Текст книги "Post scriptum"

Известную оду к Постуму (II, 14) античный комментатор Горация Порфирион определяет как рассуждение о быстроте бегущей жизни. Жизнь по Горацию действительно бежит: «Бежит завистливое время» (Carm. I, 11, 7–8); «Бегущие… текут года» (Carm. II, 14, 1–2), а сама история есть не что иное, как fuga temporum, то есть «бег времен». Этот бег кончается смертью, а поэтому мысль о смерти для человека невыносима. Отсюда один шаг до так называемой Селеновой мудрости: «Лучшая доля для смертных – на свет никогда не родиться // и никогда не видать яркого света лучей, // если ж родился, войти поскорее в ворота Аида // и глубоко под землей в темной могиле лежать» (Феогнид, 425–428, перевод В.Вересаева). Гораций, однако, этого шага не делает, наоборот, он показывает читателю, как следует жить, чтобы, не веря в бессмертие, не бояться смерти: «Что будет завтра, бойся разгадывать, // и каждый день, судьбою нам посланный, // считай за благо» (Carm. I, 9, 13–15), «Весело пользуйся дарами сегодняшнего дня» (Carm. III, 8, 27) и т. д. Знаменитый принцип «carpe diem» зачастую возводится к древневосточному[52]52
  См. древнеегипетскую «Песнь арфиста», «Эпос о Гильгамеше» (табл. 10, 3, 1–14), «Бен-Сира» (14, 14–17) и «Софер Шломо» (2, 1–9).


[Закрыть] и раннегреческому гедонизму, представленному в элегических стихах Феогнида и монологе Геракла в «Алкесте» Еврипида (782–798). Вряд ли следует протестовать против этого, но нельзя при этом упускать из ввиду, что используя гедонистические мотивы, Гораций ни в какой мере не призывает читателя забыться в вине и развлечениях; он учит (именно учит) преодолевать страх перед смертью и пользуется при этом, причем широко, не только основными положениями философии Эпикура, но и той терминологией[53]53
  См.: Lefиvre E. Epikur und der Wolf im Sabinerwald: Gedanken zu Horaz «Carm.» I, 22 // Giornale Italiano di Filologia. 1977. N 29. S. 156–171. Заслуживает специального анализа употребляемое Горацием слово otium = греч. ἀταραξία (сравн. Ep. I, 82; II, 85–86; III, 128; usener, fr. 519 = Clem. Alex. Strom. VI, 2, p. 266, 39).


[Закрыть], которую выработала школа Эпикура. В этом смысле он не останавливается там, где остановился Лукреций, а идет дальше.

Гораций сталкивает такие понятия, как spes longa (надежда на далекое будущее) и spatium breve (короткий промежуток времени) или просто «день из жизни» (dies carpenda). Мысли о будущем не должны простираться дальше сегодняшнего дня (см. также Carm. III, 29, 41–48). Основные идеи этой оды пересказывает Сенека в «Письмах» (12); при этом он широко пользуется терминологией, введенной в латинский язык Горацием. «Считай, что каждый день, который начинается, – это твой последний, – говорит Гораций, – и тогда час [смерти], о коем ты не будешь думать, придет неожиданно» (Epist. I, 4, 13–14). Это и есть punctum saliens всей философии Горация. Жизнь человека разбивается у него на «малые промежутки», каждый из которых мыслится как последний. Ввиду этого обстоятельства тот промежуток, который в действительности окажется последним, уже не будет восприниматься как что-то необычное и, следовательно, не приведет человека в ужас. Итак, знаменитое положение Эпикура о том, что смерти не следует бояться, раскрывается в блестящем парадоксе: считай последним днем каждый, и тогда он придет неожиданно. Тот, кто следовал этому принципу, бесспорно, скажет (Sat. I, 1, 118–119), что он прожил жизнь счастливым (se vixisse beatum) и уйдет из нее «как насыщенный гость уходит с пира».

Гораций нигде (ни в одах, ни в посланиях) не изложил свои взгляды систематически, однако отсутствие каких бы то ни было противоречий в его философских афоризмах, на первый взгляд беспорядочно рассеянных по всему корпусу его сочинений, ярко свидетельствует о том, что его философские воззрения были хорошо продуманы и представляли собой стройную систему.

Публикуется по: Чистяков Г. О философских взглядах Горация // Историко-философские исследования (препринты докладов участников методологического семинара по проблемам истории философии при Совете молодых ученых Института философии АН СССР). М., 1989. С. 2–9.

