Текст книги "Земля Бранникова"

– Как же это сделать? – запаниковал Демаре

– Это уж ваша забота. Топчите их ногами, мните, пачкайте, – удивился бестолковости своего подчиненного Савари, – поймите, они должны выглядеть как деньги, прошедшие через сотни рук!

Сегодня Демаре докладывал, что деньги состарены, выглядят теперь отлично. Они уже упакованы в ящики и погружены в тридцать карет. Напечатали, оказывается, не двадцать пять, а тридцать миллионов рублей. Все кареты сейчас стоят в старом пожарном депо здесь неподалеку.

– Не желаете ли взглянуть? – спросил Демаре, закончив обгладывать куриную косточку.

Нет, министр не хотел смотреть на кареты. В это время он читал письмо, которое подал ему секретарь. Опять на горизонте появился этот мальчишка. Да, с его помощью он сделал для страны, для армии два крупных дела. Сам Наполеон в присутствии многих военных похвалил, можно сказать, поставил его им в пример, что вот, мол, еще не сделано ни одного выстрела, а некоторые карты противника уже биты. О чем идет речь, он, конечно, не сказал, но придет время, скажет.

– Мальчишка свое дело сделал, – подумал Савари, – жаль, что от него не удалось избавиться тогда, в сентябре, в Киле. Ловкий оказался, мерзавец. И где же он столько времени прятался? Так, или иначе, теперь он уж обязательно появится передо мной.

Обед закончился, доклад тоже, и Демаре покинул кабинет министра.

Савари вызвал к себе своего главного сыщика:

– Послушайте, Делон, – начал он доверительно, – помните, я поручил вам следить за домом, где проживал этот русский, как его звали, не помните?

– Славский, господин министр, подсказал Делон, – как же не помнить!

– Так вот, этот самый Славский опять появился в городе и, может, не сегодня, так завтра наведаться в свой дом. От его аренды он так и не отказался, – министр сделал многозначительную паузу, – так вот, Делон, схватите его, да, и еще. Если будет сопротивляться, а он точно будет сопротивляться, не церемоньтесь с ним. Вы меня понимаете.

Делон понял министра правильно. Со своим подчиненными он не стал говорить недомолвками, а просто сказал: «Пристрелите гада!»

Этой же ночью сыщики увидели, как кто-то перелезает через забор дома. Стрелять издали не стали. Решили подобраться к дому поближе и разделаться с вором, когда тот полезет обратно. Ждать пришлось довольно долго. В окнах второго этажа то в одном, то в другом стал появляться слабый свет. Видимо, в доме вор зажег фонарь, но держит его низко у пола.

Вор явно не спешил. Он несколько раз прошел из комнаты в комнату в поисках чего-то. Потом долго, очень долго находился в одной из них. Что-то делал. Его тень то падала на окно, то исчезала.

– Похоже, что он переодевается, – шепнул напарник старшему сыщику…

Наконец, фонарь погас, и над забором показалась темная фигура с большим узлом на спине. Спрыгнул вор на землю, прямо на сыщиков. В руке у него блеснула шпага. Но тут же раздался выстрел, и вор рухнул бы на спину, но привязанный к ней узел уложил тело на бок. Дело было сделано.

– Смотри, подтвердишь потом, он меня шпагой пырнуть хотел, вот я и выстрелил! – сказал напарнику старший сыщик.

– Не бойся, сделаю, как скажешь, – только шпагу он почему-то из ножен не вынул, – ухмыльнулся напарник.

Утром Савари доложили, что корнет Славский ночью убит при попытке оказать сопротивление сотрудникам полиции. Тело доставлено в полицейский участок.

Савари вздохнул с облегчением. И все же червь сомнений точил его, а вдруг это не он. Вечером, закончив дела, он решил осмотреть труп сам. Подъехал к участку, сказав кучеру, что отлучится ненадолго. Дежурный провел его к сараю, куда обычно складывают мертвецов. Долго возился с ключами. Масляный светильник давал мало света.

– Принесите свечей, – попросил министр.

