Текст книги "Земля Бранникова"

В дальнейшем, выполняя работы по разным темам, Виктор оказался наиболее вовлеченным в разработку конструкции боевого робота. Само слово «робот» в сознании Виктора больше всего ассоциировалось с научной фантастикой. О роботах говорили, но никто их пока и в глаза не видел. Образ этого создания формировался прямо здесь, на его глазах и при его участии. Это само по себе отдавало фантастикой. Придавало работе высший смысл, приравнивало его самого к Творцу.

Виктор вырос в среде атеистов. В Бога не верил, но, как и у большинства умных людей, с которыми ему приходилось встречаться в жизни, атеизм его не был воинствующим. В религии он интуитивно ощущал некоторое, не постигнутое им таинство, что налагало внутренний запрет на какие-либо суждения по религиозным вопросам.

В войну на Острове среди сотен рабочих и членов их семей, несомненно, было много людей, не утративших веру, несмотря на отношение к ней советской власти. Бытие, как говорили большевики, определяет сознание. И были правы. В соответствии с условиями бытия верующие не афишировали своей религиозности, прятали ее в себе. Кое-кто из них хранил у себя некоторые атрибуты веры: лампады, иконы, о чем знали соседи и уж, конечно, мальчишки.

Чтобы посмотреть на таинственный огонек лампады, дети по вечерам прятались в закоулках барачных коридоров, ожидая, когда на мгновение приоткроется заветная дверь. А после делились впечатлениями, добавляя к описанию мимолетного видения собственную фантазию.

Вот эта связка – Творец, творчество, работа – ощущалась Виктором на интуитивном уровне как единое целое. Делало его труд таинством, сравнимым в его представлении с таинством религии. Такого интереса к работе, который он ощутил в себе здесь, раньше не было.

Многое в объяснениях профессора было Виктору непонятно, и он, в который раз в жизни, посетовал на недостаток образования. Но время было уже безнадежно упущено. Его назад не воротишь. Всему виной была, конечно, война, но среди его сверстников, начинавших свою жизнь на Острове, были ребята, сумевшие вовремя наверстать упущенное и получить высшее образование. Мог, наверное, и он, но не захотел, а заставить его это сделать мать и дед не смогли.

Атеистом рос и Алексей Федорович. Только родился он лет на двадцать пять раньше Виктора. Родители его, и мать, и отец, были большевиками с дореволюционным стажем. Оба они гордились тем, что устанавливали советскую власть на Дальнем Востоке. Отец носил приколотые к военного времени гимнастерке боевые ордена, с которыми в раннем детстве любил играть сын. Когда же Алексей начал осознавать себя как личность, то оказалось, что он живет в большом промышленном городе за Уралом, учится в школе, а его родители занимают высокие должности в городских структурах власти. Отец второй секретарь горкома партии, а мать заведует народным образованием.

Убежденные коммунисты, они оба искренне верили в догматы марксизма, боготворили партийных вождей и именно в таком духе воспитывали своего единственного сына. Они не могли не замечать катившихся по стране одна за другой волн репрессий, но видели в них огромную очистительную силу своего государства, его способность к искоренению всего того враждебного и чуждого, что несут ему его враги.

Когда в 1939 году была арестована вся семья первого секретаря горкома партии, отец пришел домой расстроенный, уселся на диван, уставившись неподвижным взглядом в стену и не отвечая на расспросы. Мать отослала Алексея из комнаты, но кое-что из их разговоров он все-таки услышал. Сначала говорила только она. Утешая и одновременно расспрашивая отца, она постепенно разговорила его. То, что отец сказал тогда, Алексей запомнил на всю жизнь.

– Пойми, – говорил он, – мы создали первое в мире государство рабочих и крестьян, а сколько у нас врагов снаружи, сколько изнутри. Враг хорошо маскируется, распознать его трудно, но надо. Вот органы и стараются, делают все, что могут. Но они тоже обычные люди, могут ошибаться, а для государства лучше расстрелять двух честных людей, чем оставить на свободе одного врага. Так что, если меня арестуют, я буду считать это трагической ошибкой, но винить за это советскую власть не стану. В конце концов, любовь к родине не обязательно должна быть взаимной.

