Текст книги "Земля Бранникова"

Знаем мы об этом, но вопросы, все же, остаются. А где были вы, когда Сталин создавал свой культ, создавал ГУЛАГ, депортировал народы? На другой планете? Или вы были соратником Сталина? А если соратником, то и подельником. Может быть, созданный Сталиным и его соратниками культ личности вождя насаждался специально, как созидательный инструмент, чтобы до каждого гражданина страны, до каждого генерала и последнего зека довести его волю, заставить строить социализм? Может быть культ личности был в то время необходимостью?

Кстати, дорогой Никита Сергеевич, а вы свой культ зачем создавали? Какую свою идею с его помощью хотели провести в жизнь? Да, первый спутник запустили при вас, но это – не ваша заслуга, а результат того, что в стране уже существовала мощная промышленность. Наверное, с помощью своего культа вы хотели догнать Америку по производству молока и мяса на душу населения. Благая цель, но вы ее не достигли. На тощих землях Казахстана молодежь в тяжелейших условиях научилась получать более или менее приличные урожаи, но вывезти зерно было не на чем и некуда.

Не справились вы с задачей, Никита Сергеевич, не было у вас единства в целях и средствах их достижения, не было и настоящей все сокрушающей воли. Так что и сняли вас вовремя или почти вовремя, а то доигрались бы вы до ядерной войны. Да и сколько можно было народ смешить анекдотами про свою личность. Страх-то в народе поубавился, вот и спрашивают друг у друга: «Что такое «Культпросвет»? И сами же отвечают: «Просвет между двумя культами. Сталина и вашим, дорогой Никита Сергеевич!»

Первые тридцать лет своей жизни Алексей Федорович прожил при Сталине и не понаслышке знал о том времени. Теперь, когда жизнь подходила к своему логическому завершению, он уже в который раз пытался вынести свой, личный приговор тирану или хотя бы сформулировать его. В голове крутилась расхожая фраза: «Казнить нельзя помиловать». Да, надо было казнить. И сделать это надо было вовремя, когда репрессии еще только начинались. На то и соратники, чтобы остановить своего лидера. Упустили момент. А потом, когда все жертвы уже были принесены, война выиграна, индустриализация набрала обороты, казнь стала бы просто местью старому, больному человеку. Он сам наказал себя. Когда ему стало плохо, то никто не осмеливался даже приблизиться к нему, чтобы помочь.

Так что, с учетом фактора времени, сегодняшний приговор получался оправдательным. А вот его преемники оправдания не заслужили, хотя и казнить их было бы не за что. Не было у них ни реальных целей, ни настоящей воли осуществить задуманное.

В последующие десятилетия они растранжирили накопления, созданные кровью и потом миллионов. Не смогли продолжить развитие промышленности, не сумели создать современное сельское хозяйство, не смогли действовать в соответствии с историческими реалиями.

Они допустили сначала снижение престижа страны на мировой арене, а потом и ее частичный распад, постепенное превращение в сырьевой придаток для более развитых стран. От полной утраты суверенитета теперь страну охраняют те самые атомные и водородные бомбы, что были созданы в сталинские времена. Досадно.

А что же демократия? Что поделаешь, не доросли. Пока, надо думать.

* * *

Мысли мыслями, но Алексею Федоровичу было интересно и то, что творится в институте. Он часто звонил туда, приглашал коллег посетить его. Звал он в гости и Виктора, а тот был рад приглашению. Столько лет вместе проработали, всегда есть о чем поговорить.

Тот день, когда ожидался приход Виктора, начался для Алексея Федоровича с визита доктора, такого же пожилого, как и он сам. Доктор уже давно вышел на пенсию, но продолжал пользовать своих старых пациентов. С доктором Алексей Федорович был знаком уже лет сорок, привык к нему и доверял ему больше, чем любым медицинским светилам. На то у него были основания. Именно его советам, считал Алексей Федорович, он обязан своим здоровьем. Естественно, за много лет познакомились и семьями. Впрочем, это справедливо только по отношению к семье самого Алексея Федоровича, состоящей из двух человек: его самого и жены. Семья же доктора была столь обширна, что запомнить имена всех ее членов Алексею Федоровичу никак не удавалось. Реально, он знал лично только жену и одну из внучек доктора.