Лицо убитого выстрелом превратило в кровавое месиво. Узнать человека по нему было невозможно. Вернулся дежурный. Фонарь повесили на крюк, и зажгли еще две свечи. Стало светлее. Министр осмотрел одежду трупа. Чудный с золотым шитьем сюртук. Кажется, в нем был корнет во время последней встречи. Дорогой ткани панталоны. Сапоги тоже хорошей кожи. Шелковая рубашка. Все эти вещи могли принадлежать только очень богатому человеку.

Савари сел на табурет и на минуту задумался. Потом встал, подошел ближе к трупу, и еще раз осмотрел его, прислушиваясь к своим чувствам. Он не испытывал к убитому ни жалости, ни сострадания, ни отвращения. За свою жизнь он насмотрелся на множество трупов. Для него все они были лишь уликой или вещественным доказательством, то есть элементом его работы. И только.

Он поднял руку трупа. Попросил посветить ему. Пальцы и кисть руки были прикрыты кружевом рукава. Он опустил рукав вниз. Перед ним появилась грязная мозолистая ладонь и пальцы с обломанными ногтями с черными ободками на кончиках. Такие руки не могли принадлежать аристократу. На холеные руки корнета он обратил внимание уже при первой встрече с ним.

– Это не он, – бросил министр дежурному и, оставив его возиться с замками, направился к выходу. Огляделся. Кругом было тихо, темно и сыро. Дождь на время прекратился. Савари открыл дверцу кареты, поставил ногу на ступеньку. Мысли его крутились вокруг корнета. Что он еще задумал? Чуть помедлив, он поднялся в карету. Кучер, услышав, что дверца захлопнулась, рванул с места так, что министр упал на заднее сидение. Он хотел, было, обругать кучера, но рот ему зажала сильная рука, а горло ощутило холодок стали.

– Спокойно, ваше превосходительство! – проговорил знакомый голос, – Я не собираюсь вас убивать. Хочу лишь получить свой гонорар. Один миллион рублей ассигнациями. И только.

Савари не был трусом и вовсе не задрожал от страха, почувствовав нож у своего горла. Он сразу же оценил ситуацию и принял однозначное решение: надо платить, тем более что такая договоренность была. Непонятно только, на что рассчитывает этот нахал. Миллион рублей ассигнациями это четыре внушительного размера ящика. В руках их не унесешь. Даже если он увезет их на чем-нибудь, то выехать с ними из Парижа, а потом и из Франции, ох как непросто. Обещания не ловить его, я не давал.

– Я готов заплатить вам оговоренную сумму, – спокойно произнес министр, – приезжайте завтра с утра в известное вам место. Вы получите ящики с деньгами и два часа на то, чтобы убраться из города. За дальнейшее я не отвечаю.

– Приятно иметь дело с благородным человеком, – ответил Андрей, – но дело в том, что я очень спешу. Деньги мне нужны сегодня, точнее, немедленно.

– Это невозможно сударь, – запротестовал Савари, – где я вам сейчас, ночью, достану деньги?

– Жаль, ваше превосходительство, мне совсем не хочется вас убивать, а придется. Сегодня у меня есть единственная возможность получить с вас свой гонорар. Другой уже не будет, так что выбирайте, – закончил Андрей.

Савари понял, что Андрей поступит в точности, как обещал. Договориться с ним не удастся. Расставаться с жизнью по такому пустяковому поводу было глупо:

– Черт с вами, сударь, едемте.

Ехать далеко не пришлось. Минут через пять карета подкатила к большому пожарному депо, длинному деревянному сооружению с пятью двухстворчатыми воротами. Охраны снаружи не было, что Андрею понравилось. На стук в ворота откуда-то прибежал солдат с ружьем.

– Открывай! – приказал министр.

Тот побежал за ключами и через минуту вернулся с сержантом, который начал возиться с замком. Отпер одни ворота и направился к другим.

– Достаточно, – крикнул ему Савари, – пока оба свободны, но далеко не уходите. Наверное, корнет собирается увезти ящики в моей карете, – думал он, – что же, далеко не уедет.

