Текст книги "Перформанс анализа. Позиции юнгианства и иудаизма"

Переход к другому терапевту становится очень проблематичным из-за боязни нового отказа или переноса неразрешенной идеализации. Пациенты часто недовольны институтами, позволяющими продолжать работу больным терапевтам. Вырисовывается правило: «Необходимо подчеркнуть исключительную значимость для пациента продолжения лечения с другим аналитиком, пока его первый терапевт все еще жив» (Eissler, 1977, p. 571). Хотя на практике это случается редко.

Раненый целитель ран

В традиционной парадигме раненого целителя раненый аналитик исцеляется и использует собственную травму, чтобы создать условия исцеления. В случае физической болезни аналитик выходит на неизвестную территорию. Парадигма внезапно меняется на противоположную. Пациент здоров, а аналитик болен. Неудивительно, что пациенты могут быть погружены в фантазии пытающегося исцелить их аналитика. Памела Пауэр пишет: «Прежде чем этот факт стал известным ему или мне, моя душа знала, что он болен и умирает.

Моя болезнь стала частью попытки взять на себя его страдания, вылечить его. Это было отчасти попыткой доказать ему мою верность, показать, что я последую за ним до самой смерти» (Power, 2005, p. 36).

Болезнь аналитика демонстрирует интенсивную, неизвестную ранее динамику переноса-контрпереноса.

Реакция аналитического сообщества

Во время моего обучения вопрос о болезни или утрате трудоспособности никогда не возникал. Теперь я думаю, что это серьезная ошибка. Аналитическое сообщество должно продумать последствия болезни аналитика. В Великобритании все врачи должны разделять список пациентов с коллегами; другие институты поощряют «профессиональное завещание», где указывается, кто будет информировать пациентов, что будет сделано с файлами и так далее. В моем институте мы проводили ролевую игру, моделируя возможные разрешения ситуаций больного аналитика.

Болезнь ставит нас перед опасностью, но она также содержит скрытые возможности. Болезнь аналитика является проблемой для всего аналитического сообщества, а не только самого́ больного.

Этические дилеммы в повседневности анализа

Стимулирование этической осознанности в тренинге[22]22
  Выступление на международной конференции МААП, октябрь 2013 года. Расширенная версия статьи: Stimulating Ethical Awareness during Training // Journal of Analytical Psychology. 2007. № 52.


[Закрыть]

Все двери могут быть замкнуты, кроме дверей раненого чувства.

Талмуд, Бава Меция, 59b

Я хочу проследить, почему этика остается для нас, юнгианцев, проблематичной темой, а также переключиться в режим мастер-класса и проделать некоторые упражнения, стимулирующие наше этическое понимание.

Этическая дилемма, с которой мы, юнгианцы, сталкиваемся, заложена в парадоксальном характере самого процесса индивидуации. Индивидуация, процесс, когда человек становится все более и более самим собою, предполагает обязательное дистанцирование от голоса других и требований общества. Мой внутренний голос будет вести меня по дороге выбора между правильным и неправильным. Наше особое внимание к Самости, внутреннему голосу и индивидуации приводит аналитического психолога к так называемому пророческому подходу.

В результате многим юнгианцам не нравится этика. Некоторые аналитики считают, что «размышления о вопросах этики являются нежелательным нарушением или вторжением в реальную аналитическую задачу» (Solomon, 2004, p. 250). Другие сопротивляются самой идее кодекса профессиональной этики как «анахронизму, консервативному, этноцентрическому и как продукту политического компромисса <…> смутно сформулированному и редко применяющемуся» (Bernard, Jara, 2003, р. 1–2). Жесткие этические руководящие указания могут даже разрушить дух их работы, утверждают аналитики.

Этика, однако, не является исключительной собственностью отдельного человека. Она отражает общие ценности аналитического сообщества. Профессиональные сообщества сохраняют нормы нравственного поведения, решая, что является приемлемым, а что нет. Консенсус по вопросу стандартов сообщества должен быть разработан на основе «юридического подхода», основанного на рациональном дискурсе коллективных решений о правиле большинства. При определенных обстоятельствах пророческий подход может вступить в прямой конфликт с юридическим, как произошло, например, в известной истории из Талмуда.

