Текст книги "Илион. Город и страна троянцев. Том 2"

Приложение VII
Об утраченном искусстве закалки меди
А.Дж. Даффилд[422*]422*
  Д а ф ф и л д Александр Джеймс (1821–1890) – путешественник и писатель.


[Закрыть]

Несколько лет назад, когда я писал о перуанских инках, об их цивилизации и знаниях в области изящных и технических искусств, я стал сомневаться в том, что с такой уверенностью утверждают некоторые историки, а именно в том, что Дети Солнца знали металлургический секрет, который ставит в тупик научное знание XIX века. Правда то, что у инков были зеркала из полированной меди, которые высоко ценили их женщины; и разве Гумбольдт не привез в Европу медное долото, которое было найдено в серебряном руднике близ Куско? И разве не правда, что многие сосуды, оружие, инструменты и украшения, которые относятся к временам инков и нередко обнаруживаются в различных областях Перу, имеют коричневый цвет, а не голубой или зеленый от ржавчины? И разве все это не доказывает, что инки владели искусством закалки меди и применяли его на практике?

Инки поистине были чудесным народом; их система колонизации и поселения достойна внимания современных государственных мужей. Их образ жизни был восхитителен и достоин подражания во многих отношениях: например, никто в их королевстве не мог умереть от недостатка хлеба; лень наказывалась, как преступление; никакой судебный процесс не мог быть отложен более чем на пять дней. Все получали образование, приличное их положению и состоянию. Обязательное обучение детей начиналось при рождении; поскольку ни одной матери не было дозволено взять свое дитя на руки, чтобы дать ему грудь, но она должна была наклоняться при том, что ребенок лежал на спине: это заставляло ребенка делать усилие, от которых он впоследствии не будет свободен всю оставшуюся жизнь, – а именно ему нужно было делать что-нибудь, чтобы зарабатывать свой хлеб насущный. За воровство наказывали, выкалывая глаза; за передвижение границы участка – смертью. Вода была сделана всеобщей прислужницей и рабыней человека; почву ежегодно делили поровну между богом, правителем и народом; землю обрабатывали радостно и с песнями; солнце было образом Творца, луна – его супруги; радуга была его вестником, и звезды, сиявшие в сапфировой ночи, вдохновляли чувство красоты, которое все утончалось, совершенствуя вкус всех зрителей. Но при всем при этом я не верю в то, что инки знали искусственные средства, с помощью которых можно было придать твердость меди. Это был народ, одаренный ясным взором на мир: они любили и почитали Природу в ее наиболее совершенных формах и подражали ей во всем: сады правителя были прекрасны не только своими изысканными цветами, птицами и яркими насекомыми, но и совершенными их изображениями из серебра и золота.

Длительные размышления об искусствах этого утонченного и глубоко религиозного народа заставили меня часто думать, мечтать и горевать, поскольку, бродя среди руин, которые они оставили после себя, я позволял себе испытывать то, что можно назвать «глубоким отвращеньем и ненавистью давней нутряной»[423*]423*
  Шекспир У. Венецианский купец. Акт IV, сцена I. Перевод О. Сороки.


[Закрыть] к безупречным испанским христианам, которые убивали этих почитателей Природы, затаптывали сады их правителя в грязь, переплавляли их серебряные линии в пятишиллинговые монеты и их золотые примулы и бабочек в onzas, пуговицы для придворных обезьян и пряжки и браслеты для своих легкомысленных женщин. Все это и тому подобное крутилось у меня в уме, зачастую образуя картины, похожие на те, что создаются при ленивом вращении калейдоскопа; и несколько лет спустя, оказавшись в Кеевайвоне, некогда находившейся на территории племени, которое изготовляло прекрасные вещи из красивого материала, – индейцев-гуронов, занимавших южный берег озера Верхнего, – я однажды увидел большой камень своеобразной формы и цвета, который лежал на побережье среди других, отличных от него камней. Он был слегка тронут сине-зеленой плесенью, однако глубоко врезанные в нем трещины были яркими, как раскаленная докрасна проволока. Потом я подобрал несколько медных кинжалов изящной формы, с острым лезвием. Я также присутствовал при находке примерно в 30 футах ниже уровня озера Верхнего трех мечей длиной соответственно в 20, 18 и 16 дюймов, также со скошенным лезвием и острым концом, изящно сработанной ручкой и канавками по сторонам; они были не тронуты течением времени и лишь слегка запятнаны присутствием окиси. Вслед за этим я посетил область Онтонагон, где в первый раз в жизни увидел самородную медь, лежащую в своем скалистом лоне бок о бок с ее близнецом-серебром, блистающую светом, сравнимым лишь с сиянием небесных тел. В виде и присутствии большой, тяжелой массы, сверкающей из тьмы земли и сохраняющей свой блеск для глаза, захватывая его всей своей красотою, есть что-то такое, что можно сравнить с очарованием неожиданно послышавшейся в первый раз монотонной мелодии; и, прожив год в этой металлоносной области, я получил множество возможностей вернуться к этому сравнению и убедиться в его верности.

