на коня и в сопровождении Будоговского и Шишмарева поехал к пристани. Вскоре генерала догнал Айжиндай и, подъехав к Шишмареву, спрашивал его, куда генерал спешит? «Теперь, – говорил он, – поднялся сильный ветер и на реке волнение, и князь И-Шан говорит, что лучше бы немного обождать». Шишмарев, не отвечая на это, следовал за генерал-губернатором, который, подъехав к берегу, быстро соскочил с коня, бросил в сторону нагайку, сел на катер, где его ожидала уже вся свита, и под парусами, при низовом ветре, пошел к противоположному берегу. Толпы собравшихся на берегу маньчжуров выпучили глаза от удивления: привыкшие видеть генерала всегда приветливо посматривавшим на толпившийся по улицам Айгуни народ, они вдруг увидели его нахмуренным и рассерженным.

Отойдя от Айгуни на расстояние около 7 верст, Н. Н. Муравьев пристал на левом берегу к маньчжурской деревне и здесь отобедал со своей свитой, а к вечеру возвратился к вооруженным катерам, стоявшим против Айгуни, у противоположного берега реки. Вскоре прибыл сюда чиновник от князя И-Шана узнать о здоровье генерала и о причине его гнева и вместе с этим просил извинить их.

Такова была сущность представлений генерал-губернатора и возражений на эти представления китайского уполномоченного князя И-Шана.

Эти обстоятельства показали, что инструкции санкт-петербургских дипломатов для ведения переговоров с китайцами – инструкции, которым эти дипломаты придают огромное значение и ставят себе в заслугу, здесь не имеют места, и что только решительными действиями, противоположными этим инструкциям, и возможно достигнуть надлежащей цели. Пример Амурской экспедиции, действовавшей, как мы видели, радикально противоположно повелениям из санкт-петербургских канцелярий, убедили уже генерал-губернатора в необходимости, прежде чем разговаривать с китайцами, раскинуть военные поселения (станицы) по берегам рек Амура и Уссури, и тем, как представлял и я, фактически указать Китаю, что эту страну Россия всегда считала своею. Только такие действия, то есть военные поселения и передвижение батальонов и вооруженных катеров (вроде канонерок), и привели к надлежащему результату.

Маньчжуры, видя, что все наши справедливые доводы на право обладания Приамурским и Приуссурийским краями могут быть подтверждены и нашими, уже совершенными там действиями, решили прийти к соглашению на условиях, предложенных Н. Н. Муравьевым. Но так как они не были хорошо знакомы с Уссурийским краем, то боялись, чтобы в наши владения не вошли местности, откуда происходит их царствующая династия. Поэтому они желали в настоящем договоре сохранить более или менее неопределенное положение в Приуссурийском крае и просили генерал-губернатора, не употребляя здесь слова «граница», предоставить возможность точнее договориться о ней в Пекине, то есть провести ее так, как указано выше в первом пункте проекта договора, предложенного Н. Н. Муравьевым.

Вследствие этого на другой день, то есть 15 мая, прибыли на баржу к генерал-губернатору батальонный командир с Айжиндаем для окончательного соглашения по всем договорным статьям проекта, представленного генерал-губернатором, и с убедительной просьбой от князя И-Шана, чтобы слово «граница» в Уссурийском крае было вычеркнуто, то есть чтобы в землях от верховья реки Уссури до моря предоставлено было, согласно проекту генерала, утвердить границу в Пекине, а потому эти земли впредь до ратификации в Пекине оставить без разграничения. Генерал-губернатор согласился на изменение редакции первой статьи, почему она и выражена так: «От Усть-Стрелки, то есть слияния рек Шилки и Аргуни, левый берег реки Амура и далее от устья реки Уссури «о моря оба берега реки Амура и вся страна до моря да будет владение Российского государства. Правый берег реки Амура до устья реки Уссури – владение Китайского государства. Земли, лежащие от реки Уссури и от верховьев ее до моря, оставить между обоими государствами неограниченными до усмотрения российского императора и китайского богдохана».[193]193
  Официальный текст первой половины первой статьи Айгунского трактата иной: «Левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья реки Амура, да будет владением Российского государства, и правый берег, считая вниз по течению до реки Уссури, владением Дайцинского государства; от реки Уссури, далее до моря, находящиеся места и земли, впредь до определения по сим местам границы между двумя государствами, как ныне, да будут в общем владении Дайцинского и Российского государств» (приводится по сборнику договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем Востоке. Москва, 1927).


