Текст книги "Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России"

Таков был тогда и ныне мой взгляд на наше положение на отдаленном Востоке, какое необходимо нам там создать, чтобы иметь, согласно мысли Петра I, Екатерины II и Николая I, надлежащее для России политическое значение и рассадник для образования наших морских офицеров и команд.

К исходу июля 1855 года все суда наши, бывшие тогда в Восточном океане, кроме остова гнилого фрегата «Паллада», со всеми командами и имуществом Петропавловского порта, были сосредоточены в Николаевском, и река Амур послужила им надежным и безопасным убежищем от преследования их в несколько крат сильнейшим неприятелем. Суда, зимовавшие тогда в Амуре, были следующие: 44-пушечный фрегат «Аврора»,[177]177
  На этом фрегате я служил девять лет, в том числе шесть лет был на нем старшим лейтенантом. Теперь я открыл вход в Амур как бы нарочно для того, чтобы в этой реке спасти от явной гибели дорогую моему сердцу «Аврору».


[Закрыть] 16-пушечный корвет «Оливуца», 6-пушечная винтовая шхуна «Восток» и транспорты «Двина», «Иртыш», «Байкал», шхуна «Хеда», тендер «Камчадал» и пароход «Аргунь».

Итак, установление возможностей плавания морских судов в устье Амура и в Амурском лимане, в который оказалось возможным попадать как из Охотского моря, так и Татарского пролива, открытие, исследование и утверждение наше в Приамурском крае и на острове Сахалине, совершенные Амурской экспедицией, при первом же случае разрыва с западными державами, указало на всю государственную важность деятельности этой экспедиции. В первый же год войны благодаря работам упомянутой экспедиции этот край сыграл роль убежища для нашей военной эскадры и имущества Петропавловского порта, а также Японской экспедиции, без чего все это было бы поставлено в самое критическое положение. Несмотря на победу, одержанную в Петропавловске, эскадра наша и все находившееся на ней сделалось бы добычей или огня, или неприятеля. Между тем она провела зиму спокойно, как бы на родной почве, среди своих собратьев, со всеми принадлежностями и особенностями русской жизни.

Все изложенные сейчас факты весьма знаменательны в истории Приамурского и Приуссурийского краев, ибо они составляют последний краеугольный камень и незыблемый фундамент, воздвигнутый Амурской экспедицией к признанию Амурского и Уссурийского бассейнов с островом Сахалином за Россией. Эти факты ясно доказывают, что только здесь Россия может иметь надлежащий оплот и важное политическое значение на отдаленном своем Востоке. Эти факты составляют честь всего нашего флота, ибо питомцы его вынесли все это единственно на своих плечах, несмотря на полное несоответствие данных им инструкций и полное ничтожество средств. Их одушевляли гражданская доблесть и мужество, и они твердо шли к цели, с полным сознанием, что именно эта цель приведет к утверждению навсегда края за Россией.

Вот что 15 лет тому назад писалось в наших периодических журналах некоторыми из личностей, более или менее знакомых с деятельностью наших морских офицеров, составлявших Амурскую экспедицию, по тем данным, которые они могли добыть из рассказов и из архива Главного управления Восточной Сибири и Главного правления бывшей Российско-Американской компании:

«Горсть людей, выброшенная в 1850 году в дикую пустыню, каковой представлялась Петровская кошка, вместо предназначенного ей основания простого зимовья для расторжки с гиляками, успела, несмотря на всевозможные лишения и нужды, ничтожество средств и полное несоответствие данных ей инструкций, в течение трех лет с небольшим обследовать пустынную местность низовьев реки Амура и острова Сахалина, утвердиться в главных пунктах и распространить русское влияние на все окрестное население и даже на маньчжуров. Твердость духа и отчаянная решительность начальника экспедиции повели к тому, что, по истечении столь краткого времени, русские встали твердой ногой на Амур, открыли, что река в 300 верстах выше устья весьма близко подходит к единственному близ лимана заливу Де-Кастри, заняли селение Кизи и соседний с ним залив Де-Кастри, составляющий непременную станцию судов, идущих с юга в устье Амура, открыли месторождение каменного угля на острове Сахалине и открыли и заняли одну из лучших гаваней в мире, гавань Императора Николая I и главные пункты острова Сахалина. Они собрали положительные данные о независимости жителей материкового берега и острова Сахалина, доставили точные сведения о реке Уссури и о важности ее в отношении близкого соседства с незамерзающими почти круглый год гаванями, исследовали направление Хинганского станового хребта от верховьев реки Уды и направление главных рек, стекающих с восточного склона этого хребта, и, возбудив пограничный вопрос, дали точные и неоспоримые доказательства того, что весь край от верховья реки Уды к востоку до моря, заключающий в себе южный и северный бассейны реки Амура, устья реки Сунгари и весь бассейн реки Уссури с их прибрежьями до корейской границы, а равно и остров Сахалин, составляют неотъемлемую принадлежность России. Вот что сделал, – пишет Романов,[178]178
  Журнал «Русское Слово», 1860.


