Текст книги "Мытарь"

Глава 26

Выходные проходят без приключений, но в магазин за продуктами в субботу Лиля с мамой на всякий случай идут вместе. Вдвоем и тащить легче, и успеешь закричать, если что. Двум-то рот заткнуть не так просто.

Утром понедельника, когда Лиля чистит зубы и привычно думает о том, как не хочется в колледж, ей приходит в голову интересная мысль. Девушка даже замирает со щеткой во рту.

«А что, если все же уйти из шараги?»

То есть она и раньше об этом думала, но как-то не всерьез. Скорее, себя подбадривала: «вот возьму и уйду!». На самом же деле никуда уходить не собиралась.

Но сейчас, как только Лиля серьезно задумывается об этом, в голове раздаются голоса мамы, Нади, каких-то соседей и учителей. Весь этот гомон можно уложить в одну фразу:

«Ты что, с ума сошла? Столько времени зря потрачено! Потерпи уж, скоро уже на работу выйдешь, нормальные деньги получать начнешь!»

«А вот не потерплю!» ― решает Лиля.

Она ставит щетку в стакан, полоскает рот и умывает лицо. Все это она делает с такой решимостью, будто сразу после умывания ей надо не в колледж идти, а опускаться в Марианскую впадину. Впрочем, для Лили это так и есть.

– Не потерплю! ― повторяет она вслух. Мама уже на работе, а значит, слышать девушку может только Паштет, которому все это глубоко безразлично. ― Хватит уже терпеть! ― Лиля наполняет водой электрический чайник и включает.

Потом вдруг бросается в свою комнату и начинает пристрастно рассматривать свои рисунки.

«Это ― отстой, ― Лиля быстро откладывает в сторону один рисунок. ― Это тоже зашквар… А вот это ничего, кстати. И этот монстрик тоже ниче ― криповый, но няшный».

Лиля решает, что будет поступать в художественное училище. Нет, не из-за утомивших одногруппников ― хотя из-за них тоже; не из-за невнимания Гарика ― хотя и из-за него тоже… Главное, Лиля понимает, что не хочет работать термистом. Не хочет ходить в рабочем халате, с умным видом измерять температуру приборов и пытаться закадрить коллегу-неженатика.

Лиле всегда нравилось рисовать. И она хочет заниматься именно этим. Даже если она не сможет стать лучше всех. Даже если ей придется пойти на первый курс и начать все сначала. Даже если она никогда не станет известным художником, даже если всегда будет недоставать денег ― разве все это важно, если нравится само дело? Если хочется рисовать?

Лиля уже не боится сложностей.

«Я, тля, чуть не рипнулась, смерти в рыло взглянула несколько раз, и то не обделалась ― чего мне бояться-то? ― думает она. ― А бабок хватать не будет, после учебы подрабатывать буду. Не я первая».

Лиля звонит Нине на работу, в двух словах рассказывает о своих планах и вешает трубку, не дослушав маминых причитаний.

Потом идет к столу, чтобы засесть за компьютер и выяснить, где ближайшее художественное училище, каковы условия и так далее. Но при входе в комнату взгляд Лилии упирается в грязное оконное стекло. Она знает, сейчас там, за окном ― голубое небо, но из-за пыльных стекол оно кажется серым.

«Окна-то я так и не помыла. А ведь обещала», ― думает Лиля.

Она идет за ведром, набирает воду, берет тряпки и все остальное, что нужно. Когда девушка, встав на подоконник, распахивает окно, то замирает от восторга. Какая же красота вокруг! Как пахнет свежестью, весной! Деревья усыпаны трогательной, молодой листвой. Птицы галдят на разные голоса. Даже люди кажутся какими-то… родными, что ли? Родными, уставшими и беззащитными. Лиля снова поднимает взгляд к небесам и глубоко вздыхает от распирающей ее радости, вызванной пронзительной синевой неба.

Минут десять Лиля просто стоит и любуется.

«Как же можно не любить это?» ― удивленно спрашивает себя девушка.

Еще она думает о том, что как странно хотеть уйти от всего этого? Она уже не верит, что действительно этого хотела. Ей даже не хочется думать о подобных глупостях. Теперь она хочет жить. Во что бы то ни стало. И ей сейчас все равно, что думают о ней остальные. О ней, ее жизни, ее планах, мечтах. Пусть их…

«Вы все такие умные и взрослые, сами-то вы настолько счастливы, чтобы другим втирать, как надо жить? Разберитесь со своими жизами, а эта ― моя. Я уж сама как-нибудь».