[Закрыть] К этому, по настоянию Айжиндая, относительно земель от верховьев реки Уссури, прибавлено «как и ныне»;[194]194
  Это выражение «как и ныне», предложенное маньчжурами, весьма замечательно, ибо оно объясняет их понятие об истоке реки Уссури из южной части Хинганского хребта, что оказывалось и по всем сведениям и исследованиям, добытым Амурской экспедицией, и о чем я, как мы видели, при возбуждении мной в 1852 году пограничного вопроса, сообщал правительству.


[Закрыть] на все это последовало согласие генерал-губернатора, ибо это обстоятельство нисколько не изменило существа представленного им проекта. Право свободного плавания по пограничным рекам Амуру и Уссури, о котором говорится во второй статье, в маньчжурском тексте вышло по рекам Сахалян-Ула, Сунгари-Ула и Уссур-Ула.[195]195
  По нашему понятию, течение реки Амура составляет все пространство от слияния Шилки с Аргунью (Усть-Стрелки) до лимана. Между тем, по понятиям маньчжуров и китайцев, под рекой Амуром (Маму по-тунгусски, а Сахалян-Ула по-маньчжурски и китайски) разумеется только течение от Усть-Стрелки до устья Сунгари, а далее до моря река называется Сунгари-Ула, то есть маньчжуры и китайцы принимают, что не Сунгари впадает в Амур, а, напротив, Амур в Сунгари.


[Закрыть] Айжиндай заметил, что, стало быть, на основании этого пункта трактата, русские могут плавать по реке Сунгари и внутрь Маньчжурии и торговать в лежащих по берегам этой реки городах? Ему отвечали на это утвердительно и доказывали всю пользу от этого как для самих маньчжуров, так и для всей страны. Он охотно согласился с этим, почему в трактате, во втором пункте, и было выговорено: плавать по реке Сунгари и производить торговлю по берегам этой реки.

В заключение генерал-губернатор заявил, что так как теперь они согласились окончательно по всем статьям, то он намерен подойти с вооруженными катерами ближе к Айгуни и салютовать в честь заключенного трактата. Айжиндай предложил на это подойти к их берегу, если генералу угодно, но просил только не стрелять, прибавив при этом: «Мы, чиновники, да и наши военные не любят выстрелов». Это желание было исполнено и затем ни в этот день, ни в следующие за ним дни никакого салюта произведено не было. Для окончания различных мелочных недоразумений Шишмареву приходилось еще два раза ездить к амбаню.

Наконец, наступил достопамятный день 16 мая. Трактат назначено было подписать в 12 часов, но за перепиской беловых экземпляров на русском и маньчжурском языках время протянулось до вечера. В 6 часов генерал-губернатор со своей свитой, в полной парадной форме, вышел на берег в Айгуни и пешком отправился к дзянь-дзюню, где тотчас же начали потчевать его чаем и сластями. После краткого приветствия генерал Н. Н. Муравьев сказал князю И-Шану, что он очень рад, что они пришли к соглашению по всем пунктам и кончили дело, продолжавшееся более полутораста лет и заботившее их правительства. Затем приступлено было к чтению и проверке текста на маньчжурском языке, и началось подписывание трактата на русском и маньчжурском языках. Подписали: генерал-губернатор, дзянь-дзюнь князь И-Шан, Перовский, амбань, Шишмарев и Айжиндай. После подписания трактата генерал-губернатор и дзянь-дзюнь князь И-Шан взяли каждый в одну руку по два подписанных экземпляра на русском и маньчжурском языках, в одно время обменялись ими и передали друг другу со взаимными поздравлениями.