После этого разговора Алексей стал еще больше уважать своих родителей и гордиться ими. Он хорошо учился, состоял в пионерах, а потом и в комсомоле. Занимался в радиоклубе. Вот это последнее увлекало его все более и более. Сперва он мастерил весьма сложные радиоприемники, а потом переключился на радиопередатчики. Руководители радиоклуба нарадоваться не могли на талантливого ученика, разыскивающего в библиотеках мудреные книжки по радиотехнике и запоем читавшего журнал «Радио». К окончанию школы в каких-то вопросах он уже превосходил своих учителей. Предметом его личного интереса стали вопросы распространения радиоволн и их способность отражаться от различных объектов.

Доступная Алексею литература не давала ответов на интересующие его вопросы, и он, насколько это было возможно, экспериментировал сам, вполне толково фиксируя получаемые результаты. Дальнейший жизненный путь был ему предельно ясен. По окончании школы он поступит в московский университет или в ленинградский институт связи.

Так бы, наверное, и случилось, если бы жизнь всегда развивалась по естественным законам без волюнтаризма, субъективизма и прочих других «измов», способных в одночасье радикально изменить человеческую жизнь.

Событие, переменившее все обстоятельства жизни Алексея, произошло на следующий день после окончания им десятого класса. День этот был выходным. Папа, мама и уже почти взрослый сын собирались не спеша позавтракать, когда в дверь позвонили. Заполнившие крохотную квартирку люди в военной форме и в штатском сперва перевернули вверх дном все ее содержимое, а затем увезли членов семьи, навсегда разлучив их.

О том, что вскоре после ареста его родители были расстреляны как японские и английские шпионы, Алексей узнал только лет тридцать спустя, когда началась кампания по реабилитации жертв сталинских репрессий. Но, оставаясь верным заветам отца, он воспринял арест родителей и свой собственный как трагическую ошибку каких-то конкретных людей, не перенося свою обиду ни на советскую власть, ни на государство, и уж тем более на Сталина. В его глазах они оставались непогрешимыми. Более того, критика Хрущевым Сталина на XX съезде партии почти через четыре года после смерти вождя была воспринята им как предательство интересов государства!

Вполне могло случиться, что заодно с родителями расстреляли бы и самого Алексея, но по счастливой случайности в это время в НКВД поступила разнарядка на специалистов по радиотехнике. Таковым был признан Алексей. Его отправили по этапу в Москву, и он начал трудиться вместе с другими заключенными в одном из секретных НИИ, которые много позже стали известны как «шарашки». Кстати, о том, что он находится в столице, Алексею под большим секретом сообщил такой же заключенный, как и он, с которым у него сложились дружеские отношения.

Работа, которую пришлось Алексею выполнять сразу по прибытии в «шарашку», не казалась ему особенно сложной. Надо было придумывать, конструировать и испытывать взрыватели разных типов. После того как он предложил и сделал несколько вариантов радиовзрывателей, на него обратило внимание начальство.

О том, что началась война с фашистской Германией в «шарашке» узнали сразу после ее начала. А вот о том, что дела на фронте идут плохо, пришлось догадываться самим. Особый шок заключенные пережили в середине октября 1941 года, когда их почти десять дней не выводили на работу и почти перестали кормить. Тогда они всерьез ожидали расстрела, что было вполне в духе времени и, несомненно, произошло бы в случае сдачи Москвы.

Однако пронесло. «Шарашка» вернулась к взрывателям, а в 1942 году Алексея перевели в другую «шарашку», где он снова занялся вопросами распространения радиоволн. Здесь полным ходом шли работы по созданию первых радиолокационных станций.

Тот, кто придумал «шарашки», был, наверное, хорошим психологом. Он понимал, что для увлеченного исследователя никакой другой мотивации к действию, кроме его собственного любопытства, не требуется. Если его еще и кормить более или менее прилично, он горы свернет. Алексей всегда был склонен к тому, чтобы уйти в работу с головой. Здесь, в «шарашке», для этого были созданы все условия. Кроме того, храня верность идеалам коммунизма, преданность своей стране и государству, он стремился внести максимальный вклад в победу над врагом, находясь на том месте, куда его привела судьба. И в этом своем отношении к жизни он был не одинок. В многочисленных «шарашках» и в еще большем числе сталинских лагерей было очень много людей, несмотря ни на что сохранявших веру, кто в Бога, а кто и в советскую власть. Могучая вещь вера. Она позволяет сохранить личность в самых невыносимых обстоятельствах. Иногда позволяет и выжить. Но для истинно верующего человека жизнь – не главное.