Рабби Элиэзер, сын Гиркана, вел ожесточенный спор с остальными раввинами его общины относительно «змеевидной» печи. Рабби Элиэзер утверждал, что она чистая, а все остальные раввины сказали, что нечистая и должна быть уничтожена. Рабби Элиэзер воскликнул: «Если я прав, это дерево может летать!» И дерево зависло в воздухе. Но раввины сказали: «В этих вопросах мы не прислушиваемся к летающим деревьям». Рабби Элиэзер воскликнул: «Если правда со мной, этот поток может потечь вспять». И вода потекла в обратном направлении. Но раввины сказали: «В этих вопросах мы не прислушиваемся к потокам, текущим вспять». Он воззвал к небесному голосу, дабы тот подтвердил его позицию, и небесный голос объявил: «Прав рабби Элиэзер, сын Гиркана!». Но раввины снова заявили: «В этих вопросах мы не слушаем небесный голос». Элиэзер не покорился и был подвергнут остракизму. Он умер одиноким озлобленным ученым, не сумев передать свою огромную мудрость. История явственно демонстрирует триумф юридического над пророческим. Во многих отношениях юнгианство переживает переходный период от пророческого к правовому подходу. Юнг, конечно же, был пророком в аналитической психологии, но его поведение не позволило бы ему сегодня стать членом какого-либо сообщества аналитиков. В вопросах этики мы больше не можем слушать небесный голос.

Каждый учебный институт имеет собственную этическую историю. Некоторые общества проникнуты идеями целостности и правоты их учредителей. Другие сообщества прячут в своих шкафах ужасные этические скелеты, способные многое порассказать о том, как основатели злоупотребляли доверием друг друга, кандидатов и пациентов.

Каждое общество имеет собственные этические культурные комплексы: то, что приемлемо в одном месте, может быть табуировано в другом. Например, в Израиле во время шивы, семидневного траура после смерти близкого родственника, аналитики встречаются со своими пациентами у них дома. В Великобритании, где нет общепринятого траурного ритуала, это рассматривалось бы как выход за пределы компетенции аналитика, нарушение отношений врача и пациента.

Если подходить к теме с точки зрения общих идей, то мы видим: этические вопросы расположены вдоль того, что можно было бы назвать осью Персона – Самость (Abramovitch, 1993): то, как мы проявляем себя перед другими (Персона), архетипические ценности, которые нам особенно дороги (Самость), и Тень – между ними. Это одновременно и глубоко личное, и, по сути своей, коллективное. Иногда эти правила – как принимающая Великая мать, а иногда – как осуждающий Великий отец. Специфически юнгианским в данном случае выступает стремление не раскалывать архетип на хорошее и плохое, даже если преступники совершили нечто ужасное, но сохранять единство противоположностей.

Обширная литература, посвященная размышлениям об этике (см. «Этика. Библиография» на веб-сайте IAAP), не обращается к животрепещущим дилеммам, в которых выбор происходит не между хорошим и плохим, но между плохим и еще худшим. Это этическая сумеречная зона, которую Примо Леви назвал «серой зоной» (Levi, 1958). Мы должны признавать и исследовать серую зону. Остается вопрос, каким образом. Я считаю, этическая осознанность похожа на мышцы – их до́лжно поддерживать в хорошей форме, иначе они могут оказаться бесполезными при реальном кризисе (Abramovitch, 2005, 2007). Мы должны признать, что каждый из нас уязвим, каждый может нарушить этические нормы. А значит, на предотвращение таких нарушений должны быть направлены большие усилия.

Худшее

Стимулирование этической осознанности происходит в пространстве воображения. Мы должны попытаться представить себе, что приемлемо, а что является нарушением.

Мое первое упражнение для вашего воображения:

С какой наихудшей ситуацией может столкнуться психотерапевт? Подумайте минутку, потом поделитесь идеями с вашим соседом.