Савари и Андрей вошли внутрь. В слабом свете фонаря виднелись ряды карет, стоящих вплотную друг к другу. Раньше в депо, видимо, находились и лошади. Вдоль боковых стен депо стояли ясли, около них валялись большие охапки сена. Андрей незаметно вынул из кармана стеклянную ампулу, раздавил ее руками и бросил в ближайшую кучу. То же самое сделал со второй, и с третьей.

Савари в это время открыл дверцу передней кареты. На месте заднего сидения в ней лежали четыре ящика:

– Вот полюбуйтесь, сударь, ровно миллион, берите свои тридцать серебряников!

Он повернулся к Андрею и понял, что тот смотрит не на ящики, а куда-то совсем в другую сторону. Савари проследил за взглядом корнета и с ужасом увидел, что из ближайшей охапки сена пробивается струйка дыма. Запах гари тут же достиг его носа, и он в ужасе заорал:

– На помощь! Пожар! – и сам бросился затаптывать разгорающееся сено.

Но горело уже и еще в нескольких местах. Четверо солдат во главе с министром приняли единственно правильное в этой ситуации решение. Они начали выкатывать из депо уже начинающие гореть кареты. Несколько карет спасти не удалось.

В возникшей суматохе никто не заметил, куда пропали Андрей и кучер кареты министра. Оказалось, что настоящий кучер министра ночь провел связанным с кляпом во рту вблизи полицейского участка. А тот, что привез министра в депо, конечно же, исчез вместе с Андреем.

XV

Мысль о том, что хорошо бы все-таки построить домик на садовом участке, вернулась в семью Бранниковых спустя двадцать один год после его получения, в августе 1992 года, в самое неподходящее для строительства время. Денег, как всегда, не было, да и откуда бы им взяться, а вот строительных материалов на рынках стало теперь сколько угодно, но цены на них взлетели до небес. Однако разговор о строительстве зашел не случайно. Был конец августа, и Виктор приехал в «Родник» на машине забирать урожай. Прав был дед, когда говорил, что настанет день, когда все горожане, чтобы прокормиться, вынуждены будут в земле ковыряться.

Все или не все, о том знает только статистика, но в годы перестройки очень для многих горожан садовый участок стал важным подспорьем в хозяйстве. Теща как раз в это смутное время вышла на пенсию. Она и раньше проявляла склонность к садоводству, а тут, обретя уйму свободного времени, стала творить сельскохозяйственные чудеса. На шести сотках выращивала столько всего, что на весь год семье бы хватило. Да вот беда, хранить все это в городе совсем негде. А еще такой садоводческий талант не может всю весну, лето и осень жить в сарайчике. Нужно ему создать комфортные для жизни условия.

Правду сказать, теща никаких таких ультиматумов не выдвигала. В качестве награды за труды ей вполне хватало неподдельного восхищения родственников. Но, по сути-то, верно!

Сарайчик, конечно, за эти годы изменился до неузнаваемости. Площадь его трудами Виктора увеличилась до двадцати четырех квадратных метров. Прилепилась к сараю и кухня с газовой плитой, а рядом душевая кабина. И там и там горячая вода в любое время. Везде тепло и сухо, нигде ничего не протекает, все, как надо, но, конечно, домик на участке построить хотелось всем. Просторный и красивый.

Скорее всего, желание построить домик так и осталось бы в области мечтаний, но случилось тут совершенно невероятное совпадение. В этот же вечер, когда Виктор уже отвез своих домочадцев на железнодорожную станцию и вернулся на участок, чтобы загрузить в машину дары земли, он носом к носу столкнулся с Григорием.

Оба были рады встрече, двадцать лет не виделись, не шутка Разговорились, естественно, о том о сем. Виктор возьми, и скажи:

– Только что о тебе вспоминали, хотим домик построить.

А Григорий разговор этот поддержал:

– Отчего же не построить? Главное, чтобы желание такое было.

– А еще и деньги в придачу, хорошо бы, – улыбаясь, добавил Виктор.

– Деньги, дело десятое, будет тебе домик, Витя. Не сомневайся. Поживу в твоем сарайчике до весны, а в мае, милости прошу, – серьезно и спокойно произнес Григорий.