У доктора был лишь один недостаток. Он требовал неукоснительного выполнения всех его предписаний. В качестве напоминания об этом над рабочим столом Алексея Федоровича висел в рамочке детский рисунок. На нем был изображен доктор Айболит и пытающийся убежать от него зайчик. Под рисунком была подпись: доктора надо слушаться!

Алексею Федоровичу был предписан постельный режим. На этот раз выполнить указание врача было нетрудно: физическая слабость удерживала в постели лучше любых слов. Впрочем, доктор не заставил себя ждать. В девять утра он уже подошел к постели больного и пробыл здесь дольше обычного. Уходя же сказал, что скоро появится снова, но не уточнил когда.

Доктор ушел, а Алексей Федорович сразу же повел себя, как зайчик на детском рисунке: начал одеваться. Не хотел он, чтобы сослуживцы видели его в беспомощном состоянии. Одеваться на сей раз оказалось как-то особенно трудно. К концу этой когда-то несложной процедуры Алексей Федорович вымотался так, будто кросс пробежал. Но когда, наконец, он уселся в кресло, почувствовал себя лучше. Как раз в это время пришел Виктор и увидел сидящего в кресле Алексея Федоровича, слегка похудевшего, но одетого так, как его привыкли видеть на работе. Рядом стояло точно такое же кресло, на которое Виктору указал хозяин: «Садитесь, Виктор. Уж сколько лет вместе работаем, а говорим только о работе. Других тем для нас, вроде бы, и не существует. Это я виноват. Всегда думал только о будущем. И всех вокруг приучил вспоминать о настоящем только для того, чтобы, отталкиваясь от него, устремиться в будущее. А вы, Виктор, хоть иногда вспоминаете о прошлом?»

Безобидный, ни к чему не обязывающий вопрос не требовал серьезного ответа. Можно было просто глубокомысленно кивнуть головой или улыбнуться в ответ. Но для Виктора, которого прошлое никогда не отпускало от себя, этот вопрос звучал совсем по-другому. И он рассказал Алексей Федоровичу и об ужасной грозе, которую ему довелось пережить на Бородинском поле в детстве, и об Андрее, своем далеком предке, память которого оказалась доступна ему после этого. И не только Андрея, а всех его и своих родственников по мужской линии, начиная от собственного отца и кончая далекими предками уже непонятно в каком поколении.

Алексей Федорович слушал Виктора с нарастающим интересом: «И вы все эти годы таили в себе такое сокровище! – воскликнул он, кода Виктор закончил свой сбивчивый рассказ. – Вы же уникум, загадка для науки, вас надо изучать! Молния разбудила в вас наследственную память! Будь я хоть чуточку моложе, сам бы с удовольствием занялся таким феноменом».

Многое Алексей Федорович понял без объяснений, ему хотелось еще поговорить на эту тему. Ему трудно было поверить, что рядом с ним столько лет проработал человек с таким редким, а возможно, и уникальным даром наследственной памяти! Какие возможности открывает этот дар перед наукой! С одной стороны, интересен для исследования сам феномен наследственной памяти. А с другой, это же прекрасный инструмент для изучения прошлого. А если бы удалось развивать такие способности, то можно было бы по-другому решать и вопросы образования!

Разговор пришлось прервать на самом интересном месте. Жена сказала, что доктор хочет сегодня зайти еще раз. Зачем? Впрочем, это было Алексею Федоровичу сейчас совсем не интересно. Мысли о наследственной памяти целиком завладели им. Надо было снова укладываться в постель. Раздеваться было трудно, но увлеченный своими мыслями Алексей Федорович на сей раз не обратил на это внимания.

Алексей Федорович любил повторять, что если считать возможным хотя бы элемент невозможного, то возможности, которые перед вами при этом откроются, будут поистине безграничными. Сейчас такой элемент невозможного вновь, уже в который раз в его жизни, предстал перед ним во всей своей красе. Его мозг привычно начал перебирать варианты. Теперь он будет делать это до тех пор, пока не найдет что-то реальное, пригодное для осуществления. Он будет делать это непрерывно, днем и ночью параллельно с любой другой работой, параллельно с другими подобными задачами, запущенными ранее. Мозг будет сам, независимо от хозяина, выбирать приоритеты в решении поставленных перед ним задач, а потом предложит решения.

Глубоко погрузившись в свои мысли, Алексей Федорович не сразу заметил вошедшего в комнату доктора, но увидев, обратил внимание на его слегка растерянный вид, что, вопреки своим правилам, тот был без халата и с портфелем в руках. Мозг моментально просчитал варианты и подсказал своему хозяину вопрос: «Доктор, вы принесли шампанское?»