Лиле немного стыдно от таких мыслей, но, представив, как мама обрадуется, увидев вымытые окна, девушка обмакивает тряпку в ведро и приступает к делу.

Около четырех часов, когда мама еще не пришла, в дверь звонят. На всякий случай Лиля спрашивает ― «кто там» и слышит в ответ Серегин голос. Она открывает и замирает от удивления ― Серого не узнать. Он прилично одет, причесан и даже побрит. Лицо по-прежнему бледное, под глазами синяки, но от привычного наркомана в трениках отличается разительно.

– Слушай, подруга, могу я тебе ключи от квартиры оставить? На месяц-другой?

– Можешь, конечно, а что случилось?

– Сдаться решил я. Надоела такая жизнь.

– Сдаться? Куда? ― не понимает Лиля.

– Понятно ― куда, ― усмехается Серый. ― В наркологию. Надоело братву позорить. Хочу к нормальной жизни вернуться.

– Понятно… Здо́рово, ― бормочет Лиля, мельком удивившись, что желание Сереги вернуться к жизни совпало с ее. Весна творит чудеса. ― А что ты друзьям ключи не оставил?

– Ты че? Они там опять ширяться будут.

– Я не про тех, а про твоих сослуживцев.

– А те баб начнут водить…

– Поняла, ― улыбается Лиля. ― Я, стало быть, самый надежный вариант.

– Ты ― надега, ― говорит Серега и слегка похлопывает Лилю по плечу. Ну, ему кажется, что слегка. ― И, кстати, те черти тебя больше не тронут, не бойся.

– Какие черти? ― Лиля как-то и думать забыла о своих недоброжелателях. ― А, эти… Надеюсь…

– Точно тебе говорю. Гляди, ― Серега достает из кармана почти новый, но уже слегка поцарапанный смартфон.

– Что это? ― спрашивает Лиля, чувствуя, что сердце начинает биться быстрее.

– Да кента того мобила… Который тебе угрожал и от которого я тебя… ну это… охранял, типа.

– Как она к тебе попала?

– Да прикинь, дня три назад, я дома массу топил… Под дозой был, честно скажу. ― Серега виновато опускает глаза, что вовсе не вяжется с его образом. ― И вдруг меня что-то на улицу потащило. Будто сила какая-то, ей-богу!

– Может, ты просто услышал что-то сквозь сон? Вот и захотел выйти, выяснить, что случилось?

– Да ты че… ― Серый, желая переубедить, начинает говорить громче, и тут щелкает замок двери напротив. Она слегка приоткрывается, и в проеме появляется нос соседки ― бабы Вали.

Серега сразу же замолкает и поворачивается в сторону открывшейся двери. Любопытный нос сначала скрывается, но через мгновение, когда баба Валя осознает, что ее застукали (эх, просила же Лешку поменять замок или хотя бы этот смазать!), она произносит скрипучим голосом:

– Что-то случилось, детки?

– Нет, баба Валя, ― исполнившись терпения, отвечает Лиля. ― Все хорошо.

Она чуть сторонится, чтобы Серега шагнул в квартиру. Тот заходит, и когда Лиля закрывает за ним дверь, отгородившись от любопытной соседки, он повторяет, но уже шепотом:

– Да ты че! Я когда сплю, да еще под дозой, меня хрен разбудишь! Пушкой только.

– Ясно. А дальше-то что? ― нетерпеливо спрашивает Лиля, поглядывая на смартфон в Серегиной руке.

– Короче, спускаюсь, а там какой-то кент…

– Как он выглядел?

– Вот убей не помню, темно было. ― Серый замолкает на мгновение, пытаясь восстановить в памяти картину… ― Ну, вот, короче… Дальше не помню что. То ли я спросил, что он там делает, то ли этот баран сразу стал у меня перед носом ножом махать.

– Ого! А ты что?

– Да понятно, что… ― смущается Серый, ― выбил нож, врезал по щам и мобилу отжал. В наказание. Я сначала забыл про нее. А вчера Куля заходил…

– Куля?

– Да товарищ мой… По несчастью. Он и разблокировал мобилу… Я хотел порыться в контактах и владельцу вернуть…

– Зачем? ― удивляется Лиля. ― Ты же сам сказал ― в наказание.