– Как же я расплачусь с тобой? – удивился Виктор.

– Спасибо скажешь, всего-то делов, а больше мне от тебя ничего и не надо, осилишь, – совершенно серьезно и как-то очень убедительно произнес Григорий и направился к дверям сарайчика.

И Виктор поверил, что так оно и будет, что Григорий не шутит, что кроме сердечного «спасибо», действительно, ему ничего не надо.

Вопросы «зачем» и «почему» появились у Виктора скоро, как только выехал он за ворота «Родника». Но, ведь, не возвращаться же, не переспрашивать.

Весь сентябрь Виктор провел в сомнениях, думая о Григории, «Роднике» и будущем садовом домике. Что там творится? Не мог он ждать до весны. А вдруг Григорий все бросил, и сарай, такой уютный и привычный, стоит теперь нараспашку. А домик тогда уж и подавно только в мечтах останется.

В общем, не выдержал Виктор и в конце октября, выбрав подходящий момент, поехал в Рузу. Поехал на автобусе. Машина была в ремонте. Погода стояла паршивая. Шел мелкий дождик, переходящий иногда в снежную крупу, дул порывистый ветер. Проклял все на свете, идя пешком от автобуса, скользя ногами по раскисшей дороге. Но ближе к «Роднику» погода постепенно улучшилась. Ветер и дождь прекратились, а когда он приблизился к своему участку, даже начало пробиваться сквозь тучи солнце.

Уже издали Виктор понял, что его опасения были напрасны. Сарай стоял на своем месте. По периметру участка на месте старого, полуразвалившегося забора из смеси жердей и штакетника был высажен кустарник, пока еще невысокий, с полметра. Стройные кустики жались плотно друг к другу, обещая со временем создать хорошую живую изгородь. С уличной стороны в разрыве кустарника красовалась высокая, почти в рост человека, резная калитка.

А за калиткой, чуть в глубине участка, стоял домик. Складный и аккуратный, с крылечком, двумя окошками по бокам входной двери и мансардным окном над ней. Но до чего же маленький! Размером с сарай. До конька крыши можно рукой дотянуться!

Виктор толкнул калитку, и сразу перед ним оказался Григорий. Приветливый, как всегда, в той же, что и летом, кепке, пиджачке, в кирзовых сапогах. В руке он держал кружку с чаем:

– Заходи, заходи, – заговорил он, – ждал тебя, знал, что до весны не дотерпишь, приедешь посмотреть. Ну, что стоишь, заходи.

Виктор вошел в сарай, сел на лавку, и осмотрелся. После улицы в сарае было тепло. Слева от входа стоял крохотный столик с двумя лавками по бокам. На полке над столом с трудом уместилось несколько чем-то наполненных стеклянных банок. Справа от входа красовался топчан, накрытый тоненьким, пестрым одеяльцем. В ногах топчана, на стене была устроена вешалка. Больше никаких других признаков появления в сарае постороннего человека не было.

– Как же он тут живет, – подумал про себя Виктор и сразу же услышал ответ:

– Вот так и живу, хорошо живу. Воздух свежий, природа, тружусь помаленьку, чего же еще надо.

– Да ты пей чаек-то, остынет, – потчевал Виктора Григорий.

Виктор достал из сумки взятую с собой колбасу и батон хлеба. Положил на стол. Потом отхлебнул из кружки. Вкус и запах у чая были странными, непривычными, но приятными.

– Травы это, травы, – произнес Григорий.

– А, может, отрава какая, или, того хуже, наркотик, – подумал Виктор.

– Не отрава и не наркотик, – мягко ответил Григорий.

– Ты что же, мысли мои читаешь, – возмутился Виктор.

– Не все, только глупые и очень глупые, – теперь уже обиженно сказал Григорий.

Он взял со стола ломтик колбасы, понюхал, и положил на дощечку перед собой. Такая же дощечка стояла на столе перед Виктором. Видимо, она здесь выполняла роль тарелки.

– В дом-то пойдем, заглянем, – попросил Виктор.

– Нельзя пока, мал он еще, не вырос, гостей пока не принимает, – произнес Григорий загадочные для Виктора слова.