Из истории римской элегии

И стория римской элегии как жанра строится на противопоставлении Проперция Тибуллу. Тибулл – поэт идиллической мечты, Проперций – urbis amator, поэт города; Тибулл – поэт простой и небогатый мотивами, Проперций – типичный представитель «ученой поэзии» и т. д. Указывается и на то, что оба поэта резко отличаются друг от друга по темпераменту: Тибулл – меланхолик, Проперций – ярко выраженный холерик. Всё это находит отражение в их поэзии и делает двух поэтов такими непохожими друг на друга.

Проперцию однако отнюдь не чужды идиллические мотивы, а Тибулл (см. I, 2) с не меньшим основанием, чем Проперций, может быть назван поэтом ночного города. Много общего можно обнаружить и в их мировоззренческих установках. Таким образом, изложенная точка зрения нуждается в существенных коррективах. Тибулл и Проперций отличаются друг от друга прежде всего тем, что элегия каждого из них сложилась на основе разных исходных жанров, одних – для Тибулла, других – для Проперция.

Немалое место в элегиях Тибулла занимают Veneris praecepta (I, 2, 15–24; I, 5, 59–66; I, 8, 9–14).

Тибулл – magister влюбленных и в этом смысле прямой предшественник Овидия для Ars amandi. У Проперция мотив «любовной науки» отсутствует начисто. Образ Делии в высшей степени расплывчат, поэтому каждый читатель легко может увидеть в нем именно те черты, которые милы для него. (Здесь Тибулл опять-таки опережает Овидия, цель которого, по меткому замечанию Г.Френкеля, состояла в том, чтобы, игнорируя случайные моменты собственных переживаний, нарисовать правдивую картину любви практически любого своего современника – см., например, замечание Овидия в II, 1, 7–10.) Этого никак нельзя сказать о Проперции: образ Кинфии предельно индивидуализирован и конкретен. Есть все основания для того, чтобы возвратиться к конъектуре А.Маркса и видеть в Кинфии внучку Квинта Росция Галла – Росцию, а не Гостию, которая по возрасту никак не могла быть внучкой поэта Гостия.

Поэзия Тибулла тесно связана с эллинистической драмой. Здесь непременно присутствуют маски новой аттической комедии (ворожея, влюбленный старикашка, заботливая старушка-кормилица или злая сводня, бедный влюбленный, который всегда готов прийти на помощь своей подруге и т. д.). У Проперция этих героев нет, единственная маска – «сводня», появляется лишь в поздней элегии IV, 5. В любой из элегий Тибулла перед глазами читателя проходит длинный рад сцен, Проперцию подобная композиция глубоко чужда: в каждой элегии дается лишь одна сцена; в сущности это эпиграмма, разросшаяся до 40–60 строчек. Не случайно поэтому у него так много заимствований из Филодема, Мелеагра и других мастеров эллинистической эпиграммы, особенно I в. до н. э. Проперций идет по следам Корнелия Галла и Катулла, в творчестве которого элегия вырастает из эпиграммы и тесно переплетается с эпиграммой. Тибулл блестяще знаком с гомеровской поэзией и, подобно Горацию, не чужд интереса к философии; Проперций нигде не обнаруживает знакомства с философской литературой, зато в его элегиях нетрудно найти следы внимательного чтения писателей, дававших профессиональные описания храмов, картин и статуй (авторов круга Полемона).

Всё это показывает, что бездна, лежащая между Тибуллом и Проперцием и делающая их такими разными, в первую очередь заключается в том, что как на предшественников они ориентировались на совершенно разных авторов, стояли на абсолютно несхожих эстетических позициях, хотя, будучи представителями одного поколения, зачастую (что не следует преуменьшать) говорили об одних и тех же проблемах.

Публикуется по: Чистяков Г. Из истории римской элегии // X авторско-читательская конференция «Вестника древней истории» АН СССР. Тезисы докладов. М., 1987. С. 154–156.

