Текст книги "Земля Бранникова"

* * *

Примерно в это же время пришла весточка и от Ивана. Письмо долго искало адресата. Адрес на нем был указан такой: Москва, Наркомат путей сообщения, машинисту паровоза Бранникову Сергею Петровичу, где бы он ни находился, от его сына, Бранникова Ивана Сергеевича, машиниста паровоза, раненного и находящегося на излечении.

Ни один железнодорожник в войну не отказался бы доставить или переправить такое письмо. Датировано оно было концом октября, а отправлено было из какой-то Богом забытой деревушки неподалеку от города Гусь-Хрустальный, стоящей в стороне от всяких железных дорог. Как он туда попал, Иван не писал. Да это было и не важно. Главное, что жив, ничего более в то время знать было не обязательно.

Иван вел грузовой состав в сторону Куйбышева. Поезд отправился в путь глубокой ночью, чтобы, когда рассветет, оказаться подальше от Москвы и линии фронта. Поезда в это время ходили без расписания. Но рейс не задался. Сначала пришлось пропустить вперед пассажирский поезд, следовавший в том же направлении. Потом пропустить встречный, наверное, с оружием и боеприпасами. Короче, к рассвету состав был всего в ста километрах от Москвы. Самое раздолье для немецких бомбардировщиков, ищущих легкой добычи.

В одиночку и парами, реже тройками немцы постоянно беспокоили эту важнейшую для противника железнодорожную артерию, соединяющую Москву с быстро укрепляющимся тылом. Избежать таких встреч было невозможно, а возможностей для маневра почти никаких. Свернуть с дороги, спрятаться в канаве поезд не может. Единственное, что он может сделать, это, по возможности, увеличить скорость или резко затормозить.

Многое зависело от того, откуда заходил самолет. Сзади, по ходу поезда, или сбоку. Спереди самолеты, атакуя поезд, не заходили. Сложение скоростей увеличивало вероятность промаха. Но этот самолет был неправильный. Он заходил спереди. Вскоре Иван понял, почему. Его прижимал к земле советский истребитель. Подожженный им бомбардировщик падал прямо на стремительно бегущий поезд. Иван включил экстренное торможение, и приказал помощнику и кочегару приготовиться прыгать.

– Да мы уж как-нибудь с тобой, – ответил помощник.

– Дурак, не геройствуй, может, и меня потом вытащите, – ответил Иван, – прыгайте, пора!

Дальше он уже не видел, что происходило. Самолет рухнул то ли на тендер, то ли на один из первых вагонов. И вроде бы ничего. Поезд продолжал торможение. Но в этот момент в самолете взорвались боеприпасы. Уголь, что был в тендере, превратился в шрапнель. Ивана выбросило из кабины. Он видел себя летящим в воздухе. Все происходило очень медленно. Ему даже казалось, что он сумел сгруппироваться перед падением.

Очнувшись, он не сразу понял, где находится. Прямо перед глазами были едва различимые в темноте облака, с которых скатывались одиночные капли дождя. Ему казалось, что он видит каждую из них. Маленькая вдали, падая, капля быстро росла в размерах, грозя разом накрыть все тело. Но до лица долетали только безвредные, отдельные брызги.

– Как тот самолет, – подумал он и сразу вспомнил свой полет. Но самолет не был безвредной игрушкой. Иначе не лежал бы он сейчас в телеге, не понимая, есть ли у него руки и ноги.

Рядом негромко переговаривались между собой люди. Чавкали в грязи лошадиные копыта, скрипели телеги.

– Гляди-ка, глаза открыл! – сказал кто-то рядом, и склонился к нему. – Ты меня слышишь?

Иван попробовал пошевелить губами. Голоса своего не услышал, но его поняли:

– Слышит, – сказал тот же голос, – и отвечает, значит, голова в порядке.

Порадовало это и Ивана: теперь бы спросить у них, где мы и куда едем, – подумал он и попробовал кашлянуть. Получилось. Кашель отозвался тупой болью во всем теле, и он снова впал в забытье.