– Ну, проспался… Подумал, что лишканул. Да и потом, я же не бесплатно вернул бы…

– Понятно.

– А там, короче, в мобиле этой смски прикольные. На, погляди. ― Серый включает смартфон, находит нужное и протягивает Лиле. ― Вот тут всё. Короче, пасли они вас с мамкой. Но замочить не хотели, не ссы. То есть не бойся, ― поправляется Серый. ― Точнее, сначала даже грохнуть хотели, но потом, видать, испугались чего или просто передумали. Вот из этой смски все становится ясно.

Лиля читает:

«Карась, пугни ее напоследок и отвянь. Только нормально пугни. Будет знать, сука, с кем можно шутить. Резать не вздумай. Пусть живет, лузерка, пока не сдохнет».

Сердце Лили готово выпрыгнуть, и ей кажется, что это видно даже со стороны.

– Вот, ― говорит Серега виноватым тоном, будто это его собственная переписка, ― пугнуть хотели. Но там раньше у них другие планы были ― почитай.

– Поняла, спасибо. ― И Лиля протягивает смартфон обратно Сереге.

– Да мне он теперь без надобности, ― говорит тот.

– Мне тоже. Хочу забыть об этом треше, как о страшном сне.

– И почитать не хочешь?

– Не, ― крутит головой Лиля. ― Отдай кому-нибудь или продай, как сам знаешь. А за то, что врезал ему, ― спасибо. И вообще, Серег… Ты… Выздоравливай. ― Искренне говорит Лиля и улыбается.

– Да куда ж я денусь, ― улыбается парень в ответ, засовывая телефон в карман пиджака. ― После того кента я и решил сдаться. Ну, думаю, если я уже вообще ни хрена не помню, что делаю ― атас, пора к врачевателям. А то в этот раз я нужному челу врезал, а в другой ― кто знает? Могу ведь и убить кого-нибудь запросто.

– Эт да, ― кивает Лиля.

Серега выходит в подъезд. Лиля слышит, что в то же мгновение, когда она щелкает замком, захлопывается дверь напротив.

Девушка с четверть часа сидит на кухне, вспоминая разговор с Серым. Наконец, успокоившись, глубоко вздыхает, допивает свой сладкий растворимый кофе и возвращается к мытью окон. Ей очень важно сегодня домыть их. Лиле кажется, что окна ― глаза ее дома, и они, как глаза человека, смотрят в мир, и взгляд их должен быть чист. А когда взгляд чист и не замутнен, так и мир видится иначе.

* * *

Я прекрасно помню, как вызвать Хора, но тяну время. И все время думаю. Да, призраку думать тяжелее, чем живому человеку, ― мысль скачет, словно ветром сдуваема, но я уже неплохо научился ею управлять. Так же, как и призрачным телом. Лучше всего думается в библиотеке ― там, что называется, намолено. Хотя думать особо не о чем, и так все ясно. Нет выбора. Как бы я ни хотел, чтобы он был, ― его нет.

Прощаясь с призрачной жизнью, я летаю по городу, стараюсь сделать что-нибудь хорошее. Но нет, я уже не обманываю себя иллюзией, что спасаю кого-то. Люди умирали и будут умирать, кончали с собой и будут это делать, каждый сам хозяин своей жизни. И смерти. Но мои хорошие поступки сейчас ― словно месть Преисподней за то, что я теперь с ними. Может быть, это мелко, но мне так хочется. Пусть считают это демонской прихотью.

Два дня назад я стал свидетелем, как в чью-то квартиру пытался забраться вор. Это было вечером, возле дома много деревьев, и парня, который взобрался по водосточной трубе и норовил шагнуть на карниз окна на втором этаже, со стороны двора было не видно. Свет в окне не горел, как и в соседних окнах. Парень явно знал, куда лез, чьи это окна и почему хозяев нет дома. Когда он пытался перешагнуть с трубы на карниз, я шуганул стаю птиц с дерева. Залезать внутрь птицы я не стал, а то точно бы там остался. Как-то и без того получилось ― я просто бросился в стаю. И мне удалось шугануть ее так, что она вспорхнула как раз в сторону парня. Тот от неожиданности чуть не сорвался. Удержался, но выругался. Птичий гомон и мат привлекли внимание соседских бабок, и грабителю пришлось прыгать в кусты, а потом бежать со всех ног, одну из которых он, видимо, подвернул, когда прыгал.