Вместо ответа доктор присел на стул около кровати, открыл портфель и поставил на тумбочку бутылку шампанского и два стакана:

– Простите, – сказал он, – бокалы в портфель было класть неудобно, а вашу жену я беспокоить не стал.

Доктор наполнил стаканы и подал один из них больному. Они чокнулись, глядя друг другу в глаза, и начали пить исходящий пузырьками напиток.

Выпив до дна свой стакан, доктор спросил:

– Скажите, Алексей Федорович, а как вы догадались, что я пришел с шампанским?

– О, это было несложно. Вы помните, когда я заболел и понял, что на этот раз мне не выкрутиться, то попросил вас предупредить меня за разумное время о том, что конец близок. При этом я знал, что на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, когда чахотка косила всех подряд, в медицинских кругах распространился обычай предупреждать коллег о неминуемом, приходя к ним с бутылкой шампанского. Я не сомневался, что вы знаете об этом. Спасибо, доктор! В отношении меня вы сделали все, что в человеческих силах. Прощайте! До встречи на небесах!

Доктор убрал стаканы и пустую бутылку в портфель, пожал руку пациенту и вышел из комнаты.

Шампанское приятно туманило голову, но еще более кружили ее мысли о будущем устройстве человеческой жизни. И все в них выходило складно, красиво и гармонично. Удивляло только одно: почему такая гармония наступила только сейчас.

В комнату заглянула жена, увидела, что муж спит и погасила свет.

А на следующее утро она позвонила в отдел, и сказала, что Алексея Федоровича не стало.

На похороны собралось много народа, но прошли они тихо, без громких речей. Собравшиеся молча прощались с ветераном.

* * *

Алексей Федорович был прав. Институт с момента своего создания был ориентирован на выполнение заказов промышленности. Нет промышленности, нет и заказов, а значит, нет и денег. Тем, кто еще оставался в институте, все же продолжали платить зарплату. Бывало, что она всего лишь в несколько раз превышала стоимость проездного билета на городской транспорт.

Институт начал терять кадры уже давно, с самого начала перестройки. Первыми институт начали покидать молодые специалисты. Ребята с хорошим математическим образованием шли на работу в кооперативы и банки, суля им процветание. Становились они бухгалтерами и экономистами в новых фирмах, преимущественно специализирующихся на торговле. Начинало процветать и отверточное производство, ориентированное на низкоквалифицированную рабочую силу, но иногда там требовались и инженеры. Многочисленные бывшие советские НИИ быстро теряли молодые кадры, а с ними и перспективу развития.

Люди постарше, с опытом работы, были менее склонны изменять своей профессии. Некоторые из них, особенно те, кто владел иностранными языками, искали и, зачастую, находили работу за рубежом.

Старшее же поколение и вовсе не спешило покидать родные стены. Кто-то отдал институту годы, десятилетия, а кто-то и всю жизнь. А, собственно, куда теперь было идти? На такое же предприятие на другом конце города? Но там такая же ситуация, как и здесь. Идти в торговлю, в кооперативы, в банки, уехать за границу? Все это легко сказать, а может быть, и сделать, когда тебе восемнадцать, двадцать, наконец, тридцать лет, когда ты никому ничего не должен. А если надо кормить семью? Люди продолжали ходить на работу и что-то делать, но это уже ничего не могло изменить.

Но смерть Алексей Федоровича послужила спусковым механизмом: исход из института стал тотальным и, до некоторой степени, даже демонстративным. Большая группа специалистов, занимавшаяся под руководством Алексея Федоровича разработками боевых роботов, заявила об отъезде в Китай. До конца 1996 года они надеялись сначала на государственные заказы, потом на зарубежные. Надежды не оправдались. Ждать больше было нечего, и люди приняли для себя решение. Звали с собой и Виктора, но он отказался, сам до конца не понимая, почему это сделал.

Как раз в это время в его собственной жизни начали происходить большие перемены. Два года назад уехал в Австралию Алексей, сын Виктора. По настоянию родителей, которое в целом совпадало с его желаниями, он поступил на физический факультет МГУ и почти сразу увлекся геофизикой. Вместе с двумя сокурсниками под руководством одного из профессоров университета он на протяжении почти всех студенческих лет совершенствовал прибор для поиска подпочвенных вод в засушливых районах. Участвовали в нескольких экспедициях. Ближе к концу учебы ребята попытались заинтересовать своей разработкой ряд отечественных предприятий, но куда там! Никакого интереса они не проявили. Зато разработкой заинтересовались в Китае, Иране, Израиле и в Австралии.