Вернувшись в Англию, я привез с собой множество образцов этих металлов, которые были проанализированы обычным образом; однако в породных примесях из образцов из Кеевайвоны было множество блестящих точек, видных невооруженным глазом, которые я вытащил парой щипцов. Это были шарики блестящего серо-белого металла, который сопротивлялся воздействию как азотной кислоты, так и царской водки. При помощи моего покойного друга г-на У. Валентайна из Королевского колледжа химии я воздействовал на 15 гран веса этих мельчайших крупинок: они были обогащены бисульфатом калия, растворены в воде, осаждены на цинке и впоследствии подогреты в водороде, в результате чего получилась темно-серая порошковая субстанция, которой можно было посредством ковки придать определенную форму. Профессор Френкленд подверг порцию этого вещества спектральному анализу. Левая часть спектра была заполнена полосами, характерными для родия, и угольный пальчиковый тигель содержал мельчайшие частицы чистого металлического родия, которые я сохранил. Затем г-н Валентайн попросил меня проанализировать «примеси» некоторых видов меди, что я и сделал, не зная, откуда происходит медь или в какой части света она была найдена; они дали нам, помимо других элементов, рутений и родий. Когда я узнал, что эта медь добыта в крупных рудниках самородной меди, из которых инки брали металл для изготовления острых орудий и оружия, наконечников стрел и сосудов, блестящих плоских отражающих зеркал, чтобы радовать своих женщин, вогнутых зеркал, с помощью которых их жрецы «вызывали огонь с солнца», – то у меня в мозгу немедленно вспыхнуло: ведь твердость их меди была вызвана именно присутствием металлов группы платины, а не каким-либо особым искусством закалки меди, которое якобы было известно инкам, а теперь утрачено. Тогда я вернулся на озеро Верхнее, чтобы найти место, откуда происходил родий, посылая время от времени г-ну Валентайну для анализа некоторые образцы блестящей и яркого цвета местной меди, и он всегда находил следы родия.

Итак, я пришел к выводу, что все знание о закалке меди, которое имели инки и гуроны, было обусловлено их любовью к красивым вещам: по своему опыту они поняли, что медь яркого цвета из определенной местности не только изящно выглядит, но и очень твердая; поэтому именно из нее они изготовляли свои великолепные сосуды и свои остро режущие ножи.

Профессор Робертс из Королевского монетного двора провел эксперимент с 90 процентами меди и 10 процентами родия, которые дали сплав, весьма напоминающий по цвету самородную медь Кеевайвоны: излом имеет тот же самый оттенок, но о твердости здесь судить трудно; часть сплава, найденная на дне тигля, оказалась очень твердой. Можно надеяться, что у профессора Робертса еще будет время провести и другие эксперименты, которые помогут пролить свет на количество родия, которое использовала Природа, чтобы создать этот, свой собственный сплав, из которого, как мы можем полагать, некоторые из ее любящих детей создавали свои самые совершенные вещи.

Публикуя предыдущую заметку, я должен выразить свою самую искреннюю благодарность г-ну Даффилду за его любопытный рассказ об открытии, которое так важно для вопроса о доисторической металлургии в целом. Это открытие представляет собой очевидную аналогию медным орудиям, которые оказались тверже, чем обычная производственная медь, я нашел их в слое первого города на Гиссарлыке (см.: Кн. 1. С. 363); однако с тех пор, как я обратил на это внимание, у меня не было времени решить вопрос, не была ли найденная мною медь фактически естественным сплавом, похожим на тот, что г-н Даффилд обнаружил в Америке. Еще следует провести необходимые эксперименты; но между тем я имею честь и удовольствие обогатить настоящую книгу открытием, которое обещает внести столь существенный вклад в наши знания о раннем медном веке, который, как мы теперь точно знаем, предшествовал веку бронзовому (см.: Кн. 1. С. 373, 374).

