Текст книги "Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России"

Жилые и хозяйственные постройки разных народностей, населяющих Амур и Приамурье

Зимнее жилище тунгусов, живущих при устье реки Сунгари.

Большой амбар мангунов. Маленький амбар мангунов. Летник (дауро) мангунов. Летник (комора-ангхо) туземцев, живущих при устье реки Уссури Рисунок художника Мейера (Альбом рисунков к путешествию на Амур, совершенному от Сибирского отдела Русского географического общества [Путешествие в Приамурье в 1855–1856 гг. экспедиции Р. К. Маака])

Результаты всех упомянутых исследований весьма важны; они обнаружили: 1) что на обладание островом Сахалином сохраняется право за Россией; 2) что залив Де-Кастри представляет ближайший к лиману рейд в Татарском проливе; 3) что определение местоположения истоков Амгуни и Горина может указать окончательно, что по смыслу первого пункта Нерчинского трактата 1689 года Приамурский и Приуссурийский края до моря должны составлять принадлежность России и, наконец, 4) что на прибрежье Татарского пролива находятся закрытые бухты, более или менее связанные с Амуром и Уссури. Из вышесказанного очевидно, что для дальнейшего исследования края в видах окончательного разрешения весьма важного морского вопроса необходимо было бы основать следующие посты: в вершинах рек Горина и Амгуни, в селениях Кизи и Хунгари, на устье Уссури, в протоке Вияхту, на Сахалине и в заливе Де-Кастри; кроме того, такие же посты следовало бы поставить, по крайней мере, в двух бухтах к югу от этого залива, ибо, ввиду чаще и чаще появлявшихся иностранных судов в Татарском проливе, наблюдение за ними невозможно из Николаевска, а без этого описываемый край может быть навсегда потерян для России. В связи с этим я решился действовать и потому отправил мичмана Чихачева на ботике и баркасе в Николаевск с продовольствием и запасами как для обеспечения этого поста, так равно и для снабжения экспедиции, которую предполагалось отправить из Николаевска вверх по Амуру.

Этнографические материалы, собранные в середине XIX в. экспедицией Р. К. Маака

Столб с идолами, врываемыми в землю перед жилищем туземцами, живущими в устье реки Сунгари. Идолы мангунские. Деревянные идолы, найденные у туземцев при устье реки Сунгари. Шаманский бубен. Палка, которою в него колотят. Молитвенная подушка. Шаманский пояс Художник Мейер

Между тем 18 июля пришел на Петровский рейд корвет «Оливуца»; это было первое наше военное судно, посетившее Петровск. На нем находились мичманы Петров и Разградский, назначенные на службу в Петропавловск. Командир корвета, лейтенант Лихачёв,[120]120
  Лейтенант Лихачёв заменил утонувшего в Петропавловске достойного командира корвета И. Н. Сущева.


[Закрыть] представляя мне бумаги от Завойко, Кашеварова, от Главного правления Российско-Американский компании и от генерал-губернатора Н. Н. Муравьева, заявил, что ему строго приказано быть в Петропавловске никак не позже 1 августа и что он для экспедиции ничего не привез.

В то же самое время начальник Николаевского поста Н. К. Бошняк сообщил мне: 1) что в ночь с 15 на 16 июля пятеро матросов на вельботе неизвестно куда скрылись из поста; 2) что в команде все более и более стали поговаривать о том, что будто бы маньчжуры скоро всех нас вырежут, и 3) что принимаемые им меры к отысканию скрывшихся людей остаются тщетными. Некоторые из туземцев говорят, что они проплыли в лиман, а другие, напротив, утверждают, что беглецы ушли вверх по реке. Шлюпки у Чихачева не было, да и посылать из команды было некого, ибо там оставалось всего 15 человек, из которых четверо было больных. Команда показала при опросе, что скрывшиеся люди неоднократно бегали и из Охотска.