– Что значит, мал, не вырос. Это дети растут, а дома строят для людей, – что ты темнишь. Построил собачью конуру и даже показать не хочешь. Как я сюда семью привезу, – чуть не плача от огорчения, Виктор теперь говорил почти навзрыд.

– Не убивайся так, не надо. Сначала послушай, – начал утешать его Григорий, – домик это не простой. Он и вправду растет. Сейчас вот примерно по два-три сантиметра в сутки. Это очень быстро. К весне высотой будет около семи метров. В длину и вширь тоже раздастся. Будете жить, лучше некуда.

– Ты что, колдун или волшебник какой? – спросил Виктор.

– Не колдун и не волшебник я, а странник. Хожу по земле и людям вот такие дома выращиваю. Спасибо мне говорят все. И ты мне спасибо скажешь. Не сразу, конечно, а когда поживешь в доме, – был ответ.

Дальше Виктор уже только слушал странного собеседника. А тот разъяснял ему, что дома такие с глубокой древности существуют. Может, они человека в люди и вывели. Благодаря симбиозу, явлению в природе теперь уже широко известному. Дом давал человеку защиту: от диких зверей, например, от непогоды. А человек подкармливал дом своими отходами, остатками еды, своим теплом, добавляя все это к сокам земли, которые тот добывает сам.

– Вот ты, сидишь передо мной, а в тебе килограмма полтора разных бактерий копошится. Помогают тебе жить, и сами от тебя питаются. Друг без друга вы жить не можете, – пояснял Григорий.

– Да и руки-ноги без головы жить не могут. Не знают, что делать. Без сердца, без легких, без всего остального. Так что сам человек, да и любой живой организм, это содружество всяких органов, своего рода завод, где все, как в карточном домике. Вынь одну карту, и весь домик рушится, – продолжал он.

– А в нынешнее время такие дома людям ох как нужны. Свободными и независимыми они людей делают. Сам посуди, что тебе от государства нужно – защиту какую-никакую, да зарплату, больше ничего. Так это все дом тебе даст. Живи в свое удовольствие. Без всякого там государства. Пускай оно само подумает, как тебя потом из этого дома выманить да на свою сторону привлечь.

– Вот когда много людей будет в таких домах жить, и государство другим станет, потому как известно: каждый народ заслуживает то правительство, какое имеет. Будет другим народ, другим будет и правительство. Верю я в это, так-то. А ты, Витя, похоже, во всем разуверился. Плохо это. Человеку вера нужна. Она ему силу дает, цель в жизни. Помнишь, когда мы с тобой твой сарайчик строили, ты говорил про свою безотцовщину, про сына, которому хочешь дать то, чего сам не получил. Так имей в виду, что бы у нас тут в стране ни происходило, задачи у человека остаются прежними и неизменными. Спокон века. Своим трудом улучшать жизнь будущих поколений.

– Глубоко копаешь, Гриша, – удивился Виктор, – от домика прямым ходом к общечеловеческим ценностям перешел. Ну ты даешь! Я думал, когда ты о вере заговорил, что речь пойдет о религии. Тут я бы с тобой согласился. Не тогда, а теперь согласился бы. Тогда я в советскую власть верил, как в религию, в социализме видел светлое будущее человечества. А теперь, оказывается, не то мы строили. Надо было капитализм ваять! Зря время теряли.

– Ничего ты, Витя, так и не понял, – перебил его Григорий, – социализм, капитализм, какая разница. Человек-то один и тот же! Ему пить, есть надо. Жить где-то. Вот ему, человеку, я и помогаю. В этом мое добровольное послушание и состоит. Социализм там или капитализм построить, нам с тобой не по силам. А домик построить, чтобы жизнь конкретной семье улучшить, мы с тобой можем. Религия же – это другое. Она, единственная во все времена, основные каноны жизни устанавливала. Без нее и сегодня не обойтись. Нету ей замены никакой до сих пор.