Размышления о худшем помогают создать внутренние этические границы.

Мой опыт подсказывает: то, какой на этот вопрос будет дан ответ, зависит от очень интересных личных и культурных различий. В Израиле людей больше всего волнует фактическое или символическое одиночество, заброшенность. Возможно, это связано с культурным комплексом пережитого Холокоста и войны. В Гонконге люди наиболее опасаются чрезмерного отождествления с ролью «эксперта», неотъемлемой частью традиционной конфуцианской системы ценностей. Один аналитик сказал, что худшее для него было – преднамеренный садизм, когда клиент не приходит на очередной сеанс. Список может быть бесконечен. Самое интересное то, что многие из этих «худших вещей» не были запрещены общественным этическим кодексом.

Публичное чтение этического кодекса

IAAP требует от всех сообществ и развивающихся групп создавать собственные этические кодексы. Тем не менее написанные кодексы не дают почти никаких конкретных и ощутимых указаний для практиков или клиентов (Bersoff, 2003). Чтобы быть эффективными, они должны стать в сознании общества живым, дышащим документом.

Сколько из вас знакомы с этическим кодексом или знают точный порядок составления и обработки этической жалобы?

В еврейской традиции Библия читается в синагоге, по разделам, неделя за неделей, год за годом, в попытке навсегда сохранить в сознании эти слова. Чтобы этический кодекс стал живым документом, я призываю к аналогичному общественному чтению отрывков кодекса и к изучению его строка за строкой. Это общественное усилие, направленное на то, чтобы сделать этический кодекс живым залогом, которое придает форму общему согласию нравственного сообщества, которое связывает нас вместе как этическое сообщество, а не «простой контрольный список, который может быть забыт, пока кто-то не согрешил» (Solomon, 2004, p. 263).

Рассмотрим «Преамбулу к Этическому кодексу Ассоциации корейских юнгианских аналитиков»:

 
Это было, когда Великий Путь склонился,
Тогда человеческая доброта и нравственность поднялась;
Это было, когда разум и знания появились,
Тогда великое лицемерие началось[23]23
  Полный вариант 18 главы «Дао Дэ Цзин»:
  Когда Великое Дао пришло в умаление,
  Явились «милосердие», «справедливость» и «долг».
  Когда вышли наружу мудрость и знания,
  Возникла большая ложь.
  Когда между родственниками воцарились раздоры,
  Возникли «сыновняя почтительность» и «родительская забота»,
  Когда в стране начались беспорядок и смута,
  Явились «верные подданные»
  (Лао-Цзы / Пер. И. С. Лисевича. М.: АиФ-Принт, 2003. С. 83). – Прим. пер.


[Закрыть].
Дао во Вселенной подобно юго-западному углу в доме:
Это сокровище для хорошего человека и поддержка для плохого[24]24
  Две строки из цитируемой главы 62:
  Дао есть глубина бытия. Оно и есть сокровище добрых людей.
  Оно также и есть то, что держат злые люди
  (Лао-Цзы / Пер. Д. Конисси, под. ред. Л. Н. Толстого. М.: АиФ-Принт, 2003. С. 278).


[Закрыть].
 

(Лао-Цзы: Дао Дэ Цзин, 18 глава, 62).

Далее сказано: «Приведенные выше слова принимаются во внимание при составлении этих правил». Я уверен, что мне не понять всей значимости цитаты, но я чувствую, с какой силой она будит трансцендентную функцию моральной силы для коллектива.

В институте Сан-Франциско, изначально отказавшемся от идеи кодекса, к введению правил пришли после рационального осмысления. Таким образом кодекс не стал случайным набором правил. Он служит для предотвращения дальнейших страданий: «Эти этические нормы предлагаются не в духе правил, установленных в приказном порядке, но как рекомендации, родившиеся из человеческого опыта и человеческих страданий».