Камчатский губернатор Завойко писал мне от 2 июня: «По неимению судов в Петропавловске корвет должен быть возвращен немедленно, а казенное довольствие в экспедицию будет доставлено осенью на боте «Кадьяк», который прежде этого должен развезти это довольствие в Гижигу и Тигиль. Казенных судов в Петровское более не будет».

Главное правление Российско-Американской компании в ответ на депешу мою, посланную 2 ноября 1851 года, писало мне от 1 марта 1852 года: «Распространение круга действия экспедиции за пределы высочайшего повеления не соответствует намерениям Главного правления, тем более что, включая убытки, понесенные уже Компанией вследствие гибели затонувшего барка «Шелехов», достигающие 36 000 рублей, вместе с отправленными в 1851 году товарами, достигли уже 59 000 рублей, то есть суммы, определенной на экспедицию до 1854 года. Поэтому представление Ваше об увеличении средств экспедиции товарами и жизненными запасами Правление не признает ныне своевременным впредь до получения от торговли прибылей, могущих покрыть издержки Компании. Но, однако, останавливаясь ныне исполнением ваших требований, Главное правление представляет оные на благоусмотрение генерал-губернатора».

4 марта 1852 года генерал-губернатор Н. Н. Муравьев в ответ на рапорт мой от 3 ноября 1851 года писал: «Относительно увеличения средств экспедиции от Российско-Американской компании, согласно Вашим требованиям от 2 ноября 1851 года, паровым баркасом, катером и различного рода запасами и товарами я вместе с сим же предлагаю Главному правлению Компании, не стесняясь определенною на экспедицию суммою, исполнить оное. Что же касается до присылки собственно для экспедиции парового судна из Кронштадта, то я отнесся уже с просьбою к начальнику Главного морского штаба и с этою же почтою предлагаю к точному исполнению начальнику Аянского порта Кашеварову исполнять ваши требования и отправлять в Петровское зимовье товары, запасы и прочее и на компанейских судах, следующих из Аяна в Ситху».

В ответ на мой рапорт от 20 февраля 1852 года генерал-губернатор 19 апреля 1852 года писал: «О посылке в экспедицию 50 человек хорошего поведения из Охотска я сделал распоряжение камчатскому губернатору; прислать же при них двух офицеров не имею возможности, ибо в них ощущается недостаток на Камчатке.

Что же касается до испрашиваемого вами от меня разрешения о командировании офицера для поверки слухов о поселившихся около устья Сунгари русских и об исследовании реки Уссури и перехода с этой реки к заливу на берегу Татарского пролива, исследования этого берега и, наконец, занятия селения Кизи, то так как все эти места лежат за пределами земли гиляков, то я, ввиду Высочайшего повеления, не имею права дать Вам от себя подобного разрешения; но, находя доводы, изложенные Вами в рапорте от 20 февраля, вполне уважительными, я вхожу ныне же с представлением об этом начальнику Главного морского штаба князю Меньшикову для доклада государю. О последующем немедленно будете уведомлены».

Начальник Аянского порта А. Ф. Кашеваров в ответ на мое предписание от 14 апреля сообщил 14 июля 1852 года следующее: «Предписание Ваше от 14 апреля я препроводил генерал-губернатору и в Главное правление Компании. Впредь до распоряжения Правления я как начальник Аянской фактории не имею права сделать каких-либо распоряжений по этому предписанию и не могу выходить из той нормы по снабжению экспедиции запасами и товарами, какая определена Правлением. Ныне же по неприбытии еще из колоний в Аян судна ничего не могу Вам отпустить с корветом «Оливуца» и долгом своим считаю предупредить, что в нынешнем году едва ли буду иметь возможность снабдить экспедицию и тем даже количеством запасов и товаров, которое прежде было определено правительством. Запасы и товары эти вследствие строгого мне предписания Главного правления никак не могут быть отправлены на компанейском судне, а должны быть доставлены Вам на казенном. Что же касается до офицеров, то они следуют в Камчатку на корвете «Оливуца», и Вы, следовательно, сами распорядитесь».[121]121
  Приведенные факты показывают, что Российско-Американская компания не понимала государственной важности работ Невельского по разрешению Амурского вопроса. Многие работники компании считали вопрос об Амуре уже решенным в определенном, и притом отрицательном, смысле.


