Текст книги "Post scriptum"

Мышь в травмпункте

 
В Перове был травмпункт. Туда однажды
Забралась мышь… Вот ужас, вот беда,
Такой беды не знала никогда
История. Признает это каждый.
И вот в шкафу, где были заперты
Йод, вата, стрептоцид, салфетки и бинты,
Она себе устроила кровать
И стала там дневать и ночевать.
Что было дальше? Угадай-ка!
Об этом узнаёт сестра-хозяйка,
И сразу же донос
Сует под нос
Она в тревоге главному врачу.
Тот отвечает: «Я больных лечу!
А мышек, как известно, очень ловко
Лишает жизни мышеловка».
Теперь, читатель, выслушай меня.
Мышей боялась как огня
Сестра-хозяйка, вот и вся мораль.
Тебе сестру-хозяйку жаль,
А мне – не жаль.
 

Август 1985 года

* * *

 
В одном монастыре жил черный кот,
И так его любил честной народ,
Что называл кота архимандритом
И почитал его всемирно знаменитым…
 
 
И вот в сей монастырь спешит
Владыка – сам седой архимандрит…
Он о коте, конечно же, всё знал
И, увидав игумена, сказал
Со скорбью в голосе, смиренно и печально:
«Скажи мне, о ученый иноков начальник,
Как же ты мог, отец, благословенье дать
Народу так кота именовать?»
 
 
Отец игумен говорит в ответ на это тихо:
«Не мы в том виноваты, о Владыко,
Но мыши, ибо не дают они монахам
Заснуть, охваченным невероятным страхом.
И столько развелось мышей, что только кот
Способен защитить от них народ
И просфоры спасти от оскверненья,
Уже готовые для приношенья…»
 
 
Владыка на игумена с любовью
Взглянул и молвил с бесконечной болью:
«Ну что же, называй кота архимандритом,
Но только не зови его… митрополитом!»
 

Август 1995 года

Евгений Ламзин[65]65
  Среди предков Г.П.Чистякова был генерал-майор Виссарион Михеевич Ламзин, расстрелянный 8 сентября 1918 г. во время «красного террора». В.Ламзин был отцом пяти дочерей; единственный его сын Евгений умер во младенчестве. В его память Георгий Чистяков некоторые свои ранние тексты подписывал псевдонимом «Евгений Ламзин».


[Закрыть]
Меандры
(фантастическая поэма)

Посвящается Елене Александровне Яновской

 
Je ne sais pourquoi
Mon esprit amer
D’une aile inquiète et folle vole…[66]66
  Первые строки стихотворения Поля Верлена из книги «Смиренномудрие». Конец последней строки в эпиграфе отсутствует. В оригинале строки выглядят так: Je ne sais pourquoi Mon esprit amer D’une aile inquiиte et folle Vole sur la mer. Подстрочный перевод: «Я не знаю, почему Мой горький разум (дух) Крылом беспокойным и безумным Летит над морем». По всей вероятности, Г.П.Чистяков сознательно избавился от слова «море», и вместо рифмы «amer – mer» (горький – море) получилась рифма «folle – vole» (безумный – летит). В переводе А.М.Ревича цитируемые строки выглядят так: «Не пойму, почему дух мой, словно во сне, беспокойно над морем парит…» – Прим. М.А.Гистер. Титульный лист второй редакции поэмы украшен тремя эпиграфами, которые стоит здесь привести: Nam si abest quod ames, praesto simulacra tamen sunt. T. Lucretius Carus, IV. 1061 Сказка – ложь… А.Пушкин Urbs antiqua fuit. Vergilius Maro Первый эпиграф – строка из четвертой книги поэмы Тита Лукреция Кара «О природе вещей». Глава посвящена призракам; в конце ее, в частности, говорится о любовных переживаниях. В переводе Ф.А.Петровского взятый эпиграфом фрагмент выглядит так: «…хоть та далеко, кого любишь, – всегда пред тобою призрак ее…» (IV, 1061). Две строки, продолжающие этот фрагмент, вероятно, могут служить ключом к пониманию поэмы «Меандры»: «Но убегать надо нам этих призраков, искореняя всё, что питает любовь, и свой ум направлять на другое…» Сентенцией «Сказка – ложь, да в ней намек: добрым молодцам урок» завершается «Сказка о золотом петушке» А.Пушкина. Присутствие этой расхожей фразы в качестве эпиграфа может показаться на первый взгляд случайностью, но оно объясняется во фрагменте 18 книги «Pensйes». Слова, послужившие третьим эпиграфом, взяты из первой книги поэмы Вергилия «Энеида» и переводятся так: «город древний стоял» (I, 12. Перевод С.А.Ошерова). У Вергилия речь идет о Карфагене, Чистяков имеет в виду Москву…


[Закрыть]
 

P.Verlaine

Вступление

О днообразный шум города редко нарушает пронзительный крик. А потом снова нарастает страшный гул, который невозможно разделить на отдельные звуки. Ни вопли радио, ни звон трамваев, постепенно изгоняемых из города, ни грохот подъемных кранов не в силах разбить эту стену, не стихающую и огромную. А она – растет и растет…

Когда же конец? – крикнул кто-то, но и крик этот не был никем услышан. Хотя почему-то всем показалось, что кто-то раздельно произнес: «Нет конца!»

И в это время, как бы назло этому неприятному голосу, над домами пролетела Сиринга[67]67
  В греческой мифологии Сиринга – нимфа, почитавшая богиню Артемиду и строго хранившая свою девственность. Артемида же, наряду с Аполлоном, играет в поэме значительную и зловещую роль. – См. фрагмент 23 книги «Pensées».


[Закрыть], меандрами рассыпая следы над городом.