[Закрыть] – в Приамурском крае ничтожный экипаж транспорта «Байкал» в 1849 году и горсть людей, брошенная в 1850 году на дикое прибрежье Охотского моря, среди непроходимых пустынь за 10 000 верст от образованного мира. Претерпевая невыразимые лишения: зимой холод, часто и голод от неприсылки судов из Камчатки или из Аяна, подвергаясь опасности быть потопленными наводнением,[179]179
  Низменная песчаная кошка, на которой находилось Петровское зимовье, неоднократно подвергалась наводнениям. Раз зимой вода подступила почти под самые строения и затопила единственный колодец с пресной водой, так что все жившие в Петровском пользовались снегом для варки пищи и питья. После оставления Петровского зимовья и переселения всех в Николаевское вода зимой поднялась до такой высоты, что затопила всю кошку, влилась в пустые дома и замерзла там толстым слоем. Конечно, подобное явление могло бы случиться и во время жительства в Петровском чинов и семейств Амурской экспедиции.


[Закрыть] эти добровольные изгнанники из образованного круга не унывали среди окружавших их опасностей, не падали духом под бременем выпавших на долю их тяжких трудов и испытаний, но во всех случаях бодро шли вперед… с сознанием высоких общественных целей, предназначенных им для осуществления на пользу Отечества. Руководимые своим достойным начальником и примером его супруги, разделявшей наравне с другими все лишения и опасности, действуя всегда вне повелений, под ежеминутным опасением при малейшей неудаче подвергнуться строжайшей ответственности, – эта горсть людей не страшилась голодной смерти, скромно в безмолвной тишине пустынь собирала камни, из которых начальник ее создал твердый фундамент для событий, совершившихся на отдаленном Востоке нашего Отечества.

Если бы подобные действия были совершены где-либо иностранцами, то мы давно бы затвердили имена их наизусть, боясь показаться варварами перед образованной Европой; тогда бы все удивлялись им и провозглашали бы подвиги их, подобно подвигам Росса, Парри, Франклина и прочих. Почти все мы до сих пор не знаем тех русских имен, которым Отечество наше обязано водворением русского влияния на пустынных берегах низовьев Амура и прибрежьях Восточного океана, а с этим вместе Отечество обязано им и приобретением Приамурского и Приуссурийского краев с их прибрежьями и островом Сахалином.[180]180
  Эти слова оказались поистине пророческими. Инициативная роль Г.И.Невельского, в бескровном присоединении Приамурья была забыта еще при его жизни или, правильнее сказать, о ней постарались забыть. Об этом старались не вспоминать и после его смерти, чему в большей степени способствовали и панегиристы Муравьева, вроде И. П. Барсукова или Е. В. Ефимова. Поворотным моментом в оценке деятельности Г. И. Невельского на Дальнем Востоке можно считать 1913–1914 гг. когда была опубликована работа А. Сиденснера, написанная по случаю столетия со дня рождения Невельского, а также статьи М. Жданко, В. Никольского и других. Только тогда было впервые заявлено во всеуслышание, что в отношении его была допущена жестокая несправедливость современниками, вследствие чего он и его заслуги были лишены правильной оценки и более молодых поколений (комментарий изд. 1947 г).


[Закрыть]

При этом нельзя не отдать должной справедливости, – пишет Романов, – и тем женщинам, которые добровольно и бодро разделяли труды, лишения и опасности, несвойственные их полу. Имена Невельской, Орловой и Бачмановой, в особенности первой, занимают почетное место в истории Приамурского и Приуссурийского краев».

«Вот как описывает, – говорит Романов, – участвовавший в Амурской экспедиции Бошняк супругу начальника экспедиции Екатерину Ивановну Невельскую.[181]181
  Н. Бошняк. Экспедиция в Приамурском крае / Морской сборник. 1859. № 2.