А вчера я добрался до тех гопников, что на прохожих нападали. Нашел-то я их давно, да все не мог придумать, как наказать. Да те и повода не давали. Но, в конце концов, мои иллюзии о том, что гопота встала на праведный путь, были разрушены. Вчера вечером я их застал во дворе, сидящими на спинке лавки. Курили ― теперь, «благодаря» Серегиной нехорошей квартире, я знаю, что это не табак, ― болтали и хохотали гиенами над шутками, понятными только им. Я словно чувствовал, что нынче гопкомпания настроена на «подвиги», и чувства не обманули.

Ближе к полуночи они окликнули парня, который шел сквозь длинную арку между домами. Именно в этой арке когда-то они напали и на ту давнюю парочку. Этот же прохожий ― нет чтоб бежать ― остановился и стал ждать. Так бывает, когда человек невольно берет на себя роль жертвы и уже не может от нее отказаться. Гопники вразвалочку направились к парню. Место для них просто идеальное ― темно и нет никого. Кроме меня и еще нескольких бессмысленных астральных бродяг.

Я опять привычно метался, но у меня не получалось ничего придумать, чтобы сорвать нападение. Тогда я стал вселяться. Начал сразу с третьего, малахольного. Подобный трусливый шакал есть почти в любой компании хулиганов. Тот самый, который после драки, выскочит из-за спин и пнет побитого. Но только тогда, когда уверен, что сдачи не получит. Вселиться в него, к моему удивлению, получилось очень легко. И я сразу почувствовал, как он боится. Он боялся всего ― иногда жертв, всегда ― быть пойманным полицией, но еще больше ― своих подельников. И именно потому боялся им отказать.

А дальше все было просто, ― я выхватил из кармана шакала нож с откидным лезвием, догнал главаря шайки и пырнул того в правый бок. Нож вошел глубоко.

Потом было шумно и весело. Мне весело. Раненый вожак нещадно избивал своего товарища, а третий гопник ― не задействованный в интермедии, не разобрав в полумраке, что приключилось, не стал отвлекаться от цели. Возможно, и даже скорее всего, избиение шакала не было редкостью, так и отвлекаться не стоило.

– Че гуляем-то, темно уже… ― сказал гопник и потянул парня за лямку спортивной сумки.

– Отпусти… ― сказал тот.

– Не, я так просто… Че ты?

Я судорожно соображал, как не дать случиться неизбежному, как вдруг гопнику прилетает короткий, но сильный удар в скулу. Я даже не сразу понял, что произошло. Резкий удар, гопник, клацнув челюстью, отлетает от прохожего, красиво приземлившись рядом с сотоварищами. Главарь уже сидел на земле и постанывал, держась рукой за бок; шакал, лежащий рядом, был без сознания. Красивая картина. Получилось лучше, чем я мог ожидать. Вот почему прохожий не спешил убегать ― видимо, был уверен в себе. Наверное, занимается боксом или чем-то подобным.

Отлетевший вставать не стал ― только держался за скулу и напуганно смотрел на прохожего. Тот, бросив взгляд на груду тел, слегка подкинул на плече спортивную сумку и продолжил путь. Я тоже.

Это было вчера. А сегодня я вновь летаю по городу… Много гадкого вижу, но вмешиваться не хочу.

Я переношусь в аэропорт, на летное поле. Я часто бываю здесь ― сижу или летаю и любуюсь самолетами. С них началось мое знакомство с новой Землей. И до сих пор я в восторге от этой удивительной красоты и мощи, способной мчаться по воздуху. Наверное, самолеты для меня ― символ надежды на то, что и я, несмотря на весь груз грехов, смогу однажды подняться в небо… Впрочем, теперь и об этом стоит забыть.

Вдруг в сотне шагов от меня возникает Черная дыра. Эта похожа на серый водоворот. Уловители ― так называл демон Черные дыры. Но теперь какой бы вид не принимал уловитель: водоворот, клякса, паутина, призрачный автобус ― я узнаю его. Я почувствую его, даже если он будет невидим. После того, как побывал в чреве уловителя, я узнаю его всегда.

Он тянет меня к себе, и у меня нет ни сил, ни желания сопротивляться. Хотя мог бы ― уловитель еще далеко. А может, и не мог бы. Может, серый водоворот, как автобус, просто помчится за мной. Ведь вокруг никого, кроме мелких астральных сущностей, а значит, как и всегда в последнее время, уловитель явился именно за мной. И вряд ли меня отпустит.