Располагая некоторыми знаниями в области радиотехники, Алексей оказался способным генерировать вполне разумные идеи, но руководили работами, естественно, другие люди, успевшие до того как попали в шарашку, получить хорошее образование. В начале 1943 года общими усилиями они сделали действующий макет радиолокационной станции, которая должна была, находясь на земле, обнаруживать, указывать направление и определять дальность до самолета на расстояниях до 100 км.

Станцию сразу же увезли на испытания, не взяв с собой ни одного специалиста из числа заключенных. Несколько дней прошло в томительном ожидании результатов. Вскоре, по поведению охраны, стало ясно, что дело плохо. Заключенных, занимавшихся станцией, снова, как тогда в 1941 году, перестали водить на работу и перестали кормить. Обстановка разрядилась, когда из командировки вернулся руководитель испытаний, майор госбезопасности, который последние полтора года командовал этой группой заключенных. Он был в ярости из-за неудачи. Выстроив перед собой заключенных, всего их было пятнадцать человек, он начал с того, что все они будут расстреляны, если станция не заработает. Впрочем, это не было для слушателей новостью. Майор произносил подобное уже не раз, но это вполне вероятное событие никогда не было так близко к осуществлению.

Вскоре, из рассказа майора о ходе испытаний, стало ясно, что все не так уж плохо. Станция работала, но в условиях лаборатории, где не было возможности развернуть ее в полном составе и неоткуда было взять самолет, в принципе нельзя было ее настроить. Кроме того, в составе станции не было одного очень важного элемента, с помощью которого обычно теперь отображается радиолокационная информация, – электронно-лучевой трубки. Вместо нее в качестве средств отображения использовались стрелочные приборы. Их показания должен был считывать один человек, а другой – карандашом наносить их на графики.

– Можете сесть и обсудить ситуацию между собой, – наконец, приказал майор.

Обсуждение продолжалось около двух часов, после чего майору было доложено, что разработчики считают станцию работоспособной и просят взять с собой на испытания не менее двух человек из их числа. Майор согласился взять только одного. Выбор пал на Алексея.

– Имей в виду, – сказал майор Алексею, когда того, переодетого в солдатскую форму без знаков различия, привели к нему следующим утром. – Я тебя взял с собой под свою личную ответственность. Попробуешь бежать, шлепну. Не справишься с задачей, шлепну.

– Может быть, вы меня сразу шлепнете, и дело с концом, – ответил ему Алексей.

– Поговори у меня тут, – ответил майор, и они сели в машину.

Радиолокационная станция была развернута в лесу позади одной из многих зенитных батарей, защищавших Москву от налетов немецких бомбардировщиков. Антенна локатора была смонтирована на грузовике. За одну минуту она осматривала горизонт в угле 180 градусов, возвращалась обратно и начинала все сначала.

Алексей надел наушники. Приемник локатора был живой, в наушниках раздавался треск, слышанный им не раз в лаборатории. Индикатор на панели приборов показывал нормальный уровень мощности в передатчике.

– Не может она не работать, – подбодрил себя Алексей, взял в руку карандаш и приготовился записывать данные на миллиметровке, вставленной в планшет. Только сейчас он понял, как трудно будет успевать вручную записывать данные за машиной. Если будет лететь один самолет, еще можно будет справиться. Может быть, удастся справиться с двумя, больше – вряд ли.

Вдруг стрелочные приборы ожили, и Алексей сразу по логике их показаний понял, что провода к ним подключены неправильно. Поменяны местами приборы, фиксирующие дальность и угол прямого восхождения. Поправить минутное дело. Алексей схватил отвертку и, подняв крышку пульта, собрался менять местами провода, когда почувствовал, что в его спину уперлось дуло пистолета.

– Ты что, гад, делаешь! – орал майор.

Стараясь говорить спокойно, Алексей ответил:

– Станция работает, гражданин майор. Перепутаны провода. Разрешите исправить. Самолеты уже летят.

Действительно, уже через минуту Алексей кричал в телефонную трубку:

– Азимут 30, восхождение 10, дальность 80! И тут же, без перерыва – азимут 32, восхождение 15, дальность 70 и так далее.