[Закрыть]

После роскошных зал и гостиных недавней воспитаннице Смольного монастыря, со средствами и возможностью жить иначе, пришлось приютиться в трехкомнатном флигеле, разделивши его с семейством Орлова. Толпы грязных гиляков, тунгусов и ряд встреченных неприятностей не устрашили ее. Мы откровенно сознаемся, что многим обязаны ее внимательной любезности ко всем, и прямо скажем, что ее пример благодетельно действовал на тех, можно сказать, несчастливиц из жен нижних чинов, которых судьба забросила вместе с своими мужьями на горькую долю. Часто находясь в обществе Е. И. Невельской, мы никогда не слыхали от нее ни одной жалобы или упрека; напротив, мы всегда замечали в ней спокойное и гордое сознание того горького, но высокого положения, которое предназначило ей провидение. Занятия по устройству нового хозяйства и книги прогоняли от нее скуку. Во всем обнаруживалась твердость ее характера, привычка к занятиям и способность обходиться без балов и вечеров – способность, столь редко встречаемая в наше время!

Наконец, поспел губернаторский дом (5 сажен длины и 3 сажени ширины), в пять конурок; наступила зима, а с ней вместе и те страшные пурги, в продолжение которых погибло несколько человек. Везде холод страшный, все замело снегом, так что для прохода вынуждены были разгребать снежные коридоры, а в казарму иногда выход был только через чердак. И Е. И. Невельская проводила зиму одна (все мы были в командировках), в комнатах с 5° тепла, и, дрожа от холода, продолжала оставаться с той же стоической твердостью убеждений. Наконец, наступил 1852 год. Неприсылка из Камчатки судов ставила нас в положение более чем отчаянное. Для грудных детей не было молока, больным не стало свежей пищи и несколько человек легло в могилу от цинги.[182]182
  Этот удар не миновал и семейства самого Невельского: страдания Екатерины Ивановны, происшедшие вследствие претерпеваемых ею лишений, имели пагубное влияние на здоровье ее малолетней дочери; до сих пор на Петровской кошке существует могила младенца…


[Закрыть]

И тут этот чудный женский инстинкт нашелся, чтобы подать руку помощи страданиям. Единственная корова из хозяйства Г. И. Невельского, завезенная в 1851 году, снабжала молоком несчастных детей, а солонина явилась за столом начальника экспедиции. Все, что было свежего, делилось пропорциональными частями, и опять ни одной жалобы и ни одного упрека. В таких действиях, по моему мнению, заключаются главные заслуги Амурской экспедиции; они поддерживали дух покорности и терпения, без чего она должна была бы рушиться. Спросим теперь после этого очерка, многие ли бы мужчины согласились на подобную жизнь? Конечно, немногие. А ведь этой женщине было 19 лет. Скажут, может быть, что много таких примеров. Да, но все-таки в местах более многолюдных и где не было таких лишений, которые предстояли для женщины в Амурском крае. Из всех этих обстоятельств Е. И. Невельская вышла победительницей, несмотря на то что, конечно, нажила много врагов, как это обыкновенно бывает в наших захолустьях и закоулках».

Так окончила свою трудную и высокую миссию Амурская экспедиция, и таковы были последствия ее деятельности. Теперь мне в заключение остается только изложить дальнейшие наши действия в Приамурском крае и окончательное утверждение как его, так и Приуссурийского бассейна за Россией, как окончательное следствие этой деятельности наших морских офицеров на отдаленном Востоке Отечества. Настоящую главу закончу списком личного состава экспедиции, действовавшей с 1850 по исход 1855 года.

В 1850 и 1851 годах Амурская экспедиция состояла: начальник: капитан 1-го ранга Г. И. Невельской, лейтенант Н. К. Бошняк и мичман Н. М. Чихачев, прапорщики корпуса штурманов Д. И. Орлов и А. И. Воронин, командир транспорта «Охотск» лейтенант Гаврилов, прапорщик Семенов, топограф Попов, доктор Орлов и приказчик Российско-Американской компании Березин. Нижних чинов, собственно в экспедиции, 26 человек и на транспорте 20 человек. Из женщин: супруга начальника экспедиции Е. И. Невельская, супруга Д. И. Орлова – X. М. Орлова, жен нижних чинов 4.

В 1852 году:

кроме Гаврилова все остальные; нижних чинов 56 человек и мичманы: Разградский и Петров. В 1853 году:

кроме Чихачева и Семенова все остальные и, сверх того, капитан-лейтенант Бачманов с супругой Елизаветой Осиповной, священник Гавриил Вениаминов с супругой Екатериной Ивановной, прапорщик Боуров, нижних чинов 70 человек и в Сахалинской экспедиции: майор Н. В. Буссе, лейтенант Н. В. Рудановский, нижних чинов 86 человек и приказчик Российско-Американской компании Самарин. Сверх этого в Императорской Гавани зимовал «Иртыш» под командой Гаврилова и корабль Российско-Американской компании «Николай» под командой Клинковстрема, всего 76 человек, и в Петровском – бот «Кадьяк» под командой Шарыпова с 15 человеками команды.