[Закрыть]

Глава семнадцатая
Летние экспедиции 1852 года

Донесение Кашеварова от 14 июля 1852 года. – Наше грустное положение. – Меры, предпринятые мною против голодной смерти. – Донесение генерал-губернатору от 20 июля 1852 года. – Инструкции Воронину и Бошняку. – Их экспедиция и цель ее. – Донесения Березина, Воронина и Бошняка

Получив упомянутые в предыдущей главе предписания, уведомления и донесения, я убедился, что если не начать тотчас же энергично действовать, то мы все умрем голодною смертью, ибо казенного продовольствия в экспедиции было только до 1 октября, сахара и чая оставалось только до 1 августа, а белой муки и тому подобного совсем не было. Надежда на получение муки и крупы на боте «Кадьяк», который должен был сначала снабдить Гижигу, была весьма сомнительна, ибо вход в реку Гижигу возможен только с попутным ветром при сизигийных водах[122]122
  Очень часто, если не всегда, суда принуждены были оставаться там на зимовку за невозможностью выйти обратно.


[Закрыть].[123]123
  Сизигия – момент, когда солнце, земля и луна располагаются на одной прямой линии. В этом случае приливная их сила, действующая в одном направлении, вызывает максимальный размер приливных явлений.


[Закрыть] Поэтому я предписал: 1) командиру корвета «Оливуца», оставив в экспедиции мичманов Разградского и Петрова и 10 человек из команды, немедленно следовать в Аян и требовать от Кашеварова исполнения следующего предписания: «На корвете «Оливуца» немедленно отправить в Петровское муки, крупы, соли и различных запасов и товаров, какие только найдутся в Аяне, имея в виду, что в случае нужды Аянский порт может быть снабжен из Якутска; 2) по приходе в Аян компанейского судна все остальное по моему требованию отправить на нем в Петровское; 3) прилагаемое при этом донесение мое генерал-губернатору немедленно отправить с нарочным».

В донесении этом (от 20 июля 1852 года) я, во-первых, изложил важность результатов моих исследований и предполагаемые вследствие их изменения моих распоряжений для дальнейших действий; во-вторых, критическое положение, в которое ставится экспедиция распоряжением Главного правления Компании, – распоряжением, совершенно противным ее торжественному уверению «что она готова помогать экспедиции в достижении важной государственной цели» [курсив Г.И.Невельского], и, наконец, в-третьих, что для разъяснения всех обстоятельств, какие встречаются на месте, я вышлю к нему одного из главных моих и неутомимых сотрудников, Н. М. Чихачева. В заключение я писал генерал-губернатору следующее: «После всего этого остаюсь уверенным, что при ходатайстве Вашего превосходительства перед государем моя экспедиция будет поставлена в самостоятельное и надлежащее положение и ей будут даны средства, о которых я уже имел честь представлять Вашему превосходительству. Тогда только, согласно упомянутому плану моему, я буду в состоянии прочно водвориться в этом крае и фактически заявить Китаю и иностранцам о принадлежности его России».

28 июля корвет «Оливуца» возвратился из Аяна в Петровское с незначительным количеством запасов и товаров, причем Кашеваров уведомил меня, что вследствие неприбытия в Аян компанейского судна он более послать не мог. Корвет с мичманом Чихачевым отправился сейчас же в Аян. Н. М. Чихачеву поручено было, объяснив Кашеварову о необходимости снабдить экспедицию на компанейском судне, следовать в Иркутск к генерал-губернатору, чтобы представить ему подробный отчет о всех обстоятельствах, встречаемых на месте, и о необходимости решительных действий.