Загрохотали зенитки, а Алексей все кричал и кричал в трубку. О том, чтобы что-то записывать, не могло быть и речи. Налет продолжался всего-то минут пятнадцать. Когда он кончился, Алексей охрип окончательно, но результат был впечатляющий. Заранее предупрежденные орудийные расчеты, располагающие относительно точным знанием направления, откуда следует ждать врага, сбили пять самолетов, что было абсолютным рекордом для батареи.

Майор что-то кричал в трубку, кому-то докладывая, а радиолокационная станция уже снималась с места. Противник в этом бою понес значительные потери, он понял, что здесь, в этом месте что-то не так. Возможно, приемники уцелевших самолетов зафиксировали работу локатора. Тогда следует ожидать нового налета, уже на саму батарею. А локатор пока всего один, совершенно секретный. Его надо сохранить во что бы то ни стало!

Экипаж станции, командир, два водителя и три оператора быстро приготовились к движению, так что уже минут через десять колонна из пяти автомашин двинулась в путь. Впереди шел грузовик с охраной, за ним – «виллис» с майором и Алексеем. Далее следовали два грузовика станции, а замыкала колонну еще одна машина с охраной.

Следующей ночью и во все последующие дни ситуация повторялась. Немцы несли большие потери. Они быстро поняли, что на этом участке действует радиолокационная станция. Опыт борьбы с ними у немцев был при бомбардировке Англии. Так что за станцией началась настоящая охота. Немцы высылали разведку в составе двух самолетов, идущих параллельным курсом, на расстоянии около 50 км. Своим излучением станция обнаруживала себя, и самолеты ее пеленговали, после чего возвращались на базу. А по их наводке шли охотники: несколько бомбардировщиков на малой высоте шли прямо на цель.

Несколько раз станции удавалось вовремя ускользнуть от бомбежки, но однажды это сделать не удалось. Бомбардировщики шли вслед за разведчиками. Под бомбами погибла половина взвода охраны, но экипаж станции, Алексей и майор отделались лишь ушибами и царапинами. Станция же оказалась полностью выведена из строя. Путь теперь для Алексея был только один: обратно в «шарашку».

Дела в «шарашке» в отсутствие Алексея не стояли на месте. Результаты испытаний станции убедительно показывали высокую эффективность ее боевого применения. Непосредственно при ее участии за три недели было сбито от десяти до четырнадцати самолетов, что совсем не мало. Так что «шарашке» было поручено в кратчайшие сроки изготовить еще не менее десяти станций и подготовить условия для организации серийного производства.

А тут еще Алексей выступил с идеей быстро организовать производство ложных целей, имитирующих работу станции (устройств, генерирующих излучение). Такие ложные цели могли бы, с одной стороны, вводить противника в дополнительный расход самолетовылетов на борьбу с ними, а с другой, позволили бы маскировать настоящие станции. Предложение было принято и реализовано.

В мае 1945 года, когда враг был повержен, а производство станций уже шло полным ходом, в «шарашку» пришла благая весть: весь коллектив разработчиков станции полностью реабилитирован, каждому его члену присвоено воинское звание, а руководителям работ, трем человекам, в том числе и Алексею, присуждена Сталинская премия! При этом в повседневной жизни всех этих людей почти ничего не изменилось. Правда, на работу из общежития, находившегося на территории предприятия, они теперь приходили сами, без конвоя. Но выйти в город по-прежнему права не имели.

Только в марте 1946 года Алексей впервые получил увольнительную в город, в котором он уже прожил семь лет. Увольнительная позволяла Алексею провести в городе целые сутки. Но вернулся он обратно гораздо раньше, часа через три. Чужой, совершенно незнакомый город оглушил его. Он боялся заблудиться, не знал, как пользоваться городским транспортом, что сколько стоит, где что находится.

В свои двадцать четыре года, из которых семь прошли в тюрьме, он теперь был майором красной армии, специалистом в новом направлении в технике, лауреатом Сталинской премии, но не был социально адаптирован к повседневной жизни обычных людей.

Вернувшись в тюрьму, ставшую ему домом, он в этот день не пошел на работу, а лег, не раздеваясь, на койку. Раньше это было категорически запрещено. За такой проступок можно было запросто загреметь на неделю в карцер. Теперь он мог позволить себе такую роскошь, не опасаясь возмездия. И этого ему было достаточно, чтобы сполна ощутить вкус свободы. Больше ничего не требовалось.