Мало кто разобрался в том, что это была нимфа. Искушенные жители Великого города говорили об атмосферных явлениях и космических спутниках. Бредили они автоматическим регулированием и парапсихологией, обсуждали выборы во Франции, писали об экономической реформе. Поэтому появление феи не произвело сенсации, не было замечено публикой и не вызвало интереса отучившейся говорить прессы. Мало кто понял, что это была нимфа[68]68
  Во второй редакции поэмы этот фрагмент выглядит иначе: «Образованные жители Великого града говорили о Мао Цзе-Дуне и антициклонах. Бредили они автоматическим регулированием и парапсихологией. Читали Флоренского. Обсуждали выборы во Франции, мечтали об этимологической реформе. Что значит последняя, они не знали. И поэтому появление феи не наделало сенсаций, не было замечено прессой. Мало кто понял, что была это нимфа. Разве что один старик, живший на Горбате, на проспекте, именуемом Горбатским, зычно сказал: “Нимфа!” Но почему он сказал это, никто не понял». В образе старика, узнавшего нимфу, угадывается Алексей Федорович Лосев (1893–1988), живший с 1941 г. до конца жизни по адресу: Арбат, 33. В настоящее время в этом доме находится «Дом Лосева – научная библиотека и мемориальный музей».


[Закрыть].

Но те, кто поняли это, услыхали тихий звук лютни и благоговейно следили за гаснувшими в закоулках меандрами…

Стена рухнула…

I

Рассыпблись над Чистыми Прудами меандры. Там, в месте когда-то известном и теперь забытом, за мертвыми щитами каменных домов доживало свой век сооружение, названное бумагами строением № 3 и бывшее последним в Великом городе деревянным домом с всего лишь одной квартирой[69]69
  Несомненно, Г.П.Чистяков имеет в виду дом № 3 по улице Фридриха Энгельса (дома это название никогда не употребляли – говорили «на Немецкой» – по названию соседней улицы), в котором жили Чистяковы до 1973 г., когда дом был снесен. Автор, следуя литературной традиции, переносит этот дом в окрестности Чистых Прудов. Это не случайно: рядом с Чистыми Прудами, в Потаповском переулке, жили его дедушка и бабушка – Георгий Петрович и Екатерина Андреевна Чистяковы. У них жили три рыжих кота, поэтому не удивительно, что одним из действующих лиц поэмы стал «старый и мудрый» Рыжий кот.


[Закрыть]. Лица сменялись в ней как стекляшки в калейдоскопе, успевали только кивнуть головами и оказывались в новых домах, стоящих далёко-далёко и безнадежно друг на друга похожих.

Сменялись в ней лица, но все-таки в одной комнате оставались одни и те же.

В этой комнате днем оставался один Рыжий кот, самый старый и мудрый из всех котов, живущих на свете.

Величественно он сидел на спинке кресла и смотрел в окно, потом вздыхал, как часто вздыхают старики, отправлялся вглубь комнаты и ложился на диванные подушки. Мрачно смотрели книги в кожаных, картонных, лидериновых переплетах и просто без переплетов, брошенные бумаги создавали невообразимый беспорядок, повсюду валялись папки, тетради, конверты, а с портрета, висевшего в углу, смотрела какая-то вовсе коту неизвестная старуха. Обои свисали клочьями, на потолке виднелась паутина[70]70
  Из второй редакции поэмы: «Днем в этой комнате был один Рыжий кот, самый старый и самый мудрый из всех котов, живущих на белом свете. Говорили, что в молодости он встречался со старым уже Гесиодом, но Гомера, конечно, не помнил. Теперь он величественно восседал на спинке старого кресла (он его называл новеньким креслом) и мрачно смотрел в окно. Потом он вздыхал, выпускал на секундочку когти, вставал и отправлялся вглубь комнаты, чтобы лечь на диванной подушке. Мрачные стояли книги в кожаных переплетах и просто без переплетов, а с портрета глядела какая-то древняя старуха (кот называл ее девчонкой). Обои свисали клочьями. Всё это показалось бы неофиту скорее всего отвратительным. Но кот испугался бы, безусловно, оказавшись в квартире с трехногими табуретками».


[Закрыть].

Всё это показалось бы непосвященному очень мрачным и отвратительным даже, но кот привык к такой обстановке и, наверное, испугался бы, оказавшись в квартире с полированной мебелью и трехногими табуретками[71]71
  Кот привык к старой, довоенной обстановке московских профессорских квартир, а табуреты на трех ножках и с треугольными сидениями, а также лакированная мебель вошли в московский быт в 1960-х годах.


[Закрыть].

В полной тишине проходил день. А когда наступал вечер, совершенно другая жизнь врывалась в комнату. Сначала, шумный и возбужденный, в комнату влетал Молодой поэт, бормочущий нечто никому не понятное; был он в красных пятнах, с горящими глазами. Он бросал портфель в угол, хватал то одну, то другую книгу, начинал искать какие-то бумаги, обязательно погребенные ниже всех в чудовищной пирамиде папок и различных других нагромождений, потом бессильно падал на диван, опять что-то шептал себе, писал пляшущими буквами, вскрикивая и приплясывая, а потом, чем-то озаренный, впадал в беспамятство, мгновенно, словно душа его покидала тело.

В это время снова открывалась дверь, и спокойно и даже медлительно в комнату входило Бесполое существо. Оно ходило неслышными шагами, не зажигая света, а потом погружалось в кресло и молча ждало, когда очнется Молодой поэт.

Кот садился к нему на колени, потом вытягивался столбиком и клал лапки на плечи; и тут начинал что-то нашептывать и красноречиво доказывать молчавшему Бесполому существу, и это что-то было весьма важным и философским, потому что всецело отдавалось Бесполое существо этому разговору.

А потом очень быстро просыпался поэт. Сначала не замечая пришедшего, он вскакивал, воздевая руки к небу и восклицал: Θεοὶ Ἀθανάτοι! Зачем дали жизнь вы этому телу? Для чего послан я в этот мир, для чего я скитаюсь в бескрайней пустыне? Откуда…

Тут замечал он сидящее в кресле Бесполое существо, смолкал для того, чтобы снова начать уже через минуту декламировать, безумно размахивая руками.

Раскрасневшись, бросался он к окну и вскрикивал, призывая судьбу. Потом, одумавшись, отходил с проклятиями и становился мрачен.

Тут вырисовывалось из кресла Бесполое существо, приносило закипевший чайник и напоминало про непрочитанного Пиндара.