Рядом с водоворотом вдруг появляется Хор. Вот как? Очевидно, решил не ждать, пока позову. Сегодня главный шпион Преисподней выглядит как конферансье в старинном кабаре ― разве что штаны не в полоску. На Хоре темно-голубая фрачная пара, до блеска начищенные синие туфли, белая рубашка со стоячим, накрахмаленным воротником и пестрая косынка на шее.

«Да… Со стилистами в аду туго дело, видать. Неужели все в раю? Ой, не думаю», ― отмечаю я с неуместным сарказмом.

– Дорогой мой, ― улыбаясь, говорит Хор, ― ну совесть же надо иметь! Начальство хочет лично на тебя взглянуть, а ты ждать заставляешь. Хорошо, что бесы успели засечь уловитель, а то пиши пропало.

– А ты разве не вытащил бы? ― спрашиваю.

– Мы, конечно, почти всесильны… Но для того, чтобы вмешиваться в работу уловителя душ, нужно отдельное разрешение. Одно мне уже выдавали, а во второй раз, скорее всего, отказали бы. Да я и просить бы не стал. Ведь мне бы задали простой вопрос ― почему ты еще не у нас? И я бы не нашел, что ответить.

– Понимаю, ― киваю я.

– Так что во время банкета в честь твоей инициации, не забудь поднять за меня отдельный тост.

«Вот и все, ― думаю я. ― Теперь уже окончательно актум эст илицит».

– Ты готов? ― спрашивает Хор.

– Да, ― говорю я тихо.

– Тогда, вперед! ― и демон протягивает руку.

Я не двигаюсь.

– Ну? ― качнув рукой, произносит Хор.

– Я… Сейчас… ― говорю я тихо. ― Можно еще минутку?

Хор достает из голубого жилета свои золотые часы, щелкает крышкой.

– Хорошо, ― соглашается он. ― Смотри!

Вдруг на летном поле появляется толпа людей. Их там, наверное, несколько сотен. Есть и женщины, и мужчины, и старики, и дети.

Я, потрясенный, рассматриваю армию незнакомцев. Отмечаю для себя, что многие, да почти все они, одеты по-старомодному. Те, что совсем далеко от меня, ― в шкурах или с набедренными повязками. Где-то в середине скопления находятся люди, одетые в тоги и хитоны. Ближе ко мне ― воин в шлеме с павлиньими перьями, несколько чумазых детей разных возрастов ― примерно от трех до десяти лет. Некоторые из детей одеты в лохмотья. Вон господин в треуголке, вон ― дама в широком корсетном платье… Прямо передо мной… Да, да, это он, то есть я ― кожаные куртка и фуражка, форменные штаны, сапоги и наган в руке.

– Кто это? ― спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

– Это все ты. Все твои жизни на Земле, разве не понял? Просто я решил тебе показать, к чему ты стремишься. Ты все время твердишь, что хочешь родиться, но разве это такое уж счастье? Посмотри, ― Хор идет между рядами и касается плеча девочки лет семи в холщовом рубище. ― Эта крестьянская девочка умерла от чумы. Вот этот господин, ― Хор касается плеча мужчины в треуголке и мундире, ― был застрелен в бою из тяжелого мушкета. Но умер не сразу, а лишь спустя несколько часов, задохнувшись под телами однополчан. Думается, в уловители тебе приходили подобные аллюзии? А сейчас я тебе покажу девушку, ― Хор идет по рядам дальше, вглубь, ― которую сожрали соплеменники. Но не сразу сожрали, конечно, а сначала употребив, так сказать, по назначению…

– Не надо, ― говорю я, и Хор останавливается. ― Зачем это представление?

– Да чтобы ты понял, дуралей, что жизнь на Земле, это не только, и не столько благо, сколько мучение. Пытка, страдание, недостигнутые цели, внезапные болезни, разбитые сердца, погибшие дети… Вот, где ад настоящий, ― а не у нас.

– Я все это знаю… ― бормочу я.

Хор делает короткий взмах рукой, и толпа исчезает.

– Поэтому, поверь мне, ты ровным счетом ничего не потерял от того, что не можешь туда вернуться. Я же тебе предлагаю воистину вечную жизнь! Жизнь, полную благ, наслаждений, богатства, интересной работы!