В 1854 и 1855 годах:

все остальные, кроме упомянутых судов и команд с Сахалина, майора Буссе и приказчика. Сверх того поступили: лейтенант Я. И. Купреянов и лейтенант Н. В. Рудановский. Собственно в Амурской экспедиции было команды 86 человек и прикомандирована к ней команда фрегата «Паллада» с офицерами, свод конной легкой артиллерии и сотня казаков.

Глава тридцатая
Последние месяцы в Приамурье. Назначение уполномоченных для переговоров о разграничении

Наше положение в исходе 1855 года. – Предложение Н.Н.Муравьева о границе по Амуру. – Его распоряжения. – Подъем вверх по Амуру адмирала Е.В.Путятина на катере «Надежда». – Основание Кутомандского поста. – Несбывшиеся предположения. – Коммерческие корабли Северо-Американских Штатов: «Пальмето» и «Беринг». – Уничтожение в лимане корабля Российско-Американской компании. – Прибытие неприятельских судов в залив Де-Кастри. – Высадка неприятеля в этом заливе. – Донесение из Императорской Гавани. – Цель посылки туда Разградского. – Мое представление о том, что не следует затоплять фрегат «Паллада». – Переписка генерал-губернатора с маньчжурами. – М. С. Корсаков в Айгуни. – Лагерь в Де-Кастри. – Плавание вверх по Амуру. – Распоряжения Н. В. Буссе. – Выход из Николаевского фрегата «Аврора», корвета «Оливуца» и транспорта «Двина». – Транспорт «Иртыш». – Мое возвращение в Петербург. – Слухи в Петербурге о моих действиях. – Одобрительные слова государя. – Образование Приморской области. – Капитан 1-го ранга Казакевич назначается исправляющим должность военного губернатора Приморской области. – Посольство графа Е.В.Путятина. – Заселение левого берега Амура. – Плавание по Амуру графа Путятина и его поездка в Китай. – Цель высадки Рудановского на Сахалине в 1857 году – Действия графа Путятина в Китае. – Переговоры о границе возлагаются на Н. Н. Муравьева. – Сосредоточение наших войск на Амуре. – Предварительные распоряжения Н.Н.Муравьева. – Назначение уполномоченных от китайского правительства

Скопление большого количества войск и в особенности семейств камчатских жителей и служащих, происшедшее внезапно, сверх всякого ожидания и без предварительной подготовки, необходимой и не в такой дикой пустыне, какой представлялся тогда Приамурский край, но и в населенной местности, должно бы было породить многие лишения, стеснения в помещении, недостаток во многих предметах продовольствия и необходимых принадлежностях быта. В Николаевском посту, имевшем к весне 1854 года помещения только на 30 человек, к осени того же года надобно было разместить более 800. В Мариинском посту к тому же времени помещения было только на 8 человек, а к осени надобно было разместить более 200 человек. В начале же лета 1855 года внезапно и неожиданно явилось в Николаевском до 5000 душ, а в Мариинском до 2000. Нужно было всех приютить, доставить всем средства к жизни, приготовить к зиме теплые помещения и все делать тогда, когда неприятель блокировал нас со всех сторон и когда надобно было вводить все наши суда и иметь в готовности гребную флотилию и строить батареи. Сверх этого, несмотря на постоянные представления мои о необходимости иметь по Амуру посты для внутреннего сообщения с Маньчжурией и Забайкальем, они поставлены не были, и вследствие этого мы были совершенно отрезанными от мест, из которых могли восполнять наши недостатки в продовольствии и одежде. Смело можно сказать, что если бы Амурская экспедиция не приобрела такого влияния на гиляков, что они охотно доставляли нам в большом количестве рыбу и частью дичь, то при таком внезапном огромном стечении людей количество болезней и смертность были бы гораздо большими, нежели то было в зиму с 1855 на 1856 год.