Чай просачивался по всему телу, и оба, воспрянувшие и успокоенные, начинали обсуждать случившееся за день. Мало новостей было у Бесполого существа. А кроме того не интересны ведь никому академические проблемы, которыми жило оно, в которых душа трепыхалась и даже порой вылетала в неведомое.

Поэт наоборот кипел от событий, его распирающих, и языком непонятным начинал излагать их. Мешались с асклепиадовым метром хореи, гексаметры всё заглушали, а проза звучала надменной средь этого бреда.

В водовороте проносились и люди, и вещи, враги и приятели, женщины, звери и здания. И розы на самом отвратительном расцветали пустыре, и гас опороченный разом Эдем.

Вот чай остывает, всё затихает вокруг, в чтение погружается комната, и только ночью открывает Бесполое существо Платона: ὃς γὰρ ἂν μέχρι ἐνταῦθα πρὸς τὰ ἐρωτικὰ παιδαγωγηθῇ, θεώμενος ἐφεξῆς τε καὶ ὀρθῶς τὰ καλά, πρὸς τέλος ἤδη ἰὼν τῶν ἐρωτικῶν ἐξαίφνης κατόψεταί τι θαυμαστὸν τὴν φύσιν καλόν.

Кто, наставляемый на пути любви, будет в правильном порядке созерцать прекрасное, тот, достигнув конца этого пути, вдруг увидит нечто удивительно прекрасное по природе[72]72
  Фрагмент речи Диотимы из диалога Платона «Пир». Цит. по: Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 121. Перевод С.К.Апта.


[Закрыть].

Тогда наступала темнота. Сразу ли засыпало Бесполое существо или порою без сна лежало на диване с выскочившими пружинами, но без конца ворочался Молодой поэт, вскакивал, зажигал свет, вскрикивал, писал, разбрызгивая чернила, а над домом уже склонялась голова Артемиды.

Последний раз погашена лампа, и вспыхнуло, потухая в ней, что-то рассыпавшимися меандрами.

А потом только ночные вопли кошек и звон трамваев нарушали тишину. Но и кошки кричали протяжно, и трамваи звенели отчаянно.

А бывало, кто-нибудь третий приходил по вечерам в комнату. Чаще всего был это модный, но умный юноша с немыслимым галстуком и реалистическими суждениями, с которым начинались бесконечные споры. Спорили они о безбрежности и говорили, что близится время безбрежности, и призывали его. И чем дольше говорили они, тем свирепей в щели смотрела ночь, а в стенку начинали стучать соседи.

На прощанье читал поэт какую-то бессмыслицу, всхлипывая от восторга и маша руками. И стихало всё, как в обычные дни.

А еще бывало, приходил Молодой философ и долго, заикаясь, говорил о феноменологии, пытаясь обратить в нее поэта, чья не была к философским категориям приспособлена голова, а потому безуспешными оставались старания друга. Всё больше с бурлящими стихами мешалась строгая терминология и, вскакивая, начинал выкрикивать Молодой поэт чудовищную неразбериху.

А потом заговаривали о безбрежности, но уже не принимали ее медлительность близко к сердцу и не смотрели на ее отсутствие, как на нечто роковое, потому что в эти часы, казалось, сама бесконечность мелькала прямо за окнами, но мелькали это глаза Артемиды.

А бывало, склоняла богиня по вечерам свои очи над последним деревянным домом Великого города и заставляла судорожно биться сердце Молодого поэта, смущала Бесполое существо, отчего всё стихало. Только кошки орали и звонили трамваи, а солнце уже плыло к Востоку. Продолжалось так изо дня в день, из года в год, и казалось, что заведено это Бессмертными навечно, и никто не сомневается в этом.

II

День начинался с того, что Бесполое существо ехало в метро, зажатое в вагоне, как сардинка в бочке[73]73
  Место метрополитена в жизни современного человека особенно остро интересовало Г.П.Чистякова в 1970-х годах. См. в настоящем разделе, в «Отрывках», пассажи, посвященные метро: «Для того чтобы думать, нужно время» и далее (с. 135); «Меня чрезвычайно занимает метро; метро – как мировая проблема» и далее (с. 136); «Низкие потолки, бесспорно, оказывают необычайно гнетущее действие на человеческие умы» и далее (с. 142).


[Закрыть]. Людей каждый день становилось всё больше и больше, и только непонятно оставалось, как не разрывался распираемый ими вагон.

Куда стремились эти мириады, не всегда понимало Бесполое существо, между тем казалось, что всё новые и новые лица проносились в этом калейдоскопе, и только оно одно осуждено кружиться в нем постоянно, изо дня в день.

Но это только казалось, потому что было двое влюбленных, почти детей еще, которые встречались чуть ли не каждый день. Она – черненькая и бледная, а он – нескладный блондин, вечно были заняты друг другом и не замечали, вероятно, всей этой пляски[74]74
  Тех же юных брюнетку и блондина, московских «Ромео и Джульетту», встречаем в стихотворении «Элегия», вошедшем в состав «Отрывков» (см. в настоящем издании с. 135).


[Закрыть]. Были еще безносый старик и дама в черном, поражавшая алыми губами. Они-то и показывали, что не одно Бесполое существо, а все жители Великого города вовлечены в этот безумный хоровод, длящийся с раннего утра до конца ночи, беспорядочный и грандиозный.

В это же время Молодой поэт выходил из своей комнаты и поднимался на чердак соседнего дома. Оттуда, перешагивая с крыши на крышу, убегал он куда-то на другой конец города, а потом устремлялся еще куда-то по бульварам, хватаясь за верхушки деревьев и мелькая где-то над головами прохожих[75]75
  «Фантастическая поэма» Г.П.Чистякова изобилует аллюзиями на Симфонию № 2 (драматическую) Андрея Белого, в которой, например, содержится неожиданный портрет В.С.Соловьёва: «На крышах можно было заметить пророка. Он совершал ночной обход над спящим городом, усмиряя страхи, изгоняя ужасы. Серые глаза метали искры из-под черных, точно углем обведенных, ресниц. Седеющая борода развевалась по ветру. Это был покойный Владимир Соловьёв. На нем была надета серая крылатка и большая широкополая шляпа. Иногда он вынимал из кармана крылатки рожок и трубил над спящим городом. Многие слышали звук рога, но не знали, что это означало. Храбро шагал Соловьёв по крышам. Над ним высыпали бриллианты звезд». – В самом начале очерка «Владимир Соловьёв. Брат и собеседник» Чистяков приводит фрагменты этого текста (см.: Чистяков Г. С Евангелием в руках. М., 2015. С. 335).