Устал Виктор от этого разговора очень. Но уверенная речь Григория его как-то успокоила. Так или иначе, задача выполнена. Родной сарайчик цел. А домик, какой-никакой, на участке все равно будет. Рано или поздно. И о заборе беспокоиться не надо. Так что все не так уж и плохо. Весна уже не за горами. Там видно будет. А по поводу веры, прав Григорий. Без веры во что-то, без цели, без идеалов, хоть зримых, хоть выдуманных, жить трудно. Смысл жизни теряется.

Домой Виктор возвращался в хорошем настроении. Пока шел к автобусу, погода опять начала портиться. А когда пришел на станцию, повалил первый настоящий почти что зимний снег.

Весна пришла действительно очень быстро. В первых числах мая теща сообщила, что готова ехать на полевые работы. Виктор снова заволновался, но пересилил себя.

Посадил в машину мать, жену и тещу и с шиком привез семейство в «Родник», где их радостно встретил Григорий. Алексей ехать отказался. Что поделаешь, двадцать лет парню, взрослый человек.

Виктор видел, что дом действительно за зиму сильно подрос. Он не стал большим, но и не казался теперь слишком маленьким, особенно изнутри. Две комнаты, крохотный тамбур или прихожая, туалет и еще один закуток, который Григорий назвал ванной. Была еще и лесенка наверх, но она упиралась в тупик.

Больше всего Виктора поразило то, что женщины не удивлялись словам Григория, а деловито, как само собой разумеющееся, выспрашивали у него детали. Григорий же перед ними соловьем заливался.

– Лестница, что на мансарду идет, пока не выросла, да и мансарда тоже, – говорил он, – к осени подрастут, тогда и пользоваться ими можно будет. Окна в доме не открываются, но дышат, как и стены. Воздух всегда свежий. Летом прохладно будет, а зимой тепло. В любой мороз можете приехать и жить припеваючи. Печка не потребуется. Дом сам тепло из-под земли достает. И светло будет, когда не спите. А спать ляжете, темно станет. Дом и об этом тоже сам позаботится. Никакого электричества не надо, – говорил он.

Особенно подробно говорил он о ванной, туалете и маленьком закутке в тамбуре. Там везде по специальным желобкам тонкой струйкой текла вода. В ванной и в тамбуре она скапливалась в маленьких раковинах на уровне чуть выше пояса, а в туалете, как полагается, внизу.

– Все, что в туалет попадет, разложится специальными бактериями и в землю уйдет. То же и в ванной. Душа здесь, как видите, нет. Тряпочкой будете обтираться, а потом мыть ее в раковине. Только мылом не пользуйтесь, боже, упаси. А то бактерии погибнут. И на стирку здесь будете воду набирать, не быстро, конечно. И стирайте тоже, просто в водичке. Без мыла и порошков. Все чистое будет.

В закутке тамбура вода, стекая в раковину, проходила через маленькую полочку. На ней, как на тарелке, повторяя ее форму, лежал большой кусок белого вещества.

– А вот это есть можно и нужно. Вкусно, сытно и полезно. Можно прямо так есть, а можно сушить на сухарики, – деревянным ножом, висящим тут же рядом на веревочке, – он отрезал тонкую полоску вещества, съел его, тем показывая, что это действительно можно есть. Потом отрезал по кусочку своим зрителям. Женщины смело взяли в рот вещество, и, жуя, кивками головы выказывали одобрение.

– Это хлебом земли называется, – торжественно произнес Григорий.

Виктор с опаской положил в рот кусочек хлеба земли, но, распробовав, согласился, что действительно, вкусно. По структуре хлеб земли напоминал мягкий сыр, но обладал тонким, едва заметным ягодным вкусом и не менее тонким ароматом.

Проглотив же кусок, Виктор вдруг возмутился:

– Что же это получается, отходы перерабатываются в еду?

– Не убивайся так, Витя, – мягко ответил Григорий, – все, что мы едим, уже не раз ели. Ты, Витя, грамотный, про круговорот веществ в природе, наверное, слышал. Знаешь, что любой росточек из земли соки вытягивает. А что это за соки, как не переработанные бактериями останки других растений и животных, которые здесь когда-то жили. Так что, кушай, не сомневайся.