Ребята выбрали для себя Австралию и вскоре отправились покорять эту далекую экзотическую страну вместе со своим профессором. Они основали там небольшую фирму под названием «Акварус», которая стала вскоре производить приборы для поиска воды в пустыне и оснащать ими собственные экспедиции. Позже фирма освоила и бурение глубинных скважин, т. е. начала предоставлять заказчикам комплексные услуги по поиску и добыче воды.

Кстати, профессор довольно скоро возвратился в Россию и снова стал преподавать в университете. Вернулся он, по собственным словам, не из-за ностальгии. Просто почувствовал, как с отъездом рвутся десятилетиями копившиеся связи с семьей, коллегами по работе, с привычным образом жизни, наконец. Понял, что до конца своих дней будет в этой стране чужим.

А ребята остались. Вскоре Алексей сообщил, что собирается жениться. Прислал фотографию девушки и ее родителей, приглашал на свадьбу. Но Виктор и Ольга благоразумно отказались. Слишком дорого стоило такое путешествие. Благословили молодых по телефону, пожелали счастья. Но не прошло и года, как Ольга засобиралась в дорогу. Сын сообщил, что в их семье ожидается пополнение и приглашал маму приехать пожить. Тут уж отказать было нельзя.

Возможно, Виктор отказался ехать в Китай, потому что теперь его жена и сын были в Австралии, а престарелая мама оставалась в Москве. Ну как ее оставить одну? А мама, заслуженный учитель России, все еще директорствовала в школе. Однако продолжалось это уже недолго. Через год после смерти Алексея Федоровича совершенно неожиданно покинула этот мир и она.

Ровесник Октябрьской революции Елена Сергеевна, несмотря на солидный возраст, из года в год, ежедневно по утрам встречала детей в вестибюле школы. Дети привыкли видеть ее сохранившую стройность фигуру на фоне освещенного заходящим солнцем осеннего леса, картины, нарисованной на стене вестибюля одним из самых талантливых выпускников школы.

В тот роковой день она, с трудом дождавшись звонка на урок, ушла к себе в кабинет. Секретарша, привыкшая к всегда широко распахнутой двери директорского кабинета, заглянула туда, и сразу поняла, что с ее начальницей не все в порядке. Она хотела вызвать скорую помощь, но Елена Сергеевна остановила ее:

– Не надо скорую, не пугайте детей – сказала она, – пусть пока придет врач из нашего медпункта. Завтра на моем месте пусть встречает детей Ангелина Федоровна.

Она откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. Пришедший через несколько минут врач констатировал смерть. Никто не посмел нарушить те распоряжения, что дала Елена Сергеевна перед смертью. Ее тело было вывезено из школы вечером, когда там уже не было ни одного ребенка. Утром следующего дня детей встречала заведующая учебной частью Ангелина Федоровна, вскоре утвержденная районным начальством в должности директора школы.

А еще через полтора года умерла мама Ольги. Дурные вести доходят быстро, но Австралия, все-таки, слишком далеко. Ольга не приехала на похороны матери. Она уже нянчила внука.

Таким образом, к 2001 году, когда Виктору исполнялось 60 лет, он оказался в Москве совсем один. После отъезда команды, работавший с БОРей, ему уже совсем стало нечего делать в институте. Руководил тем, что осталось к тому времени от института, назначенный откуда-то сверху временный директор или кризисный управляющий. Досталось ему не так уж много, четыре нижних этажа здания, проходная, бухгалтерия, плановый отдел, охрана, что-то еще. Продолжала работать и столовая. В нее сделали отдельный вход. Днем она обслуживала оставшихся в институте сотрудников, а по вечерам превращалась в кафе с караоке и танцами. Все остальное уже было переоборудовано в офисные помещения.

На очередном витке приватизации здание института было выставлено на торги и сразу же выкуплено. Кем бы вы думаете? Трудно поверить, но здание было выкуплено не кем иным, как Кузнечиком!