Окончив весь церемониал по заключению трактата, Н. Н. Муравьев вскоре оставил дзянь-дзюня, поцеловавшись с ним на прощанье, и отправился из Айгуни в Благовещенск. По прибытии на баржу спутники генерал-губернатора по русскому обычаю, с шампанским в руках, поздравили его с совершившимся великим событием, доставившим России более полумиллиона квадратных верст хотя и пустынной, но богатой территории, открывшей Сибири водный путь к океану и, наконец, давшей ей на отдаленном Востоке твердое политическое значение.

Н. Н. Муравьев от того же числа, 16 мая 1858 года, почтил меня следующим письмом: «Любезный Геннадий Иванович! Сегодня подписан трактат в Айгуни, Приамурский край утвержден за Россией. Спешу уведомить Вас об этом знаменательном событии. Отечество никогда Вас не забудет, как первого деятеля, создавшего основание, на котором воздвигнуто настоящее здание. Целую ручки Екатерины Ивановны, разделявшей наравне с Вами и со всеми Вашими достойными сотрудниками труды, лишения и опасности и поддерживавшей Вас в этом славном и трудном подвиге. Искренно обнимаю Вас, благодарю и еще поздравляю».[196]196
  Это письмо я получил 8 августа 1858 года в деревне родного дяди моей жены Николая Матвеевича Ельчанинова, селе Поповке Смоленской губернии Бельского уезда, где я с семейством проводил тогда лето.


[Закрыть]

17 мая ночью Н. Н. Муравьев возвратился в Благовещенск. В тот же день, на церковном параде, генерал-губернатор отдал следующий лаконический приказ: «Товарищи! Поздравляю вас! Не тщетно трудились мы! Амур сделался достоянием России!.. Россия благодарит… Ура!..»

20 мая генерал-губернатор отправил подлинный трактат при своем донесении императору Александру II с секретарем по дипломатической части Бютцевым. Таким образом, первое известие, посланное в С. – Петербург из вновь основанного за 10 дней перед этим города Благовещенска, была благая весть о присоединении Приамурского и Приуссурийского краев к русским владениям.

21-го числа генерал-губернатор вместе со своим штабом отплыл в дальнейший путь, к устью Амура. Во время этого плавания обер-квартирмейстер Будоговский избирал места для поселения Амурского пешего батальона, который своими станицами в этом же году занял весь остальной левый берег Амура от Малого Хингана до устья Уссури; при устье же этой реки было основано поселение 13-го линейного батальона, названное Хабаровским [ныне город Хабаровск]. От этого пункта дальнейший путь свой генерал-губернатор продолжал на ожидавшем его здесь пароходе «Аргунь» в сопровождении прибывшего навстречу ему военного губернатора Приморской области Козакевича. Прибыв 8 июня в Мариинский пост, генерал посвятил этот день обзору казарм, церкви и других зданий, выстроенных здесь в течение двух лет, истекших со времени его последнего путешествия, и 10 июня прибыл в Николаевск, где был встречен салютом с береговых батарей.

Станица Хабаровка, на месте которой стоит город Хабаровск

Фотография

Николаевск после 1855 года, когда генерал-губернатор был в нем последний раз, из нескольких существующих тогда домиков протянулся на 1¹/2 версты вдоль берега Амура, и в нем одних частных домов считалось тогда уже до 200 номеров. Генерал остался здесь на несколько дней в ожидании прихода судов эскадры графа Путятина с известием от него о ходе переговоров в Китае.