После такой отповеди Виктор решил дальше молчать. Женщины понимали и воспринимали Григория лучше, чем он. Он вышел на улицу. Входная дверь легко поддалась ему.

– Надо бы замки повесить, – подумал он, и тут же услышал голос Григория:

– А вот этого не надо, ни в коем случае. Дом чужого и так не пустит. Вон, поди, открой калитку соседу, видишь, как человек мается.

Действительно, сосед безуспешно пытался открыть калитку, на которой, как точно знал Виктор, и замков-то никаких не было. Ему же калитка поддалась сразу, стоило лишь к ней прикоснуться.

Войдя во двор, сосед с уважением осмотрел постройки и еще только начавший зеленеть газон:

– Как ты, Виктор, все здорово сделал! Руки у тебя, золото! Пойдем на несколько минут ко мне. Кое-что перетащить надо. Одному не под силу.

Виктор ушел с ним, а когда, минут через пятнадцать, возвращался, остановился неподалеку от своего участка. Действительно, все смотрелось просто здорово. Живая изгородь подросла, стала вровень с калиткой. Из-за нее выглядывали дом и крыша сарая.

– Спасибо надо сказать Григорию, прав сосед, здорово сделано, а я неблагодарный, – подумал он и вошел на участок. Там готовились обедать, в сарайчике, который теперь именовался летней кухней.

Григорий от участия в трапезе отказался. Сказал, что спешит, дела. Так и ушел неизвестно куда, приветливо помахав рукой. Сказал, что наведается еще и не раз.

Жизнь в домике наладилась очень быстро и каждый день приносила новые сюрпризы. Дом заметно рос. Увеличивались размеры комнат, окон и дверей. Обретала форму лестница, ведущая на мансарду. В начале августа Виктор осторожно поднялся туда и обнаружил две небольшие комнаты. Но о том, что в доме есть подвал, Виктор узнал только осенью. Приглядевшись, заметил, что две половицы в коридоре выглядят не совсем так, как везде в доме. Присел на корточки, потрогал их, нажал, и они, вдруг, распахнулись перед ним двумя створками.

Вниз вели ступеньки. Виктор спустился в подвал. Глаза быстро привыкли к темноте, да и полной темноты там не было. Слабое, но ровное свечение разливалось во всем объеме подвала. Он оказался глубже, чем можно было ожидать. Целых два с половиной метра.

По периметру подвала вплотную друг к другу шли толстые столбы, внизу уходившие куда-то вглубь земли. Пол подвала был холодный, а вверх температура повышалась.

– Можно использовать для хранения продуктов, – подумал Виктор.

Он купил доски. Теперь можно было купить хорошие, строганные доски любого нужного размера. Из них сделал стеллажи. Без единого гвоздя, как учил Григорий, и аккуратно опустил их в подвал, поставив прямо на пол.

Чуть ли не в тот же день, когда Виктор закончил работу, а может, на следующий, в доме появился Григорий, которого здесь не видели с тех пор, как приняли у него дом. Встретили его, естественно, как родного. Но надолго он не задержался. Осмотрел дом снаружи, потом спустился в подвал. Вместе с Виктором. Потрогал столбы, как бы прислушиваясь к каждому. Осмотрел стеллажи. Одобрил. Похвалил Виктора, что все без гвоздей сделал и к столбам стеллажи не прикреплял. А потом ушел, как в прошлый раз. За стол не сел и снова сказал, что наведается.

Теперь, когда домашние заготовки стали необходимостью, стеллажи в подвале очень даже пригодились. Были у них в поселке люди, которые держали еще и кроликов или кур. Осенью они эту живность резали, варили со специями в малом количестве воды. Получались домашние консервы. Но никто в семействе Виктора не захотел убивать живых тварей. И так обойдемся, решили они. Городская жизнь лишила их крестьянского подхода к жизни животных.

Многие в то не лучшее для себя время положились на свои садово-огородные участки. Благо, их по стране в то время были уже миллионы. С умом обработанная земля, даже с шести соток могла практически полностью прокормить семью.