Классическая филология как компонент высшего гуманитарного образования

К ак известно, в большинстве высших учебных заведений нашей страны часы, отводимые на латинский язык и другие дисциплины классической филологии, неуклонно сокращаются, экзамен заменяется зачетом, а затем снимается и зачет и т. д. Разумеется, наступление на классическую филологию и утеснение ее как учебной дисциплины началось далеко не вчера. Теория, согласно которой «латынь никому не нужна», имеет свои традиции. Ее истоки следует искать еще в русской действительности 40–80-х годов прошлого века, когда древние языки в гимназиях преподавали в большинстве своем выпускники не университетов, а духовных семинарий (иногда и академий), не получившие священнического сана, в то время как их однокашники давно уже стали протоиереями и даже епископами. Они из года в год читали с гимназистами Orbis Romanus Pictus и первые главы Цезаря и, чувствуя себя неудачниками, были не в меру строги, требовали безупречного знания парадигм, но ничего более своим ученикам не давали и не могли дать, так как сами не были филологами. Именно поэтому многие писатели и публицисты второй половины XIX века, в числе которых можно назвать имена Ф.М.Достоевского, В.М.Дорошевича, А.П.Чехова, классика эстонской литературы А.Таммсааре, к изучению древних языков относились резко отрицательно. Преподававшиеся на «беликовском» уровне латынь и греческий были начисто оторваны от остальных гуманитарных дисциплин. В то самое время, когда лекции по Средневековью блестяще читал Т.Н.Грановский, а историю философии права – П.Г.Редкин, давший весьма глубокий анализ текстов Платона, Аристотеля и других античных философов, в соседней аудитории бывший семинарист скучно, а зачастую и безграмотно, «анатомировал» Цезаря. Позднее М.В.Добужинский напишет в своих «Воспоминаниях»: «…труднее всего мне давались древние языки, а extemporalia (письменные переводы на латинский и греческий) были одно мучение. Мы зубрили как в Петербургской, так и в Кишинёвской гимназии этимологию и синтаксис обоих языков и засоряли память невероятным количеством исключений, причем эти исключения, изложенные в учебниках стихами, запоминались навсегда, а сами правила забывались!.. Из-за деревьев не было видно леса: классическая гимназия меньше всего знакомила с самим классическим миром, и о мифологии и об античном искусстве я несравненно больше знал из домашнего чтения»[54]54
  Добужинский М.В. Воспоминания. М., 1987. С. 98.


[Закрыть].

Реальное положение дел в преподавании древних языков в России стало резко меняться в начале 90-х годов XIX века. В гимназию пришли филологи-классики с университетским образованием, в их числе были С.И.Соболевский, Н.И.Новосадский, И.Ф.Анненский и другие. Огромную роль сыграл бывший министром народного просвещения Г.Э.Зенгер, серьезнейший знаток и исследователь поэтов Древнего Рима. В начале XX века подавляющее большинство гимназистов изучали древние языки с большим интересом. Об этом свидетельствует как художественная литература, так и многочисленные мемуарные источники, а также научное наследие ученых-негуманитариев; последнему, без сомнения, следует посвятить специальное исследование. Вместе с тем, отечественная публицистика, как правило, необычайно чуткая к малейшим веяниям в нашей общественной жизни, на этот раз оказалась не на высоте. Продолжая порицать бессмысленные и бесполезные, с их точки зрения, занятия древними языками, наши писатели и журналисты основывались, надо полагать, на впечатлениях, вынесенных из собственного детства, и не утруждали себя тем, чтобы заглянуть на урок в гимназию конца XIX века. Вот почему общественным сознанием так и не была усвоена мысль о том, что преподавание древних языков давно уже ушло от тех «бурсацких» методов, которые некогда были описаны Н.Г.Помяловским в «Очерках бурсы».

С другой стороны, процесс вытеснения древних языков из гимназии был связан с огромным скачком в сфере естественных и технических наук во второй половине XIX века. Классическая гимназия, без сомнения, слабо откликнулась на него: в ее учебных планах латинский и греческий языки занимали по сравнению с естественнонаучными дисциплинами необоснованно большое место. Это привело к обратной реакции: с 1864 года начали организовываться реальные училища, которые давали, как и гимназия, аттестат зрелости, но без латинского и греческого языков вообще. «Реалисты» были значительно лучше подготовлены по математике, физике и другим подобным дисциплинам, но обладали при этом несравненно более узким кругозором. Время упоения «успехами», достигнутыми средним образованием за счет отмены «бесполезной» латыни, ушло в прошлое довольно быстро, вместе с эпохой торжества позитивизма в науке. Целый ряд свидетельств крупных современных ученых в области точных наук служит тому доказательством. Сошлемся, например, на мнение академика А.Н.Туполева, постоянно подчеркивавшего, что, не зная ни одного иностранного языка, он без труда читал техническую литературу на всех европейских языках, так как в юности учил латинский. Известный московский ботаник профессор Н.Н.Каден (1914–1976) более тридцати лет занимался разработкой методов изучения и преподавания латинского языка, как одной из важнейших вспомогательных дисциплин для биолога, в первую очередь – для флориста. Его книги, бесспорно, представляют большой интерес и для филолога.

В последние годы о необходимости изучения латинского и греческого языков говорят очень много. Академик Д.С.Лихачёв ставит вопрос о введении преподавания классических языков в школе[55]55
  Лихачёв Д.С. Школа духовности // Правда. 13 мая 1988 г.