Когда начало светать, обоз остановился в лесочке. Телеги с поднятыми оглоблями поставили вкруг, но связывать их между собой не стали. Нападения не ожидали. В центре круга развели костер и подвесили над ним большой котел. Вскоре в нем вкусно забулькал кулеш. Его запах заставил Ивана проглотить слюну. Оказалось, что очень хочется есть. Это был, по его мнению, хороший признак.

К нему, лежащему на телеге, подошли трое бородатых пожилых мужчин в высоких, старомодных фуражках:

– Потерпи, парень, мы осмотрим твою спину, – произнес один из них.

Мужики довольно бесцеремонно перевернули его на живот и начали что-то делать с его спиной. Было больно, но мужики остались довольны осмотром. Один из них рассказал Ивану, как он здесь оказался:

– Мы, наверное, в километре от железнодорожного полотна по полю ехали и весь бой видели как на ладони. Ястребок наш за немцем гонялся. И так к нему подлетит, и эдак. Немец огрызается, отстреливается. А тут ваш поезд на горизонте появился. Немец, видать, чуть отвлекся и получил от нашего ястребка по полной. И стал немец падать прямо на поезд. Смотрю, с паровоза спрыгнул кто-то. И правильно, через секунду самолет рухнул на поезд. На второй вагон. И взорвался. Мы решили подъехать, может, помощь кому нужна, вот тебя и подобрали.

– А остальные? – едва шевеля губами, спросил Иван.

– Остальные, ну, кто как. Поездная охрана, что в хвосте поезда была, вся уцелела. Кочегар твой погиб. Спрыгнул он неудачно. А помощник цел, невредим остался. Он-то и просил тебя взять, в госпиталь сдать. Мы сегодня до города доедем, там и госпиталь найдется. Но спину твою мы хорошо обработали и мазью своей, народной смазали. Мы, староверы, к ранам привычные, лечить умеем. Скоро на ноги встанешь. Полежи чуток. Сейчас кулеш тебе принесу, – он вскоре вернулся с вкусно пахнувшей миской и покормил Ивана, как маленького, с ложки.

К вечеру обоз снова тронулся в путь. Район этот еще был в зоне действия немецкой авиации, но ночь надежно защищала путников от нее. К утру обоз староверов подошел к небольшому городу. Они начали обустраивать лагерь, а подвода с Иваном, освобожденная от основного груза, направилась в город искать госпиталь, который нашелся быстро.

Госпиталь, как и большинство подобных заведений в то время, был военным и полон ранеными. Гражданских здесь не брали, и медсестра, из сострадания записала Ивана рядовым. К вечеру доктор его осмотрел, признал оказанную ему староверами помощь вполне профессиональной и оставил в покое. Еще через пару дней Иван начал вставать и быстро пошел на поправку.

При выписке из госпиталя, примерно через три недели, опять возникли затруднения с гражданским статусом Ивана. По одним документам он был железнодорожником, гражданским лицом, но поступил в госпиталь как солдат.

Особист при госпитале категорически отказался считать Ивана гражданским лицом:

– Написано «солдат», значит должен возвращаться в строй. И точка, – заявил он.

Его слово было последним в этом споре. Так Иван стал солдатом, рядовым пехотного полка, и уже в середине декабря принял участие в боях за Москву. Там он и погиб, видимо, уже в конце декабря. Никаких подробностей его гибели узнать не удалось.

VIII

Спустя несколько дней после поездки в Версаль. Симон, подавая барину завтрак, не ушел, как обычно, сразу на кухню, а вежливо произнес:

– Ну, вот, начинается наша работа, сударь.

Андрей удивленно посмотрел на него. Хотя слуги и были рекомендованы ему в Петербурге, он все же воспринимал их как охрану, кучера, повара, лакея, как вспомогательную силу, что ли, но уж не как соратников, равных ему по значимости. Ему удалось не показать своих эмоций, и он спросил:

– О чем вы, Симон?