Приложение VIII
О Гере волоокой
Профессор Генри Бругш-бей[424*]424*
  Б р у г ш Генрих-Карл (1827–1894), с 1873 года – Бругш-бей, с 1881 года – Бругш-паша – немецкий египтолог. Его «История Египта» переведена на русский язык (последнее издание: Бругш Г. Все о Египте. М., 2000).


[Закрыть]

Ни в одной другой стране Древнего мира почитание коровы не играло такой важной роли, как в Египте. Изображения и надписи на древнейших памятниках уже содержат многочисленные упоминания о священной корове; но только в памятниках позднейших периодов мы впервые получаем более четкую информацию для ученых изысканий относительно происхождения этого культа и его связи с богиней известного по научным исследованиям египетского Олимпа. Следующий рассказ, основанный на данных о памятниках, содержит все, что относится к происхождению этого культа, и то, что, как можно считать, может осветить природу этого своеобразного почитания коровы.

В древнейших изображениях, относящихся к сотворению мира, корова, выходя из первобытных вод, появляется на территории Гермопольского нома в Верхнем Египте как мать юного бога Солнца. Взобравшись на рога своей родительницы, молодой бог возжигает свет дня, и с ним начинается жизнь всех созданий. Если говорить на языке памятников, то Исида (то есть корова) в первую очередь вызывает к жизни своего сына Гора (точнее, Гарпократа, то есть Гора-младенца), и видимые формы этого мира начинают цикл своего земного существования от жизни к смерти: Гор становится Осирисом, и в вечном круговороте вещей из мертвого Осириса появляется новый, омолодившийся Гор. В этом мифе Осирис символизирует первобытные воды, оплодотворяющую влагу; Исида в облике коровы – воспринимающую и производящую силу природы; Гор – свет, который загорается во влаге, точно так же, как и в учении Гераклита, прозванного Темным (о σκοτεινός). Это – эзотерическая часть древних египетских доктрин освященной веками мудрости, которой позднейший цикл мифов пытался дать историческое обоснование.

Более древние понятия, которые восходят ко временам XIII династии, предлагают следующее решение загадки изображения богини Исиды с головой коровы. Гор (Аполлон) и Сет (Тифон) сражались друг с другом за власть над царством Осириса. Сет был побежден. Исида, тронутая сочувствием к «старшему брату», побежденному Гором, освободила его от уз. Гор, исполнившись гневом и бешенством, отделил голову Исиды от тела. Тот, египетский Гермес с помощью магической силы своих заклинаний заменил ее головою (священной) коровы (tep-ahe). Этот странный миф сохранился в папирусе Салье № 4, содержащем древнеегипетский календарь времен первых Рамессидов, согласно которому это событие произошло на 26-й день месяца Тот (14 августа по году Сотиса и 23 сентября[425]425
  Chabas. Le calendrier du papyrus Sallier, IV. S. 30.


[Закрыть] согласно александрийскому календарю). В память об этом в этот день были навеки установлены жертвоприношения Исиде и Тоту. Плутарх[426]426
  Plutarch. De Iside et Osiride. P. 19. Перевод Н.Н. Трухиной.


[Закрыть] был знаком с этой легендой, о которой он говорит: «Что касается сражения, то оно будто бы продолжалось много дней, и победил Гор. Исида же, получив скованного Тифона, не казнила его, но развязала и отпустила. У Гора не хватило терпения снести это: он поднял на мать руку и сорвал с головы ее царский венец. Но Гермес увенчал ее рогатым шлемом (βούκρανιον κράνος)». Лучшим доказательством того, что на самом деле Исида почиталась в местном понимании ее как Хатор (Афродита) в этой форме с коровьей головой, это название посвященного ей города Tep-ahe («коровья голова»), который копты называли (с артиклем перед ним) Petpieh, арабы — Atfih; это была столица последнего (22-го) нома Верхнего Египта, известного грекам под названием Афродитополя[427]427
  См.: Brugsch // Dictionnaire geographique. P. 933.