[Закрыть].

Размахивал он руками и кричал в небо какую-то неразбериху, которой вторили вороны иногда радостно, но чаще всего – с раздражением и злобой. И это тоже продолжалось изо дня в день, пока однажды не мелькнула перед его глазами какая-то тень и не рассыпались чернью по желтым стенам домов гаснувшие меандры и сразу исчезли.

«Меандры?!» – воскликнул Молодой поэт, ступив на башенку Моссельпрома и, закачавшись над Арбатской площадью: «Меандры», – повторил он рассеянно и сиганул куда-то к Консерватории…[76]76
  Из второй редакции: «“Меандры?!” – воскликнул так Молодой поэт, ступив на башенку Моссельпрома; “…андры”, – пробормотал он еще раз, закачавшись над Горбатской площадью, и вслед за этим шагнул прямо через крышу ГИТИСа к Консерватории…»


[Закрыть]

Бесполое существо слушало в тот день, как юная филологесса читала переводы Катулла своим ученым коллегам. И очень ее разругало неизвестно за что в силу скверности своего характера и плохой погоды.

А потом: представлялась Дашенькой на крыльце. «Я из Анненского только лишь восемь строчек люблю», – сказала и заскользила по подтаявшему льду. А наверху, моргая белесыми веками, шел философ, признавший Гегеля четвертым пророком истины, но забывший, как моют руки, потом – кинед[77]77
  Кίναιδος – распутник (древнегреч.).


[Закрыть], собиравший толпы восторженных женщин, и поток разнообразных и безликих фигур, стремившихся куда-то против ветра и совсем не глядящих на крыши.

Поэтому один поэт увидел пробегающую крышами Сирингу. «Си-ринга, Сиринга!» – это загромыхало и рассыпалось меандрами, а меж двух домов сверкнуло лицо Аполлона[78]78
  В поэме действует Аполлон в своей первоначальной ипостаси мстительного и коварного бога-губителя, мечущего молнии.


[Закрыть].

Сверкнуло лицо Аполлона, а Бесполое существо рассуждало о переводах Анненского и весьма прозаическим языком восхваляло эвфонию[79]79
  Εὐφωνία – благозвучие (древнегреч.); проявление фоники, основанное на повторяемости звуков, звуковая организация художественной речи.


[Закрыть]. Но вот упало, поскользнувшись посреди тротуара, а поэт, цепляясь вершинами деревьев, декламировал «Трилистник победный».

 
И осталось в эфире одно
Безнадежное пламя любви[80]80
  Строки из стихотворения И.Ф.Анненского «Трое», из цикла «Трилистники».


[Закрыть].
 

В сгустившихся сумерках лицо Далёкоразящего бога снова сверкнуло, побежал поэт, выкликивая неразбериху, и раз пять сверкало оно опять среди домов. По Анархистской[81]81
  Имеется в виду улица Кропоткинская; так с 1921 по 1990 г. называлась улица Пречистенка, переименованная в честь революционера-анархиста П.А.Кропоткина.


[Закрыть] бежал поэт улице, и когда одна нога ступала на Дом ученых над Чистым переулком, заносил другую, выбежал Плющихой к Девичьему полю, промелькнул где-то над монастырем уже за рекой, и мимо нового Университета, вовсе переставшего быть новым, оставив его под холмом, оказался у подножья дворца, никогда не виденного прежде[82]82
  Из второй редакции: «По Анархистовской бежал поэт улице, и когда одна ступала на Дом ученых нога, другая заносилась над переулком Грязным. Выбежал над Плющихой к Девичьему полю. За монастырем мелькнул, через реку переступая. Мимо Университета, давно уже ставшего старым (iocus прибавит “имени Тредиаковского”, как говорит обыватель; а ты говори, дорогой обыватель, никто тебе этого не запрещает), оставив его под холмом, дальше».


[Закрыть].

Оторопь взяла родившегося в Москве поэта; удивленно смотрел он на коринфские колонны, не зная, чту думать…

Во дворце этом жила фея, обернувшаяся Сирингой. Выпорхнула она, шлейфом взмахнув, и исчезла.

«Сиринга», – подумал опять поэт, но только след ее заискрился меандрами, а поэт, растерянный, отправился на Чистые пруды, куда возвращалось в то время и Бесполое существо.

Опять мелькнул Аполлон над Мясницкой, черты его исказились гневом.

Разъяренный, вбежал поэт и бросился на Бесполое существо с кулаками; называя его чурбаном и сухарем, восклицал он громко: «Сиринга!»

В кресло падал, вскакивал снова и вопил, что он встретил Сирингу. Кричал он, что отправится к Прекрасному замку и бросится с крыши в пропасть, чтобы разбиться, и что не место рядом с ним не понимающему его.

Моргало Бесполое существо и, не зная, что сказать, смотрело устало, а поэт, двери распахнувши, воскликнул: никогда не увидят меня эти стены! – и, не прощаясь, выбежал во двор.

Вслед ему посмотрело Бесполое существо и вспомнило, как росли они бок о бок, как открылась им бездна, в которую ринулись оба, и как впервые открыли они грамматику Соболевского[83]83
  Сергей Иванович Соболевский (1864–1963), филолог-классик, переводчик, автор «Грамматики латинского языка» (в двух частях, 1939, 1947).


[Закрыть].

Вспомнило, как давно, очень давно, распахнулись перед ними двери Консерватории, и как ослепило их великолепие Большого зала, как играл в тот день Исаак Михновский[84]84
  Исаак Иосифович Михновский (1914–1978), победитель Первого Всесоюзного конкурса пианистов (1938); преподавал в Московской консерватории и в Институте имени Гнесиных.


[Закрыть] и как, бывало, звучал собственный их старый Бехштейн, которого давно уже не было с ними[85]85
  Автобиографический штрих: в квартире Чистяковых «на Немецкой» был рояль фирмы «Бехштейн», впоследствии проданный.