После этого, согласно упомянутому плану для подготовки к занятию селения Кизи и залива Де-Кастри и удалению из края миссионеров, а равно и для обследования протоки Вияхту и залива Дуэ и наблюдения за иностранными судами, я командировал к острову Сахалину на военной шлюпке подпоручика Воронина, которому приказано было, следуя лиманом вдоль сахалинского берега, достигнуть селения Дуэ, подробно описать залив и реку Дуэ и протоку Вияхту, а равно озеро, из которого она выходит, с целью определения, в какой степени эти места представляют удобства для заселения и для подхода судов и нагрузки их каменным углем. Населению объявлять, что так как Сахалин составляет русское владение, то все его обитатели принимаются под наше покровительство. В случае появления около этих мест иностранных судов тщательно следить за их действиями, а при встрече с ними с поднятием на шлюпке военного флага объявлять от имени правительства, что как остров Сахалин, так и весь материковый берег Татарского пролива до корейской границы являются русскими владениями, а потому всякие произвольные распоряжения в этих местах допускаемы быть не могут.

Лейтенанту Бошняку, которого в Николаевске на время его отсутствия заменил мичман Разградский, приказано было, следуя вверх под левым берегом Амура и достигнув селения Ухта, осмотреть при стоявшей тогда в Амуре высокой воде местность близ селения Пяхта, в протоке Уй. Он должен был удостовериться, во-первых, не затопляется ли она водой, а во-вторых, каково вообще состояние этой местности и удобна ли она для предполагавшегося ее занятия земледельческим поселением. Из протоки Уй Бошняку приказано было подняться по протоке, идущей на юг и, по словам туземцев, соединяющейся с Амуром против мыса Аур, расположенного в 40 верстах (42 км) от Кизи. Затем проследовать в Кизи и оттуда по озеру того же имени и реке Таба достигнуть водораздела между этой рекой и морем. На этом пути сделать промер озера и реки Таба и, если возможно, с помощью туземцев перетащить лодку к морю и следовать к заливу Де-Кастри. Если это сделать представится затруднительным, то, оставив лодку на озере, достигнуть залива Де-Кастри пешком. По прибытии туда осмотреть хорошенько местность в видах основания там поста и объявить жителям, что, во-первых, мы зимой у них поселимся, а во-вторых, так как весь берег наш, то их, а равно и все население, обитающее по этому берегу к югу и по рекам Самарге, Сейфуну и далее, мы принимаем под свою защиту и покровительство. Одному из более толковых гиляков оставить объявление на французском и английском языках о принадлежности Приамурского и Приуссурийского краев России и приказать предъявлять его каждому иностранному судну, могущему явиться в этом заливе. Этому гиляку объявить при собрании остальных жителей, что он назначается нами старшим и что все должны его слушаться.

По исполнении этого Бошняку было предписано направиться к Кизи, осмотреть местность вокруг этого селения с целью основания там нашего поста, объявить об этом жителям и избрать из них, подобно как и в Де-Кастри, старшего, к которому мы могли бы обращаться с приказаниями. При этом Бошняк должен был объяснять населению, что всякая с его стороны услуга нам будет вознаграждена и что мы не только не будем делать ему каких-либо насилий, но строго накажем всех тех, которые осмелятся что-либо предпринять против него. Такие же заявления и распоряжения предписано было Бошняку делать на обратном пути в крупных селениях.

В то же время на гилякской лодке вверх по реке Амуру был отправлен в селение Кизи приказчик Березин для содействия Бошняку. Березину приказано было следовать под правым берегом реки Амура, отмечать места, удобные для заселения земледельцами, производить расторжку с местным населением и встречными маньчжурами, а по прибытии в Кизи находиться в распоряжении Бошняка.

12 августа был послан на ботике в лиман подпоручик Орлов. Ему предписано было испытать, нельзя ли на этом судне произвести промер главных фарватеров лимана.