[Закрыть], в котором Исиду почитали как Хатор (Афродиту)[428]428
  Ibid. P. 1360, XXII. И, согласно Страбону (XVII. С. 809), священная белая корова пользовалась особым почитанием в арабском городе Афродитополе (то есть на восточной, арабской стороне Египта) и в одноименном номе.


[Закрыть].

В других представлениях (почти тысячу лет спустя) миф, отождествлявший Исиду с коровой, объяснялся таким образом, что это бросает ярчайший свет на его связи с соответствующими греческими мифами. Богиня Исида, преследуемая Тифоном, скрывается в болотах Буто в Нижнем Египте, на острове Хеби (Хеммис или Хембис греческих авторов, начиная с Геродота); его папирусовые заросли скрывали богиню от козней преследователя. Там она произвела на свет своего сына Гора (прозванного Нуб, то есть Золотой). Это тот же самый остров, о котором говорит Геродот (II. 156): согласно ему, египтяне утверждали, что он плавает с тех самых пор, как богиня Лето, или Буто, взяла от Исиды-Деметры на воспитание юного Гора-Аполлона. Египетское изложение легенды о путешествии Исиды на остров Хеби-Хеммис можно найти в одном из разделов замечательного текста, который изложен на стеле Меттерниха эпохи фараона Нектанеба I (378–360 до н. э.), полной публикацией которого под заглавием «Стела Меттерниха, опубликованная впервые в ее подлинном размере» (Лейпциг, 1877)[429]429
  Golenisheff M. Die Metternich-Stele in der Originalgrosse zum ersten Mal herausgegeben. Leipzig, 1877.


[Закрыть] наука обязана усердию молодого русского египтолога г-на Голенищева. Я опубликовал перевод фрагмента, о котором идет речь, в Aegyptische Zeitschrift за 1879 год, S. I.

В других пассажах египетские тексты также часто упоминают о странствиях Исиды и о бегстве богини от Тифона. В них Исида появляется в сопровождении своего сына Гора, которого она старается спасти от козней своего врага-брата, используя всевозможные хитрости и магические искусства. Самый замечательный рассказ, включающий в себя мифическую географию семи оазисов Ливийской пустыни, известных египтянам в эпоху Птолемеев[430]430
  Опубликовано полностью в: Dumchen, Die Oasen der libischen Wuste. Strassburg, 1877. Pl. IV, foll.


[Закрыть], можно найти на одной из стен великого храма в Эдфу (Аполлинополис Магна в Верхнем Египте). В главе, рассказывающей об оазисе То-Ахе, то есть Земля коровы (современный оазис Фарафра), ясно сказано, что здесь преобладало почитание Осириса, причем жители чтили великую троицу – Осириса, Исиду и Гора. По этому случаю о богине говорится: «Она бродила вместе со своим сыном, маленьким мальчиком, дабы спрятать его от Сета (Тифона). Богиня превратилась в священную корову Гор-Сеха, и мальчик – в священного быка Хапи (Апис, Эпаф). Она отправилась с ним в город Хапи (Апис, в ливийском номе Нижнего Египта), чтобы взглянуть на отца его Осириса, который был там».

Ничего не может быть понятнее, яснее или поучительнее этих немногих слов, которые бросают неожиданный свет на почитание коровы в западных областях Дельты. Географические изыскания, основанные на практически неистощимом количестве источников из всех эпох египетской истории, которым было посвящено все мое внимание уже более двадцати лет, привели к важнейшим открытиям, касающимся почитания коровы в ливийском номе, включая ном, который географ Птолемей именует Мареотидой[431]431
  Говоря о сообщениях античных авторов, можно заметить, что, согласно Страбону (XVII. P. 80), Афродита и посвященная ей корова почитались в городе Момемфисе, относящемся к древнему ливийскому ному древних памятников.


[Закрыть]. Три города требуют в связи с этим нашего особого внимания. Во-первых, это город Хапи, Апис, старая столица Ливийского нома в соседстве с озером Мареотида, с его почитанием Осириса в виде быка, далее, место под названием Та-Ахе, Город Коровы как таковой, расположенный вблизи от первого; и место под названием Та-Гор-Сеха, или Та-Сеха-Гор (Тахорса у Птолемея): это название означает Жилище или Город священной коровы Гор-Сеха[432]432
  См.: Brugsch. Le lac Mareotis // Revue egyptologique. Paris, 1880. P. 32.