[Закрыть].

Вспомнило, как бормотали они вместе:

 
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую[86]86
  Последние строки стихотворения Н.С.Гумилёва «Сонет» (1905).


[Закрыть], —
 

и как думали, что добыли эту лилию.

Вспомнило, как, усталые, уехали она из Великого города для того, чтобы вдвоем скрыться в величественных горах, и как жили вместе они в шалаше, среди людей, не говоривших по-русски.

Как выкрикивал поэт, глядя на горы, неразбериху, а оно сравнивало их существование с жизнью Маклая[87]87
  Николай Николаевич Миклухо-Маклай (1846–1888), этнограф и путешественник.


[Закрыть]. Как, забравшись на вершину, сидели они и молча смотрели в ущелье, где иногда появлялись люди, и как каждый день в пропасть стремился броситься Молодой поэт. И не верило ему Бесполое существо, которому тоже не всегда было легко. Теми днями больше всего они спорили и иногда бывали готовы убить друг друга, чтоб через минуту стать как никогда близкими снова.

Вспомнило оно всё и открыло Платона: μανίαν γάρ τινα ἐφήσαμεν εἶναι τὸν ἔρωτα[88]88
  Ведь мы утверждали, что любовь есть некое неистовство (древнегреч.). Реплика Сократа из диалога Платона «Федр». Цит. по: Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 175. Перевод А.Н.Егунова.


[Закрыть], а потом углубилось в чтение бессмертного «Федра».

III

Выбежал Молодой поэт, устремился куда-то, не зная куда, устремился еще выше, чем обычно в голову ему приходило, и другое почувствовал небо над собою.

Шел он, не узнавая улиц Великого города, и казалось, что вовсе не в нем теперь он.

Другие пути открылись перед глазами, по-другому сверкали крыши, по-другому смеялся ветер.

«Где я?» – не приходило в голову подумать поэту, потому что сверкали его очи, а руками размахивал он особенно сильно.

И вдруг увидел: побежала легко и совсем близко Сиринга. Узнал он уже виденные черты, завопил: «Дриада!» – но уже не услышала его быстрая дева, и меандрами рассыпались ее следы.

 
Мелькнет на перешейке шлейф,
Сноп искр рассыплется блестящих,
Луна становится бледней,
Трамвай звенит гораздо чаще.
Мелькнет за переулком шлейф,
Меандры на снегу растают.
Душе становится светлей,
Но что случилось – я не знаю.
Потом останутся следы.
Как их понять? Что делать с ними?
Как разгадать, откуда ты
С глазами тайно огневыми…
На перекрестке шлейф мелькнет,
В глаза посмотрят эти очи,
Уйдет тоска, растает лед,
И минет время сна и ночи[89]89
  Стихотворение Г.П.Чистякова.


[Закрыть].
 

Так, путешествуя долго, без цели, достиг он Зеркальной залы, его приглашавшей внутрь.

Войдя, возгласил, что здесь будет жить он отныне. Возгласил, и себя ощутил среди множества разных людей. Обступило его долгожданное общество, то, о котором мечтал он на Чистых прудах, там, где грустило в одиночестве Бесполое существо.

Но все в этом обществе размахивали руками, били кулаками себя в голову и разъяренно кричали о Сиринге.

Это в зеркалах отражалась фигура Молодого поэта, мечущегося в исступленности, декламирующего непонятное, ищущего небывшее.

Всё это повторялось ежедневно, пока не выходил поэт на лунную дорогу, где встречал бегущую Сирингу и устремлялся за ней. Обменивались несколькими взглядами, и бормотал поэт несуразицу.

А потом, как только исчезала Сиринга, появлялось лицо Аполлона, которое преследовало его до возвращения в Зеркальную залу или до новой встречи с нимфой.

Гонится Аполлон за поэтом, свистят его стрелы, быстрее бежит поэт и рассыпается под его ногами лунная дорога. Сверкают вдалеке зарницы, озаряя подчас полнеба, и неожиданно там, где разорваны облака, замелькают знакомые очертания. Сверкнет на мгновение устье Яузы и зубы высотного дома, где, кажется, обитают варварские божества, беленький монастырь на холме и купол последней оставшейся в Великом городе церкви, и снова исчезнет. Далеко позади остались все эти дороги, по которым Бесполое существо каждый вечер возвращалось в чистопрудный дом, где встречал его, мяукая, Рыжий кот, и пустое кресло отливало печалью.

Закутавшись в плэд, открывало оно Платона и читало не раз вдохновлявшие строки. Продолжалось это изо дня в день, но всё равно казалось, что пополам раскололась старая комната, еще темнее стали отрывающиеся обои, и уже не маячила за окнами бесконечность, а Бесполое существо всё чаще и чаще лежало без сна до утра на своем диване, а потом опять ехало в метро, зажатое немыслимо в вагоне, и каждый день становилось всё больше и больше людей, и снова мелькали юные влюбленные и сверкавшая алыми губами в черном дама. А потом скользило по заполненной людьми дорожке. Догоняла его девушка, спрашивая:

– А правда, Вам не понравились мои стихи?

– Нет, почему же, qui sedens adversus[90]90
  Сидящий напротив (лат.). Катулл. Книга стихотворений. 51: 3.


[Закрыть]. Я помню прекрасно: dulce ridentem[91]91
  Прелестный смех (лат.). Там же. 51: 5.


[Закрыть], я наслаждался, я понял Вас…

И Дашенька в ответ начинала читать новые, написанные над текстом латинским, стихи или поэму об Аргусе[92]92
  В греческой мифологии – великан с множеством глаз, часть которых всегда бодрствовала, что делало его идеальным сторожем. Убит Гермесом, усыпившим его рассказом о любви Пана к Сиринге.


[Закрыть]. О стоглазом городе, вновь породившем Сирингу, и в эти моменты меандрами рассыпблась улица.

А потом опять догоняло медленно ползущее Бесполое существо маленькая фигурка, и всё чаще продолжались эти мимолетные беседы.

Длинней стали короткие черные кудри, в которых рассыпалось неизреченное, и уста, декламирующие убитого поэта[93]93
  Так в рукописи.


