Текст книги "Она и Аллан (сборник)"

– Когда ты встретишь Умслопогааса Дятла, а ты его встретишь, скажи ему следующее: «Летучая мышь кружит вокруг головы Открывателя Дорог, и в ее уши кричат имена Лоусты и женщины по имени Монази. Так же крутится еще одно имя, которое нельзя произнести, имя слона, который сотрясает землю, и говорят, что этот слон втягивает воздух своим хоботом и злится, и затачивает свои клыки, чтобы вытащить некоего Дятла из его дупла в дереве, которое растет около Ведьминой горы. Скажи также, что Открыватель Дорог считает Дятла достаточно мудрым, чтобы отправиться на север в компании того, кто будет наблюдать ночью, чтобы не навредить птице, которая клюет у подножия горы и щебечет в гнезде».

На прощание Зикали помахал мне рукой, и я ушел, думая о том, во что пять минут назад ввязался.

Глава 2. Посланники

Я не отдохнул этой ночью, впрочем, никто не может спать, находясь в окрестностях Черного ущелья. Думаю, что постоянные разговоры Зикали о привидениях с его намеками, касающимися тех, кто уже умер, взволновали меня до такой степени, что я начал верить в то, что такие вещи существуют на самом деле. Многие люди подвержены такому воздействию, и боюсь, что я из их числа.

Взошло солнце и положило конец думам о привидениях гораздо быстрей, чем я мог предположить. С рассветом дьявольские фантазии словно испарились. Проснувшись, я лишь рассмеялся над ночными кошмарами.

Подойдя к источнику, около которого мы остановились, я снял рубашку, чтобы хорошенько умыться, все еще вспоминая предсказания моего друга, Открывателя Дорог.

Занимаясь нехитрыми манипуляциями с мылом и гребешком, я случайно задел что-то рукой и посмотрел, что попалось мне под руку. Оказалось, это был странный костяной амулет Зикали, который он повесил мне на шею. Его вид и вчерашние воспоминания, тот разговор, вызвавший в памяти малоприятные образы, да еще схожесть талисмана с самим Зикали настолько разозлили меня, что я решил снять его и выбросить прямо в источник.

Когда я собрался сделать это, из зарослей тростника рядом со мной раздалось шипение, и внезапно показалась голова огромной черной мамбы, одной из опаснейших змей Африки. Меня предупреждали, что она моментально атакует человека.

Бросив мыло, я быстро прыгнул в ту сторону, где лежало мое ружье. Затем змея мгновенно исчезла, и мне показалось, что она уползла в свою нору, которая находилась где-то поблизости. Я вернулся к источнику и снова принялся снимать талисман, чтобы отправить его на дно бассейна.

Несмотря ни на что, я решил, что не могу носить на шее это странное украшение цвета крови, как любовник, который прячет в медальоне волосы своей любимой.

Как только это пришло мне в голову, внезапно с другой стороны зарослей тростника началось какое-то движение. И опять раздалось шипение змеи.

Мне хватило несколько секунд, чтобы схватить ружье, которое лежало передо мной, и выпустить пару зарядов картечи прямо в туловище мамбы, которая разорвалась на две части и билась в конвульсиях на земле.

Услышав выстрел, Ханс выбежал из фургона, чтобы посмотреть, что случилось. Это был тот самый готтентот, который являлся спутником в большинстве моих приключений. Он был со мной, когда я, еще совсем молодой человек, сопровождал Питера Ретифа[25]25
  Питер Ретиф – предводитель бурских переселенцев на территории зулусов в провинции Наталь, которых заманил и убил Дингаан.


[Закрыть] в крааль Дингаана, и, так же, как и я, избежал кровавой резни, учиненной этим зулусским вождем над бурами. Вместе мы пережили множество приключений, включая и путешествие в Страну дитяти из слоновой кости, где он уничтожил огромного слона Джана. Но о таком приключении, как это, мы в те дни не мечтали.

Если честно, Ханс был совершенно беспринципным человеком, но, как говорят буры, «умный, как стадо обезьян». К тому же он безудержно напивался, когда представлялась такая возможность. Но, несомненно, у него было одно положительное качество – более преданного человека, чем он, найти было трудно. Совершенно точно, не было ни одного человека, ни мужчины, ни женщины, кто бы любил меня больше.