Он лежал и думал о том, как жить дальше, что делать, вспоминал родителей. Они устанавливали советскую власть и служили ей верой и правдой, а она отплатила им черной неблагодарностью. А что такое война? Государства воюют друг с другом – за что? Допустим, чтобы улучшить жизнь кому-то другому, абстрактному третьему. Но почему при этом должны умирать другие люди? Он видел войну, возможно, совсем недолго. Видел, во что превращает человеческие тела взорвавшийся снаряд. Тонкий, идеально отлаженный природой живой организм разрывает в клочья чья-то злая воля.

В мире есть злая воля, ей подчинена жизнь миллионов и миллиардов. Человечество постоянно живет в ожидании зла, терпит его, кормит его и ждет, когда зло потребует новую жертву. Стоит ли вообще жить, создавать семьи, рожать и растить детей, зная заранее, что обрекаешь их на обязательную встречу со злом. Выводы напрашивались самые что ни на есть неутешительные.

Но тут же в спор с самим собой вступил другой голос, критический: а может ли человек судить о мире, о добре и зле, опираясь лишь на личный опыт и личные ощущения? И сразу же последовал ответ. – Нет! Так аналитик Алексей ответил Алексею экспериментатору. И добавил. – Учиться надо!

Да, надо учиться. Об этом Алексей за проведенные в неволе годы как-то совсем забыл. Здесь где-то совсем рядом несколько высших учебных заведений. Надо посетить их, выбрать, куда поступать и забыть, как можно скорее забыть и про эту тюрьму, и про эту работу. Радиолокация у него ассоциировалась теперь с войной и тюрьмой. Радиоволны тут, конечно, были ни при чем. Они-то уж точно не ведают, что творят.

В следующий раз ему удалось выйти в город только в мае. Теперь он был гораздо лучше подготовлен к встрече с ним. Узнал, как пользоваться трамваем, как проехать в ближайшие высшие учебные заведения. Поблизости оказались три подходящих по названиям института, в программе которых важное место занимала радиотехника. Все они удачно расположились по маршруту следования одного и того же трамвая.

Первым по дороге был небольшой, уютно расположившийся в парке институт. Здесь же, на краю парка, находилось общежитие. Алексей зашел в институт. Вахтер спокойно пропустил офицера, не задавая вопросов. Внутри тоже было тихо и как-то очень спокойно. Алексей поднялся по центральной лестнице на второй этаж и попал в просторное фойе, где оказалось множество студентов и студенток. Они стояли группками или сидели на скамейках, оживленно переговариваясь между собой.

Выше Алексей не пошел. Прогулялся по второму этажу, глянул сверху на спортивный зал, потом спустился вниз и увидел буфет, где толпилось много народа. Отдельная очередь стояла за пирожками.

– С чем пирожки? – спросил он кого-то из ребят.

– Как с чем? – удивился вопросу парень. – В этом буфете торгуют только пирожками с повидлом.

Очередь шла быстро, и вскоре Алексей стоял рядом с другими посетителями, жуя горячий, вкусно пахнущий пирожок. Правда, при расчете с продавщицей возникла проблема:

– Что же вы мне, товарищ майор, такие большие деньги даете, где же я вам сдачу найду! – визгливым голосом запричитала она. – Кто мне сто рублей разменяет?

Таковых в очереди не оказалось. Но сдача у продавщицы все же нашлась в виде пачки смятых рублей и целой горсти мелочи.

Но до чего же вкусные оказались пирожки! Алексей хотел встать в очередь еще раз, но пирожки кончились. Пришлось уйти из буфета ни с чем.

Следующий институт оказался в шаговой доступности от первого. Он показался Алексею очень большим. В вестибюле главного здания толкалось множество народа. Все куда-то спешили. Часто слышалось сочетание слов «лабораторный корпус». Алексей пошел за направлявшейся туда группой ребят и вслед за ними вошел в огромную цилиндрической формы башню. Здесь его поразили две невиданные им ранее вещи: движущийся сразу в обе стороны без остановки лифт, слева вниз, справа вверх, и спиральный пандус без ступенек. С ним-то как раз все было ясно. А вот что происходит с кабинами в верхней и нижней точках маршрута, было непонятно. Пирожками здесь не торговали, а жаль.