К концу 90-х годов Кузнечик перестал соответствовать своему прозвищу. Он раздался в плечах и набрал в весе, как в прямом, так и в переносном смысле. Научился выбирать себе костюмы по росту, а заодно, галстуки, туфли, рубашки, очки и другие аксессуары. Приобрел уверенную походку и твердость во взгляде. Так что угловатый юноша превратился в солидного мужчину, занимавшего, однако, скромную должность в плановом отделе института. Правда, отношение к нему там было как к личности выдающейся. К нему обращалась за советами по финансовоюридическим вопросам сама Ольга Петровна, начальница планового отдела. Женщина властная, знающая себе цену, обращаясь к нему, она смиряла свою гордыню, зная, что в награду получит толковое и верное решение любой своей проблемы. Она же мирилась с тем, что столь ценный работник не слишком часто находится на своем рабочем месте.

Впрочем, занятость сотрудников планового отдела института, да и всех остальных в это время уже была весьма условной. Ведомство, к которому относился институт, в последние годы не раз переформировывали, объединяли с другими, а потом снова разъединяли. В этой неразберихе здание института оказалось выставленным на продажу через аукцион. О том, что здание продано, в институте узнали лишь месяц спустя из-за странных бумаг, которые стали приходить в его адрес.

Одна из таких бумаг попала в плановый отдел и поставила Ольгу Петровну в тупик. Содержание самой бумаги было вполне безобидным, но преамбула в ней гласила: «В связи с приватизацией здания института прошу вас!..»

С этой бумагой в руках Ольга Петровна отправилась к заместителю директора. Тот не смог прояснить ситуацию, и вместе они пошли к директору. Только через неделю общими усилиями руководства института, наконец, удалось выяснить, что здание попало в приватизационный список уже более года назад. Включило его в этот список уже расформированное ведомство. Но от этого не легче. Список был утвержден в правительстве законным путем, и обратного хода уже нет.

Вот тут Ольга Петровна и обратилась к Кузнечику. Простите, к Аркадию Викторовичу. Тот взял в руки бумагу, повертел ее в руках, и спросил: «А что, собственно, Ольга Петровна, вы хотите узнать? Кто выкупил здание? Отвечу. Здание института выкупил я!»

Трудно представить себе шок, который испытала в эту минуту Ольга Петровна, а вслед за ней директор, его заместители и все остальные сотрудники института. Как могло случиться, что принадлежавший государству институт, вдруг, так просто был продан в частные руки, и кому? Рядовому сотруднику планового отдела!

Наверное, шок был бы меньше, если бы о его продаже было известно заранее. Если бы институт был выкуплен, например, какой-нибудь западной фирмой. Но все эти «если бы» уже не имели никакого смысла. Дело сделано. Можно обращаться в суд. Но судиться-то придется не с покупателем, а с продавцом, то есть с государством! А с него, как известно, взятки гладки…

Директор института, весьма пожилой человек, лишь лет на пять моложе Алексея Федоровича, хорошо известный в своей среде, очень тяжело, но трезво воспринимал ситуацию. Он предложил пригласить Аркадия Викторовича на разговор, что и было сделано незамедлительно.

Войдя в кабинет директора, Аркадий Викторович поздоровался и сел за стол, не обращая внимания на злобные взгляды присутствующих.

– Не могли бы вы, Аркадий Викторович, прокомментировать наше неведение и свою покупку! – сказал директор.

– Почему бы и нет, – спокойно ответил Аркадий Викторович. – Впрочем, вопрос о вашем неведении я комментировать не буду. О том, что институт включен в приватизационный список уже более года назад, вы были обязаны знать по долгу службы. Я же узнал об этом, когда читал объявление о проведении аукциона, которое было опубликовано за некоторое время до его начала. Вот и решил купить. Место хорошее, для меня удобное и привычное. Тем более что в ближайших окрестностях я уже купил несколько производственных зданий. Здесь я планирую в перспективе разместить свой офис.

– А как вы собираетесь поступить с институтом? – не выдержала Ольга Петровна.

– Институту придется ужаться до трех-четырех этажей, – уверенно, как нечто давно продуманное и решенное, ответил Аркадий Викторович, – тем более что нынешняя численность института большего не требует. И, разумеется, регулярно вносить арендную плату.

После этого разговора директор института немедленно ушел в отставку. Вслед за ним ушли в отставку и его заместители. А немногие оставшиеся сотрудники института начали перетаскивать на нижние этажи все то, что они считали для себя ценным.