Его внешность напоминала мне древнего, состарившегося не по годам бабуина, его лицо было покрыто сетью морщин, как высохший орех, а быстрые маленькие глазки были налиты кровью. Я никогда не знал, сколько ему лет, думаю, что больше, чем он сам себе приписывал, хотя годы огрубили его, но абсолютно не утомили. Ханс лучше всех шел по следу и стрелял на расстоянии сто пятидесяти ярдов из особенного одноствольного ружья, заряжающегося с дула, изготовленного Парди[26]26
  В начале 1856 года лондонский мастер Парди сравнил свое последнее необычайно мощное ружье с поездом-экспрессом, и вскоре термин «экспресс» вошел в употребление для обозначения всех ружей, обладающих высокой скоростью стрельбы.


[Закрыть]. Он называл его Интомби, или Девица. Об этом ружье я уже писал в романе «Священный цветок».

– Что случилось, баас? – спросил он. – Здесь нет ни львов, ни другой дичи.

– Взгляни в те заросли, Ханс.

Сделав широкий круг, он скользнул туда, затем увидел змею, которая, я думаю, была самой крупной мамбой, убитой мной. Внезапно он замер, напомнив мне пойнтера, выслеживавшего дичь. Убедившись, что змея мертва, он кивнул и сказал:

– Черная мамба, или как вы там ее называете. Хотя я думаю, что это кое-что похуже.

– Что еще, Ханс?

– Один из тех духов, которых старый Зикали присылает ко входу в ущелье, чтобы те предупреждали его о том, кто приходит или уходит. Я хорошо это знаю, другие тоже. Я слышал ваш разговор вчера, когда стоял за камнем.

– Значит, Зикали лишился духа, – засмеялся я, – думаю, что у него их больше нет. Он послал их всех ко мне.

– Именно так, баас. Он очень рассердится. Интересно, почему он это сделал? – добавил он с подозрением – Вы же вроде бы друзья.

– Он не делал этого, Ханс. Здесь просто очень много змей, и они часто нападают.

Ханс не обратил внимания на мою реплику, решив, что только белый человек может так сказать. Он поводил своими желтыми, налитыми кровью глазами вокруг в поисках объяснений. Внезапно его взгляд остановился на слоновой кости, которая висела у меня на шее. Ханс вздрогнул.

– Зачем ты носишь на шее вон тот амулет? Такие носили когда-то женщины. Ты знаешь, что это Великий талисман Зикали? Это знает всякий, проходящий по земле. Когда Зикали отправляется куда-нибудь, то всегда берет его с собой. Каждый, кто получает его, должен подчиниться Зикали или умереть. И каждый посланник знает, что никто не причинит ему вреда, если он не будет снимать амулет, потому что этот образ и есть Зикали. Это одно и то же. И еще – это образ отца его отца, или как он там еще говорит.

– Какая странная история, – промолвил я и рассказал Хансу, каким образом стал обладателем этого таинственного маленького талисмана.

Тот кивнул, не выразив ни малейшего удивления.

– Значит, мы отправляемся в долгое путешествие, – продолжил он. – Я думаю, что пришло время для чего-то более серьезного, чем скитание по этим малоинтересным местам. Более того, Зикали не желает причинять тебе вред, потому что хочет, чтобы мы вернулись невредимыми – теперь об этом можно говорить, когда дух отправился за другой змеей. А что ты собирался делать с талисманом, когда мамба напала на тебя?

– Хотел бросить его в бассейн, Ханс, потому что не люблю подобных штучек. Я пытался сделать это два раза, но каждый раз мамба нападала на меня.

– Конечно, баас, она появлялась. Если ты выбросишь талисман, ты погибнешь, потому что мамба убьет тебя. Зикали хотел, чтобы ты понял это, поэтому и послал змею.

– Ты старый суеверный дурак, Ханс.