[Закрыть], однако полагать, что наступление на классическую филологию закончено, было бы легкомысленно. На наш взгляд, это не в последнюю очередь связано со следующим. Последовательно развивая тезис, согласно которому с Античностью связаны истоки европейской культуры, мы добились того, что практически любой гуманитарий, начиная свои занятия в высшей школе, сталкивается с одной из дисциплин классического цикла, если обозначить таким образом совокупность наших знаний об Античности. В настоящее время античная литература для студентов-филологов, древняя история на исторических факультетах, античная философия – на философских и т. д. читаются на первом курсе. Латинский язык на филологических, исторических и юридических (на последних – в непростительно малом объеме!) факультетах университетов, в институтах иностранных языков и на факультетах иностранных языков педагогических институтов тоже изучается лишь первокурсниками. На первый взгляд ситуация выглядит вполне благополучно, так как именно в ходе изучения латинского языка, античной литературы или философии и т. п. закладываются основы для изучения мирового культурного наследия, всех областей гуманитарного знания в их историческом развитии: от античной литературы или философии студент переходит к средневековой, затем к Возрождению, Новому времени и т. д. Что же получается в результате? В средней школе древняя история с элементами литературы и культуры в целом изучается в пятом классе одиннадцатилетними детьми, не усвоившими еще хода развития мировой истории и едва ознакомившимися с основными событиями прошлого своей родины. Впоследствии школьник к Античности не возвращается и в дальнейшем воспринимает всё, что относится к культуре древней Греции и Рима, либо как совершенно лишенную жизни информационную схему, либо как серию побасенок, в которых подвиги Геракла или Персея оказываются в одном ряду с событиями из эпохи греко-персидских войн, походами Александра и Цезаря. На уровне высшей школы повторяется то же самое: студенту, который изучал Софокла, Еврипида или Горация на первом курсе, будучи еще школьником как по своей психологии, так и по методам работы, а Г.Аполлинера и А.Рембо – на четвертом, представляется, что последние авторы значительно глубже, интереснее, содержательнее и, главное, нужнее современному человеку, чем первые. Тот, кто попытается доказать студенту-филологу (разумеется, если последний не специалист в области классической филологии), что творение Марка Аврелия не менее интересно, чем романы Г.Гессе, а философу – что Платон заслуживает не меньшего внимания, чем М.Хайдеггер, успеха не добьется. Сосредоточение всех дисциплин классического цикла на первом курсе неизбежно приводит к страшной примитивизации представления об Античности и античной культуре в среде неспециалистов.

Необходимо трезво оценить эту ситуацию и признать, что для нас типично именно такое отношение к Античности.

Выход из сложившегося положения видится нам в следующем: общий курс по соответствующей дисциплине классического цикла остается на первом курсе, при этом на одном из старших курсов вводится обязательный спецкурс или спецсеминар по изучению какого-либо античного автора или жанра античной литературы. Семинар такого рода может быть профилирован с учетом интересов студента. Так, студенты, изучающие французский язык и литературу, могут вернуться к античной лирике в связи с французской поэзией XVIII века, скажем, обратиться к сравнительному анализу творчества Альбия Тибулла и Эвариста Парни, – поэта, которого обычно называют inйgalable Tibulle des lettres franзaises[56]56
  Несравненный Тибулл французской литературы (франц.).


[Закрыть]. Античные мотивы в поэзии Х.М.Эредиа, С.Малларме и А.Жида тоже нуждаются в выявлении их источников, а этим, без сомнения, можно заниматься лишь под руководством преподавателя, являющегося профессионалом в области классической филологии. Нельзя изучать неоклассическую драму во Франции, не прибегая к анализу античного театра. Блестящие возможности для возвращения к эллинистической литературе (в частности, – к творчеству Феокрита и Каллимаха) и к Овидию представляет творчество Луиса де Гонгоры и других представителей испанского барокко. Аналогичные примеры можно привести из английской, немецкой, итальянской и других литератур. Для многих будет полезен спецкурс по античной и средневековой поэтике, риторике и т. п. Студент-философ может вернуться к Платону в связи с изучением философии В.С.Соловьёва или европейского экзистенциализма и т. п. Что же касается занятий философской медиевистикой, как европейской, так и отечественной, то они просто немыслимы без постоянного обращения к античному философскому наследию.