За него ответил Денис, который тоже оказался в комнате барина:

– За нами начали следить, сударь. Смотрят за домом постоянно, с двух сторон. Следят за Симоном, когда он ходит в лавки и на базар. Расспрашивают о нас соседей и лавочников. Да и когда мы с вами выезжаем из дома, кто-то все время следует за нами.

– Что же нам делать? – невольно вырвалось у Андрея. – А ничего, сударь, – ответил Симон. – Мы-то с Денисом не в первый раз на такой службе. Поэтому нас и отправили вас прикрывать. Действуйте как ни в чем не бывало. Ничего такого особенного вы пока не делаете, так что и опасаться нечего. Только имейте в виду, скорее всего, в самое ближайшее время около вас кто-то начнет крутиться. Может мужчина, может женщина, а может быть и целая компания. Тут уж надо будет держать ухо востро!

Последнее воскресение перед Рождеством выдалось в Париже холодным, но ясным и солнечным. Андрей приказал оседлать коня и отправился на Елисейские Поля размяться. Влившись в поток всадников и открытых экипажей, он сделал несколько кругов, раскланиваясь со знакомыми, иногда переговариваясь с ними на ходу.

Странно ему было видеть такую зиму. Вспоминался заснеженный Петербург, где в это время господствовал белый цвет, изредка подчеркиваемый черными стволами деревьев, коваными решетками бульваров и гранитом цоколей зданий да пьедесталами памятников. Лучи солнца, постоянно скрывающегося за тучами, не достигали земли, а, значит, не было и теней. Зимой ему всегда хотелось, чтобы пейзаж поскорее ожил. Глазу хотелось зелени, игры красок, света и тени. Но приходилось ждать весны. С ее наступлением мир оживал. Как бы в искупление за зимнюю тьму, наступали белые ночи!

Здесь зима была совсем другая. Сырая, дождливая, ветреная, листья с деревьев опадали, но трава, хоть и поблекшая, оставалась зеленой. Выпадающие изредка по ночам снежинки не покрывали траву. К обеду снег таял, как будто его и не было вовсе. А сегодня на Елисейских Полях в солнечный декабрьский день уже пахло весной.

Так, пустив коня шагом, лениво глядя по сторонам, размышляя о чудном климате Франции, Андрей медленно дефилировал вслед за одним из экипажей, в котором предавались неге такие же, как он, праздные господа. Медленная езда по кругу вскоре ему наскучила. Он собрался покинуть парковую зону, чтобы, прежде чем направиться к дому, проскакать немного рысью. Для этого надо было объехать несколько стоящих на обочине экипажей, пассажиры которых стояли рядом живописной группой и что-то бурно обсуждали.

Уже миновав их, Андрей вдруг понял, что там, среди нарядно одетой публики, он видел даму, лицо которой показалась ему знакомым. Он попытался обернуться, но его взгляд уперся в плотный строй всадников и экипажей, следовавших за ним. Повинуясь сиюминутному порыву, Андрей решил еще раз проехать по кругу, чтобы вернуться к месту, где заметил даму. Теперь он был твердо уверен, что не ошибся. Это была мадемуазель Лагарт, с которой он познакомился в имении графини Чарской.

– Не может быть, – думал Андрей, медленно возвращаясь к тому месту, – она должна была бы быть в Петербурге. Впрочем, что-то могло за это время измениться, что заставило ее вернуться. И что я ей сейчас скажу, зачем корнет Славский приехал в Париж?

Он уже понял, что встреча с мадемуазель Лагарт для него не только не желательна, но и опасна. Слава Богу, экипажей и живописной группы гуляющих на прежнем месте уже не было. Андрей вздохнул с облегчением, но тут мадемуазель Лагарт, вдруг, оказалась прямо у него перед носом – придерживая пальчиками широкую юбку и игриво улыбаясь, она выходила из открытого экипажа ему навстречу. Все повторилось в точности, как при их последней встрече в саду графини Чарской. Тут уж Андрею деваться было некуда.