– Да, баас, но мой отец знал о Великом талисмане до меня, поскольку он был немного доктором и знал каждого мудреца и всех ведьм на многие тысячи миль вокруг. Это известно всем, хотя говорить об этом нельзя, даже королю. Говорю тебе не как пьяница Ханс, но как ваш отец-проповедник, преподобный отец, который, кстати, сделал из меня хорошего христианина и который вещает мне это с Небес. Я умоляю тебя – не выбрасывай этого амулета. А если выбросишь, я никуда не пойду с тобой. Потому что я, может, и не так хорош, как ангелы с крылышками на картинках, но мне кажется, что нужно пожить еще немного перед тем, как предстать с отчетом перед нашим святым отцом, перед Господом Богом.

Думая о том, как ужаснулся бы мой отец, услышав такую нелепую цепочку рассуждений, и зная результат его моральных и религиозных уроков, которые вынес этот несчастный готтентот, я рассмеялся. Но Ханс твердо стоял на своем, выступая передо мной, словно судья:

– Надень этот Великий талисман, надень его. Раздели его с человеком, который внутри тебя. Может быть, он не так прекрасен и не так хорошо пахнет, как волосы женщины в маленькой золотой коробочке, но он явно гораздо полезней. Волосы любимой женщины могут вызвать зубную боль и заставить помнить многие вещи, которые ты хотел бы забыть, а Великий талисман, или Зикали, который в нем находится, защитит тебя от ассегаев и слабости и направит плохую магию на тех, кто послал ее. Он всегда принесет много еды, и если нам повезет, то и выпивку.

– Иди отсюда. Я хочу умыться, – попросил я.

– Да, баас. Но когда баас уйдет, я сяду на другом конце болота с ружьем – не для того, чтобы посмотреть на голого бааса, потому что белые люди так страшны, что мне неприятно видеть их без одежды, и потому, что они пахнут, да простит меня баас. Я буду сидеть и смотреть, чтобы не приползла другая змея.

– Уйди с дороги, грязный маленький негодяй, и перестань наглеть, – потребовал я, предупреждающе поднимая ногу.

Он удрал, приглушенно ворча, на другую сторону зарослей, откуда наблюдал за мной, чтобы быть уверенным, что я не попытаюсь снова выбросить талисман.

Что касается амулета, то я не очень верю в него и в его значительное воздействие на мою судьбу. И хотя он иногда был действительно полезен, я уже и не знаю, было бы лучше или хуже, если бы я выбросил его в воду.

Однако правда в том, что в конце нашего путешествия, когда возникла необходимость спасать другого, я не предпринимал больше попыток снять его со своей шеи, даже когда от него там появился натертый рубец, потому что не хотел задевать предрассудки и самолюбие Ханса.

Слава о Великом талисмане простиралась очень далеко от того места, где он был создан, к нему с почтением относились многие люди, даже племя амахаггеров, чему я сам видел доказательства. Первый пример такого поклонения я узнал немного позднее, когда встретил великого воина Умслопогааса, вождя племени Топора.

По причинам, которые я изложу позднее, я не хотел идти к этому человеку, но в конце концов сделал это, хотя к тому времени оставил идею перейти через Замбези, чтобы увидеться с таинственной и мистической женщиной-знахаркой, с которой советовал встретиться Зикали. Разговор был пустяковый, но суть его в том, что Открыватель Дорог очень хотел, чтобы я проложил для него тропинку, по которой он мог бы ходить по ту сторону добра и зла. К тому времени я убедился, что все же скучаю по ушедшим в мир иной и хочу узнать об их существовании.

Любопытно бы узнать, многие ли понимают, как я, насколько меняются наши настроения, которые ведут нас по жизни, в тот или иной ее момент. Иногда мы полны духовности, иногда мы грубы и действуем силой, иногда мы уверены, что наши жизни – это сон и тень и настоящее существование где-то в другом месте, иногда мы думаем, что жизнь – это бизнес, из которого мы должны извлечь выгоду. Мы уверены, что наша любовь бессмертна даже более, чем звезды. Подчас мы думаем, что это просто тени, отбрасываемые солнцем желания над рекой, которую мы называем жизнью и которая течет ниоткуда в никуда. Наши сердца полны веры, а иногда наши надежды и мечты закрыты стеной небытия и бесконечности, точно принадлежат людям глупым или притворщикам, которые только делают вид, что всегда постоянны и совершенно не меняются…

Я решил не только не идти на север, туда, где не найти ни одного живого человека, чтобы показать мою независимость от Зикали, но и не ходить к его вождю Умслопогаасу. А когда продам все товары и выручу приличные деньги, вернусь в Наталь, чтобы отдохнуть в моем маленьком домике в Дурбане, о чем и сказал Хансу.