15 июня в госпитальной церкви Николаевска было совершено преосвященным Иннокентием благодарственное молебствие о заключении договора; после молебствия была провозглашена вечная память всем положившим живот свой в Приамурском крае и многолетие всем, подвизавшимся и подвизающимся в здешнем крае деятелям.

19 июня, отправившись из Николаевска на пароходе «Амур» в обратный путь вверх по Амуру, генерал-губернатор 21 июня прибыл в Мариинский пост. Выйдя 21-го числа из Мариинска, в сопровождении парохода «Шилка», генерал остановился у мыса Джай (в 35 верстах) выше Мариинска, на главном фарватере реки, откуда последний отклоняется к левому берегу, и здесь положил основание будущему городу Софийску. Отсюда военный губернатор Козакевич на пароходе «Шилка» отправился обратно в Николаевск, а генерал-губернатор продолжал плавание вверх по реке на пароходе «Амур». 28 июня он прибыл в Хабаровское, а 2 июля подошел к устью реки Сунгари. Взяв здесь в провожатые маньчжуров, он вошел с пароходом в устье этой реки и поднялся по ней на 20 верст. Таким образом, пароход «Амур» был первым от сотворения мира пароходом, который показался на реке Сунгари и положил начало русскому судоходству и пароходству по этой реке, на основании права, предоставленного России Айгунским трактатом. Обозрев пройденную часть реки и ее низменные берега и приведя в изумление гольдов – жителей прибрежных двух деревень, пароход вернулся обратно в Амур, открыв в устье Сунгари бар с наименьшей глубиной в 15 футов (4,5 м).

Продолжая путь далее вверх по Амуру, генерал-губернатор 8 июля прибыл в Айгунь. Начиная от устья Уссури, пароход ежедневно встречал целые десятки барж и плотов, спускавшихся вниз по Амуру с провиантом, переселенцами, различными грузами, с рогатым скотом, лошадьми и прочим, так что река, несмотря на свои пустынные берега, представляла в то же время довольно оживленное зрелище. В Айгуни генерал отправился со своей свитой в дом амбаня, находившийся в крепости, где хозяин принял его с распростертыми объятиями у наружных дверей. После кратких приветствий и расспросов о здоровье амбань, по приглашению генерала, отправился пешком вместе с ним на пароход, на котором его прокатили с музыкой вверх и вниз по реке.

9 июля, по прибытии генерал-губернатора в Благовещенск, туда же 12-го прибыл на трех больших джонках и амбань с огромной свитой. Его джонка с каютой наверху подошла к самой пристани; для встречи его были посланы на нижнюю площадку пристани некоторые лица из штаба генерал-губернатора, и при его выходе музыка, стоявшая у балкона дома, сыграла марш. Шествие открывали по лестнице пристани шесть пионов (офицеров) с белыми шариками и павлиньими перьями на шапках (за храбрость), за ними следовал церемониймейстер с голубым шариком на шапке, а позади его – амбань; остальная свита шла в беспорядке. Все поднялись по лестнице на берег и подошли к балкону, затем передние ряды расступились, стали по обеим сторонам дороги и пропустили вперед церемониймейстера и амбаня. Генерал-губернатор встретил его на пороге балкона. В гостиной амбаня усадили за столом на диване; слева от него поместился Н. Н. Муравьев, справа генерал М. С. Корсаков, сбоку от стола в креслах – комендант Айгуни и два гусайда (штаб-офицера) с голубыми шариками на шапках. Прочая свита амбаня стояла в комнате, а секретарь его вместе с Шишмаревым поместились у стола. Подали угощение, состоявшее из чая, варенья, разных сластей, орехов, шампанского, наливок, папирос и сигар. Маньчжуры не заставляли себя долго просить. Амбань горстями раздавал своим приближенным белые сухари и хлеб, поданные к чаю. Цель приезда амбаня состояла в представлении генерал-губернатору составленного дзянь-дзюнем объяснения статей трактата, в котором между прочим заключались правила для обоюдной между русскими и маньчжурами торговли на Амуре. Эти объяснения состояли из 14 пунктов, заключавших в себе большей частью мелочные и стеснительные обряды трусливой китайской администрации относительно жителей левого берега и вообще торговли по Амуру. Все их доводы и убеждения явно клонились к тому, чтобы поставить торговлю в зависимость от чиновников и чтобы, таким образом, дать последним возможность пользоваться на счет местных жителей, производящих торговлю.