Предисловие кодекса моего сообщества, Израильского института юнгианской психологии, пытается поощрять аналитиков рассматривать этические дилеммы как можно глубже: «Аналитики часто оказываются в конфликте между противоположными этическими требованиями. Лучший способ справиться с конфликтом – подлинная внутренняя борьба. Эти руководящие принципы предназначены помочь в этих усилиях…»

Общественное чтение и изучение кодексов может пройти долгий путь, дабы усилить «моральную чувствительность» и показать, что мы можем справляться с моральными дилеммами как юнгианцы (Welfel, Kitchener, 1992).

Предупреждающие сигналы

Этические нарушения не являются импульсивными поступками, это часть постепенного процесса скатывания по скользкой поверхности этики. Исследования показали, что существуют четкие предупреждающие сигналы такого скольжения. Если речь идет о сексуальной связи с пациентом, предупреждающими знаками выступают и предоставление пациенту особых привилегий, и увеличение числа и длительности сеансов, особенно если предполагается, что сеанс последний.

И все же в общем самым важным и надежным предупреждающим сигналом любой этической проблемы является секретность. Если вы делаете что-то, чего не хотели бы предать гласности, – это сигнал.

«Что я делаю? Это то, что делает терапевт или аналитик?» – вот вопрос, который мы должны постоянно задавать себе по мере приближения к серой зоне. Если же мы не решаемся это сделать (пусть у нас возникает хотя бы кратковременное колебание), то мы уже рискуем и должны немедленно проконсультироваться с коллегой или комитетом по этике, так как «никто не должен справляться с такой тревожной этической дилеммой в одиночку» (Dewald, Clark, 2001, p. 49).

Ключевые случаи

Основной способ исследования серой зоны и укрепления наших этических мускулов – интенсивный анализ ключевых случаев, рассмотренных, что называется, в талмудической традиции. Талмудический подход является в некотором смысле противоположностью для подхода кодекса.

Этические кодексы описывают общие, даже абстрактные принципы и идеальные типы поведения и процедуры. Талмудический метод использует конкретные примеры для создания общих принципов, которые затем оспариваются дополнительными примерами. Интеллектуальный запрос основывается на примерах и вопросах, а не абстракциях (Steinsaltz, 1977). Цель состоит в том, чтобы продумать все концептуальные последствия случая, а также владеть этическими мышцами, готовыми к неожиданным возможностям.

Вот первый случай.

Первый случай для примера:

заболевший аналитик

Коллега, Якоб, приходит к вам и говорит, что у него только что диагностировали рак толстой кишки и что врачи дают ему в среднем 24 месяца. У Якоба большая практика, в том числе клиенты, кандидаты и супервизии.

Якоб получает паллиативную помощь и чувствует себя достаточно хорошо, чтобы продолжать работу. Он действительно чувствует, что болезнь сделала его лучшим аналитиком. Но Якоб не уверен в том, что ему следует делать дальше. Он пришел к вам за советом.

Вопросы для обсуждения

• Что бы вы хотели спросить у аналитика?

• Будет ли принципиальным изменение времени выживания до трех месяцев, полугода или четырех лет?

• В какой ситуации Якобу следует прекратить практику? И как ему это сделать?

• Что бы вы сделали, если бы вам стала известна ситуация Якоба, но не лично от него?

• А если бы вы услышали об этом от коллеги? Его клиента? Его кандидата?

• В какой ситуации вы бы обратились с этим случаем к этическому комитету?

• А что бы вы сделали, окажись вы на его месте?

Этот случай заставляет нас рассмотреть нечто такое, с чем никто из нас не хочет сталкиваться. Надлежащая клиническая практика требует, чтобы пациенты тяжелобольных или умирающих аналитиков были переданы другим коллегам в кратчайшие сроки. К сожалению, забегая вперед, я знаю из личного опыта общения с умирающими коллегами, как трудно им было отказаться от своих пациентов, ведь они давали им столько силы и смысла жизни (Kaplan, Rothman, 1986). Они умирали и в то же время встречались со своими пациентами. Внезапная смерть аналитика оказывает глубокое и длительное воздействие на клиентов, которые не могут оплакивать аналитика, не в состоянии подключиться к новому аналитику, хронически боятся быть покинутыми и так далее. Эти умирающие коллеги были слишком сосредоточены на собственных потребностях, чтобы увидеть влияние, которое оказывается на их пациентов. Таким образом они совершали серьезные этические нарушения.