Генерал-губернатор, спускаясь в 1855 году по Амуру, 12 мая близ устья реки Кумары встретил четыре большие маньчжурские лодки, поднимавшиеся вверх по Амуру с несколькими чиновниками, отправленными маньчжурскими властями по распоряжению из Пекина в Забайкалье, к устью Горбицы, для совещания о разграничении. Генерал-губернатор предложил этим чиновникам прибыть в Мариинский пост, где во время переговоров выразил пожелание, чтобы река Амур была принята границей между Российской и Китайской империями.[183]183
  Этот факт ясно показывает, какое было тогда фальшивое убеждение о Приамурском крае, состоявшееся в противность доводам моим и постоянным стремлениям доказать, что без морского прибрежья и бассейна реки Уссури Амур не представляет для России значения.


[Закрыть] Китайские уполномоченные по обыкновению уклонились от этого предложения, ссылаясь в своих доводах на письмо нашего Сената, посланное в Пекин в 1853 году, в котором говорилось о горном хребте, идущем от вершины реки Горбицы. Генерал-губернатор, настаивая на своем предложении, объяснил, что он имеет на то повеление своего государя. Посольство отправилось обратно без всякого результата, с убеждением, что Н. Н. Муравьев действует будто бы на Амуре самовольно, без согласия своего правительства. Это убеждение впоследствии и выражалось китайцами в их официальных бумагах и даже получило отражение в некоторых иностранных журналах.

В ожидании нападения неприятеля на залив Де-Кастри главнокомандующий Н. Н. Муравьев, вместо предложенных мной сотни казаков, расположил в заливе Де-Кастри 500 человек пеших казаков под командой своего адъютанта, подполковника Сеславина; поэтому, разумеется, были весьма ослаблены наши средства к устройству надлежащих зимних помещений. Сеславин до исхода сентября напрасно ожидал в заливе Де-Кастри неприятеля – последний туда не являлся. В сентябре Сеславин оставил в этом заливе часть казаков с двумя горными орудиями, сам же с остальными людьми возвратился в Мариинский пост.

Между тем адмирал Е. В. Путятин с капитаном 2-го ранга Посьетом на паровом катере «Надежда» в начале августа отправился вверх по Амуру в Забайкалье. Это было первое наше судно, поднимавшееся по реке Амуру. Плавание его совершалось медленно и сопряжено было с величайшими затруднениями и лишениями. Мы, как я выше сказал, не имели на Амуре постов, в которых пароход мог бы запасаться продовольствием и дровами, почему он был загружен и вынужден был иметь на буксире тяжелый баркас; дрова же для топлива рубил прямо с корня. Кроме этого, вода в верховьях реки была необыкновенно низка и на реке обнаружилось много банок и мелей. Холода наступили весьма рано, так что, не доходя около 300 верст до Усть-Стрелочной станции, адмирал Е. В. Путятин встретил шугу (лед) и вынужден был, приковав пароход и баркас к скале, оставить их тут на зимовку, а сам со всеми своими спутниками с неимоверными лишениями и усилиями добрался пешком по берегу (в начале ноября) до Усть-Стрелочной станции, а оттуда через Иркутск проехал в С. – Петербург.

Пароход «Шилка», построенный летом 1855 года в Сретенске, спускаясь по реке Амуру, сел на мель близ Усть-Стрелки, около устья речки Кутоманды, и остался тут зимовать, основав первый наш пост в верховье реки Амура – Кутомандский.

Вслед за адмиралом Е. В. Путятиным предполагали отправиться вверх по Амуру на пароходе «Аргунь» В. С. Завойко с капитаном Изыльметьевым и некоторыми другими офицерами фрегата «Аврора», а генерал-губернатор со мной и всем своим штабом хотел идти на шхуне «Восток» в Аян; но всем этим предположениям не суждено было осуществиться. Пароход «Аргунь», следуя из Николаевского в Мариинский пост, в тумане выскочил на лайду, и, несмотря на всевозможные усилия, стащить его не смогли. Он так и остался на нем зимовать, а все бывшие на нем пассажиры на шлюпках возвратились в Николаевское. Шхуна «Восток», по причине внезапно упавшей воды на баре протоки Кизи, не могла выйти на главный фарватер и осталась на зимовку в Мариинском посту, в котором уже решился было зимовать и генерал-губернатор; но, получив из Николаевского сведения о приходе туда из Северо-Американских Штатов коммерческого корабля «Пальмето» с различными запасами, генерал-губернатор со своим штабом и капитаном Изыльметьевым поздней осенью решился следовать на нем в Аян; я же с семейством и чиновником особых поручений при Н. Н. Муравьеве Анненковым остался зимовать в Мариинском посту.