Он спрыгнул с седла, галантно поклонился, поцеловал поданную ему руку, потом отвел коня в сторону и привязал его к дереву. Мадемуазель сама правила коляской. Она пригласила Андрея сесть в ее экипаж и начала расспрашивать его о том, что он делает в Париже. Постепенно она разговорила собеседника. Сам удивляясь своей словоохотливости, он стал рассказывать ей о своей учебе в университете, о приемах и балах, на которых он бывает, и о своих впечатлениях от города и Франции вообще.

Потом Андрей начал расспрашивать мадемуазель. Оказалась, что старшую племянницу графини Чарской Аделаиду по осени выдали замуж за отставного полковника.

– Уж как убивалась, бедняжка! – драматично всплескивая руками, делая страшные глаза, говорила мадемуазель Лагарт. – Он ведь ей почти что в отцы годится. Весь израненный, в шрамах. Нет, я не спорю, раны и старость надо уважать, но не в супружеской постели. Ну, она ему еще рога наставит, будьте уверены!

Андрей почувствовал, что начинает краснеть. Поняла это и мадемуазель:

– Ой, не смущайтесь, пожалуйста. У нас во Франции нравы куда как проще, чем у вас в России.

Она взяла с сиденья объемистый ридикюль, покопалась в нем, и протянула Андрею визитную карточку:

– Навестите меня как-нибудь, лучше всего сразу после Рождества. Я пришлю вам приглашение. Мы с моей компаньонкой снимаем чудный домик и по субботам принимаем гостей. Я буду вам очень, очень рада!

Андрей дал ей свою карточку, и на этом они раскланялись. Направляя коня к дому, он думал:

– Интересно, какое рождество она имела в виду, католическое или православное?

До католического рождества оставалось всего два дня, а православного предстояло еще ждать и ждать. Во время рождественского поста интенсивность светского общения резко снизилась, в университете наступили зимние каникулы, и Андрей много времени проводил дома за чтением книг по истории древнего Рима. По этой теме ему предстояло написать реферат.

Войдя в дом, Андрей объявил открывшему ему дверь Денису:

– Как вы с Симоном предполагали, женщина объявилась. Но к нашим делам она отношения не имеет. Случайная встреча с прошлым. Мадемуазель служила гувернанткой у русских господ, теперь вернулась домой. Вот и все.

Из кухни выглянул Симон:

– Ну, конечно случайная встреча, но мадемуазель наверняка пригласила господина наведаться к ней домой. Разве не так?

Андрей обескуражено ответил: – Да, и что же в этом особенного?

Препираться по этому вопросу он счел ненужным. Ушел к себе в комнату и взялся за книги. За те месяцы, что он провел в Париже, к нему вернулся интерес и вкус к чтению. После прослушивания нескольких десятков лекций по истории, ему хотелось узнать подробности древних событий, понять мотивы, побуждавшие к действию царей и полководцев прошлого. У него уже начало складываться ощущение, что все наблюдаемое им в современной жизни уже было когда-то и повторяется теперь с некоторыми весьма незначительными поправками на время.

Но еще более, чем история, его заинтересовали, и даже в чем-то поразили популярные лекции по другим наукам, которые он прослушал в университете. Если первая лекция по вопросам молний и электричества вогнала его в сон и уныние, то все последующие произвели неизгладимое впечатление.

Например, он всегда думал, что астрономы или звездочеты, как их чаще всего называли в России, – это некоторые чудаки, которые вместо какой-нибудь полезной работы пялятся по ночам на звезды. Оказалось, что это совсем не так. Что все люди, глядя на календарь или часы, пользуются достижениями астрономии. Мореплаватели и путешественники определяют свое местоположение тоже с помощью астрономии.

Даже такие земные люди, как землемеры и картографы, имеют самое непосредственное отношение к астрономии. Рассказывавший об астрономии профессор с гордостью сообщил слушателям, что четыре поколения астрономов из семьи Кассини, на протяжении 124 лет возглавлявших Парижскую обсерваторию, одновременно занимались составлением подробной карты Франции, и теперь все страны Европы занимаются тем же.