– Очень хорошо, баас, – ответил он, – я тоже отправлюсь в Дурбан, тем более что здесь мы все равно не достанем все, что нам нужно… – И он скосил глаза на пустую бутылку из-под джина, которая была наполнена водой, потому что джин был давно выпит. – Да, баас, мы не увидим Береа[27]27
  Видимо, Хаггард имеет в виду один из районов, находящихся ныне на территории государства Лесото, который был чем-то дорог Хансу и Квотермейну.


[Закрыть] очень долго.

– Почему ты так говоришь? – спросил я резко.

– О, баас, разве ты не ходил к Открывателю Дорог и разве он не сказал тебе отправиться на север и повесил на шею Великий талисман?

Говоря это, Ханс набивал трубку золой из костра, все это время глядя на мою грудь, где висел талисман.

– Правильно, Ханс, но мне хочется показать Зикали, что я не его посланник на севере, на юге, на западе или востоке. Значит, завтра утром мы пересечем реку и отправимся в Наталь.

– Да, баас, но почему не сейчас? Еще светло.

– Мы пойдем завтра утром, – сказал я с той твердостью, которая всегда отличает человека с характером, – и я не изменю своему слову.

– Но, баас, иногда поступки живут отдельно от слов. Может быть, у бааса есть нога быка на ужин или другая еда в банке с вмятиной, которую мы купили два года назад? Мухи доели ногу быка, но я выбросил их личинок и доел мясо сам.

Ханс был прав, все меняется, особенно погода. Этой ночью неожиданно небо посуровело, начался ужасный дождь, который продолжался три полных дня. Стоит ли говорить о том, что река, которую обычно можно было легко пересечь, к утру превратилась в стремительный поток? Река должна была войти в свое русло через несколько недель.

В отчаянии я отправился на юг, где был брод у реки, который оказался непроходимым.

Я попробовал в другом месте, дальше, но там пройти было сложно из-за болотистой местности. Наконец нашли удачное место у переправы, и мы благополучно перебрались на другой берег, когда внезапно одно колесо застряло в яме. Мы безнадежно завязли. Я решил, что фургон нужно оставить по соседству с бродом. Мне пришлось взять быков, принадлежащих кафрам-христианам, и с их помощью вытащить фургон на тот берег, где мы начали свое путешествие.

Мы все сделали вовремя, потому что сразу же начались новая буря и новое страшное наводнение.

В Англии, где я сейчас нахожусь, везде есть мосты, и никто не ценит этого. Если бы об этом задумались, то перестали бы считать, сколько тратится на их содержание. О, как мне хотелось бы, чтобы они на собственных шкурах почувствовали, что означает отсутствие моста в дикой стране во время проливного дождя! То же самое касается и дорог. «Вы должны больше молиться, друзья мои, – сказала одна старая женщина своей дочери, у которой родилась двойня. – Это могли быть тройняшки!»

В свете всего этого я признал себя побежденным и отступил, чтобы позволить Провидению прекратить дождь. Перебравшись на другой берег реки, которая раздражала меня своим постоянным бульканьем, я нашел относительно сухое место на степной полянке. Сквозь облака проглянуло солнце, и я увидел на расстоянии одной-двух миль огромную гору, на нижних склонах которой рос густой лес. Верхняя часть горы, голая скала, представляла собой огромную фигуру сидящего человека, подбородок которого как бы упал на грудь. Имелись голова, руки, колени. Вся фигура очень сильно напомнила мне изображение Зикали, которое висело на моей шее, или даже самого Зикали.

– Как это называется? – спросил я у Ханса, указывая на этот странный холм, сияющий в отражении злого закатного солнца, которое садилось между штормовых облаков и делало этот образ еще более зловещим.