[Закрыть].

Теплым веяло на скользкой дорожке, а по лунной дороге почти летели Сиринга с Молодым поэтом, летели вместе какое-то мгновение, а когда расставались, начинало мелькать поэту грозное лицо Аполлона.

 
Над городом бродит усталая мгла
И грустный искусственный свет.
Сиринга, Сиринга, куда ты ушла?
Но разве я жду ответ…
И грязью забрызган и пылен бульвар,
Вороны коварны и злы,
Откуда ж мне послан божественный дар
Среди этих каменных глыб?[94]94
  Стихотворение Г.П.Чистякова.


[Закрыть]
 

Сколь давно всё это началось, уже трудно было сказать, но всё так же плакало о Молодом поэте Бесполое существо у Александровских[95]95
  Неясно, кто скрывается под этой фамилией.


[Закрыть] и мрачнее становилось с каждым разом.

Но всё так же разливался крепкий чай в тонкие чашки, и так же мирно текли долгие разговоры, и мелькал за окнами остов разрушенной церкви.

Всё так же раскрывалась в первом часу ночи дверь, чтобы не опоздало на последний поезд метро Бесполое существо, и всё так же обещало оно исправиться, но не исправлялось.

Опустевшее к ночи метро превращалось в еще не описанный в сказках замок, и незнакомые стены Зеркальной залы возникали в душе уезжавшего в неизвестность Бесполого существа, и меандрами светились огни подземного тоннеля.

Вершинами проносился Молодой поэт, выкликая неразбериху.

По тому и другому[96]96
  Так в рукописи.


[Закрыть] звучало:

 
Она! Везде она! О ней лишь говорят
Все голоса тоскующей природы[97]97
  Строки из мистерии-шутки В.С.Соловьёва «Белая лилия, или Сон в ночь на Покрова» (1880).


[Закрыть].
 

Это возникала тень Великого философа, открывшего смысл любви, открывшего снова, что значит Das ewig Weibliche[98]98
  Вечная женственность (нем.). Название стихотворения В.С.Соловьёва, написанного в апреле 1898 г. В названии содержится аллюзия на последние строки «мистического хора», которым оканчивается вторая часть трагедии Гёте «Фауст».


[Закрыть], умершего накануне пришествия двадцатого века и провидевшего тайны будущего.

Полночь выползала из подворотен старого города с погашенными фонарями, трамваи звенели и орали кошки. В сон погружались и Чистые пруды, и Зеркальная зала, а над городом пробегала Сиринга…

IV

Ночью шел дождь и стучали колеса, хотя песенка их была значительно проще той, которую слышала Анна Каренина. А утро было встречено Бесполым существом в городе на берегах Леты.

Сколько раз уезжало оно сюда и увозило сюда Молодого поэта… Сколько минуло здесь самых разных событий, а потому он казался таким же родным, как и Великий город, в котором они родились.

Снова сюда поспешило Бесполое существо, потому что звал его Старый учитель, потому что звала его грязная вода каналов и крошащиеся камни домов. Потому что грохотал о нем что-то трамвай на Литейном и шептались деревья на Фурштатской и во дворе Инженерного замка[99]99
  Снова автобиографические мотивы: на Фурштатской улице, идущей от Литейного проспекта, жил двоюродный дед автора – Сергей Ефимович Пудкевич (1892–1986), а в Николаевском инженерном училище, которое с 1819 г. размещалось в Михайловском (Инженерном) замке, учился дед автора – Георгий Петрович Чистяков (1891–1961).


[Закрыть].

В комнате Старого учителя, где были навалены везде книги, а старая бумага заменяла занавески, казалось, снова обрело Бесполое существо спокойствие, потому что, когда склонялась над ним лысая голова с близорукими глазами, как прежде начинало цитировать оно Геродота, ионийской речью комментируя случайно купленную ветчину. Говорили они обо всём, и чем дальше, тем всё больше и больше возвращался Бесполому существу его старый облик, начинало понимать оно ту силу, которой владеет, и что-то бесконечное открывалось глазам. Целуя, провожал его Старый учитель словами:

– Σοὶ μὲν ἐγὼ πτέρ' ἔδωκα…[100]100
  Крылья, которые я дал тебе… (древнегреч.). Феогнид Мегарский. Элегии, 237. – В образе Старого учителя ясно видны черты профессора Ленинградского университета, филолога-классика Аристида Ивановича Доватура (1897–1982), которого Г.П.Чистяков считал своим учителем и у которого много раз бывал – в комнате ленинградской коммуналки в переулке Грив-цова, где ученый жил по возвращении из «исправительно-трудового» лагеря. См. Приложение 2 к настоящему разделу. – В числе научных интересов Доватура было изучение творчества Феогнида, венцом которого явилась изданная посмертно книга «Феогнид и его время» (Л.: Наука, 1989).


[Закрыть]

Поэтому, когда ночью оно увидело свою собственную тень между колонн Казанского собора, почудилось вдруг, что ничего ужасного не случилось.

Но только на минуту! Это блаженное состояние тут же прошло, потому что в это время в разорвавшихся облаках над Домом книги показалась фигура Молодого поэта. Черной тенью в мареве лунного неба вычертились вычурные черты и сразу скрылись, исчезнув в незнаемое, хотя и напомнили Бесполому существу о страшном разрыве и заставили содрогаться его сердце и снова плакать в опустевшей комнате на Чистых прудах.

Каждое утро выходило Бесполое существо из этой комнаты, чтобы рисковать быть раздавленным в мясорубке эскалаторов и увидеть те же примелькавшиеся лица в желтом и бездушном освещении. Те же юные влюбленные и дама с алыми губами, да еще два или три лица, проносились перед его глазами. Те же станции, роскошные, но, как правило, бездарные, и та же скользкая дорожка, где чуть ли не каждый день встречало оно Дашеньку.

– Если говорить не дают, писать буду только правду, – говорила она. И читала стихи о Пане и Сиринге, а в памяти Бесполого существа застывали стройные сонеты, песенка нимфы и городские пейзажи, по каплям разбивались и блестели бриллиантами переводы стихов Верлена, и постепенно проникали внутрь непонятные строки Аполлинера.