Подал заявление об уходе из института по собственному желанию и Аркадий Викторович. Его скромный письменный стол в плановом отделе опустел. На верхних этажах института начался ремонт. Начался, как обычно, с выбрасывания мусора: научно-технических отчетов, протоколов испытаний, макетов приборов, чертежей. Все это теперь стало ненужным, превратилось в хлам. И это было действительно так, поскольку здесь уже не было людей, которые знали, зачем все это было сделано и как этим пользоваться.

Ремонт шел быстро. Вскоре один из лифтов стал ходить только на самый верхний этаж, где, по слухам, разместился офис самого Аркадия Викторовича. Доступ к лифту давал специальный ключ. Привычной кнопочки у него не было. А потом здание, начиная с пятого этажа, начало заполняться офисами множества никак не связанных между собой фирм. К их обслуживанию подключились еще четыре лифта. Последний, шестой лифт остался в распоряжении сотрудников института. И за то великое спасибо хозяину, Аркадию Викторовичу!

* * *

Виктор уходил на пенсию, когда кадровых сотрудников в институте уже не осталось. Проработал он здесь около сорока лет, а провожать его, как когда-то провожали Михалыча, как провожали многих других сослуживцев, было некому. Незнакомая тетка из отдела кадров выдала ему трудовую книжку. Охранник на проходной забрал пропуск. Так вот и вышел он на улицу, как будто никогда и не входил. Остановился на мгновение, хотел было оглядеться по сторонам, но махнул рукой и побрел к дому, где его тоже никто не ждал.

Последнее, что было поручено Виктору в институте, так это установить БОРю на выставку. За многие годы сооружение это было доведено почти до совершенства. БОРя был спроектирован в виде набора модулей. Главная его часть, боевая, состояла из поворотного узла, в котором крепилось оружие, вычислительно-управляющего блока, и системы электропитания. У БОРи были прекрасные глаза и уши, с помощью которых он наводил оружие. Наводил мгновенно и стрелял без промаха. Мог он и работать сразу по многим целям.

Кроме боевой части БОРя имел несколько видов шасси: шагающее, колесное и гусеничное. Планировалось еще и плавающее, но бассейна в институте не было, значит, и испытывать его было негде. Так что до него дело не дошло, так же как и до беспилотного самолета, на котором БОРя мог бы работать не менее успешно, чем на земле. А ведь мог БОРя выучиться и на моряка, и на летчика.

БОРю не раз показывали разным комиссиям и высокому начальству. В первую очередь из военных, конечно, но все без толку. Потребность есть, а денег нет. И не будет, по нынешним обстоятельствам. Очень часто приезжавшие по достоинству оценивали БОРю, да и другие разработки института, но в стране, где и раньше не было эффективной системы внедрения научных разработок, теперь и вовсе было не до того.

Очень интересно было смотреть на испытания БОРи в условиях, приближенных к боевым, особенно с шагающим шасси. На своих четырех лапах БОРя бежал со скоростью до тридцати километров в час, без промахов стреляя на ходу. Подбегая к препятствиям, БОРя вставал на задние лапы, забирался на него, почти так, как это сделал бы человек, а потом мог с него скатиться, хоть кувырком, без всякого вреда для себя. Стрелять при этом он не переставал.

Теперь БОРя должен был доживать свой век на выставке. Боевую часть Виктор поставил на тумбу, задернутую красной материей. Ту самую, на которой когда-то у входа в столовую стоял бюст Ленина. Разные типы шасси поставил поблизости.

Выставка стала последним аккордом в долгой и большей частью успешной жизни института. Несомненно, в самом факте ее устройства было что-то ритуальное. А уж БОРя на пьедестале смотрелся точь в точь, как надгробие.

– Вот теперь ты стал почти что фараоном, – думал Виктор, устанавливая БОРю на пьедестал, – вот средства передвижения, которые понадобятся тебе в загробной жизни, – это он уже про шасси.

Уходя с выставки, уже навсегда, он подошел к БОРе, похлопал его по титановому плечу и сказал, про себя конечно: «Прощай, товарищ», и положил около старого друга два пульта управления. Черный и белый. В целях безопасности БОРю включал с черного пульта ведущий по испытаниям. Пульт был этот сложным и многофункциональным. Белый пульт был, наоборот, очень простым. У него была всего одна кнопка «Выключить». Этот пульт всегда держал в руках ассистент ведущего, ответственный за безопасность испытаний. К этому привыкли, и функцию выключения с черного пульта со временем вовсе убрали. А еще Виктор включил в розетку провод зарядного устройства, идущий к БОРе…

Так вот, несмотря на то, что института, по сути, уже и не было, на бумаге он еще продолжал существовать, и туда на выставку изредка водили экскурсии. На этот раз институтскую выставку должен был посетить отставной генерал из США, продолжавший работать в Пентагоне в качестве консультанта. Генерал был боевой. Когда-то он воевал в Ираке, в Афганистане и еще где-то. А начинал еще во Вьетнаме, солдатом. Не очень ему хотелось ехать в какой-то институт, но когда сказали, что будут показывать боевого робота, согласился.