Корабль «Пальмето» был первым коммерческим судном, вошедшим с юга в реку Амур. Этот корабль, вместе с кораблем Северо-Американских Штатов «Беринг», прибывшим в исходе сентября в залив Де-Кастри, был зафрахтован в Америке капитаном Козакевичем, который отправился туда из С. – Петербурга в конце 1854 года для закупки различных запасов, назначавшихся на реку Амур.

Корабль «Пальмето», следуя в Аян с упомянутыми лицами, благополучно избежал находившихся тогда в северной части лимана неприятельских крейсеров. Причины, побудившие неприятеля блокировать именно эти места, были таковы.

Один из кораблей Российско-Американской компании, идя из Аяна в Ситху, во избежание неприятельских крейсеров, спустился к лиману, но тут был замечен неприятельским фрегатом, который за ним и погнался. Корабль, сопровождаемый высланным из Николаевского подпоручиком Ворониным, успел войти на северный лиманский рейд, перешел уже и бар северного фарватера, но здесь заштилел; между тем неприятель, не решившись следовать за ним в лиман, выслал свои гребные суда. Капитан корабля и Воронин, не имея никаких средств защищаться, зажгли корабль, а сами с командой (12 человек) под неприятельскими выстрелами достигли на шлюпках мыса Пуир. Таким образом, и этот корабль не достался в руки врага. Это обстоятельство вселило в неприятеле еще большую уверенность, что вход в лиман Амура возможен только из Охотского моря, а потому он и усилил здесь свое наблюдение за нашими судами.

Прибывший в залив Де-Кастри в исходе сентября коммерческий корабль «Беринг» к началу октября разгрузился и был готов идти обратно; но в это время в залив вошли три неприятельских судна под начальством командора Эллиота, составлявшие, как оказалось впоследствии, авангард англо-французской эскадры, крейсировавшей в южной части Татарского пролива и около берегов Японии. Эта эскадра, желая отомстить за свое неудавшееся в прошлом, 1854 году нападение на Петропавловск и на находившиеся в нем наши военные суда, ранней весной 1855 года вошла в Авачинскую губу и, не найдя там ни судов ни команд, кроме есаула Мартынова с несколькими жителями, сожгла пустые магазины и направилась к Курильской гряде по тому пути, по которому должна была следовать наша камчатская эскадра. Не встретив ни одного из наших судов этой эскадры, счастливо ускользнувших от его бдительности, неприятель стал крейсировать около берегов Японии и у южной части Татарского пролива, отрядив два судна к заливу Де-Кастри, которые, как мы выше видели, и пришли в него 9 мая. Суда эти, открыв нас, поспешили дать знать об этом своему адмиралу, крейсировавшему, как сейчас сказано, у берегов Японии, а наша эскадра в это время вошла в лиман. Неприятель, придя во второй раз, не нашел наших судов в заливе Де-Кастри и, уверенный, что Сахалин – полуостров и что вход в лиман с юга невозможен, решил, что суда наши из залива ушли к югу и скрываются где-либо у побережья Татарского пролива или Охотского моря, и все лето и осень блокировал их берега, отыскивая эти корабли. В исходе сентября, не встретив ни одного из судов, он отрядил три судна под командой командора Эллиота в залив Де-Кастри с целью добыть сведения, куда именно ушла наша камчатская эскадра. Эллиот, придя в Де-Кастри в начале октября и увидев, что там расположен наш отряд, хотел захватить кого-либо в плен, чтобы узнать, куда скрылись наши суда; для этого он решился сделать высадку (около 200 человек). После усиленной бомбардировки десант пристал к берегу, но казаки наши в числе 70 человек, под командой есаула Пузана, с двумя горными орудиями, под командой капитана Кузьменко и мичмана Ельчанинова, давши пристать к берегу неприятельскому десанту, из леса открыли по нему сильный огонь из орудий и ружей, так что неприятель со значительными потерями должен был немедленно возвратиться на свои суда, потеряв пять человек убитыми и до 20 человек ранеными; с нашей стороны было ранено три нижних чина. После этого он расположился в Де-Кастри, полагая, что суда наши поздней осенью придут туда на зимовку. Между тем Пузан дал знать о появлении неприятеля в Мариинский пост. Сеславин, получив эти сведения, сейчас же выступил с остальными казаками (до 450 человек), а за ним туда же последовал и подполковник Назимов с 14-м батальоном; таким образом, в половине октября в заливе Де-Кастри собралось до 1500 человек войска. С 9 или 10 часов утра до часа пополудни неприятель ежедневно бомбардировал нас, но никакого вреда ни войскам, ни строениям нашим не приносил; лесу, правда, повалил довольно. Простояв здесь до исхода октября, он ушел к югу, а за ним и войска наши по льду озера Кизи возвратились обратно в Мариинский пост.