Почему-то спешила всегда Дашенька, и летела ее маленькая фигурка по скользкой дорожке, а Бесполое существо едва поспевало сзади. И это уже не Дашенька, а Сиринга, бегущая и трепетная нимфа.

Расстались у поворота, отстало Бесполое существо, задыхаясь, и увезло его со скрежетанием метро, а чернокудрая фея стремительно пролетала по улицам.

Вот она – победительница Немейских игр, – нет для нее препятствий, а потому всё быстрее бежит Сиринга, и шлейф ее чернью сыплет меандры по желто окрашенным зданиям.

Столкнется вдруг она с Молодым поэтом, мелькнут на какое-то мгновение тени их вместе и разлетятся, что-то крича друг другу, а, может быть, просто кивая.

Кто знает, где проходят их дороги? Что можно увидеть там, в царстве лунного света?

Но кто не видит, что над городом повисли облака, скрывшие верхушки высотных зданий, и только изредка в просветах между этими облаками промелькнут черные кудри, будто рассыпавшиеся по небу, а может, вовсе не кудри это, а пятна в лунном мареве и результат игры белого луча.

Мало кто понимал, что творилось там, под крышами домов, а лицо Аполлона появлялось чуть ли не ежедневно.

Бесполое существо не замечало его, но в ужас приводил взор бога Молодого поэта, а потому всё чаще скрывался он в Зеркальной зале и выкрикивал свои стихотворения размахивающим руками двойникам.

Теперь уже даже они, его бесчисленные отражения, не могли понять смысла его произведений, и только исступленно метались по стенам.

Не мог здесь пробыть долгое время Молодой поэт, потому что мысли о Сиринге постоянно терзали его сердце, рассыпаясь нескончаемыми меандрами. Глаголющий бессмысленные фразы, выбегал он на лунную дорожку, чтобы встретить там нимфу, но далеко не всегда сталкивались их пути.

Тем временем становилось похоже на весну. Но только нечто подобное весне начиналось, а сама она была далёко у северных берегов Африки, о чем стало известно из писем.

Однажды встретилось Бесполое существо с Дашенькой в Большом зале[101]101
  В 1970-х годах автор был завсегдатаем Большого зала Московской консерватории.


[Закрыть]. Непонятно было, условились они заранее или получилось это случайно, но оказались рядом в концерте, где и заколдовал их старый кудесник, наверно, уже последний из племени магов, потому что все остальные были много моложе и потеряли волшебную силу. Он же, с огромной, в седых кудрях, головой, всесильный и величественный, еще умел проникать в души представших ему.

Заколдовал Одиссей Димитриади[102]102
  Одиссей Ахиллесович Димитриади (1908–2005) работал в Москве с 1965 по 1973 г.: был дирижером московского Большого театра, преподавал в Московской консерватории. Очевидно, автор, который в пору написания «Меандр» учился на третьем курсе истфака Московского университета (кафедра истории Древнего мира), сделал именно этого дирижера эпизодическим персонажем своей поэмы ради его звонкого «античного» имени. Кроме того, Ди-митриади – девичья фамилия матери Аристида Доватура, Старого учителя, играющего существенную роль в поэме.


[Закрыть] Дашеньку и Бесполое существо.

De la musique avant toute chose[103]103
  О музыке на первом месте (франц.). Первая строка стихотворения Поля Верлена «Искусство поэзии» (1874). Перевод В.Я.Брюсова.


[Закрыть].

Они долго после этого молчали. Потом:

– Я б не смогла узнать все эти портреты[104]104
  Большой зал Московской консерватории был украшен четырнадцатью портретами композиторов работы Н.К.Бодаревского. Портреты располагались в следующем порядке: по левой стене, от эстрады – П.И.Чайковский, Л.Бетховен, Г.Ф.Гендель, Ф.Шуберт, Р.Шуман, К.В.Глюк, А.Г.Рубинштейн; по правой стене – М.И.Глинка, И.С.Бах, В.А.Моцарт, Й.Гайдн, Ф.Мендельсон, Р.Вагнер, А.П.Бородин. В 1952 г. портреты Генделя, Глюка, Гайдна и Мендельсона были заменены соответственно портретами М.П.Мусоргского, Ф.Шопена, А.С.Даргомыжского и Н.А.Римского-Корсакова.


[Закрыть], а вот в Исторической библиотеке узнаю всех.

Смотрели в зал Бородин, Вагнер, Римский, Даргомыжский, его-то и играли в тот вечер. Бесполое существо могло сказать обратное (в Историчке бывало оно не часто), но промолчало…

– Вспомнила вдруг об экземпляре «Поэмы без героя», правленом Ахматовой. De la musique encore et toujours[105]105
  О музыке всегда и снова (франц.). Строка из того же стихотворения Верлена.


[Закрыть]… Я ничего не понимаю в музыке, – сказала, – но сегодня было очень хорошо.

И стала Дашенька говорить о своих переводах и о том, что хотелось бы ей перевести трагедию. «Как они плохо переведены!» – воскликнула. Бесполое существо промолчало, улыбнувшись.

Вышли: вечером Никитская превращалась в фантастическую дорогу, по которой проходили сказочные существа. Вот и Сиринга летела по ней, рассыпая меандры, а с карниза Зоологического корпуса старого Университета[106]106
  В Зоологическом музее заседала секция охраны природы Московского общества испытателей природы, председателем которой был Константин Михайлович Эфрон (1921–2008), университетский товарищ матери Г.П.Чистякова – Ольги Николаевны Чистяковой (1918–2008). Георгий Петрович бывал в этом знаменитом здании на Большой Никитской и видел Константина Эфрона в рабочей обстановке.


[Закрыть], казалось, глядел Молодой поэт, – впрочем, только казалось.

Плакало Бесполое существо. А Молодой поэт сидел на ступенях храма Аристея. Старый бог положил на свои колени голову с взлохмаченными волосами и гладил по плечам поэта сморщенными руками.

– Вы всегда должны помнить, что никто не знает, где его ждут и гибель, и слава! А потом: Курциус[107]107
  Эрнст Курциус (Curtius; 1814–1896), археолог, историк, профессор Берлинского университета, автор трехтомной «Истории Греции» (Берлин, 1857, 1861, 1867).