Предупредить коллегу

Этот случай ставит сложный вопрос: как и когда следует предупредить коллег, что они выходят за пределы серой зоны? Значительно проще ничего не делать. Но мы в Израиле очень чувствительны к тому, что может произойти, когда хранится молчание и вы ничего не предаете гласности…

В моем институте мы разработали несколько общих правил, касающихся того, как можно предупредить коллегу в подобной ситуации.

• Если вы не предупредили аналитика, оказавшегося в опасности, то вы его соучастник.

• Предупреждать следует двум коллегам, из которых по крайней мере один хорошо знает заболевшего.

• Индивидуальный подход должен быть выработан заранее.

• Разговор не должен содержать угрозы, его следует направить на заботу о коллеге и возможные последствия.

• Подумайте, как бы вы предупредили близкого коллегу.

Вот еще одна, к сожалению, слишком часто случающаяся ситуация.

Второй случай: злословие о коллеге

Вы на встрече и слышите, как Джонатан, ваш коллега, жестоко критикует другого аналитика, Дэвида, говоря: «Дэвида вообще не надо было принимать в институт. Он не может справиться с переносом, не говоря уже о контрпереносе. Я надеюсь, что вы никогда не направляете пациентов к Дэвиду»…

Вопросы для обсуждения

• Как вы себя чувствуете?

• Как бы чувствовал себя клиент Дэвида, если бы присутствовал?

• А если бы это было сказано в приватном разговоре, у аналитика? А у супервизора?

• А как бы вы себя чувствовали на месте Дэвида?

• Как вы могли бы сказать что-либо Джонатану, не принимая огонь на себя?

Сплетня, или, на иврите, «злой язык» («лашон хара» – lashon hara), потенциально является одним из самых разрушительных действий, способных подорвать здоровое сообщество. Еврейская традиция занимает очень жесткую позицию относительно сплетен. Раввины рассматривали «смущение коллеги в общественном месте» в сопоставлении с «кровопролитием». В том, как краснеет обиженный, видели символическую смерть от стыда. Согласно их исключительно строгой точке зрения, критические вещи о коллегах говорить нельзя никогда, даже если это правда. Только если кто-то задал практический вопрос, например должны ли они перейти к конкретному терапевту, отвечать до́лжно честно.

Этот взгляд, безусловно, правильный и, конечно, не позволяет беречь чувства коллег. И все же большинство терапевтов любят сплетни. Так, они из кожи вон лезут, чтобы сказать что-то «Джонатану», и говорят так, чтобы он действительно услышал. Мой бирманский учитель медитации говорил: «Вы можете говорить все что угодно, если вы говорите это с открытым сердцем».

Другие ключевые случаи могут быть связаны с синхронизацией вопросов границы: встреча с вашим пациентом у стоматолога или на политическом собрании; неожиданное открытие, что ваш пациент встречается с другим вашим пациентом; или, еще хуже, ваш сын встречается с дочерью вашего пациента (как это получилось у одного моего коллеги); или когда рассерженная пациентка угрожает выдвинуть ложные обвинения за сексуальные домогательства (как это произошло со мной). И так далее и тому подобное.

Симуляция этической жалобы

Большинство из нас стараются закрывать глаза на реальность этических нарушений и то, насколько часто они встречаются в практике. На каждый случай, о котором вы слышите, есть еще по крайней мере 37 подобных (Parson, Wincze, 1995). Хуже, что большинство нарушений этических норм, в сущности, непоправимы. Что можно сделать, чтобы вернуть невинность? Необходимое восстановление справедливости, к сожалению, очень редко. Это с болью описано в таких работах, как, например, «Раскрытие и исцеление нарушения границ аналитиками» (Anonymous, 2005) или «Отчет юнгианского аналитика, пережившего сексуальную эксплуатацию» (Jones, 2010).