Г. И. Невельской с сыном Николаем. Италия

Фотография. 1872–1873 гг.

Генерал-губернатор не соглашался на предложение маньчжуров, чтобы на всем протяжении Амура был назначен только один пункт для торговли, а требовал, чтобы жители обоих берегов производили свободно взаимную торговлю, где пожелают, без всяких стеснений и надзора чиновников. Наконец, после долгих прений, постановили, что на первое только лишь время через каждые восемь дней будет открываться семидневная ярмарка по очереди в Благовещенске и Айгуни, а жители обоих берегов смогут свободно производить торговлю на всем протяжении реки Амура. На остальные пункты объяснений дзянь-дзюня генерал-губернатор обещал прислать свой ответ в Айгунь, после чего амбань со свитой, получив богатые подарки и отдарив со своей стороны кусками шерстяной с шелком материи, веерами, трубками, связками табаку (вроде махорки), китайскими сухими сластями и прочим, тем же порядком вернулся со своей свитой обратно на джонках в Айгунь.

На другой день был послан ответ генерал-губернатора на статьи дзянь-дзюня; в нем было сказано: «Так как некоторые из этих статей противоречат смыслу трактата, то объяснения на них пришлются из Иркутска». 20 июля генерал-губернатор отправил пароход «Амур» обратно в Николаевск, сам же, на пришедшем из Усть-Стрелки пароходе «Лена», отправился в дальнейший путь вверх по Амуру.

Между тем граф Путятин 13 июня заключил с Китаем трактат в Тянь-цзине. Через несколько дней после этого китайцы заключили трактаты: с американским уполномоченным – 26 июня, с английским и французским – 27 июня. Сущность трактата, заключенного графом Е. В. Путятиным, состояла в следующем: об отправлении посланников, о производстве торговли, кроме сухого пути, в портах: Шанхай, Инибо, Фучжоу-Фу, Ся-Мын, Гуандун, Тайван-Фу, на острове Формозе, Ценчжоу, на острове Хайнане и во всех других открытых для иностранцев местах. Во всех этих местах Россия по трактату получала право иметь своих консулов, а торговля, как сухопутная, так и морская, не должна была подвергаться никаким стеснениям. Кроме того, китайцы обязывались подавать помощь при крушениях русских судов у берегов Китая. Наконец, трактатом этим устанавливалось ежемесячное почтовое сообщение с Кяхтой. Граф Е. В. Путятин, имея в виду сведения, добытые Амурской экспедицией, о положении пограничного хребта, указываемого Нерчинским трактатом, и результаты действий Амурской экспедиции, в девятой статье договора, между прочим, объяснил: «По назначению границ сделаны будут подробные описания и карты смежных пространств, которые и послужат обоим правительствам на будущее время бесспорными документами о границах». Это обстоятельство весьма важно, потому что, как мы видели, устье реки Сунгари и весь Уссурийский бассейн по этим исследованиям оказались бы принадлежащими России. Китайцы, имея в виду это обстоятельство, хотя и получили от дзянь-дзюня, цицикарского князя И-Шана известие о заключенном им с генерал-губернатором 16 мая Айгунском трактате, но до подписания трактата графом Путятиным не сообщали ему об этом, а уведомили его спустя несколько дней после заключения им трактата, именно тогда, когда уже богдохан ратифицировал Айгунский трактат, утвердив при том, согласно представлению Н. Н. Муравьева, границу нашу с Китаем по реке Уссури до реки Тумень-Ула и далее по течению ее до моря. Таким образом, упоминаемая статья трактата, заключенного графом Путятиным, была исполнена, и то, чего избегали маньчжуры при переговорах с генерал-губернатором в Айгуни, то есть слово «граница», теперь было утверждено самим богдоханом. Богдохан определил границу между Россией и Китаем по реке Уссури до морского берега и тем самым окончательно признал принадлежность Приуссурийского края за Россией.