Так кончилась навигация 1855 года. Неприятель, блокируя берега Татарского пролива, тщетно искал наши суда; он не открыл даже и Императорской Гавани, в которой спокойно простоял блокшив фрегата «Паллада». Эта гавань так замаскирована берегом, что надобно знать очень хорошо ее положение, чтобы войти в нее. На всех картах того времени весь берег Татарского пролива показан прямым и скалистым.

Я с семейством, как частный уже человек, расположился в двух сырых комнатах, уделенных мне подполковником Назимовым; камчатский губернатор Завойко оставлен был начальником края, а адъютант генерал-губернатора Сеславин – начальником супохутного войска, зимовавшего в Мариинском посту.

Начальник Константиновского поста в Императорской Гавани подпоручик Кузнецов, не зная, что начальство в крае перешло уже к Завойко, в письме от 25 ноября (посланном с гиляками) сообщил мне, что Императорская Гавань покрылась льдом, что неприятель не показывался, что вся команда здорова и провианта имеется на 10 месяцев, кроме некоторых вещей продовольствия, которые и просил меня прислать ему. В то время, когда я получил от Кузнецова это донесение, в Мариинский пост прибыл мичман Разградский, которого контр-адмирал Завойко командировал в Императорскую Гавань с тем, чтобы затопить там фрегат «Паллада», а команду с Кузнецовым возвратить в Николаевское. Я на время задержал Разградского в Мариинском посту, впредь до ответа от Завойко, которому, препровождая донесение Кузнецова, писал: «…в уничтожении фрегата «Паллада» не предстоит ныне ни малейшей крайности, потому что до вскрытия Императорской Гавани, до мая месяца 1856 года, может последовать перемирие и даже мир, а потому нужно только доставить туда просимые Кузнецовым продовольственные запасы, что весьма легко сделать по пути, идущем в Императорскую Гавань из селения Хунгари, и подтвердить Кузнецову, в случае если мира не последует и неприятель войдет с целью завладеть фрегатом, действовать в точности согласно данным ему инструкциям, то есть взорвать фрегат, а самому с людьми отступить в лес по направлению к Хунгари. Подобное действие будет иметь гораздо большее влияние на неприятеля в нашу пользу, чем затопление без всякой еще крайности фрегата, который может быть выведен из гавани в случае наступления мира с весной 1856 года…»

На это предложение камчатский губернатор контр-адмирал Завойко от 16 декабря 1855 года отвечал мне, что, ввиду данных ему приказаний, он не может принять подобное мое предложение, как противоречащее этим приказаниям, на свою ответственность, а потому он строго приказывает Разградскому немедленно отправиться в Императорскую Гавань и затопить там фрегат «Паллада». Вследствие этого Разградский, следуя в Императорскую Гавань через селение Хунгари, прибыл туда 17 января 1856 года, то есть в 16 дней; он затопил у Константиновского поста фрегат «Паллада» и, забрав бывшую в этом посте с Кузнецовым команду (14 человек), 20 марта тем же путем возвратился в Николаевский пост. Таким образом, Константиновский пост существовал с 1 августа 1853 года по 1 марта 1856 года.[184]184
  Г. И. Невельской оказался совершенно прав, указывая В. С. Завойко на бессмысленность затопления «Паллады», которой ничто не угрожало в Императорской Гавани до вскрытия залива ото льда; ведь только после этого туда мог проникнуть неприятель. Между тем «Паллада» была взорвана Разградским 17 января 1856 г., мир был подписан в Париже 30 марта, в половине мая извещение о заключении мира уже достигло Амура, а первый английский фрегат «Пике» зашел в гавань только 21 мая, причем не исключена возможность, что он там в запутанности заливов и бухт не обнаружил бы «Паллады». Когда же «Пике» через несколько дней пришел в Де-Кастри, там он уже узнал о заключении мира. Позднее в Петербурге, когда Невельского несправедливо обвиняли в гибели «Паллады», от отвечал, что им были предприняты все зависевшие от него меры (а он тогда уже был частным лицом на Дальнем Востоке), чтобы спасти «Палладу», но с его мнением, как всегда, не посчитались. И эта была правда (комментарий изд. 1947 г.).


[Закрыть]

Между тем в начале 1856 года генерал-губернатор Муравьев прибыл в С. – Петербург, куда в это время амбани[185]185
  То есть губернаторы.