[Закрыть], умирая, воскликнул: «Какие колонны!» У нас с Вами есть эта возможность, поэтому мы должны чувствовать себя бесконечно счастливыми, – говорил Старый учитель, бог Аристей. – Σοὶ μὲν ἐγὼ πτέρ' ἔδωκα…[108]108
  Снова в поэме возникает образ Аристида Доватура (см. прим. 36), теперь принявшего облик греческого бога. Обращает на себя внимание родство имен: оба – Аристид и Аристей – происходят от греч. ἄριστος – наилучший, благороднейший. – Будучи сыном Аполлона, Аристей не мог ему перечить и влиять на его решения; ему оставалось только утешать поэта, а затем – оплакивать его.


[Закрыть]

V

Грозные взоры метал Аполлон всё чаще и чаще. Не было спасения уже от его стрел Молодому поэту, где б ни блуждал он.

И только покидала его, возвращаясь в прекрасный замок, Сиринга, настигал поэта гнев Великого бога.

Только скрывалась на горй маленькая фея, начиналась страшная погоня, и мелькало, мелькало в глазах Молодого поэта незнакомое, новые открывались перед ним пейзажи, но совсем не радовали они его, а только наполняли ужасом сердце.

Громче и громче вскрикивал поэт, как никогда размахивал руками и колотил себя в голову. Не видел он уже теперь Сиринги, и не мелькали в облаках знакомые очертания. Блеснуло вдруг что-то похожее на Чистые пруды. «Что это?» – подумал Молодой поэт, не узнавая…

Но опять скрылось, и в этом пустом пространстве кричал только поэт: «Сиринга! Сиринга!», – хотя никто не отвечал на эти возгласы.

А в это время неожиданно, открывая скучнейшую книгу, подумало Бесполое существо, что нужно Дашеньке штудировать Геродота, чему она, по его мнению, сопротивлялась. А кроме того, классику необходимо знать Рошера[109]109
  Вильгельм Генрих Рошер (Roscher; 1845–1923), филолог, археолог, редактор «Подробного лексикона греческой и римской мифологии» (Лейпциг, 1884–1937).


[Закрыть], – и наполнило комнату ворчанием по поводу несовершенства комплектования библиотек.

Что-то еще пробормотало о Дашеньке и закашлялось от хронической простуды предчувствием нехорошего.

Всё так же каждый вечер открывался Платон и всё так же звучали его слова: ἰδεῖν δὲ τήν ψυχὴν Θαμύρου ἀηδόνος ἑλομένην[110]110
  Душа Фамирида выбрала жизнь соловья (древнегреч.). Фрагмент рассказа Эра из X книги диалога Платона «Государство». Цит. по: Платон. Собрание сочинений в четырех томах. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С. 419. Перевод А.Н.Егунова. – Фамирид – фракийский певец, состязавшийся с музами и ослепленный ими (Гомер. Илиада, ΙΙ, 594 след.).


[Закрыть]. От этого плакало Бесполое существо, и бесконечно текли тихие слёзы.

А потом, утрами, выползало оно по скользкой дорожке, встречая странного философа, признавшего Гегеля пророком истины, стареющую мудрую даму и других знакомых и незнакомых людей. Неожиданно появлялась Дашенька и, сказав два или три слова, исчезала.

Ничего не менялось в этой жизни, только душу соловья не могло избрать Бесполое существо и без слёз смотреть на рассыпавшиеся меандры.

Нигде не мог скрыться теперь Молодой поэт от гнева Аполлона. Грозный лик мелькал всё чаще и чаще, всё ближе и ближе свистели стрелы Далёкоразящего бога, и всё сильнее колотилось сердце поэта.

Не мог он теперь думать ни о чем, кроме Сиринги, и только это имя ежеминутно шептали его уста.

Страшный кифаред настигал везде. Когда скрылся поэт в Зеркальной зале и оказался в привычном обществе двойников, то вызвали они только ярость и горе в душе его, не мог он ни говорить с ними, ни смотреть на них и, бросившись посреди залы на пол, закрыл лицо руками и, воскликнув: «Сиринга!» – потерял сознание.

Темнотой подернулись зеркала. Не отражались в них взметаемые руки и растрепанные волосы поэта, не звучала привычная неразбериха, и долго длилась глубокая тишина.

Вдруг с грохотом раздвинулись зеркальные стены: боги предстали перед поверженным поэтом.

– В мир! – возгласила Артемида.

– Отправляйся на землю! – ответствовали Бессмертные.

Только один дряхлеющий Аристей промолчал, а по потухшим щекам покатилось что-то похожее на слёзы. Он слишком хорошо знал, чту должно случиться наутро.

– Pensez y, mon cher jeune ami, et vous allez voir que la question a vraiment quelque importance[111]111
  Подумайте об этом, дорогой мой юный друг, и Вы увидите, что этот вопрос действительно довольно важен (франц.).


[Закрыть], – пробормотал он по привычке и сгорбился еще больше.

– Боги! – воскликнул очнувшийся поэт, – блаженные боги! Солнце ослепит и убьет меня[112]112
  Ср.: «Золотому блеску верил, а умер от солнечных стрел» (Андрей Белый, стихотворение «Друзьям»).


[Закрыть]. Как же я возвращусь на землю?

Но остались неподвижными лица Бессмертных, и темнота распространилась повсюду.

А наутро, когда поднялось солнце и зазвонил колокол последней оставшейся в Великом городе церкви, потухли огненные буквы метро, а спешащие на работу люди затоптали уже в последний раз рассыпавшиеся по тротуарам меандры, посреди Зеркальной залы был поставлен не обтянутый тканью гроб, у которого сидело Бесполое существо. И не от апостола Павла[113]113
  Имеются в виду стихи 13–17 главы четвертой Первого послания апостола Павла к Фессалоникийцам, которые читаются во время отпевания.


[Закрыть], а плач над Патроклом[114]114
  См.: Гомер. Илиада, XXIII.


[Закрыть] шептали беззвучно уста, и глубокая печаль залегла над бровями.