– Это Ведьмина гора, баас, где вождь Умслопогаас и его кровный брат охотились на волков. Там обитают привидения, а в пещере на вершине горы лежат кости Нады-Лилии, самой прекрасной женщины, чье имя звучит, как песня. Ее любил Умслопогаас[28]28
  Об истории Нады и Умслопогааса смотрите роман «Нада». – Примеч. авт.


[Закрыть].

– Ерунда, – сказал я, хотя слышал кое-что об этой истории и помнил, что Зикали, упоминая Наду, сравнивал ее красоту с красотой женщины, которую я знал когда-то.

– Где живет вождь Умслопогаас? – спросил я.

– Они говорят, что его город вон там, на равнине, баас. Он называется Место Топора, его окружает река, а его племя – это люди Топора. Это сильные люди, и вся страна вокруг не заселена никем, потому что Умслопогаас очистил эти земли от племен, которые раньше жили на ней, сначала при помощи волков, потом – посредством войны. Он такой сильный воин и настолько свиреп в бою, что даже сам Чака боялся его. Говорят, что он убил Дингаана из-за Нады. Кетчвайо, нынешний король, тоже оставил его в покое, и тот не платит ему дани.

Пока я собирался спросить Ханса, откуда у него такая информация, внезапно раздались какие-то звуки. Подняв голову, я увидел трех высоких мужчин в одежде гонцов. Они быстро приближались к нам.

– Это люди из племени Топора, – сказал Ханс и стремительно метнулся к фургону.

Я не мог это сделать, поскольку поспешное бегство грозило потерей достоинства. Хотя я и предпочел бы, чтобы мое ружье было со мной, я остался сидеть на скамейке и пытался зажечь свою трубку, не обращая ни малейшего внимания на трех грозно выглядевших парней.

Эти люди, у которых вместо ассегаев были в руках топоры, подбежали прямо ко мне с их оружием, поднятым над головой таким образом, что любой, человек, не знакомый с привычками зулусов старой школы, мог бы подумать, что они намереваются совершить убийство.

Однако, как я и ожидал, они внезапно остановились в шести футах от меня и встали, как статуи. Я продолжал разжигать трубку, как будто вовсе не видел их, и, выдержав положенную паузу, поднял голову и уставился на них, притворившись равнодушным.

Затем достал из кармана небольшую книгу – это был экземпляр моих любимых легенд Инголдзби – и принялся читать.

Тот абзац в книге, где «топор» был заменен на «нож», был вполне подходящим. Это была «История няньки»: «О, что же это – видеть и знать, что простой нож в руке врага, без надежды на сопротивление или отражение удара!»

Трое с топорами стояли, пораженные, лишившись дара речи. Наконец тот, что был посередине, спросил:

– Эй, белый человек, ты слепой?

– Нет, чернокожий приятель, – ответил я, – но я близорук. Не будешь ли ты так добр повернуться лицом к свету?

Эта фраза настолько изумила их, что все трое отошли на несколько шагов назад.

Тогда я стал читать дальше: «Понятно, что жизнь никогда не вернется в убитое тело, если нож прошел по его венам».

В моем положении это уже был намек, поэтому я закрыл книгу и встал.

– Если вы бродяги и ищете еду, что заметно по вашей худобе, мне очень жаль, что у нас мало мяса, хотя мои слуги дадут вам все, что можно.

– О, – произнес один из них, – он назвал нас бродягами! Это или очень великий человек, или безумец!

– Вы правы, я великий человек, – ответил я, зевая, – а если вы будете и дальше беспокоить меня, то увидите, что я могу быть и безумным. Что вам надо?

– Мы посланцы великого вождя Умслопогааса, вождя людей Топора. И мы пришли за данью, – ответил человек изменившимся тоном.

– Неужели? Но вы не получите ее. Я думал, что лишь один король зулусов может собирать дань. А вашего вождя, случаем, зовут не Кетчвайо?

– Наш вождь – король, – ответил человек еще более неуверенно.

– В самом деле? Тогда возвращайтесь к нему и скажите своему королю, о котором я никогда не слышал, что у меня есть сообщение для некоего Умслопогааса, что Макумазан, Хранящий Ночь, хочет посетить его завтра, если он даст проводника, чтобы показать лучшую дорогу для фургона.