Мичман Петров был занят тогда перевозкой на баркасе из Петровского в Николаевское продовольствия и товаров.

Таким образом, все члены моей экспедиции имели особые поручения. Последние были вызваны тем обстоятельством, что я не получил подкрепления ни командами, ни судами и поэтому не имел решительно никакой возможности распространять наши действия далее селения Кизи. В эту навигацию мне поневоле пришлось ограничиться весьма малым районом. Назначением экспедиций я имел в виду: а) подготовиться к занятию Кизи и залива Де-Кастри как важных и ближайших к Николаевску пунктов, могущих служить опорными точками для дальнейших действий согласно упомянутому плану; б) распространить на этом пространстве наше влияние и гражданственность, что также необходимо было для обеспечения наших действий; наконец, в) предупредить возможное покушение в навигацию этого года на этот край со стороны иностранцев.

Итак, в навигацию 1852 года я имел возможность сделать только подготовительные распоряжения для прочного нашего утверждения в северной части Приамурского края.

Отправив экспедицию 16 августа, я и сам отправился в Николаевск, где заложил флигель и казарму, в которые должны были перейти на зиму команды этого поста. В Петровском же в это время строился пакгауз.

К осени 1852 года в личном составе экспедиции числилось:

В Николаевском…………………………… 25 человек

В Петровском…………………………….. 23 человека

В командировке с Орловым, Ворониным,

Бошняком и Петровым………………….. 16 человек

Итого… 64 человека

При ней было: три пушки трехфунтового калибра, 2 пуда пороха, 2,5 пуда свинца и 60 кремневых ружей, из которых 20 были негодны. Затем палубный ботик в 29 футов (8,7 м) длины и 6-весельный баркас – оба выстроенные в Петровском; 5-весельный вельбот, четверка, две гилякские лодки и одна трехместная байдарка.

Таковы были наши средства к защите и передвижениям в крае, где, с одной стороны, мы были окружены местным населением, в несколько сот крат превышавшим нас численностью и способным восстать против нас при первом сколько-нибудь смелом и разумном к тому их подстрекательстве или при первом сколько-нибудь ошибочном или трусливом с нашей стороны шаге. С другой стороны, более двух миллионов маньчжуров могли легко по рекам Сунгари и Амуру выслать против нас такие силы, которые могли бы забросать нас шапками. Всякая надежда на помощь или на отступление была для нас невозможна. Ближайший к нам пункт Аян был отрезан от нас непроходимым тысячеверстным пустынным пространством.

При таком-то положении нам пришлось действовать и брать на себя всю тяжкую за то ответственность, какую, как мы видели, не решился взять на себя и генерал-губернатор. Если бы еще при этом случилось нам потерять часть команды или возбудить неприятные столкновения, чего можно было ожидать каждую минуту, то нетрудно себе представить, как бы мы жестоко поплатились за смелые подвиги. Между тем мы не только не были обеспечены материально, но нам отказали даже в священнике.

В 1852 году мы были как бы всеми забыты и отданы в жертву случайностям и голодной смерти. Поэтому всякий может судить, каково было тогда наше положение. Особенно тяжело было бедной жене моей, разделявшей наравне со всеми все трудности, опасности и лишения и имевшей больного ребенка, которому угрожала голодная смерть,[124]124
  Это была первая моя дочь Екатерина, которая умерла в скором времени от голода.


[Закрыть] ибо жена сама кормить не могла, а кормилиц не было. Мне как отцу и начальнику, на котором за всех и за все лежала полная ответственность перед Отечеством, конечно, было тяжелее всех. Убеждение, что действия наши клонятся к благу Отечества, единственно поддерживало в нас крепость духа, энергию и отвагу, столь необходимые при таких обстоятельствах. 24 августа на туземной лодке был привезен в Петровское совершенно больной приказчик Березин. Он сообщил, что заболел в селении Пуль, где туземцы и маньчжуры во все время его болезни весьма внимательно ухаживали за ним.