Как человек военный, Андрей хорошо понимал значение карт в своем деле. Знал он и то, что карты России не очень хороши. Что только Петр I приказал начать систематические работы по составлению карт страны. При нем этим вопросом ведал Сенат. После смерти Петра I вопросы картографии были переданы в ведение Академии наук, а при Павле I перешли в военное министерство. Андрею доводилось держать в руках карты, и он более или менее умел их читать. Но карты в то время всерьез использовались только в высших военных штабах, на уровне корпуса или армии. В полках, и уж тем более в эскадронах, по старинке при перемещении войск ориентировались на указания начальства, в каком направлении двигаться и куда следует прибыть. А уж как это сделать, каждый командир решал для себя сам. Чаще всего брали проводников из местных.

Еще большее изумление вызвала у Андрея лекция по использованию пара. Оказалось, что где-то очень далеко, на другом конце света, в Америке, по реке Делавер ходит корабль, приводимый в движение паровой машиной! Уму непостижимо! Что работы над паровой машиной идут уже давно, в разных странах, в том числе и в России, где-то на Урале. Лектор так увлекся темой, что позволил себе предположить скорый уход парусного флота в небытие. Его заменит флот паровой!

В это, конечно, никто не мог поверить. Слушатели стали посмеиваться, да так, что профессор обиделся. Он поджал губы, нахмурился и сказал на прощание:

– Попомните меня, господа! Флот очень скоро будет паровым. Паровые машины со временем заменят и лошадей!

Его уже никто не слушал. Студенты, откровенно насмехаясь над несчастным профессором, расходились.

Последняя лекция из популярного цикла, прослушанная Андреем, была посвящена химии. Удрученный скукой на лекции по электричеству, он не был особенно внимателен, однако оживился, когда профессор с помощью ассистента перешел к опытам. Стало интересно.

Сливаемые друг с другом жидкости в смеси в мгновенье ока меняли цвет. Капля вещества, добавленная в колбу, приводила ее содержимое в движение. Жидкость начинала бурлить, как при кипении, на ее поверхности появлялась обильная пена. Она вытекала из колбы на стол и тут же исчезала.

Вода под воздействием электричества от вольтового столба разлагалась на кислород и водород. Водород эффектно взрывался при поднесении к нему огня, а раскаленный гвоздь в кислороде горел получше, чем щепка в костре. Два безобидных на вид порошка, один густого красного цвета, а другой желтовато-серый, когда их смешивали вместе, вдруг вспыхивали ярким пламенем.

После лекции Андрей подошел к профессору и стал задавать вопросы, особенно про эти самовозгорающиеся порошки. Преподаватели всегда благосклонны к любознательным студентам, и профессор не был исключением из этого правила. Он было начал мудреными словами описывать процесс самовозгорания. Понять его Андрей был не в силах, а потому в удобный момент прервал профессора и задал вопрос по-другому. Почему такие порошки не используются в военном деле.

Профессор улыбнулся и сказал, что военные всегда интересуются всем, что горит и взрывается, но эти порошки дают мало тепла и разгораются они достаточно медленно. Так что заинтересовать их этим не удалось. Оказалось, что профессор изготовил сам несколько маленьких, размером с грецкий орех, стеклянных колбочек. Стеклянная перегородка внутри колбочки разделяла порошки.

– Достаточно разбить колбочку, порошки соединятся и воспламенятся, – пояснил профессор.

Андрей долго рассматривал колбочки, и, осмелившись, спросил, нельзя ли взять одну.

– Ради Бога, берите все пять, что тут лежат, у меня еще есть, – ответил профессор, – может быть, вы их к какому-нибудь делу пристроите, а то я уж давно устал этим заниматься.