Подлинный договор, заключенный в Тянь-цзине, граф Путятин отправил в С. – Петербург 7 июня с капитан-лейтенантом Чихачевым через Суэц и Триест, а через 8 дней после того, именно 15 июня, отсылая прибывшего к нему из С. – Петербурга через Суэц курьером подполковника Мартынова обратно в Иркутск, через Калган, Гобийскую степь, Ургу и Кяхту, граф Путятин послал с ним письмо к Н. Н. Муравьеву и при нем копию с заключенного им в Тянь-цзине договора. Через 25 дней Мартынов прибыл в Иркутск, где, за отсутствием Н. Н. Муравьева, сдал бумаги председательствующему в Главном управлении Восточной Сибири иркутскому губернатору генерал-лейтенанту Венцелю. Последний, узнав от Мартынова, что курьер, отправленный графом Путятиным с подлинным текстом договора, уехал до заключения французами и англичанами договора с Китаем, счел нужным отправить очевидца этого события Мартынова с этим известием в С. – Петербург, поручив ему доставить туда и копию договора, заключенного графом Путятиным. Мартынов прибыл в С. – Петербург и сразу же представился Александру II. В тот же день были посланы телеграммы в Лондон, Париж и другие европейские столицы с известием о заключенных французами и англичанами договорах с Китаем; таким образом, Европа, в первый раз через Сибирь, узнала об этом событии гораздо раньше, чем от своих уполномоченных.

Генерал-лейтенант Венцель, отправляя Мартынова в С. – Петербург, в то же время 11 мая послал к Н. Н. Муравьеву на Амур другого курьера с письмом от графа Путятина, копией с заключенного им договора и известием о ратификации богдоханом границы в Приуссурийском крае и заключенного Муравьевым Айгунского трактата от 16 мая 1858 года. Этот курьер 22 июля встретил генерал-губернатора, следовавшего вверх по Амуру на пароходе «Лена», немного выше Албазина. Получив радостное известие, Н. Н. Муравьев вызвал всех наверх, объявив о нем офицерам и команде. 12 августа пароход «Лена» пришел в Сретенск, где и остался на зимовку. Оттуда генерал-губернатор отправился в Иркутск; по пути во всех селах его встречали с колокольным звоном толпы народа; везде провожали его криками ура; в городах являлись депутации и делали денежные пособия в пользу нового края. Все хотели принять какое-либо участие в этой общей радости всей Сибири.

По получении донесения от Н. Н. Муравьева о заключенном им Айгунском трактате и ратификации богдоханом, император указом, данным правительствующему Сенату 26 августа 1858 года, возвел Николая Николаевича Муравьева с нисходящим от него потомством в графы Российской империи, с присоединением к его имени Амурского. В ноябре того же 1858 года, по случаю этого события, были высочайше награждены:

а) чледующими по очереди орденами и пенсионами в 2000 рублей:

генерал-лейтенант, председатель Главного правления Российско-Американской компании Политковский; генерал-майор Михаил Семенович Корсаков, контр-адмирал Петр Васильевич Козакевич и я[197]197
  Следовавший по очереди мне орден Анны 1-й степени; орден Станислава я получил в 1856 году.