Выйдя отсюда, Алексей сел на трамвай и, протянув кондукторше горсть мелочи, как заправский пассажир назвал нужную ему остановку…

Что-то при этом он все же сделал не так. Тяжело вздохнув, кондукторша выбрала из его ладони несколько монет и оторвала два цветных билетика. Но в третий институт Алексей так и не вошел. Даже не попытался. В вестибюле главного входа стояли два милиционера. Они тщательно проверяли пропуска у всех входящих и выходящих. Для Алексея этого было достаточно. Уж слишком много всякой охраны было в его жизни.

На основе вот таких предпосылок Алексей выбрал для себя радиофакультет того института, что расположился в парке. Однако чтобы поступить в институт, надо было сначала уволиться из армии. В 1946 году это оказалось несложно. Война кончилась, и страна спокойно распускала свою армию. Сам же процесс поступления оказался еще проще. Вышедшие в отставку офицеры принимались в институт без экзаменов. Так что в середине августа Алексей переселился в студенческое общежитие, что стояло на краю тихого парка, а первого сентября вместе с другими студентами начал учебу.

Алексею казалось, что он навсегда расстался с прошлым, от которого у него осталась справка о реабилитации, удостоверение лауреата Сталинской премии и сберегательная книжка на весьма крупную сумму, которую, как ему тогда казалось, потратить при его скромных запросах физически невозможно. Но прошлое так не считало. Уже в первых числах сентября его отыскали бывшие сослуживцы по «шарашке». Все они были переведены из нее в гражданский НИИ, где теперь перед ними стояла новая задача: создать радиолокационную станцию для самолета. Без Алексея команда разработчиков была неполной.

Отказать коллегам, с которыми он провел вместе, возможно, самые трудные годы жизни, Алексей не мог. Но и коллеги понимали, что их молодой товарищ должен получить нормальное образование. Компромисс был найден в том, что руководство НИИ договорилось с руководством института о составлении для Алексея индивидуального учебного плана с тем, чтобы он мог совмещать работу с учебой. В конце концов, далеко не каждый первокурсник до поступления в институт имеет такую награду как Сталинская премия. Понятно, что годы учебы не стали для Алексея легкой прогулкой.

Спустя пять лет Алексей защитил дипломный проект, а еще через год получил диплом доктора технических наук. Ученая степень была присвоена ему и еще группе специалистов за разработку самолетной радиолокационной станции. В те годы такая форма поощрения специалистов практиковалась в особо важных для обороны областях технических наук. А в 1952 году начал формироваться НИИ робототехнических систем, куда Алексей был приглашен на должность директора. Почетно, конечно, в тридцать лет возглавить институт, но сам Алексей придерживался вполне определенного мнения о себе самом, о жизни и о месте человека в ней. Жизнь научила его делить людей на тех, кто охраняет, и на тех, кого охраняют. Те, кого охраняют, делают работу, а те, кто охраняет – это надсмотрщики с кнутом, пистолетом или автоматом. Насмотрелся он на таких за свою жизнь и вступать в их ряды не желал.

В мирной повседневной жизни он переносил понятие надсмотрщика на любого администратора. Он готов был взять на себя роль главного конструктора, которая в структуре нового НИИ возлагалась на руководителя головного отдела. Тоже вроде бы административная должность. Но руководителю отдела по штатному расписанию полагался заместитель по административно-хозяйственной части. Так что лично руководитель отвечал в первую очередь за интеллектуальную часть работы.

Идя на работу в новый институт, Алексей хорошо понимал, что здесь его опыт работы в области радиолокации, скорее всего, не пригодится вовсе. Все придется начинать сначала. Но это его не страшило, тем более что именно в робототехнике он видел будущее многих промышленных производств и даже будущее армий. Он всерьез считал, что люди не должны браться за оружие. И если уж приспичило воевать, то в бой должны идти роботы.

Еще он верил в направленную эволюцию в технике, когда появление потребности в чем-то приводит к увеличению приложения сил в этом направлении, после чего начинают появляться решения. Какие-то из них отвергаются жизнью, а какие-то приживаются и продолжают совершенствоваться. Так было в ткацкой промышленности, в книгопечатной индустрии, во многих других областях техники. Так будет и с роботами. Сначала они начнут помогать людям в решении производственных задач на заводах и фабриках, потом выйдут на поля. Научатся управлять комбайнами, автомобилями, поездами и самолетами. А если потребуется, будут стрелять. Без промаха!