– Слушайте, – сказал воин своим товарищам, – а ведь это не кто иной, как Макумазан. Кто бы еще осмелился…

Затем они отсалютовали мне своими топорами, прокричали «господин» и другие почетные приветствия, а затем ушли так, как пришли, крикнув, что мои слова будут переданы, кому следует, и, без сомнения, Умслопогаас вышлет проводника.

Вот таким образом вопреки моим намерениям обстоятельства привели меня в лагерь Умслопогааса. Видит Бог, я не хотел идти туда до последнего, но когда с меня потребовали дань, это был лучший выход. Дав однажды слово, я не мог отменить его. На самом деле я чувствовал, что у меня будут проблемы и мои быки будут украдены или случится еще что-то худшее.

Да, судьба распорядилась именно так. По версии Ханса, во всем виноват был Зикали. Или его Великий талисман. Я пожал плечами и стал ждать.

Глава 3. Из племени Топора

На следующее утро на поляне появились гонцы и привели с собой запряженных быков, что означало, что их вождь действительно захотел встретиться со мной. Что же, мы запрягли их в наш фургон и пошли, а гонцы вели нас по дикой, но удобной дороге вниз к холмам, к долине, похожей на блюдце, которая лежала под нами. Я увидел там большое стадо пасущегося скота. Пройдя несколько миль по этой долине, мы добрались до неширокой реки, которая окружала кафрский город с трех сторон, а четвертая была защищена небольшой полосой холмов. Кроме того, место было ограждено частоколом с висящими на нем человеческими головами.

С помощью быков мы пересекли реку вброд, хотя вода местами доходила до шеи. На другой стороне реки нас ожидала группа высоких мужчин, вооруженных топорами, как и гонцы. Они привели нас к загону для скота в центре города. Он не только охранял животных в случае опасности, но и служил для сбора населения, являясь общественной площадью.

Здесь как раз проходила некая церемония, поскольку солдаты стояли вокруг крааля, в то время как глашатаи что-то выкрикивали с важным видом. Перед главным домом вождя стояла небольшая группа людей, в которой выделялся огромный человек, сидевший на троне. На нем была одежда воина, он держал огромный и очень длинный топор с ручкой из рога носорога, опущенной вниз, к его коленям.

Наши провожатые подвели меня к вождю, в то время как Ханс крался за мной, как унылый невоспитанный пес (поскольку наш фургон остался за воротами), через крааль, где кричали глашатаи и зевал большой человек. Это был видный мужчина, высокий и широкоплечий, с длинными крепкими руками и мужественным лицом, которое напомнило мне последнего короля зулусов Дингаана. На голове у него был большая вмятина над виском. Его острые глаза смотрели повелительно, по-королевски.

Он увидел меня и, не отрывая пристального взгляда, начал кричать:

– О! Белый человек пришел побороться со мной за место вождя племени Топора? О, он такой маленький!

– Нет, – ответил я тихо, – я Макумазан, Хранящий Ночь, пришел к тебе в ответ на твою просьбу, о, Умслопогаас; я – Макумазан, чье имя было известно на этой земле, когда о тебе еще не говорили, о, Умслопогаас.

Вождь услышал и встал со своего трона, салютуя топором.

– Я приветствую тебя, о, Макумазан, – сказал он, – хотя ты невысок ростом, ты очень известен. Разве я не слышал, как ты победил Бангу, хотя Садуко уничтожил его, как ты забрал шестьсот голов скота у Тхозы и людей Амангвана, которые дрались с тобой, а скот это был твой собственный? Разве я не слышал, как ты повел Тулвану против Усуту и растоптал три полка Кетчвайо в дни Панды? Хотя, к счастью, я был связан клятвой и не принимал участия в этой битве, я, который не имеет ничего общего с теми, в ком течет кровь Сензангаконы[29]29
  Все это имена подлинных персонажей, позаимствованные Хаггардом из зулусской истории.


[Закрыть]. О, да, я слышал эти и другие истории про тебя, хотя никогда не имел счастья смотреть на тебя, о, Хранящий Ночь, и поэтому я приветствую тебя, я, отважный и хитрый, прямой друг черных людей.