– Я… не могу… ― вдруг говорю я, опустив голову.

– Чего не можешь? ― спрашивает Хор голосом воспитателя в детском саду.

– Я… Не пойду к вам, ― бормочу я, так и не поднимая глаз.

– Да ну что ты, в самом деле, ― укоризненно покачивая головой, произносит демон. ― Ну как же не пойдешь-то? А куда же ты денешься? Или к нам, или просто исчезнешь. Вон он же, ― кивает Хор в сторону уловителя, ― тебя и высосет. Был Казимир, нет Казимира. Нигде нет, дорогой, ни в сарае, ни в междумирье, вообще нигде ― как и не было!

– Я… знаю… ― бормочу сипло. Наверное, я и в самом деле похож сейчас на детсадовского хулигана.

– Но сначала, дуралей, ты претерпишь пытку ― она тебе уже знакома. Мне рассказывали, что когда уловитель поглощает жертву, она испытывает страх, боль, тревогу, муки совести ― все сразу. А еще жертве кажется, да нет, не кажется, так и есть, что силы просто вытекают из нее.

– Да… ― говорю я и, наконец-то, поднимаю голову, ― я все это помню.

– И ты готов к этому? ― интересуется Хор.

– Нет. Никогда больше не хочу испытать это.

– Ну вот и умничка. ― Воспитатель детсада ответом провинившегося малыша доволен. ― Так идем?

– Да, ― киваю я и глубоко вздыхаю. ― Идем.

Снова протянута рука и я делаю к ней шаг.

– Нет, ― вдруг опять говорю я.

– Что? ― «Удивленные» брови Хора вздымаются еще выше.

Оба молчим. Оба ждем ответа. Хор ― от меня, я ― от некого, кто сказал моим голосом «нет». Да что я придумываю, в самом деле? Какого такого «некого»?!

И вдруг я падаю на колени. Не перед Хором, не перед уловителем… Я падаю ниц перед выбором. Обхватываю руками голову и начинаю стонать.

– Я не пойду к вам. Пусть исчезну. Но я не хочу помогать мальчику провалиться под лед, ― тараторю я. ― Не хочу подталкивать девочку под поезд! Не хочу помогать пьянице изрубить в крошево свою семью! Не хочу!.. ― кричу я.

– Да ты и не будешь этого делать, дурашка, ― увещевает демон. ― Вполне может быть, что ты даже поможешь всем им выжить! Все не так примитивно!

– Помогу выжить? Наверное затем, чтобы малец выкарабкался из-под льдины, пришел домой, а ночью воткнул ножницы в горло отчиму, который его обидел? Научу девочку-самоубийцу помогать другим деткам бросаться под поезда? Это ты имеешь в виду?

– Неплохо, неплохо, ― одобрительно кивает демон. ― Да, сценарии придумывать будешь ты, и у тебя, как посмотрю, это хорошо получается. Но воплощать их будут бесы ― ты в это время будешь нежиться в ваннах, попивать «Вдову Клико» и гладить бедра красавиц!

– Я не хочу этого… Людям и так тяжело: они словно глупые дети, все время страдают и ошибаются, ошибаются и страдают! Они мучительно умирают от болезней и войн, жрут друг друга в прямом… ― я перевожу дыхание, ― и переносном смысле! Я хочу, чтобы они стали лучше! Я хочу помогать им. ― Последние слова произношу еле слышно.

– Вот, ― улыбается Хор. ― Даже сам стыдишься этих слов! Тоже мне ― мать Тереза! Ты уже сотворил столько противного Богу, что даже бесы лопаются от зависти ― а они повидали виды, поверь.

– Хорошо, ― поправляюсь я. ― Не помогать. Хотя бы не мешать. Вредить не хочу.

Хор выразительно смотрит на часы.

– Ох, если бы я мог представить, что потрачу столько времени на одного-единственного бестолкового грешника, ― с досадой говорит демон. ― Это твое последнее слово?

– Да, ― бормочу я, плача.

– Больше никто не придет, поверь. Такой шанс не дается дважды. Ты просто распадешься на атомы. Никто и никогда больше не вспомнит о тебе. Даже я.

– Понимаю, ― всхлипывая, говорю я.

– Прощай, ― произносит Хор и исчезает.

Уловитель окутывает меня, словно серая метель.