[Закрыть].[198]198
  Характер награждений показывает, что правительство сознательно пошло на забвение роли Невельского в разрешении Амурского вопроса. Вся слава присоединения огромного края к России была приписана генерал-губернатору Н.Н.Муравьеву. При этом равной с Невельским наградой – пенсией в 2000 рублей – был награжден и председатель Российско-Американской компании Политковский. Биограф Г. И. Невельского, адмирал А. Сиденснер, даже пишет, что «трудно установить, кто был этот Политковский, не говоря уже о том, что неизвестны его заслуги перед Отечеством, за которые он удостоился равной с Невельским награды». Синденснер, перефразировав известную фразу Фамусова из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», отмечает, что это могло иметь место только потому, что «в те времена на службе Российско-Американской компании чужие были редки» (комментарий изд. 1947 г.).


[Закрыть]

б) пенсионом в 1500 рублей: генерал-майор Николай Васильевич Буссе;

в) Владимиром 4-й степени и пенсионами в 350 рублей: лейтенант Николай Константинович Бошняк и штабс-капитан корпуса штурманов Дмитрий Иванович Орлов;

г) Владимиром 4-й степени и Анной 3-й степени: лейтенанты А. И. Петров и Разградский, поручик корпуса

штурманов Воронин, лейтенант Купреянов и доктор Орлов.

Так как я и Д. И. Орлов были семейные, то пенсионы, дарованные по нашу смерть, высочайше повелено распространить и на наших жен и детей.

Таковы были окончательные результаты открытий, совершенных в 1849 году на маленьком транспорте «Байкал», и затем деятельности наших морских офицеров, составлявших Амурскую экспедицию с 1850 по исход 1855 года! Нельзя не признать, что вышеизложенные неоспоримые документы и факты показывают, что разрешение Амурского вопроса, обусловливавшего политическое и экономическое значение России на отдаленном ее Востоке, было совершено в главных основаниях единственно нашими морскими офицерами, которым судьба определила там действовать с 1849 по исход 1855 года. Они, возбудив погребенный, казалось, на веки Амурский вопрос, представили вместе с этим и практическую возможность, без особых затрат казны, к его разрешению, доказав доступность устья реки Амура и ее лимана для плавания морских судов.[199]199
  Смотри переговоры мои с князем Меньшиковым, письмо генерал-губернатору Муравьеву от 10 февраля 1848 года и, наконец, принятые мной меры к скорейшему изготовлению транспорта и приходу его в Петропавловский порт.


[Закрыть]

Они, не получив еще высочайшего соизволения, не теряя ни минуты времени, решились идти из Петропавловска к устью Амура и в его лиман, к местам, считавшимся тогда нашим правительством и всем образованным миром китайскими, и, несмотря на ничтожнейшие средства, с преодолением величайших затруднений и опасностей, положительно доказали, что считавшиеся недоступными устье реки Амура и ее лиман вполне доступны, и что Сахалин не полуостров, а остров.

Г. И. Невельской

Последняя известная фотография. 1875 г.

Они, при ничтожестве средств, с каковыми была снаряжена на прибрежья Охотского моря частная торговая экспедиция в 1850 году, несмотря на тяжкую ответственность, единственно по своему усмотрению, решились дать этой ничтожной торговой экспедиции важное государственное направление; заняли военным постом устье реки Амура и от имени российского правительства объявили местному населению, маньчжурам, и иностранным судам, бывшим тогда близ лимана реки Амура, что этот край Россия всегда признавала своей принадлежностью, и тем, отстранив всякое на устье реки Амура постороннее покушение, сделали первый, твердый и бесповоротный шаг к признанию Приамурского края русским.[200]200
  Смотри инструкции мои Воронину и Бошняку в 1852 году и действия этих офицеров.


[Закрыть]

Они, при несоответствии данных инструкций, несмотря на тяжкую ответственность, опасности и лишения, единственно по своему усмотрению, решились исследовать направление Хинганского хребта от верховьев реки Уды и восточной части реки Амура, и этим положительно доказали неправильность понятия о направлении нашей границы с Китаем на этих местах и обнаружили, что Приамурский и Приуссурийский края должны составлять принадлежность не Китая, а России.[201]201
  Смотри инструкцию, данную мне в феврале 1851 года, и действия мои в навигацию того же года.