– Спасибо, – ответил я, – но ты сказал что-то о борьбе. Если ты ожидаешь чего-то, давай начнем прямо сейчас. Если ты хочешь бороться, я готов. – И я достал ружье, которое носил с собой.

Грозный вождь засмеялся и сказал:

– Послушай. По древним законам любой мужчина в этот день каждый год может побороться со мной за трон вождя. Так я победил предыдущего. Он может забрать у меня мою жизнь и мой топор, хотя в последнее время этого не случалось. Но закон был придуман до того, как появились ружья или люди, подобные Макумазану, который, как я слышал, может попасть в ящерицу на стене с расстояния в пятьдесят шагов. Если ты хочешь победить меня из ружья, я уступлю, и ты станешь вождем… – И он снова зловеще засмеялся.

– Я думаю, что сейчас слишком жарко для битвы на топорах или с ружьями, а трон вождя – это мед, в котором много пчел, – ответил я.

Затем я сел на скамейку, поставленную передо мной рядом с Умслопогаасом, после чего церемония продолжилась.

Глашатаи начали созывать вместе всех, кто хотел побороться за звание Обладателя Топора, но безрезультатно, поскольку никто не хотел драться. Затем после паузы Умслопогаас встал, махнул своим огромным топором вокруг своей головы и провозгласил себя вождем племени на текущий год, что было встречено всеми без особого удивления.

Теперь глашатаи стали созывать всех, кто имел какие-либо жалобы, чтобы они подошли, высказали их и получили достойный ответ и компенсацию.

После небольшой паузы появилась очень красивая женщина с огромными глазами. Было видно, что она кого-то искала в толпе. Она была прекрасно одета, и по орнаменту на ее одеянии я понял, что это жена вождя.

– Я, Монази, хочу пожаловаться, – сказала она, – поскольку сегодня имею на это скромное право. После Зиниты, которую Дингаан убил вместе с твоими детьми, я твоя инкозикази, главная жена, о, Умслопогаас.

– Я это знаю, – ответил тот. – А в чем дело?

– В том, что ты предпочитаешь мне других женщин, как ты предпочел Зините Наду прекрасную, Наду-ведьму. Я бесплодна, как и все твои жены, из-за того проклятия, которое Нада наложила на нас. Я требую, чтобы это проклятие было снято. Ради тебя я покинула вождя Лоусту, с которым была обручена, и вот к чему это привело – я бесплодна, и ты предпочитаешь других.

– Клянусь небесами, как я могу заставить тебя родить, женщина? – спросил Умслопогаас с недоумением. – Ты можешь вернуться к Лоусте, моему брату и другу, по которому ты так горюешь, и оставить меня в покое.

– У меня был бы шанс, если бы ко мне так не относились, – отвечала Монази, блеснув глазами. – Ты выгонишь свою новую жену и вернешь меня на мое место, а также снимешь с меня проклятие Нады или нет?

– Во-первых, – ответил Умслопогаас, – знай, Монази, что я не брошу мою новую жену, которая по крайней мере воспитана лучше, чем ты, и обладает более чистым сердцем. Во-вторых, ты просишь то, что я выполнить не в силах, это могут только Небеса, и бесплодие – их наказание. Кроме того, ты напрасно назвала имя той, кто мертва и которая была самой прекрасной и самой невинной из всех женщин. И последнее, я предупреждаю тебя, пока люди не пострадали из-за твоих козней и заговоров с Лоустой, как бы не пострадал он, хотя он и мой брат, или ты, или вы оба.

– Заговоры! – вскричала Монази пронзительным, злым голосом. – Умслопогаас говорит о заговорах? Да, я слышала, что Чака Лев оставил сына, а этот сын расставил ловушки тому, кто сидит на троне Чаки. Может быть, король тоже слышал об этом? Может, у племени Топора скоро будет новый вождь?

– И что? – тихо спросил Умслопогаас. – Его будут звать Лоуста?