* * *

Хор не помнит, когда в последний раз был так раздражен и уязвлен. Он не мог представить, что кто-то может отказаться. Это кажется ему невероятным.

Демон сидит в открытом французском ресторанчике и ждет Люцифера. Тот в последнее время много работает именно во Франции, пожар в Нотр-дам-де-Пари ― одна из последних побед темного воинства. Хор не очень понимает, почему бы им не встретиться в резиденции ― ведь расстояние для демонов ― пустяк, но у Князя Тьмы свои прихоти. В кафе так в кафе. Во Франции так во Франции.

«Нет, я понимаю ― лучше умереть стоя, чем жить на коленях, ― думает Хор, закуривая сигару и глядя на прохожих. Он в десятый раз прокручивает в голове последний разговор с мытарем и действительно не может понять, как мог тот сделать такой глупый выбор. Наиглупейший. ― Но этому олуху предлагалось жить стоя! А он выбрал сдохнуть на коленях!»

Люцифер приходит пешком ― не прилетает, не появляется, даже не подъезжает на машине или мотоцикле. Сегодня он в образе высокого брюнета с вьющимися волосами. Две верхние пуговицы светлой рубашки расстегнуты, за отворотом цепочка из белого золота.

«Красавец, ― Хор прячет улыбку за сигарой. ― Ангел, да и только. Француженки, наверное, дуреют».

Когда Люцифер подходит к столику Хора, демон поднимается, но руку не протягивает пока Император сам не предлагает рукопожатие.

– Un café, s'il vous plaît et un gâteau Macarons[3]3
  Кофе, пожалуйста, и пирожное Макаронэ.(фра).


[Закрыть], ― произносит он на хорошем французском и присаживается к столику Хора.

– Вы хотели меня видеть, Ваша Светлость, ― говорит тот.

Хор знает, о чем пойдет разговор. Новый демон, вакансию для которого Хор выпрашивал у самого Дьявола, просто отказался присоединиться к слугам Преисподней. Взял и отверг предложение. И Хор понимает, что за такой прокол по голове не погладят. Понижение в должности вряд ли грозит, все-таки к бесам отсылают тех, кто провинится очень серьезно, но допрос с пристрастием и даже выговор Хору, скорее всего, обеспечены. Так он думает.

– Да, ― Люцифер не дает официантке поставить чашечку с блюдцем на стол ― перехватывает на весу и делает первый, маленький глоток. Слегка прикрывает глаза и откидывается на спинку стула.

«От всего получает удовольствие», ― не без зависти думает Хор и выпускает вверх клуб сигарного дыма.

– Хочу взглянуть на твое лицо, когда ты услышишь от меня одну интересную новость.

– Какую же? ― заинтересованно спрашивает Хор.

Люцифер, не спуская насмешливого взгляда с демона, делает еще один глоток, ставит чашечку и произносит:

– Помнишь того парня, которого ты прочил в состав нашей теплой семьи?

– Мытаря? Казимира? Конечно, помню, еще бы…

«Я был прав, когда думал, о ком пойдет разговор», ― думает Хор и тушит сигару в пепельнице.

– Знаешь, где он сейчас? ― Люцифер аккуратно отправляет целиком в рот маленькое пирожное и мгновение, с надутой щекой, выглядит потешно.

– Думаю, уже нигде, ― пожимает плечами демон.

– А вот и не угадал. ― Люцифер допивает кофе, и ироничная улыбка вновь касается его губ. ― Он сейчас набирает килограммы и ожидает будущего рождения. И ангелы позаботятся о том, чтобы все прошло хорошо.

– Ангелы? Рождения? Кем? ― Брови Хора ставят рекорд, покоряя новую высоту.

– Человеком, ― улыбается Дьявол.

– Но как это возможно?!

– Ты думаешь, это мое решение? ― беззвучно похохатывает Люцифер, с удовольствием наблюдая за реакцией Хора. ― Или у тебя есть вопросы к Всевышнему?

– Но должны же быть какие-то правила… ― Хор растерян до крайности.

– Для Него, ― Люцифер чуть поднимает глаза, почти так же, как недавно делал Хор в разговоре с Казимиром, ― нет правил. Он их создает, Он и отменяет, когда хочет. Хотя в этом случае закон не нарушен, Мытарь спас чужую жизнь, а в награду получил свою. Карма в действии.