[Закрыть]. Все эти обозначения происходят от бегства Исиды и ее сына Гора из оазиса Земли коровы (Фарафра) в приморские области Ливийского нома, расположенные ближе к северу, древние поселения переселившихся племен, которые обычно приходили в Египет с запада по земле, а с севера – по воде и которым было суждено стать неприятными соседями египтян. То, что среди этих чужеземцев были также и искатели приключений ионийско-карийского происхождения, доказывают чисто греческие названия некоторых местечек и городов, расположенных на этой стороне Египта; обозначений, происхождение которых, судя по всему, прежде всего связано со славными именами троянских преданий. Менелай и его кормчий Каноб дали свои имена первый – ному, последний – хорошо известному городу Каноб. Елена и Парис во время своего путешествия в Египет высадились в тех же областях и попросили гостеприимства египетской побережной стражи. Помимо этих славных имен, и другие названия греческой формы говорят о связях с чужими странами, происхождение которых в первую очередь следует искать во временах классической древности. Название Метелитского нома, расположенного у моря на западной стороне Канобского рукава Нила, самым ясным образом показывает, насколько регулярным общение с иностранцами должно было быть в этой части Дельты; поскольку происхождение этого названия следует искать не в каком-либо грецизированном египетском слове, но в чисто греческом μέτηλυς («иностранный гость и поселенец»). Итак, таким образом мы получаем самое ясное объяснение того факта, что помимо почитания Осириса египетские памятники приписывают регионам, которые посещали чужестранцы, и почитание (Тифонического) Сета, которое находило свое физическое выражение в посвященных этому богу животных – крокодиле и гиппопотаме[433]433
  См.: Brugsch. Dictionnaire geographique. P. 1305 f.


[Закрыть]. В то время как эти чужеземцы привозили египтянам то, что последние привыкли понимать под общим именем Сета, то есть всего чужеземного, с другой стороны, чужеземцы получали от египтян больше, чем сами могли дать им. В области религии особенно должно было поразить чужестранцев почитание Осириса, то есть первоначальная форма египетской религии с ее своеобразным представлением о странствующей Исиде, которая в облике коровы старалась спастись от козней Сета. Хотя они могли и не знать тайного значения этого мифа, который развился на ливийской стороне Египта вдоль морского побережья и который символизировал конфликт чужеземных представлений с местной религией, обычаями и суждениями – первые символизировали облик Сета и его демонических зверей, крокодила и гиппопотама, вторые – троица Осириса, Исиды и Гора и облики таких животных, как священная корова Гор-Сеха и бык Апис? – тем не менее греческий гений вдохнул свою жизнь в эти легенды чисто египетского происхождения и переформировал их сообразно особому местному колориту в особые мифы, которые нашли свое наиболее яркое выражение в образе Геры Волоокой и коровоголовой Ио, странствующей богини, имя которой происходит от корня I в ε ιμί: а в древнеегипетском корень i, iu, io, а также происходившее от него коптское слово i означают одно и то же – ire, venire («идти, приходить»). Миграция и перенос этой легенды из северозападного угла египетской Дельты на греческие побережья и острова, как мне кажется, проходил под видом исторического факта, что лучше всего проявляется в сказании о переселении ливийского царя Даная, брата Египта, в Аргос.

У меня не хватает смелости искать истоки египетского происхождения имени Данай, пользуясь тем методом, который так популярен сейчас у многих ученых; однако я не могу умолчать о том факте, что среди областей и племен, ближайших к морскому побережью Ливийского нома, фигурирует имя Теханну, Тханну, которое должно было быть известно вплоть до эпохи Птолемея, поскольку этот автор ясно говорит в своем перечислении областей, номов и городов на западной стороне Дельты: «Область Мареи у моря зовется Тайнеей или Тенеей». Если смотреть с этой точки зрения, то борьба за власть между двумя братьями – Данаем и Египтом (то есть между ливийской и египетской расой), отраженная в греческой легенде, имеет глубокое историческое значение. Далее, мы знаем из египетских монументальных памятников, что при Минепте II (Менефтес, ок. 1300 до н. э.)[434*]434*
  В современном чтении – Мернептах.