Была у Алексея Федоровича, только так и называли его в институте робототехники, еще одна мысль, можно сказать потаенная, которую он высказывал только своим близким друзьям и единомышленникам. Мысль о том, что человек, порождение природы, сам представляет собой очень сложную, очень экономичную и очень долговечную машину, которая вырастает всего-то из пары клеток. Надо искать пути, как бы человеку освоить такого рода технологии. Кое-что в этом направлении уже намечалось. Программирование. Одно и то же устройство могло выполнять разные функции, благодаря интеллекту человека, составителя программы.

Много еще разных других мыслей гнездилось в голове у Алексея Федоровича. Всех и не расскажешь.

* * *

Вскоре после проводов Михалыча на доске объявлений профкома появилась записка: четвертого мая в садовое товарищество «Родник» пойдут автобусы. Желающие поехать могут записаться в профкоме. Виктор записался, добавив в список жену.

Вот так, на автобусе Виктор вместе с Ольгой впервые попали в чистое поле, раскинувшееся почти на самом берегу Рузского водохранилища. Ему в перспективе предстояло стать садово-огородным товариществом «Родник». Геодезисты здесь уже поработали. Участки были пронумерованы и размечены колышками. Оставалось только по результатам жеребьевки проставить против выпавшего номера свою фамилию. Справились с этим быстро, и деловая поездка постепенно перешла в пикничок на природе. Поле расцвело разноцветными скатертями. Народ на свежем воздухе проголодался и принялся закусывать привезенными с собой продуктами, что было вполне естественно и ожидаемо.

Виктор с женой присоединились к компании рабочих с производства, многих из которых Ольга знала, но вскоре к ним подошли ребята из нового отдела и церемонно пригласили их к своему столу.

– Вот и «гегемон» пришел, – провозгласил, поднимаясь навстречу новичкам, пожилой мужчина в детской панаме и с двумя рюмками в руках, – Легкое вино, мадам, не повредит.

Ольга легко вошла в кампанию. Вскоре она уже весело рассказывала про те безобразия, которые творят в школе ее милые первоклашки. И все наперебой начали вспоминать, что они сами творили в школьные годы. Виктор молчал. Рассказывать про свои школьные проказы ему не хотелось. Слишком мрачно для этой компании.

В это лето Виктору довелось еще дважды побывать в «Роднике».

В первый раз, приехав с первым поездом в субботу на станцию Тучково, он принялся расспрашивать всех встречных и поперечных, где купить цемент и доски. С большим трудом ему удалось достать четыре мешка цемента. Половину кубометра необрезных досок продал ему из своих запасов местный житель.

Побегав еще пару часов, Виктор добыл грузовик, на котором к вечеру доставил свои богатства на садовый участок. Поставил палатку, наскоро перекусил всухомятку и лег спать.

Утром, ни свет, ни зоря он уже рыл ямы под фундамент сарая, потом делал опалубку, и к вечеру основа будущей постройки была заложена. Несмотря на спешку, все было сделано аккуратно и точно. Еле успел на последний автобус, потом на последний поезд, а до дома от вокзала добирался уже на такси. Но утром пришел на работу, как всегда, на пятнадцать минут раньше начала рабочего дня.

Во второй раз, уже в конце июля, у него было отведено на поездку в «Родник» целых четыре дня. Два дня удалось добавить за счет множества отгулов, накопившихся в командировках. Вообще, пользоваться отгулами за командировки в отделе, где он теперь трудился, было не принято, но в экстренных обстоятельствах допускалось. Разъяснил это ему не начальник, а молодой инженер, занимавшийся разработкой какой-то хитрой электронной схемы.

– Ты Стругацких читал «Понедельник начинается в субботу»? – спросил он.

– Нет, – удивленно ответил Виктор, думая про себя, какое имеет отношение фантастика к реальной работе.

– Так ты лучше прочти, а то никогда не поймешь, по каким принципам мы тут живем, – добавил парень.

Виктор прочел роман, и, действительно, многое стало ему понятно. Эти люди, не все конечно, были одержимы своей работой, думали о ней постоянно и не жалели для нее своего личного времени. Такое отношение к работе было свойственно и ему самому. Так что почвы для конфликта интересов на новом месте работы у него не предвиделось. Но, на то и правила, чтобы из них были исключения.