Андрей поблагодарил профессора и взял колбочки. Дома, во дворе сложил небольшой костерок из щепок. Положил снизу колбочку и разбил ее. Костерок загорелся. Андрей остался доволен опытом. Оставшиеся колбочки с тех пор он тщательно хранил. Так, на всякий случай.

* * *

После православного рождества события вокруг Андрея начали раскручиваться стремительно. Светлый праздник Рождества Христова Андрей встретил в посольстве. Отстоял службу. Вел ее, наверное, единственный в Париже православный батюшка. Служил он истово, но без вдохновения, так что к концу службы Андрей вместо приподнятого настроения ощутил усталость и даже какое-то опустошение в душе.

А на следующий день в посольстве был прием. Небольшой. Человек на пятьдесят. На приеме были в основном свои, посольские, видные русские гости, а также французы. Главным образом те, с кем посольству приходилось общаться больше всего. Получил приглашение и Андрей. Скорее всего стараниями Чернышева, который на прием приехал и даже вовремя, покрутился вокруг посла, перекинулся несколькими словами с французами и уехал, пошутив, а может быть и всерьез, сказав, что раз присутствие дам здесь не запланировано, то и ему тут делать нечего.

За столами рассаживались по чинам и в соответствии с возрастом. Так что место Андрею досталось на самом краешке дальнего от князя Куракина стола. Присутствовал на приеме и министр полиции Савари. Сидел он за главным столом, что ему очень льстило. Памятуя разговор со своей информаторшей, посетившей его после возвращения из Петербурга, он налил себе большую рюмку водки и приготовился закусить ложкой черной икры.

Как глава застолья с небольшой речью выступил князь Куракин. Он говорил о той большой дружбе между императорами Франции и России, которая освещает путь к развитию отношений между двумя великими народами. В ответ все присутствующие дружно прокричали: «Ура!», и еще более дружно приступили к трапезе. Французы любили приемы в русском посольстве за разнообразие закусок и своеобразный набор вин, водок, настоек и наливок.

Савари, подражая русским соседям по столу, одним махом опрокинул в рот рюмку и чуть не задохнулся с непривычки. Ложка икры смягчила эффект. Слегка отдышавшись, он почувствовал, как тепло разливается по жилам: – Вино так не действует, мадемуазель права! – подумал Савари. Еще две или три выпитые таким же образом рюмки водки привели Савари в благостное расположение духа. Теперь он любил этих странных русских, которые все поголовно прекрасно говорили по-французски. Ближние соседи, немцы или англичане, либо не говорили по-французски вовсе, либо изъяснялись, но кое-как.

– Что это, высокая способность к изучению языков? – задавал он себе вопрос. – А, может быть, французский – это их родной язык? Понимая, что это чушь, он хотел было обсудить вопрос о языке со своим русским соседом, но что-то удержало его от этого.

Во время перемены блюд гости встали из-за стола и вышли, кто в гостиную, а кто в библиотеку. Андрей, достаточно часто посещавший посольство, любил бывать в здешней библиотеке. Там он и встретился с Савари, окликнувшим юношу:

– Молодой человек, кажется Андре Славский? – с трудом произнес он имя и фамилию юноши.

– Да, ваше превосходительство, – учтиво ответил Андрей.

– Как вам живется в Париже? Не пугают ли вас соблазны нашего города? – продолжил задавать вопросы министр.

– Ну, что вы, ваше превосходительство, все так интересно и заманчиво, что невольно хочется попробовать! – искренне ответил Андрей.

После такого ответа министр потерял интерес к Андрею и переключился на кого-то другого.

А следующим утром Андрей получил записку от мадемуазель Лагарт с приглашением посетить ее скромное жилище в субботу после пяти вечера. Он долго готовился к визиту. Заказал в кондитерской большущий торт, тщательно оделся и, выдержав разумную паузу, явился в украшенный лепниной домик к шести часам вечера. Высадив барина, Денис внес в дом огромную коробку с тортом.