[Закрыть] гиринский и сахалянский с ургинским ваном Вейдзье прислали от себя лист нашему Сенату. В нем они сообщали, что генерал-губернатор сделал такие предложения (в Мариинске), которые они не смеют показать своему правительству, а между тем русские плавают по реке Амуру, строят там города и прочее. Этот лист был передан на рассмотрение Особого комитета, который постановил предоставить генерал-губернатору Муравьеву послать ответ от себя. Вследствие этого Н. Н. Муравьев сообщил им, что, имея право распечатывать листы к Сенату, он прочел их объяснение и в свою очередь также не решается показать их Сенату. Этот ответ еще более утвердил китайцев во мнении, что генерал Муравьев действует самовольно.

Ранней весной 26 апреля 1856 года полковник Корсаков, спустившись по рекам Шилке и Амуру до оставленного графом Путятиным парохода «Надежда», пошел на нем в Айгунь, где и объявил амбаню (губернатору), что нынешним летом по Амуру будут спускаться суда и что по берегам реки будут оставаться наши посты для обеспечения возвращающихся с низовьев реки войск и сообщения между низовьями и Забайкальем.[186]186
  Итак, признали наконец, что поставить посты по реке Амуру было необходимо, между тем как представление мое в 1855 году об этом считали утопическим и напрасным.


[Закрыть]

Между тем Сеславин в начале апреля, перед открытием навигации в заливе Де-Кастри, выступил туда с казаками (500 человек) из Мариинского поста и расположился в заливе лагерем в том предположении, что неприятель возьмет этот залив и укрепится в нем. С открытием навигации я и Завойко с нашими семействами на баржах отправились вверх по Амуру; я вышел из Мариинского поста 15 мая, а вслед за мной из Николаевского поплыл и В. С. Завойко. В то же время шхуна «Восток» отправилась также вверх по реке Амуру до устья Уссури. Не доходя 200 верст до этого места, ко мне на баржу прибыл со шхуны «Восток» на туземной лодке Ф. А. Анненков и сообщил, что капитан-лейтенант Н. М. Чихачев, спускаясь из Забайкалья с 10 лодками, встретился у мыса Доли со шхуной и объявил о заключении мира с западными державами. Он сказал, что подниматься по реке без паровых средств, по случаю быстрых течений у мысов и в некоторых протоках, в особенности в щеках Хингана, опасно и медленно, что пароход «Шилка», который должен бы был отправиться из Сретенска вниз по Амуру нам навстречу, не готов и вряд ли пойдет в нынешнюю навигацию и что поэтому мне и Завойко гораздо лучше возвратиться обратно и следовать в Иркутск через Аян. Вследствие этого мы с Завойко пересели на шхуну «Восток» и поплыли в Николаевское, куда и прибыли 20 июня. Между тем 22 мая Чихачев дал знать о заключении мира Сеславину в залив Де-Кастри, о чем тот, в свою очередь, сообщил пришедшему в Де-Кастри командиру английского фрегата «Pique». Фрегат этот пришел в Де-Кастри 21 мая, чтобы удостовериться, нет ли там какого-либо судна из нашей эскадры, и вместе с тем узнать, не заключен ли мир, так как о начавшихся мирных переговорах они уже имели сведения. Командир фрегата сообщил, что 19 мая он заходил в Императорскую Гавань, о существовании которой случайно узнал зимой с 1855 по 1856 год от бывших у нас в 1855 году американских судов.[187]187
  Таким образом, неприятель нашел Императорскую Гавань по получении сведений об ее существовании от бывших у нас американцев, и входил туда же после заключения мира. Это обстоятельство весьма важно в том отношении, что оно фактически доказало справедливость моих действий и предложений. Если бы в устьях рек Уссури и Хунгари были поставлены наши посты, то тогда о заключении мира в Императорской Гавани знали бы прежде неприятеля, и фрегат «Паллада» был бы сохранен.


[Закрыть] Командир английского фрегата, кроме того, рассказывал, что французский фрегат, блокируя берега Татарского пролива в лето 1855 года, описал открытую в 1854 году адмиралом Е. В. Путятиным гавань Посьета и назвал ее заливом Императора Наполеона III, гавань же Императора Николая I командир фрегата «Pique» назвал заливом Барракута. По получении сведения о заключении мира полковник Сеславин со своими войсками возвратился из Де-Кастри в Мариинский пост и, вследствие распоряжения генерал-губернатора, начал готовиться с этими войсками к возвращению вверх по Амуру обратно в Забайкалье; 14-й линейный батальон был оставлен в Мариинском посту.