Однако этические жалобы часто разбираются всеми участниками конфликта (жертвой, обвиняемым, следователями) в манере неудовлетворительной или даже неэтичной. Все они в конце процесса чувствуют себя травмированными жертвами (Kast, 1995). Таким образом, «первичная и вторичная жертвы пребывают в длительном состоянии страдания» (Brown, 1997, p. 297).

Этические жалобы требуют строгой конфиденциальности. В результате опыт, приобретенный в работе с рассмотрением жалоб, не распространяется по институту, а остается личным знанием. Новые члены комитета часто вынуждены учиться «в процессе работы». Я предлагаю, чтобы аналитик, проводя этическое расследование, имел уже некий предварительный опыт работы с подобным конфликтом. Весь процесс этической жалобы от начала до конца может быть легко смоделирован с помощью ролевой игры. Каждая из ролей может быть проработана – жалобщика, обвиняемого аналитика или кандидата, членов комитета по этике, свидетелей, членов апелляционного комитета и так далее. Конечно, сейчас времени для полномасштабного моделирования у нас недостаточно, но я предлагаю вам попробовать упражнение в стиле управляемого воображения.

Вот пример жалобы, поданной кандидаткой в комитет по этике на Мириам, аналитика.

I

«Мириам, мой пожилой аналитик, становится все более забывчивой и невнимательной. Наконец я поняла, что она страдает когнитивными нарушениями. Я уверена, что члены общества были осведомлены о состоянии здоровья человека, но окружили его заговором молчания. Сейчас я подаю жалобу и требую, чтобы работа аналитика была приостановлена и моя оплата компенсирована».

II

В сложившихся обстоятельствах аналитика Мириам вызывают, чтобы она предстала перед комитетом. Вот ее ответ: «У этой пациентки недавно умерла мать, страдавшая слабоумием. Обвинение основано на ее негативном материнском комплексе. Пациентка, в истории которой наблюдается мстительность, скорее всего, лишь воспроизводит негативный перенос».

III

Теперь представьте, что вы член комитета по этике, который должен разбирать эту жалобу.

• Как вы должны поступить?

• Если вы думаете, что аналитик прав, что вы сделаете?

• Если вы почувствовали, что прав кандидат, что бы вы сказали аналитику?

В целом, если аналитик нарушил священный обет, важно помнить: жертвы нарушений этических норм хотят, «чтобы терапевт извинился напрямую, лично и без оправданий, чтобы он выслушал выражаемую клиентом боль, гнев и ощущение предательства. Клиент стремится утвердить, что она, жертва, ничем не спровоцировала нарушение границ» (Brown, 1997, p. 298).

Индейские мудрецы

На эту тему можно говорить еще долго, но сейчас я хочу завершить выступление двумя текстами – высказываниями мудрых старцев, американских индейцев.

Сначала мудрец племени ирокезов говорит о трагической дихотомии между добродетелью и властью: «Хорошие не сильны, и сильные не хороши». А мы, чтобы стать этически могучими аналитиками, должны быть и хорошими, и сильными.

Второе сообщение от старейшины хопи, которое было разослано в 2001 году.

Послание старейшины народа хопи

Река течет очень быстро. И она настолько велика и сильна, что некоторые могут испугаться. Они попытаются держаться берега. Они будут чувствовать, что остались в одиночестве, и будут сильно страдать.

Знай, что у каждой реки есть цель. Старейшины говорят, что мы должны оттолкнуться от берега и поплыть, с широко открытыми глазами держа голову над водой. Я говорю: «Узрите тех, кто рядом с вами, и возрадуйтесь».

В этот момент истории ничего не следует воспринимать лично, особенно самих себя. Как только мы это делаем, наш духовный рост и путешествие останавливаются.

Путь одинокого волка завершен. Люди, объединяйтесь! Уберите из своей жизни и речи слово «борьба».

Все, что мы делаем, мы делаем с благоволением и торжеством.

Мы те, кого мы так долго ждали![25]25
  См.: http://www.global1.youth-leader.org/2011/07/17-message-from-hopi-elders. – Прим. пер.


[Закрыть]