[Закрыть]

Они, несмотря на ничтожество средств, с перенесением неимоверных лишений, трудов и опасностей, возбудили и разрешили важнейший там морской вопрос, обусловливавший важное значение для России этого края. Они исследовали побережья Татарского пролива до 49° северной широты, открыли поблизости от реки Амура залив Де-Кастри (Нанг-мар), представляющий ближайший рейд с юга к Амурскому лиману; открыли под 49° северной широты превосходнейшую гавань Императора Николая I (Хаджи), составляющую центральную гавань между корейской границей и Амурским лиманом; исследовали пути, ведущие как из этой гавани, так и из залива Де-Кастри на реку Амур; собрали положительные данные о существовании почти круглый год открытых мест для навигации по прибрежью Татарского пролива, близ корейской границы и на реке Уссури. Всем этим они положительно доказали, что обладание одним левым берегом реки Амура без Уссурийского бассейна с его прибрежьями не представляет возможности утверждения надлежащего политического значения за Россией на отдаленном ее Востоке, и, ввиду проявлявшегося уже тогда иностранного покушения на эти прибрежья, единственно по своему усмотрению, под личной тяжкой ответственностью, решились занять постами на реке Амуре селение Кизи, залив Де-Кастри и Императорскую Гавань, и от имени русского правительства объявлять всем появлявшимся у этих берегов иностранным судам, что прибрежья Татарского пролива до корейской границы с островом Сахалином составляют российские владения.[202]202
  Смотри инструкции, данные мной офицерам: Бошняку, Чихачеву, Орлову, Петрову, Разградскому и прапорщику Березину в исходе 1853 года, и результаты деятельности, вследствие этих инструкций, упомянутых офицеров.


[Закрыть]

Они справедливым и глубоким вниманием к коренным обычаям местного населения, изучением их образа жизни, потребностей и отношений, устранением различных столкновений между отдельными жителями, несмотря на ничтожную численность по сравнению с окружающими их со всех сторон гиляками, мангунами, гольдами и миллионным населением соседних маньчжуров, распространили в этом крае русское влияние в такой степени, что генерал-губернатор нашел страну эту как бы давно принадлежавшей России.[203]203
  Смотри донесение генерал-губернатора в июле 1854 года.


[Закрыть]

Они, утвердившись в главных пунктах Амурского бассейна, приобрели в нем господствующее влияние и приготовили надежный безопасный приют для наших судов и их экипажей в самую критическую для них минуту и, понудив неприятеля блокировать прибрежья края, заставили его этим заявить перед Европой, что Приамурский и Приуссурийский бассейны принадлежат не Китаю, а России.[204]204
  Это показывает сосредоточение наших судов на устье Амура в 1854 и 1855 годах и блокада англо-французов в 1855 году берегов Татарского залива как берегов неприятельских, то есть наших, ибо только мы и была тогда их неприятелями.


[Закрыть]

Наконец, они всеми упомянутыми действиями своими, совершенными вне данных им повелений, единственно по своему усмотрению и под своей ответственностью, фактически доказали правительству, что только в Приамурском и Приуссурийском бассейнах с омывающим их морем и возможно создать надлежащее политическое значение России на отдаленном ее Востоке и школу для образования экипажей нашего флота.

Вот почему деятельность наших морских офицеров, составлявших экипаж транспорта «Байкал» в 1849 году и затем Амурскую экспедицию с 1850 по исход 1855 года, преисполненная гражданской доблести, отваги и мужества, представляет незыблемое основание к окончательному присоединению к России в 1858 году Приамурского и Приуссурийского краев и одну из видных страниц истории нашего флота и истории отдаленного Востока. Я имел счастие начальствовать этой экспедицией и потому счел своей священной обязанностью изложить эти события с фактической точностью в последовательном порядке.