Кризисный директор, экономист по образованию, должен был вести экскурсию. А кто же еще? Не начальник же планового отдела или главный бухгалтер будет это делать.

Накануне директор долго ходил по выставке, читая надписи на экспонатах. Подошел он и к БОРе. Ну что, железка и железка. Подержал в руках черный пульт, и машинально положил его в карман. Белого не заметил. Потом вернулся к себе в кабинет, и, рассматривая пульт, оттягивающий карман, попросил секретаршу пойти на выставку и сделать ксерокопии с описаний экспонатов. А сам в ожидании начал нажимать на кнопки пульта.

К его удивлению экран пульта ожил. Появилась надпись: «Включить?», и варианты ответов «Да», «Нет». Директор нажал «Да».

Появилась новая надпись более длинная: «Вы действительно хотите включить боевого робота?»

И директор нажал кнопку «Да».

«Выберите режим работы» – ответил пульт, и предложил варианты: «Демонстрация» и «Охрана объекта».

Директор выбрал: «Охрана объекта».

Делал он все это машинально, находясь в полной уверенности, что на выставке стоят игрушки, муляжи, макеты. Но на выставке, по команде с пульта встал на боевое дежурство робот БОРя, готовый дать свой последний бой.

В день визита высокого гостя утром на выставку была отправлена уборщица. Надо было протереть полы, а заодно и экспонаты. Уборщица открыла настежь широкие двери выставочного зала, и собралась было войти, но строгий голос остановил ее: «Внимание! Объект находится под охраной. Вход запрещен. Не заходите за порог. Буду стрелять!»

Уборщица не стала экспериментировать. Подхватила ведро, щетку и убежала. Хотела доложить начальнице, но та еще на работу не пришла. Естественно, директору о происшествии не доложили.

А тут к зданию института подъехал кортеж. Генерал прибыл со свитой, людей из американского посольства, наших дипломатов. Прибыли с ними и корреспонденты. Немного, человек десять, не больше.

Директор вышел его встречать тоже со свитой, но совсем маленькой. Взял он с собой начальницу планового отдела, Ольгу Петровну, женщину молодую, статную, привлекательную, и начальника охраны, отставного полковника. Заранее их предупредил. Оба и оделись, каждый в соответствии с полом и со своими представлениями о том, как надо встречать гостей. Ольга Петровна предстала перед генералом в облегающем платье с роскошным декольте, а полковник – в парадном мундире с орденами и медалями, а также с положенным ему по должности табельным оружием.

Корреспонденты приступили к работе. Растянувшаяся процессия потянулась к выставочному залу. Впереди рядом с генералом шагал директор, и что-то говорил гостю. Переводчик ему не требовался. А генерал по-русски не говорил, так что при входе в зал БОРиных слов, ясных и уборщице, он не понял. Видимо, не понял обстановку и директор. Он, отставая на шаг, шел слева от генерала, и вместо того, чтобы остановить гостя, сделал приглашающий жест.

Генерал перешагнул через порог, и… тут же отшатнулся. По его белой рубашке потянулся кровавый след. Пуля попала ему чуть ниже галстука-бабочки. Но генерал не упал. Пуля была не настоящая. Просто шарик с краской.

Думая, что так началась демонстрация боевого робота, он изумился про себя смелости русских, разыгравших с ним такое представление. Но все еще только начиналось. Отставной полковник, наоборот, принял ситуацию всерьез. На вверенной ему территории произошло вооруженное нападение на иностранного гостя. И он незамедлительно принял меры. Вытащил из кобуры пистолет и всадил пулю в БОРю. Попасть-то он в него попал, но пуля отскочила от его титанового корпуса. А БОРя на выстрел ответил мощным грозовым разрядом, который уложил полковника на пол, выбив пистолет из его рук. В воздухе запахло пороховой гарью и озоном.