Вслед за Березиным прибыл с Сахалина Воронин; он сообщил, что бухты Дуэ и Вияхту открыты для южных, северных, северо– и юго-западных ветров, но что стоянку судов в бухте Дуэ можно сделать удобной, стоит лишь воспользоваться рифами, идущими от берега, именно провести по этим рифам насыпи, которые защищали бы бухту от упомянутых ветров. Широта мыса Дуэ, по наблюдению Воронина, оказалась та же самая, как и у Бошняка. Грунт в бухте вообще надежный, берега приглубы и изобилуют каменным углем. Местность по речке Дуэ, которая имеет глубину на баре до 2 футов (0,6 м), а далее от 8 до 10 футов (от 2,4 до 3 м), удобна для заселения. «Чтобы воспользоваться минеральным топливом, – рассказал Воронин, – необходимо прежде всего обратить внимание на то, чтобы сделать удобную гавань для нагрузки судов». Кроме Дуэ, особое внимание надобно обратить на местность около селения Мгач как в отношении добычи каменного угля, так и в отношении удобства поселения. Она расположена между речками Мгач, Чернай и Мычнай, протекающими в небольшом расстоянии друг от друга. Недалеко от этих мест отсюда течет река Тымь. Затем заслуживает внимания бухта Уанды, в которую впадают две речки: Большая и Малая Уанды. Эта бухта защищена гораздо лучше Дуэ: с северо-запада ее ограждает увалистый мыс Уанды, а с юга – остров и идущий от него к берегу риф. Пользуясь этим, здесь при небольшой затрате труда легко будет сделать для судов прикрытие и хорошую, спокойную стоянку. Речка Большая Уанды имеет глубину на баре 3 фута (0,9 м), а далее до 12 футов (3,6 м). Долина этой бухты представляет все удобства для заселения; берег бухты приглубый и чистый, и каменного угля огромное количество. Эта местность, по мнению Воронина, одна из лучших на всем виденном им пространстве.

Этнографические материалы, собранные в середине XIX в. экспедицией Р. К. Маака

Снаряд для рыбной ловли, употребляемый в городе Айгуне и его окрестностях. Гарпун для ловли осетров, употребляемый маняграми. Трезубец для ловли рыбы, употребляемый гольдами. Якорь для самолова. Меткообразная сеть для ловли осетров. Грузило. Форма для делания этих грузил. Молоток для убивания рыбы. Орудие для вязания сетей. Крюч для вытаскивания рыбы. Утюгообразный снаряд для смоления берестяных лодок Художник Мейер

Устье протоки Вияхту расположено на 51°36 42» северной широты; вход в нее с моря, между лайдами, идет на юго-восток 79° и потом, по самой протоке, на юго-восток 12°. Глубина при устье в малую воду до 5 футов (1,5 м), а в прибылую до 9 и 10 футов (2,7–3 м); в самой же протоке глубина от 12 до 14 футов (от 3,6 до 4,2 м). Эта протока выходит из небольшого того же названия озера, имеющего 1¹/2 мили длины и мили ширины; оно вообще заполнено лайдами и имеет глубину не более 10 футов (3 м). С востока в него впадает речка Вияхту. Берега озера вообще низменные, луговые, но есть и местности возвышенные, удобные для заселения, в особенности долина и берега речки и протоки. Здесь также много каменного угля. Сильное течение в протоке – от 3,5 до 5 узлов (от 6,5 до 9,3 км) – и банки, между которыми идет в нее узкий и довольно извилистый фарватер, делают вход в нее затруднительным и опасным.

По словам туземцев, на всем западном берегу острова нет ни одной сколько-нибудь закрытой бухты. Они говорили также Воронину, что суда плавают около этих мест вообще раннею весною, то есть в то время, когда в лимане еще стоят льды, и что люди, съезжающие к ним с этих судов, делают насилия и буйства.