Тогда и у Виктора были все возможности опереться на свой приусадебный участок, как теперь звучно именовались его шесть соток. Но не готов он как-то был к этому. Может, был бы постарше, а то, ведь, только что пятьдесят стукнуло. Мужчина в расцвете сил. Жена и даже его мама, которая уже давно перешагнула через пенсионный возраст, тоже не бросили свою школу, хоть и зарплата там была нищенской, но кто-то должен был учить детей даже в такое трудное время.

Время действительно было трудное. Одни предприятия закрывались, на других не платили заработную плату. Старики-москвичи сравнивали начало девяностых годов с 1941 годом. Но и тогда было достаточно много людей, которые панике не поддавались, а делали свое дело. Тогда тоже государство фактически сказало людям:

– Спасайтесь, как можете. Увольняли с работы, зачастую не выдав даже выходного пособия. Денег не было.

Теперь в магазинах было сколько угодно продуктов, но денег у большинства тоже не было, как и тогда, в войну.

Теща, дом и участок хорошо решали продовольственную проблему семьи. Огурчики, помидорчики и патиссоны солились и мариновались. Ягоды превращались в варенья и компоты. Все это стерилизовалось и закатывалось в банки. Запасали на зиму морковь, капусту, картофель, лук.

Однажды вечером Ольга сказала Виктору:

– Мне кажется, что в нашем поселке есть еще один дом, такой же, как у нас. Давай завтра прогуляемся, посмотрим.

Они прошлись по поселку и обнаружили целых три живых дома. Они никак не походили на их собственный дом. Друг на друга они тоже не были похожи. Все они были разные, как люди. Но вблизи этих домов была какая-то иная атмосфера, уловить которую мог только тот, кто сам жил в таком.

По дороге домой Виктор высказал Ольге такую мысль:

– Думаю, мы с тобой не все живые дома обнаружили. Ты же знаешь, кто в них живет и как они ведут себя на собраниях.

Собрания владельцев садовых домиков проводились не часто, пару раз за сезон. Почти всегда они приобретали бурный характер. Решить сообща, казалось бы, очень простые вопросы было трудно. Засыпать несколько ям на дороге. Положить мостик через канаву. Нанять сторожа на зиму. Все это вызывало споры, заводившие собрание в тупик.

Но была в поселке небольшая группа людей, которая при этом стояла в сторонке. Она никогда не принимала участия в споре, но всегда выполняла принятые собранием решения. Стояли они обычно особняком, кучкой, и Виктор всегда был где-то рядом с ними. Между собой они тоже не общались.

Кстати, про ямы на дороге. Собрание так и не смогло решить, кто, когда и как отремонтирует дорогу. Дело выеденного яйца не стоило. Виктор в тот же вечер взял лопату и пошел засыпать ямы. А там уже двое трудились над ними. Так, втроем, молча, они сделали эту работу и разошлись по домам.

Случай этот был не единственный, но люди, которые по собственной инициативе шли делать общественные работы, не рассчитывая ни на вознаграждение, ни на спасибо, были всегда одни и те же. Другие их примером не заражались, давая понять подвижникам, что им просто делать нечего. Наверное, часто споря по пустякам, они надеялись, что находились же раньше такие дураки, что готовы поработать задарма, и в этот раз найдутся. Распространенная точка зрения, ничего не скажешь.

Вот так, раз заметив живые дома в своем поселке, Виктор и Ольга начали их искать и в других местах. К кому-то, изредка, ездили они в гости, в другие такие же поселки, гуляли там. Оказалось, что, где бы они ни бывали, живые домики везде находились. А раз они были в Подмосковье, значит, и в других местах есть, и не только в России, но и по всему миру.

Наверное, и люди, живущие в живых домах, чем-то отличаются от обычных. Тем, например, что чувствуют себя более защищенными, более независимыми. Они могут обойтись без электричества, без отопления, без водоснабжения. Они могут сами и с помощью дома решить свои продовольственные проблемы. Они могут обойтись без денег, а значит, и без государства. Да, им не выстоять против репрессивных органов государства. Но со временем они могут создать совсем иное человеческое сообщество, базирующееся не на индустриальной основе, а на чем-то совсем ином!