В доме мадемуазель Лагарт Андрея встретили ее компаньонка, дама средних лет, мадам Рамбуи, и совсем не чопорное общество, состоящее из еще трех юных дев и целого выводка молодых людей из богемы: актеров, поэтов и художников. Одеты они были весьма пестро, наподобие санкюлотов, но уже без национальной символики. В таком обществе Андрею прежде не доводилось бывать.

В России, даже в армейской среде, общество было высоко дифференцировано, даже несмотря на то, что в гвардейских полках вместе служили казаки, бывшие крестьяне и дворяне. В строю они стояли рядом плечом к плечу, но досуг их был разным. В университете молодежь тоже не была однородной по происхождению, но там каждый был сам по себе.

Однако вскоре Андрей перестал стесняться новой кампании. Уж больно непринужденно она себя вела. Торт был немедленно водружен на середину стола и разрезан. Появились шампанское и разные закуски. Поэты начали читать свои стихи. Время провели весело, и Андрей получил приглашение посетить гостеприимный домик в следующую субботу, куда и решил отправиться, захватив с собой вместо торта ящик шампанского. Вина в прошлый раз оказалось на столе совсем мало.

На неделе он трижды посетил университет, где прослушал несколько лекций и потратил много времени на изучение подробной карты Франции, составленной династией Кассини. Большие, в половину стола листы карты, отпечатанные на хорошей бумаге, позволяли рассмотреть Париж, его пригороды, окружающие леса, поля и реки как бы с высоты птичьего полета.

На карте все было понятно и без пояснений. Вот эта дорога ведет к мосту через реку. Другая тоже ведет к реке, но моста здесь нет, а дорога идет дальше. Значит, здесь брод. Он долго смотрел на разные листы карты, и постепенно в его голове начала зреть и укрепляться определенная мысль. Сначала она испугала его. Но потом окрепла, утвердилась, заняла прочное место и стала главной. Уже не мыслью, а целью, которой он сам всецело подчинился. Мысль эту теперь уже нельзя было никому высказать. Ее надо было хранить как зеницу ока и во что бы то ни стало как можно скорее довезти до Петербурга!

В следующую субботу Андрей снова отправился в гости к мадемуазель Лагарт. На этот раз у нее была уже совсем другая кампания, куда как посолиднее. Дамы были одеты в вечерние платья, а мужчины во фраки. Стол выглядел богаче. Гостями были относительно богатые горожане, чиновники средней руки, многие из них дворянского сословия, низведенного революцией до уровня рядовых граждан. Гости солидно, со знанием дела обсуждали морскую блокаду Англии, цены на вино, на хлеб.

В общем, обстановка в доме была совсем не такая непринужденная, как в прошлый раз. Женщины были чопорны, если бы не дежурные улыбки, выглядели бы совсем не светски. Мужчины же были и вовсе напряжены до предела. Их разговоры были натянутыми. Иногда Андрею казалось, что они ищут ссоры с ним. Но повода для ссоры как-то не находилось. Гость вел себя достаточно нейтрально. Когда же речь зашла об игре в карты, Андрей поддержал разговор. После этого женщины заулыбались, а мужчины чуть расслабились, и Андрей понял, что усадить его за карточный стол и было их целью с самого начала.

И тут Андрея охватил азарт. Азарт большой игры. Нет, карты здесь были ни при чем. В той игре, о которой думал Андрей, на кону стояли совсем не деньги, а судьбы государств, где роль игральных карт выполняли полки и армии. Эта игра стоила свеч!

После несколько затянувшегося ужина, в ходе которого Андрей выпил всего пару бокалов легкого французского вина, азарт большой игры придал его мыслям и телу невообразимую легкость:

– Ну, что же, господа! Пожалуй, сыграю я с вами в поддавки, – подумал он про себя.

Дамы куда-то удалились, а мужчины, один за другим, начали перемещаться в гостиную. Нетвердой походкой, с бутылкой и бокалом в руках, направился туда и Андрей. Бутылки с вином и бокалы, перекочевавшие в гостиную вместе с мужчинами, ставились прямо на пол. Теперь Андрея такая вольность нисколько не смущала. Он, как и все остальные, брал с пола бокал, наливал в него искрящуюся жидкость и пил. Потом и бокал стал ему уже не нужен.