Нельзя обойти молчанием и другую проблему, связанную с преподаванием классического цикла: в виду того, что в большинстве высших учебных заведений (за исключением Москвы, Ленинграда, Тбилиси и Киева) античную литературу, философию и т. п. ведут преподаватели, без сомнения, образованные и зачастую обладающие весьма высокой квалификацией, но не специализирующиеся по античной литературе и другим дисциплинам классического цикла (там античную литературу, как правило, читают «зарубежники»), их положение оказывается весьма нелегким. Читать этот курс они вынуждены по учебникам, методическим указаниям и другим материалам, подготовленным филологами-классиками, но не по собственным разработкам, ибо на составление таковых лектор образованный, но не знающий латинского и древнегреческого языков, никогда не отважится. Последнее исключает из педагогического процесса акт творчества, а без него работа со студентами в высшей школе просто немыслима. Предложить свою помощь мог бы Факультет повышения квалификации, но в виду того, что курс античной литературы составляет не более ⅛ или даже 1⁄10 части годовой нагрузки педагога, читающий этот курс преподаватель повышает свою квалификацию в области своих личных научных интересов, связанных с его собственной исследовательской работой, подготовкой диссертации и проч. Положение лекторов, читающих курс истории античной философии на философских факультетах, еще хуже, так как центров, где они могли бы пройти курс повышения квалификации по данной дисциплине, в стране вообще нет. Об этом неоднократно говорилось на Всесоюзных Аристотелевских чтениях, но конкретных шагов здесь пока не сделано.

Разумным выходом из создавшегося положения на филологических факультетах была бы передача курса истории античной литературы преподавателю, ведущему латинский язык, конечно, только в том случае, если этот преподаватель закончил университет по специальности «классическая филология» или прошел курс повышения квалификации на Факультете повышения квалификации по специальности «латинский язык», где читаются курсы по античной мифологии, культуре, литературе, а также изучаются в оригинале тексты ряда римских авторов (как прозаиков, так и поэтов). В каких-то случаях этому шагу препятствует наличие ведомственных барьеров между кафедрами истории зарубежной литературы и общего языкознания, или французского языка, к которым обычно прикреплены преподаватели-латинисты. Однако бывает и другое: нередко преподаватель латинского языка специализируется в области лингвистики и поэтому не может читать курс по истории литературы. Вот почему единственным реальным нововведением, которое помогло бы всем преподавателям, ведущим дисциплины классического цикла, явилось бы издание журнала, по своим задачам аналогичного издававшемуся в Петербурге в 1907–1918 годах «Гермесу» или современному французскому журналу Ο ΛΥΧΝΟΣ, который выпускает центр по непрерывному обучению и постоянному образованию (Centre de Formation Continue et d’Education Permanente) при университете Прованса (Экс-ан-Прованс). В этом журнале должны публиковаться статьи методического и обзорного характера, сообщения о новых открытиях (папирусах, надписях и других археологических памятниках, недавно введенных в научный оборот), а также рефераты, посвященные новым монографиям (как отечественным, так и вышедшим в других странах) и, особенно, – значительным научным статьям. Этот журнал, без сомнения, должен быть посвящен всем без исключения предметам классического цикла, а не одной литературе или археологии, латинскому языку или философии. Его издание даст возможность читателям быть в курсе последних достижений науки и вместе с тем поможет им преодолеть «ведомственную» ограниченность, приведшую к тому, что филолог мало что знает из истории, историк не разбирается в лингвистике и литературе той эпохи, которую изучает, а философу свойственно полное незнание языка и весьма фрагментарное знакомство с историей и культурой. Регулярно издаваемый журнал даст возможность преодолеть сугубо прагматический подход к подготовке специалистов, своего рода «лысенковщину», грубо разделяющую все гуманитарные дисциплины на «полезные» и «бесполезные» и приводящую к удивительной беспомощности, узости профессионального кругозора, а зачастую – и к безграмотности студентов-гуманитариев. Наконец, только такого рода периодическое издание может обеспечить преподавателя, который возьмется за ведение курса классического цикла на одном из старших курсов, альтернативными методическими разработками, целым рядом вариантов, из которых можно было бы выбрать вариант, соответствующий научным интересам и возможностям как преподавателя, так и его студентов. Необходимо подчеркнуть, что в настоящее время введение такого курса возможно в Москве, Ленинграде и Тбилиси, а в других городах – лишь в тех вузах, где есть специалисты. Вместе с тем именно внедрение этой практики может способствовать повышению научного интереса у преподавателя, так как подготовка к чтению спецкурса, без сомнения, полезного и нужного для студентов, неизбежно стимулирует научные интенции а, следовательно, придает обучению творческий характер.

Публикуется по: Чистяков Г. Классическая филология как компонент высшего гуманитарного образования // Научные труды Московского Государственного института иностранных языков им. Мориса Тореза. Вып. 347. М., 1989. С. 11–17.