Затем его затаенный гнев выплеснулся наружу, и он прокричал громоподобным, страшным голосом:

– Что мне делать с женами, которые предают меня и приводят к смерти? Зинита предала меня ради Дингаана и в награду за это была убита моими врагами вместе с детьми. Теперь ты, Монази, предаешь меня ради Кетчвайо, хотя предаешь напрасно. Подумай, и пусть Лоуста тоже подумает о том, что случилось с Зинитой и что ожидает тех, кто встанет перед топором Умслопогааса. Что я сделал такого, что женщины спорят из-за меня?

– То, – ответила Монази со зловещим смехом, – что ты слишком любил одну из них. Тот живет спокойно, кто относится ко всем женам одинаково. Меньше всего он должен оплакивать постоянно ту, которой уже нет и которая оставила после себя проклятие и сделала ужасными жизнь всех остальных. Кроме того, он должен быть мудрым, уделяя внимание своему племени, и беречься от желаний, которые могут заставить его взять в руки ассегай.

– Я услышал твой совет, жена, теперь уходи! – сказал Умслопогаас, бросив на нее очень странный взгляд, в котором, как мне показалось, таился испуг. – У тебя есть жены, Макумазан? – спросил он меня низким голосом, когда его жена ушла.

– Только среди духов, – ответил я.

– Тебе повезло. В этом мы похожи – у меня тоже была одна верная жена, и она тоже сейчас находится среди духов. Иди отдыхай, потом поговорим.

Итак, я ушел, оставив вождя наедине с его проблемами, думая о том сообщении, которое я должен был ему передать, и о том, что в этом сообщении были имена, которые я только что слышал о мужчине по имени Лоуста и женщине по имени Монази. Также я подумал о тех намеках Монази, которая из-за своей ревности и разочарования от невозможности иметь детей затеяла заговор против того, кто сидел на троне Чаки.

Я отправился в гостевой дом, удобный и чистый, где нашел разнообразную еду для себя и своих слуг. После обеда я немного поспал, как делал всегда, когда у меня не было особых дел, поскольку не знал, как долго придется бодрствовать ночью. В самом деле, не успело солнце опуститься, как появился гонец, сказав, что вождь желает меня видеть, если я уже отдохнул. Я отправился в его большую хижину, окруженную оградой, которая стояла на некотором расстоянии, чтобы никто не мог войти и подслушать, о чем там говорят, в доме была даже дверь, что вообще-то не свойственно жилищам зулусов. Я обнаружил, что вокруг ограды хижины время от времени прохаживался охранник с топором.

Вождь сидел на скамейке около двери также с топором в руках, который был привязан к его правому запястью узким ремнем. С его широких плеч свисала волчья шкура. Лицо его, на котором лежал красный отсвет заходящего солнца, выглядело очень суровым и злым. Он поприветствовал меня и предложил сесть на другую скамейку. Внезапно он посмотрел мне в глаза и заговорил:

– Я вижу, что подобно другим созданиям, которые передвигаются по ночам, леопардам и гиенам, ты обращаешь внимание на все, даже на воина, который охраняет это место, на ограду и ворота.

– Если бы я не делал этого, то был бы давно мертв, о, вождь.

– Да, и поскольку я не привык так поступать, я скоро умру. В этой битве недостаточно быть сильным и все предвидеть, Макумазан. Тот, кто хочет спать спокойно и о ком после его смерти будут говорить: «Он съел» (то есть прожил свою жизнь), – должен сделать нечто большее. Он не только должен хранить в тайне свои мысли и уметь держать язык за зубами, но и слышать шуршание крыс в высоком тростнике, и видеть змей в траве, он должен доверять всего лишь нескольким людям, и меньше всего самым близким. Но тот, в ком течет кровь льва, или тот, кто склонен нападать на врага подобно буйволу, презирают эти условности и в конце концов попадают в западню.

– Да, – ответил я, – особенно те, в ком течет кровь льва, не важно, кто этот лев – человек или зверь.

Я сказал так потому, что слышал сплетни, что в действительности этот Убийца был сыном Чаки. Не зная, отреагирует он или нет на слово «лев», которое было титулом Чаки, я хотел откровенного разговора, особенно потому, что видел в нем сходство с братом Чаки Дингааном, которого, как поговаривали, Умслопогаас и убил. Я потерпел неудачу, потому что после паузы он спросил меня: