Текст книги "Земля Бранникова"

Так вот, имея в запасе четыре дня и четкую договоренность о покупке четырех кубометров досок и бруса, Виктор, заранее заказав грузовую машину, подъехал на ней к воротам дровяного склада, как тогда именовались такие торговые точки, прямо к открытию. Но загрузить машину удалось только к обеду, когда шофер уже изнемог от ожидания и грозился уехать.

Доски достались Виктору паршивые. Брус тоже, весь кривой. Третий сорт, а может, и четвертый. В последний момент продавец предложил немного доплатить, и взять еще куб осины. Виктор на всякий случай взял и ее.

Посмотрев на доски в кузове своего грузовика, шофер скептически покачал головой:

– Весь мусор тебе собрали.

По дороге разговорились. Виктор жаловался, что ничего из строительных материалов купить нельзя. Все надо доставать. А шофер, человек явно более искушенный, объяснял Виктору, что все в этом мире не просто. На базах торгуют хорошей древесиной, но за две, а то и за три цены. Все это давно знают.

– А я одну зарплату получаю, – горячился Виктор.

– Ну, так и не строй, – отвечал шофер. – В торговле зарплату получают только для вида. А живут на переплате. Я вот тоже на зарплату живу, но иногда могу налево съездить, как с тобой сегодня.

Тут Виктор подумал, что, только начав строить, он узнал о жизни много нового. Ему начала открываться ее теневая сторона, не видимая на фоне вдохновляющего тона газет, радио, на фоне строек коммунизма, всего того, во что он искренне, можно сказать, свято, верил.

Свято верили, не в какой-то мифический коммунизм, а просто в светлое будущее, большинство советских людей. Было ли это большинство подавляющим, сказать трудно. Опросов тогда не устраивали, а если бы что-нибудь подобное вдруг случилось, то все сто процентов советских людей, как один, заявили бы, что верят в торжество коммунизма. Вот если бы опрос был анонимный? Но и тогда ответ был бы точно таким же, просто потому, что все сто процентов советских людей ни за что не поверили бы в анонимность опроса.

Надо сказать, что вера в светлое будущее в то время подкреплялась не только пропагандой, но и реальными фактами. Был террор перед войной? Да, был. Виноваты Сталин и Берия. Террор прекратили. Кого-то все же сажают. В любой стране кого-то сажают. Культ личности Сталина – преодолели. Культ личности Хрущева – тоже. Войну мы выиграли. Атомную и водородную бомбы создали. Первыми запустили человека в космос и еще много чего сделали, добились, достигли. А также «в области балета мы впереди планеты всей».

С продуктами, может быть, в магазинах плоховато, да и с тряпками не ахти как здорово. Но никто не голодает. Недаром же говорят, что каждый советский человек не знает, как достать продукты и как похудеть. И голым никто не ходит. А некоторые одеться еще как умеют!

Такой человек, как Виктор, выросший на рабочей окраине Москвы, послуживший в армии, проработавший десять лет в научно-исследовательском институте, совершенно спокойно мог не знать о теневых сторонах жизни и быть при этом полноценным членом общества. Более того, можно сказать, что именно на таких людях, как он, это общество во многом и держалось.

* * *

До «Родника» добрались только часам к четырем. Виктор рассчитался с шофером, аккуратно рассортировал и сложил привезенные материалы, поставил палатку, перекусил и лег спать. Из спальных принадлежностей у него с собой было только одно одеяло. Сумка выполняла роль подушки. Лежать на голой земле было неудобно. Так что, несмотря на усталость и свежий воздух, заснуть не получалось.

Частые командировки в самые разные места давно приучили Виктора к неудобствам всякого рода. Спасение от них он находил в том, что предавался воспоминаниям. Не собственным, разумеется. Какие такие воспоминания могут быть у него самого?! Все и так, как на ладони. Нет! Он погружался в прошлое своих предков.

То, что ночная гроза на Бородинском поле наделила его какими-то особенными способностями, Виктор понял очень скоро. Да и как было не понять, когда в голову нахлынули всякие необычные видения. Хорошо, что после той ночи ему было необходимо решать другую проблему, как до дома добраться, а то бы, наверное, захлебнулся в них. Но сначала он думал, что все это его собственные фантазии. Просто, возраст такой наступил, может быть, у всех это рано или поздно происходит. А спросить у кого-нибудь как-то неудобно, да и что спрашивать, ведь не поймут. Как объяснишь, что видишь мысленно человека в старинной одежде, прямо как живой стоит и на деда очень похож, вылитый дед.

Сам бы так ответил, как любой скажет:

– Ничего особенного. Картинку такую ты видел в какой-нибудь книжке, а что старик в ней на твоего деда похож, так это, уж точно, твоя фантазия.

Так что ни матери, ни деду, ни позже жене ничего о своем даре Виктор не рассказывал. Правда, на деде кое-какие эксперименты он все же провел. Однажды спросил его:

– Дед, а ты в детстве в колодец падал?

Дед страшно удивился вопросу:

– Откуда ты знаешь? Я, ведь, никогда никому об этом не говорил?

Виктор тогда смешался, сделал удивленное лицо, сказал, что от кого-то слышал, то ли от него самого, то ли от мамы. Кстати, все воспоминания шли у него по мужской линии. Но как же трудно было в них разбираться! Каждое такое воспоминание представляло собой событие. Радостное или печальное, оно никак не было привязано не только к личности, с которой оно произошло, но и ко времени тоже. Событие это висело в пространстве, как воздушный шар, как некий фантом, оно существовало само по себе. Нужно было затратить большие усилия, чтобы хоть как-то понять, кому оно принадлежит. Но постепенно, все ближе и ближе знакомясь со своими предками, с их характерами, с временем, в которое они жили, он научился достаточно уверенно приписывать те или иные события вполне конкретным людям.

Больше всех ему нравился один из его предков, Андрей. Чем-то он в его восприятии походил на отца. Скорее всего, судьбой. Оба погибли молодыми, оставив после себя по сыну…

* * *

Виктор и не заметил, как уснул, а на рассвете, открыв глаза и ощутив под собой жесткий пол палатки, сразу вспомнил, что находится на своем садовом участке. Нежиться было некогда. Виктор выбрался из палатки и принялся за работу. Сначала надо было разметить бревна каркаса сарая. Эскизы с размерами у него были заготовлены заранее. Сверяясь с ними, он подобрал бревна для основания и начал пилить. Делать это было очень неудобно. Закрепить бревно было негде. Виктор пилил его, прижимая коленом и рукой к земле. Плохо разведенная пила застревала в древесине.

– Так много не наработаешь, – подумал он про себя, а, может, и вслух сказал. И тут же почувствовал, что бревно перестало крутиться под его коленом. Посмотрев налево, он увидел, что другой конец бревна крепко держит незнакомец.

– Пили, пили, я придержу, – с легкой улыбкой сказал он.

Виктор допилил бревно и встал с колен. Незнакомец тоже поднялся. Был он невысок ростом, не худ и не толст. На голове как влитая сидела кепка, на плечах – кургузый пиджачок неопределенного цвета. Примерно такого же цвета брюки были заправлены в кирзовые сапоги.

– Ты кто? – спросил Виктор.

– Прохожий, странник, Григорием кличут, – ответил мужичок.

– А чего это, вдруг, ты мне помогать вздумал? – спросил Виктор.

– Не грех и помочь доброму человеку, – спокойно и с достоинством ответил тот.

– С чего ты взял, что я – добрый человек, – спросил Виктор, уже понимая, что у мужичка какие-то свои взгляды на жизнь, отличные от его собственных.

– Я не думаю. Я знаю, – был ответ.

После этого они присели на бревнышке, и вскоре Григорий уже знал, что Виктору позарез надо построить к следующему лету хотя бы сарайчик, чтобы жена с маленьким сыном могли пожить на свежем воздухе, а у него нет ни времени, ни денег на стройку. Вот и пытается он что-то сделать урывками.

А Виктор узнал, что Григорий рано вышел на пенсию, работал на вредном производстве, теперь вольный человек, плотничает, можно сказать, по призванию, а не по нужде.

Показал Григорий Виктору свои инструменты: топор и пилу. Виктор, знавший толк в инструменте, сразу зауважал своего нового знакомого. Топор, маленький и складный, блестел сталью и был остр, как бритва. Дубовая рукоятка сидела в руке, будто прирастая к ней. Пила тоже была небольшая, острозубая и с очень удобной ручкой.

Виктор подумал про себя, что всем хорош инструмент, но больше похож на игрушки, и совсем не удивился, когда Григорий внятно ответил:

– Вовсе не игрушки. Топорик этот не для колки дров, а для плотницкой работы. И пила тоже не для лесоповала. Вот смотри, как я этой пилой отторцую твое бревно.

Он подошел к бревну и, придерживая его левой рукой, начал пилить, постепенно поворачивая вокруг своей оси. Не прошло и минуты, как от бревна отделился диск, спил которого был идеально гладким.

После этого роли наших героев поменялись. Виктор признал в Григории мастера, показал ему эскизы сарая. Вместе они осмотрели фундамент.

– Фундамент ты хорошо сделал, аккуратно, но кое-чего не учел, надо бы доделать, – предложил Григорий, и Виктор с ним согласился.

После этого они разделились. Виктор отправился добывать цемент, а Григорий занялся деревяшками.

Цемент в этот раз удалось достать быстро. Сосед уже залил фундамент, и у него осталась пара мешков. Еще через два дня каркас сарая был собран. Гвозди и скобы, заготовленные Виктором, Григорий начисто отверг. В деревянных деталях каркаса Григорий делал пазы и шипы, фиксируя соединения шконтами – круглыми деревянными палочками, забиваемыми топориком в специально просверливаемые отверстия. Маленькая ручная дрель, оказывается, тоже была в сумке у Григория.

– Ты поезжай домой, Витя, – сказал ему Григорий, когда тот закончил заливку фундамента, – я твой сарайчик доделаю. А, хочешь, и домик к весне поставлю.

Виктор задумался. Хорошо бы, конечно, домик иметь здесь. Все семейство тогда бы в нем с комфортом разместилось. Но не готов он был сейчас принять такое решение.

Григорий понял его сомнения без слов:

– Ну, не готов, так не готов. Когда соберешься строить, тогда и построим. Не к спеху. А твой сарайчик можно будет потом и увеличить. Смотри, крыша у него односкатная. Теперь представь себе, что мы второй скат сделаем.

Виктор сразу понял нехитрый замысел Григория. Это действительно был выход из положения. Конечно, сарай останется сараем, особого комфорта не будет, но площадь его удвоится, а это не так уж и мало.

Виктор покидал свою «великую стройку» с легким сердцем. Сарай будет построен без единого гвоздя, так, сказал Григорий, в старину на Руси строили избы и церкви. Железо стоило тогда дорого, да и достать его было нелегко, вот и научились. Пришлась ко двору и осина. Григорий сказал, что из нее он сделает крышу. Лучше, чем из рубероида, который он, Виктор, не смог достать. И дом Григорий построит. Когда-нибудь. Будет, как игрушка. Внутри большая двуспальная кровать, люлька-качалка для ребенка, стол… Не сейчас, правда, все это будет, а ребенок-то к этому времени уже вырастет, и люлька ему будет уже не нужна!

Но чем ближе становилась Москва, тем больше крамольных мыслей стало приходить Виктору в голову. А чего это я ему сказал, что сына хочу весной вывезти на свежий воздух? Я же еще не знаю, кто родится. Как бы не сглазить. И Виктор, никогда не признававший суеверий, на всякий случай, мысленно конечно, три раза сплюнул через левое плечо. Чего не сделаешь ради ребенка.

А в голову продолжали лезть новые мысли. Что за человек этот Гриша? Вид работяги, да и работать с деревом умеет, это правда. Может быть, он – преступник и прячется от органов таким образом, а я его приютил? Внутреннее беспокойство нарастало, пока, уже пересев в метро, Виктор не устыдил самого себя. Человек к тебе с открытой душой, добро тебе делает бескорыстно, а ты о нем плохо думаешь. Нехорошо, молодой человек.

Домашних своими мыслями решил не беспокоить. Сказал только, что каркас сарайчика собран, а вот обшить не успел. Нанял мужика, который доделает. Обшить – дело нехитрое, справится. Сказал и перед его глазами, вдруг, возник Григорий, ну прямо, как живой. Стоит и улыбается. Потом он Григория стал часто видеть во сне. Во сне же он с ним и беседовал о чем-то, но каждый раз, просыпаясь, не мог вспомнить, о чем говорили.

На следующий день он ушел на работу. Потом была короткая командировка, а за ней был запланирован недельный отпуск по случаю родов. Ну, это, как говорится, святое, с работы отпустили без разговоров.

И все прошло удачно. В августе Ольга родила сына. Алексеем назвали. Не ошибся Виктор, и никто никого не сглазил.

Рождение ребенка всегда вносит серьезные изменения в быт родителей и членов их семьи. Дед Виктора, теперь уже возвысившийся до прадеда новорожденного, вернулся в свою крохотную однокомнатную квартирку, расположенную неподалеку, в соседнем пятиэтажном доме. Несмотря на солидный возраст, он прекрасно управлялся по хозяйству сам.

Елена Сергеевна переехала в маленькую комнату, молодое семейство заняло большую комнату их двухкомнатной квартиры. По тем временам четыре человека в квартире общей площадью около пятидесяти квадратных метров считались вполне приличными жилищными условиями. Хотя все могло быть и не так, если бы не война.

А сарайчик в садовом товариществе «Родник» на долгие годы стал надежным пристанищем для всего семейства уже в 1972 году. Жаркое в тот год выдалось лето. Вокруг Москвы горели леса и торфяники. Солнце грозно смотрело на землю сквозь плотную пелену гари. Уровень воды в Рузском водохранилище понизился на несколько метров. Из колодцев уходила вода. Людям приходилось ездить за водой. Но все это не касалось их сарайчика. Он исправно обеспечивал своих жильцов прохладой, а в удачном месте выкопанный колодец – живительной влагой.

Жена с маленьким сыном и мать Виктора все лето провели в «Роднике», уехали только в конце августа, когда жара уже кончилась. Елене Сергеевне там понравилось. В один из приездов Виктора она сказала ему, что сарайчик здесь напоминает ей чем-то тот дом, что был когда-то у них в Москве, на Чистых прудах. Там тоже летом было прохладно и очень уютно.

VI

В сентябре 1810 года в Париже появился скромный дворянских кровей юноша из России Андрей Славский. Сопровождали юношу двое слуг, один из которых постоянно следовал за своим барином, как правило, имея при себе шпагу и пару пистолетов. Не лишняя предосторожность в городе, где со времен начала революции расцвела преступность. Недаром именно в это время в городе начала создаваться криминальная полиция.

Юноша вместе со своими спутниками провел первые несколько дней в гостинице, но там ему, видимо, не понравилось, и он снял небольшой, но весьма приличный особняк вблизи Елисейских Полей. Как бы демонстрируя всем, что намерен обосноваться в городе надолго, он купил легкий одноконный экипаж, а также пару верховых лошадей, наняв для ухода за ними конюха. В средствах, очевидно, юноша не стеснялся.

Почти сразу по приезде юноша посетил Сорбонну и записался на курс лекций по римскому праву, а также получил разрешение ректора выборочно послушать лекции по разным направлениям естественных наук. В то время Сорбонна еще только приходила в себя после потрясений, вызванных революцией. В 1793 году Конвент постановил разогнать университет. Протестовать против разгула черни было бесполезно и небезопасно. Многие профессора перебрались в другие европейские университеты. Разъехались и студенты.

Почти пятнадцать лет старинное здание университета в Латинском квартале простояло закрытым, охраняемым лишь энтузиастами из числа бывших сотрудников, сделавшими своей личной целью сохранить его оборудование, уникальную библиотеку и аудитории до лучших времен. И такое время настало. В 1806 году Наполеон приказал возобновить многовековую деятельность университета с одним лишь изменением в его статусе. Теперь университет стал именоваться Императорским.

Когда Андрей обратился к ректору Сорбонны с просьбой принять его в студенты, тот с удивлением спросил:

– Что привело вас, юноша, сюда? В Европе много университетов, которые не прерывали свою деятельность на протяжении веков даже во время нашествия чумы. Вы могли бы учиться там.

– Не я выбрал Сорбонну для учебы, так повелел мой батюшка. Он сам бывал в Париже еще до революции. Тогда ему очень понравился этот город, и он всю жизнь мечтал, чтобы его сын учился здесь. Кроме того, я хорошо говорю по-французски, что сильно облегчит мою жизнь на чужбине, – ответил Андрей.

Париж действительно понравился Андрею, но не сразу. В отличие от родного Санкт-Петербурга, недавно отпраздновавшего свое первое столетие, Париж показался ему грязным, и это было действительно так. В то же время это был действительно старинный город со всеми вытекающими из этого последствиями. Его грязные кривые улочки, по которым, чтобы не быть облитым помоями, лучше всего было перемещаться в коляске с поднятым верхом, зачастую выводили гостя к тщательно ухоженным парковым ансамблям и к таким шедеврам архитектуры, о существовании которых в реальной жизни он и помыслить не мог.

Первым таким сооружением, около которого Андрей очутился случайно, оказался Нотр-Дам-де-Пари. Увидев это чудо архитектуры, он остановил коляску и долго смотрел на храм, не в силах сдвинуться с места. Потом вышел из коляски, обошел храм вокруг, зашел внутрь. Ничего подобного ему ранее видеть не приходилось. Таких встреч с прекрасным было потом еще много.

По мере того как Андрей все лучше и лучше узнавал город, у него постепенно начинало складываться понимание того, что он попал не только в другой город и другую страну, но и в другую цивилизацию, гораздо более древнюю, чем его собственная.

Открытие не обескуражило Андрея. Из своего, может быть, и не очень глубокого, знания истории, он представлял себе, что мир весьма многообразен. Есть Европа, разделенная на множество больших и малых государств. Есть еще более древние государства, такие как Египет, Китай, Индия, совсем далекая Япония и страны сравнительно недавно открытого континента под названием Америка. А еще есть Россия. Все они живут какой-то своей жизнью. Борются между собой за место под солнцем, но везде живут люди, которые хотят есть и пить, которым нужны дом и житейские радости.

Видно было это и в Париже. После военных парадов, проходивших на Елисейских Полях, там же в хорошую погоду проходили гуляния. Множество колясок неспешно двигались друг за другом. В колясках сидели красиво одетые дамы. При них мужчины постарше. Молодые мужчины гарцевали рядом с колясками на ухоженных лошадях. А рядом жил и трудился большой город, возможно, и не знавший выходных.

В первый месяц в Париже Андрей чувствовал себя очень одиноким. Слуги не докучали ему, но и не развлекали. Оба они, Симон и Денис, были представлены Андрею в Петербурге самим Барклаем до Толли, как люди безусловно верные. Старший из них, Симон, взял на себя роль повара, а заодно и вел все домашнее хозяйство. По утрам он брал корзинку и шел за продуктами в ближайшие лавочки.

Денис, напротив, не любил сидеть дома, и почти все время сопровождал хозяина в качестве кучера и телохранителя. Оба они прекрасно говорили по-французски, и сразу по прибытии стали выглядеть как настоящие парижане.

Андрей тоже попытался одеться так же, как это принято у людей его круга в Париже, но слуги деликатно подсказали ему, что этого не следует делать. Они оказались правы. Статус иностранца как в Петербурге, так и в Париже давал гостю некоторые преимущества.

Записавшись на занятия в университет, Андрей принялся наносить визиты именитым русским, находившимся в Париже по служебной надобности или по своей воле. Как полагалось по этикету, свой первый визит он нанес послу Российской империи во Франции князю Куракину.

Андрей знал, что князь сильно пострадал в начале этого года на пожаре, случившемся в резиденции австрийского посла Шварценберга во время устроенного им грандиозного приема по случаю бракосочетания Наполеона с австрийской эрцгерцогиней Марией Луизой. Жертв тогда удалось избежать лишь по чистой случайности, но несколько человек получили сильные ожоги. Досталось и князю Куракину. Спасла князя, кстати, одежда золотого шитья, сильно разогревшаяся от близкого огня, но так и не загоревшаяся.

Князь принял Андрея в библиотеке, где, несмотря на теплую погоду, горел камин. В расстегнутом камзоле он полулежал в кресле. Его перевязанная бинтами правая нога без башмака покоилась на вышитой подушке. Секретарь подал князю рекомендательное письмо и лорнет. Старик не спеша прочел его, отложил в сторону, вытер платком слезящиеся глаза, и проговорил, будто с трудом:

– Учиться приехали, юноша, правильно это. Уж больно мало у нас на Руси людей образованных. А римское право – всему основа. Знать его надо, как, впрочем, и многое другое. Историю, например. Может Наполеон, будь он чуть лучше образован, на Россию бы зубы и не точил.

Голос князя немного окреп, и он продолжил:

– Доносят мне, однако, что точит он зубы на нас. Карты России к себе затребовал, справки всякие приказал про нас собирать. Вот и ко мне подкатывались французики. Напиши нам мол, сколько людей в стране проживает, какой урожай собираете, еще много чего спрашивали. Но я отвечать не стал. Народу у нас, говорю, много, ох как много. Считать уж устали. А урожай-то мне ни к чему знать. О том купцы ведают.

Он передохнул немного, снова вытер платком глаза, и заговорил уже о другом:

– А со мной видишь, какая история приключилась. Уж не ведаю, оправлюсь ли. Зато полковнику Чернышеву-то как подфартило! Героем стал. И все на том же пожаре. Женушек маршалов Нея и Дюрока из огня вытащил, еще много другого народа спас. Наполеон, когда свою жену в карету посадил, назад на пожар вернулся. Распоряжения раздавал, ну и Чернышева приметил. Он его и раньше знал как курьера нашего государя, а теперь совсем к себе приблизил. Запросто принимает, беседует с ним. Думаю, нам от этого польза будет.

Видно, совсем уморился князь разговором. Глаза прикрыл. Секретарь сделал гостю знак, что, мол, пора уходить. Андрей поднялся с кресла, поклонился, поблагодарил князя за прием, за беседу. Тот кивнул, не открывая глаз.

Второй визит Андрей нанес графу Нессельроде, ведавшему в русском посольстве финансами. В отличие от Куракина, граф принял юношу холодно:

– О чем просить изволите? – спросил он, прочитав рекомендательное письмо, но, узнав, что, кроме покровительства, от него ничего не требуется, несколько потеплел и стал рассказывать гостю местные сплетни о здешних русских, коих находится в Париже по его подсчетам числом до тысячи. Из них человек пятьдесят, шестьдесят – весьма светские люди. Остальные так себе. Говорил он в основном о том, кто, зачем и с кем сюда приехал, какие выезды держат, какие суммы здесь проигрывают в карты и тому подобное. Вопросов он более не задавал, а на прощание пообещал рекомендовать своим знакомым приглашать Андрея к чаю и на балы.

Надо сказать, что свое обещание граф выполнил. После визита к нему Андрей начал получать множество приглашений. Правда, большая из них часть была так или иначе связана с благотворительностью, что уж никак не входило в его жизненные планы.

Андрей начал выезжать в свет, у него появились знакомые. Было теперь с кем раскланяться или перекинуться словечком и на Елисейских Полях, куда он частенько приезжал на прогулки. Место это было по выходным дням людное.

В конце ноября, когда холодная и дождливая погода загнала парижское светское общество под крыши дворцов и особняков, Андрей получил приглашение в Версаль. Сердце его забилось чаще. Что-то подсказывало ему, именно там должна будет произойти его первая встреча с Александром Чернышевым, в чье распоряжение он и был сюда прислан.

Версаль, резиденция французских королей, после революции был превращен в музей, и туда был разрешен доступ всем желающим. Однако после того как Наполеон объявил себя императором, музейный статус Версаля стал нарушаться. Все чаще и чаще в его дворцах начали проводиться мероприятия, далекие от музейных экскурсий. Новая знать, оказывается, любила роскошь не менее, чем старая. Стало хорошим тоном проводить здесь свадьбы, балы и приемы. На этот раз бал давал маршал Ней по поводу свадьбы своей дочери. Сама свадьба была сыграна несколько раньше и в узком кругу. Поговаривали, что невеста к тому времени уже была беременна. Так что бал должен был проходить без присутствия молодых. Вряд ли это могло помешать приглашенным вволю повеселиться. Ожидалось появление на балу и самого императора. Быть приглашенным на такое мероприятие считалось весьма почетным.

Впервые оказавшись в Версале, Андрей сразу же увидел в нем что-то знакомое. Вспомнилось, что отец говорил ему, когда однажды, уже много лет назад, взял сына с собой в Петергоф, что идею своего дворцового комплекса Петр I почерпнул во Франции.

– Несомненно, достойное место, – подумал он про себя, – но как при таком скоплении народа отыщет меня здесь Чернышев?

Потом он увлекся балом и перестал думать о возможной встрече. Танцы, обильный стол, чудесный оркестр. Ничего подобного в России ему видеть не доводилось.

В разгар бала у него над самым ухом, вдруг, повисла в воздухе фраза: – Ну, что, нравится? – произнесенная на русском языке.

Андрей обернулся на голос, и перед ним появилась обрамленная пышной шевелюрой улыбающаяся физиономия с лихо закрученными усами. Ошибиться было невозможно. Перед ним стоял граф Чернышев собственной персоной, облаченный в прекрасно сшитый полковничий мундир.

– Пойдемте со мной, – сказал он весело. – Я обещал дамам научить их русским народным танцам, а кавалеров не хватает. С вами нас будет двое, а это – уже сила!

Андрей заволновался: скакать на лошади, стрелять из чего угодно, пожалуйста! Но в народных танцах он был не силен. Видел, конечно, как это делают другие, но самому танцевать их, да еще и учить кого-то! Увольте!

– Не будьте таким серьезным, молодой человек, – беспечно ответил Чернышев. – Все, кроме вас, пожалуй, уже достаточно выпили. В танцах тоже не разбираюсь, но не бойтесь, учить-то буду я, а вы будете мне только помогать.

Непринужденность Чернышева передалась Андрею. Они прошли в угол зала, где Чернышев громко провозгласил:

– Дамы! Я привел недостающего нам кавалера!

Под едва слышную музыку где-то далеко игравшего оркестра Чернышев, а за ним и Андрей начали импровизировать в танцах что-то несусветное, вовлекая в это занятие окружающих. Хохот стоял непрерывный. Дамы, с которыми новые друзья начали танцы, вскоре устали и попросили отвести их к столу. А кавалеры, выполнив задачу, взяли по бокалу шампанского и отошли к окну.

– Вон, посмотрите, – сказал Чернышев, – почти в центре зала стоит мужчина в черном сюртуке. Это господин Савари, министр полиции. Подождите вертеть головой, успеете. Он никуда не денется. Как стоял, так и будет стоять. Обратите внимание, с ним никто не разговаривает. Одиозная личность. Недавно назначен Наполеоном на эту должность за личную преданность. Сменил на этом посту господина Фуше, человека с большой фантазией. Собственных идей у этого солдафона нет. Пытается развивать замыслы предшественника. Теперь можете оглядеться. Позже еще кое-что скажу, – уже скороговоркой закончил Чернышев и бросился к пожилой даме с веером в руке, кокетливо манившей его пальчиком.

Андрей перевел дух после того вихря, который создал вокруг себя его новый шеф, и огляделся. Действительно, в центре зала стоял мужчина, одежда которого никак не соответствовала ситуации. Людские потоки обтекали его, как водные струи огибают скалы. Иногда мужчина, не сходя с места, поворачивался всем корпусом, чтобы осмотреть другую часть зала. Никто не останавливался около него, не заговаривал с ним. В этом было что-то странное, почти противоестественное.

Мимо Андрея под руку с дамой прошел Чернышев, бросив на ходу:

– Пойдемте к столу, перекусим что-нибудь.

За столом Чернышев весело рассказывал дамам анекдоты, многие из которых вгоняли Андрея в краску, но дамы весело смеялись, подбадривая рассказчика.

Глядя на легкомысленное поведение Чернышева, Андрей думал про себя:

– Неужели такой ветреный человек может делать какие-нибудь серьезные дела?

В это время по залу пронеслась молва:

– Приехал император!

Зал притих. Лица мужчин и женщин стали серьезными. Пространство у входа как-то само собой расчистилось, и в дверном проеме появилась фигура великого человека. Первый, с кем Наполеон поздоровался за руку, оказался Чернышев. Как он успел переместиться от стола к входу в зал, навсегда осталось загадкой для Андрея.

Двигаясь дальше вдоль выстроившихся шеренгой гостей, Наполеон вел непринужденную беседу с Чернышевым, вызывая тем самым завистливые взгляды и шепот публики. Теперь граф Чернышев никак не походил на повесу или легкомысленного героя-любовника. Его лицо было серьезно и величественно, как подобает моменту. Это был государственный муж, выполняющий возложенную на него миссию.

Метаморфоза, произошедшая с Чернышевым, не осталась незамеченной Андреем. Он по достоинству оценил способность товарища действовать в соответствии со сложившимися обстоятельствами.

Визит императора не был продолжительным. Уже через полчаса Наполеон откланялся, а гости вернулись к веселью. Однако среди них уже не было ни Чернышева, ни Славского.

В сутолоке отъезда императора даже наблюдательный Савари и его люди не заметили ни жеста, которым Чернышев пригласил Андрея следовать за собой, ни того, что оба они сели в одну коляску. Коляску Андрея.

– Кто у вас на козлах? – первым делом спросил Чернышев.

– Надежный человек, приехал со мной из Петербурга, – ответил Андрей.

– Поговорим о делах. Прежде всего, вы должны научиться действовать самостоятельно. Возможно, мы с вами уже больше не встретимся, во всяком случае, в ближайшем будущем. Я не случайно указал вам на Савари. По моим сведениям он развивает замысел своего предшественника Фуше в части того, чтобы перед вторжением в Россию напечатать фальшивые русские ассигнации. Речь идет об очень большой сумме – десятках миллионов. Их потом используют для того, чтобы ослабить нашу экономику, возможно, еще до начала войны. Вы понимаете, что это значит? – спросил он у Андрея.

– Кажется, да, – неуверенно ответил Андрей. Он не был силен в финансах и не очень понимал, к чему может привести появление в стране дополнительных бумажных денег.

– Не буду сейчас объяснять. Сами потом разберетесь. Вы ведь, кажется, записались в студенты Сорбонны? – там и узнайте. Только не задавайте этот вопрос впрямую. Попросите литературу о бумажных деньгах. Они постепенно входят в обращение во многих странах. В конце концов, я вас не в министры финансов готовлю. Ваша задача разузнать о планах Савари в этом направлении. Заставить его, да и самого Наполеона, а это его идея, отказаться от своих планов не в наших силах. Но надо постараться, чтобы напечатанные ими деньги были бы легко узнаваемы в нашей стране. Вот ваша задача! – Чернышев замолчал, глядя в лицо Андрея, пытаясь понять, воспринял ли юноша его замысел?