Хор задумчиво тушит сигару. Дьявол между тем продолжает:

– Когда мытарь шагнул в уловитель ― сразу же оказался в утробе будущей матери. Я сам об этом узнал, можно сказать, вчера, а прошло уже… Сколько прошло?

– С месяц примерно, ― отвечает Хор. Он уже взял себя в руки ― многолетний навык.

– Вот так вот. ― Люцифер подзывает официантку.

– Повезло убогому.

– Значит, не такой уж убогий, раз и ты за него просил, и сам Седьмой Престол вырвал из лап уловителя. Теперь и мне жаль, что он не согласился. Незаурядный был бы демон. А ты ― молодец, продолжай поиск таких ребят. Кадры, как говорится, решают все. А за эту работу, несмотря на результат, я хочу тебя отблагодарить. Награду выбери сам.

Хор склоняет голову, демонстрируя признательность.

– Пожалуй, Ваша Светлость, я уже сейчас знаю, какую хочу награду.

– Говори, ― Люцифер произносит это, провожая взглядом симпатичную француженку.

«Как же он любит жизнь, ― мысленно удивляется Хор. ― Неужели может так сильно любить жизнь тот, кто сеет смерть?»

– Я хочу в отпуск. На полгода. Или даже на год. Желательно без риска потерять в дальнейшем сферу своего влияния. Конечно, если так будет угодно Вашей Светлости! ― поспешно добавляет демон.

– Хорошо, ― соглашается Люцифер. ― Пришли завтра ко мне своих заместителей, я их проконсультирую. Твое место ― только твое, не волнуйся. Как уже сказал, я не разбрасываюсь ценными кадрами.

Все это он говорит, продолжая любоваться красивыми ногами удаляющейся француженки.

* * *

«Как же это тяжело! Но я справлюсь! Я перелезу через это… Вот так…»

Чуть не упав, я все-таки нащупываю пол ногой. Я долго плакал, даже рыдал, но меня не услышали. Слезы кончились, но теперь я смогу доползти сам.

«Куда они делись! Где эти двое! Такая мягкая и добрая, которая пахнет чем-то нежным и родным, и тот другой, который пахнет совсем иначе, и этот запах ему очень идет. Я его реже вижу, но как раз сейчас слышу его голос из другой комнаты! А они меня оставили здесь! Одного!»

Уже встав на ноги, снова шлепаюсь. Ходить, как эти двое, я не умею. А так хочу!

Мне больно, но уже не плачется. Я просто ползу туда, где слышу голоса этих двух родных взрослых.

Отяжелел хрустящий пакет, который мне подкладывают в штаны, а потому ползти еще сложнее. Но я продолжаю путь через комнату.

― О, господи! ― Та родная и теплая подбегает ко мне и берет на руки. Наконец-то! ― Как же ты выбрался из кроватки, родненький? ― Та, которая пахнет родным (а сейчас еще чем-то, отчего у взрослых появляется румянец), начинает целовать меня.

«Не, не… ― думаю я, успокаиваясь. ― Не так просто! Где ты была, когда я лез и падал? Почему не слышала, как я плачу? ― Я сердито пыхчу и хлюпаю носом. Но смотрю я туда, где сидит тот, второй. А он уже не сидит. Отложив вилку и дожевывая на ходу, он, широко улыбаясь и влюбленно глядя на меня, торопится к нам.

«Ма-ма, ― думаю я, осыпаемый поцелуями. ― И па-па… Пока не буду произносить эти названия, хотя уже давно знаю. Представляю, как они оба обрадуются, когда я скажу им это. Но пока не время ― не хочу выглядеть глупо».

– Сашка, да у него подгузник полный. Дай-ка, я поменяю, ― говорит та, что всегда со мной.

– Давай ― я, ― говорит тот, по которому чаще скучаю.

«Что со мной было? ― думаю я, чувствуя, как меня раздевают и вытирают. ― Где я был до этого, до того, как они появились? До того, как возникла эта комната, кровать, другая ― белая комната, в которой было много света и люди в синих колпаках? До всего этого, что было? Ведь я точно где-то и когда-то уже был. Но где и когда ― не помню… Ну и ладно. Главное, сейчас хорошо. Они нашли меня, я приполз, будут знать, как оставлять меня одного. Не люблю быть один».

«Теперь ты доволен? Нашел свой мир?» ― мне кажется, что чей-то голос сказал это в моей голове. Или это я сам подумал?