[Закрыть], сыне царя Рамсеса II, произошло широкомасштабное переселение; западная территория Дельты[435]435
  См.: Brugsch. History of Egypt. Engl. trans. 2^nd ed. P. 567; vol. II. P. 122.


[Закрыть] первой почувствовала на себе давление из Ливии: ее ближайшая пограничная область, которая лежит вдоль морского берега, охватывала землю и страну Теханну, или Техенну (вставленные гласные e и a сомнительны, поскольку их приходится восполнять). Название Теханну, которое также пишется просто Техан или Тхан, которое здесь появляется второй раз в более широком смысле, – чисто египетского происхождения и, видимо, связано с египетским корнем thn («сверкать, блистать, вспыхивать, лучиться») (ср. коптское (она), «молния»); отсюда мы также находим название thn как обозначение камня, согласно Лепсиусу – желтого топаза, хотя последнее объяснение не бесспорно. Египетское thn, перенесенное на другую, более крупную территорию, тут же напоминает нам греческое название Мармарика (Μαρμαρικὴ), которым обозначался регион, находившийся непосредственно к западу от Ливийского нома и во время географа Птолемея образовывавший отдельный независимый ном, принадлежавший Египту. Точно так же, как египетский корень thn, так и греческое μαρμαίρω, μαρμαρίζω обозначает «сверкать, блистать, искриться, сиять», отсюда производные μαρμάρεος («сверкающий, сияющий»), μάρμαρος («сияющий камень, мрамор») и, добавим теперь, Μαρμαρικὴ, в смысле, относящемся к блеску и сиянию этого региона, который состоит из блестящего, сияющего известняка.

Примем ли мы связь греческого Даная с именем более крупного региона (Мармарики) или меньшего (Ταινεια, Τενεια), именуемого в памятниках Тхн, ливийское местоположение обоих остается столь же достоверным, как и ливийское происхождение самого царя Даная. Древние верили в правдивость известия о том, что он научил аргивян, помимо всего прочего, строить более крупные и удобные корабли и копать колодцы (мы можем вспомнить цистерны в Ливии – стране засухи), и это может лишь еще более убедительно подтвердить возможность такой связи; еще более в пользу ее говорит то обстоятельство, что Данай притязал на Аргос, доказав свое происхождение от Инаха, то есть отца Ио – ливийской Исиды, Коровы-Матери Эпафа-Аписа.

Сравнение египетского и греческого рассказов, касающихся почитания коровы и богини с коровьей головой, каковы бы ни были имена и местные представления о ней в Греции и Египте, приводит к следующему результату.

Корова (ahe) под особым мифологическим именем Гор-Сеха или Сеха-Гор считалась на ливийской стороне Египта – от оазиса То-Ахе (то есть Земли Коровы, в наше время – Фарафра) до морского берега – живым символом богини Исиды; и ее почитали там в городах и святилищах под тем же именем. Она представляет собою превращенную Исиду, которая в этом облике пыталась скрыться от преследований Сета, злого демона египетского пантеона. Область ее скитаний – это Ливия и Ливийская пустыня в узком смысле этого слова. Ее дитя, Гор, будущий Осирис-Серапис, является скрытым под видом быка, Хапи-Аписа-Эпафа. В Ливии местом ее почитания был город Апис вблизи озера Мареотиды. Коровоголовая (boopis) Исида, или каким бы ни было ее местное название, или же Исида с рогами коровы и диском луны между ними на ее голове – стандартные формы египетских идолов, происхождение которых восходит к древнейшим временам египетской истории. Связь этих форм с Герой-Ио как в идее, так и в изображении несомненна и происходит из общего источника, который зародился на почве ливийской стороны египетской Дельты – на той территории, которая в самые древние времена истории фараонов стала свидетелем активных связей с зарубежными странами как по морю, так и по земле[436]436
  Эти взгляды моего друга Бругша находятся в полном согласии с мифом об Ио в том виде, в котором он приведен в «Прометее» Эсхила и особенно с окончанием ее странствий в Египте, где она рождает Эпафа.
Г. Шлиман

[Закрыть].

Какие бы то ни было связи греческой γλαυκωπις, эпитета гомеровской Афины, с египетскими изображениями должны быть отвергнуты. Египтяне считали сову птицей, приносящей несчастье; и никакое божество, будь то мужское или женское, не имеет головы этого животного.