В то же время возвратился на ботике подпоручик Орлов и сообщил, что после некоторых попыток, сделанных им для определения лиманских фарватеров, он убедился, что без надлежащих паровых средств достижение этой цели невозможно.

Между тем 20 августа гиляки привели в Петровское трех матросов, высаженных с китобойных судов в Тугурской губе. Они пришли едва живые и благословляли судьбу, что нашли, наконец, жилье, где можно есть по-человечески, ибо более полутора месяцев они питались кореньями, ягодами и юколой. В это время на Петровском рейде стояли два китобойных судна: одно американское, другое из Бремена; я попросил к себе шкиперов этих судов, передал им людей и объявил, что они не имеют права бить китов и учинять бесчинства в наших водах, которые простираются до корейской границы.

Прибывший 8 октября лейтенант Бошняк сообщил, что, достигнув селения Ухта, он нашел всю местность около него затопленною: вода в Амуре была выше весенней и только небольшое место около селения Пяхта оставалось открытым. Из селения Ухта он пошел по протоке к югу; протока эта на всем своем пространстве, то есть на протяжении 25 миль (46 км) на StO и потом около 20 миль (37 км) на юг, идет между обрывистыми, возвышенными и частью низменными, затопляющимися водою луговыми берегами; она имеет ширину от 15 до 30 сажен (27–54 м), а глубину от 20 до 35 футов (от 6 до 10,5 м), и на параллели 51°41'N, против Кизи, соединяется с главным фарватером Амура. Между этим фарватером и протокою лежит огромная равнина, покрытая в некоторых местах березняком и тальником и изрезанная различной ширины каналами, соединяющимися с главным фарватером Амура. По одному из этих каналов, имеющему глубину от 10 до 20 футов (от 3 до 6 м), он вышел против Кизи на главный фарватер, где обнаружил глубины от 30 до 110 футов (от 10 до 34 м). Упомянутая протока идет под левым берегом Амура, и недалеко от нее тянутся горы, покрытые строевыми лесами из кедров, ели и частью клена и дуба. С этих гор по низменным долинам текут несколько речек. Река Амур между берегами в этом месте имеет огромную ширину, более 26 верст. Главный фарватер, имеющий ширину более 2 верст, идет посредине реки. По прибытии в Кизи Н. К. Бошняк нанял у туземцев лодку с двумя проводниками и приступил к промеру озера и реки Таба до водораздела между нею и морем. Глубина фарватера на озере, по которому вели его гиляки, оказалась от 15 до 25 футов (от 4,5 до 7,5 м); вода была выше ординара на 9 футов (2,7 м). Глубина в реке Таба от 6 до 10 футов (1,8–3 м); по словам туземцев, эта глубина не бывает менее 3 футов (0,9 м). Оставив лодку в озере, Н. К. Бошняк с казаком Парфентьевым и мангуном отправился пешком в залив Де-Кастри. По прибытии в залив он выбрал место для основания поста и нанял туземцев для заготовки леса. В Де-Кастри Бошняк назначил гиляка Ничкуна старшиной и вручил ему объявление на французском и английском языках для предъявления иностранным судам, буде таковые явятся в залив. В этом объявлении, согласно данной ему мною инструкции, от имени русского правительства заявлялось, что весь этот край до Кореи принадлежит России. В это же время Бошняк объявил туземцам, чтобы они слушали Ничкуна, и сказал им, чтобы они дали знать жителям окрестных деревень, расположенных по берегам Татарского пролива, что так как весь этот берег и река Суйфун принадлежат России, то всех его обитателей мы принимаем под свое покровительство. В селении Кизи Бошняк назначил старостой мангуна Ледена и объявил жителям, чтобы они его слушали и что все народы по берегам рек Уссури и Амура до Хинганских гор включительно мы принимаем под свою защиту и покровительство, так как вся эта страна русская. Затем Бошняк, опускаясь по Амуру, сделал подобные же распоряжения и объявления в селениях Лур, Пуль, Тымь и Кола.