Первый проигрыш он совершил осознанно. Потом стол, гостиная, карты и гости закружились у него перед глазами. Он продолжал играть, но уже не сознавал, что происходит, выигрывает он, или проигрывает. Кончилось дело тем, что Денис с помощью гостей загрузил бесчувственное тело барина в экипаж и отвез домой.

* * *

Пробуждение было ужасным. Раскалывалась голова, протестовал против вчерашнего насилия и желудок. Пробивающийся из окна свет был не мил. Несмотря на все это, Андрей был доволен. Он хорошо понимал, что случившееся вчера непоправимо, но он сам сознательно пошел на разрыв с прошлым. Он пошел ва-банк. Он не знал точно сумму, которую проиграл вчера, но не сомневался в том, что она большая, может быть, даже очень большая. В Петербурге люди его круга всегда прекращали карточную игру, когда видели, что человек пьян.

Если бы здесь в Париже с ним сидели благородные люди, они бы сделали то же самое. Но расписок в проигрышах при нем не было. Значит, благородством эти люди не обременены. Они предъявят расписки ему, вопрос только – в каком виде. Если просто потребуют оплаты долга, тогда он пропал. Оплатить он его не сможет. Тогда только один выход. Застрелиться. Обращаться к отцу с просьбой заплатить долг он не сможет ни при каких обстоятельствах. Если же Чернышев прав, и его хотят завербовать французы, ну тогда, милости просим. Тут-то игра и начнется. Интересно, кто же из них явится к нему. Кто-нибудь из вчерашних партнеров по карточному столу, сам Савари или кто-то из его людей? А может быть, мадемуазель Лагарт? Вот будет умора! Но пока никого не было. Так что смеяться было рано, а то и вовсе не придется.

Андрей поднялся с кровати, натянул на себя панталоны и сапоги. Решил, что этого пока будет достаточно. Спросил воды и полотенце. Симон принес то и другое. В глаза не смотрел, вопросов не задавал. Накинув на плечи халат, Андрей прилег на диван и, чтобы скоротать время, постарался заснуть. Голова продолжала болеть, а перед закрытыми глазами всплывали радужные круги. Он снова встал, достал пистолеты, проверил курки, положил оружие на стол.

Услышав характерный звук взводимых курков, в комнату влетел Симон.

Спокойно, – сказал ему Андрей. – Ждем гостей.

Он снова прилег на диван и заново начал продумывать на будущее свои действия. Больше всего сейчас ему хотелось как можно скорее убраться из Парижа куда-нибудь подальше. Вернуться в свой эскадрон и продолжить службу. Оказаться подальше от всей этой заварухи. Но тут же вспоминалось, что случившееся вчера уже необратимо. Прежнего уже не будет.

Андрей то забывался коротким сном, то просыпался вновь и вновь, то терзаясь сомнениями, то переживая будущее торжество. Иногда он вставал с дивана, ходил по комнате, снова проверял пистолеты, снова ложился и снова вставал. Время как будто остановилось. Правда, уже перевалило за полдень. Когда же что-нибудь случится! – думал он. Все, что угодно. Ночью застрелюсь, – решил он. И как-то успокоился. Даже заснул.

Проснулся он от стука в дверь:

– Барин! К вам важный господин, просит принять! – говорил по-русски Симон.

– Пусть подождет, сейчас оденусь, – ответил Андрей спросонок, озираясь в поисках сюртука.

Но важный господин не стал ждать. Он вошел в комнату и уставился на Андрея. Вид у него был не то чтобы неприглядный, правильнее сказать, отвратительный. Снизу до пояса он был одет нормально, но сквозь расстегнутый халат в свете свечей белела голая грудь. На голове красовалось полотенце, а когда он сдернул его, то нечесаные волосы растопырились во все стороны.