Текст книги "Вечные ценности"

 
Ты заповедал повеления Твои
хранить твердо.
О, если бы направлялись пути мои
к соблюдению уставов Твоих!
Тогда я не постыдился бы,
взирая на все заповеди Твои:
я славил бы Тебя в правоте сердца,
поучаясь судам правды Твоей.
Буду хранить уставы Твои;
не оставляй меня совсем.
Как юноше содержать в чистоте путь свой? –
Хранением себя по слову Твоему.
Всем сердцем моим ищу Тебя;
не дай мне уклониться от заповедей Твоих.
В сердце моем сокрыл я слово Твое,
чтобы не грешить пред Тобою.
Благословен Ты, Господи!
научи меня уставам Твоим…
 

Мощь и образность псалмов такова, что на протяжении столетий отдельные стихи из них были положены на музыку композиторами разных стран, что привело к рождению новых музыкальных жанров: антема, фобурдона, хорала, мотета. Примеров воплощения отдельных псалмовых стихов в профессиональной музыке позднего Средневековья, Возрождения и барокко тысячи. Сочинения на тексты псалмов или с использованием их мелодий создали композиторы Джованни Палестрина, Орландо Лассо, Генрих Шютц, Джованни Габриели, Клаудио Монтеверди, Иоганн Себастьян Бах, Антонио Вивальди.

Не обязательно заставлять себя читать всю Псалтырь только из уважения к тому, что это великая книга и надо приобщаться к мировой культуре. Но, как в классической музыке, даже если вы ее не слушаете и не любите, всегда можно выбрать что-то, что понравится, так и в Псалтыри можно найти свой псалом, свою молитву, свою интонацию – все то, что вам покажется близким и понятным. Это и сделает Псалтырь вашей, вы нащупаете свою волну в Псалтыри, свою частоту и будете на нее выходить. И тогда Псалтырь будет раскрываться перед вами все больше.

Необязательно включать в домашний часослов всю Псалтырь, достаточно несколько псалмов, которые легли на сердце или которые как-то связаны с историей вашей семьи и рода. Ведь чтобы открыть доступ свету, не надо сносить крышу дома – можно просто отдернуть занавеску…

Псалтырь Людовика IX, Франция, 1256 г.

Открывшийся мир

У каждого из нас случаются в жизни открытия. Они были всегда и всегда будут, потому что человек сотворен по образу и подобию Божию, – значит, в нас скрыт Творец и в любом из нас теплится огонечек творчества, который должен вспыхивать и время от времени вспыхивает ярким пламенем. А уж у творческих людей горит постоянно. Казалось бы, можно было бы уже привыкнуть, но нет, ощущение себя Творцом, пусть даже на мгновенье, настолько потрясающе, что человек в эйфории преисполняется энергией, как вулкан.

Как гласит легенда, знаменитый грек Архимед (287–212 гг. до нашей эры), сделав открытие в ванной, с криком «Эврика!» выпрыгнул из нее и голым побежал прямо по улице. Итальянский художник Джотто (1266–1337) за обедом в монастырской трапезной как бы воочию увидел сюжет будущей фрески и, забыв про еду, поспешил на леса – работать. Наш великий Михайло Ломоносов (1711–1765), открыв для себя звездное небо, написал знаменитое стихотворение:

 
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне – дна.
 

То есть открытия приходят в голову людям где угодно и в каких угодно обстоятельствах. На качелях, на лыжах, в храме под пение хора, в художественной галерее перед картиной, в поле или в лесу перед красотой природы… И тогда мы забываем обо всех своих статусах, титулах и обязанностях и радуемся как дети новому открывшемуся перед нами миру или какому-то своему новому видению этого мира.

По идее, мы должны постоянно открывать для себя мир, потому что человек – сосуд Божий или, говоря техническим языком, антенна, на которую все время приходит новая информация. Сверху, снизу, справа, слева, спереди, сзади. Но зачастую мы как бы не видим эту информацию, духовно находясь в плену – в узких коридорах своих мыслей. Мы как загнанные крысы в этих коридорах. Не случайно говорят: «ход мыслей». Именно ход, коридор… своего рода меч, обрубающий всю постороннюю информацию. Поэтому еще говорят: «суженное сознание».

Миры открываются, когда мы входим, как говорят эзотерики, «в состояние расширенного сознания». Такое часто бывает у нас в детстве, когда воображение еще не придавлено умом и бытовыми проблемами и ребенок еще не научился бродить по коридорам умозаключений, сомнений и проблем, и потому проточен как полый тростник. Не случайно французский философ Блез Паскаль (1623-1662) говорил, что надо подавлять внутреннее эго вплоть до ненависти к собственному «Я», что надо познавать истину не разумом, но сердцем, что человек – это тростник Бога (образ «мыслящего тростника», roseau pensant) и он должен быть пустым, чтобы Бог мог играть на нем Свою мелодию.

Для каждого из нас есть своя дверь в мир открытий

Поэтому самые великие первооткрыватели – своего рода дети. Но ведь и каждый взрослый, каждый из нас – внутри ребенок. Нужен только толчок, сильная эмоция: восторг, стресс, эйфория, чтобы сбросить внешнюю налипшую с годами на душу шелуху. Взрослым это состояние испытать сложнее, потому с возрастом ребенок (тот, кем мы были в детстве) все глубже в нас, все дальше, до него все труднее добраться, как до пустоты тростника, которая может звучать. В тибетских монастырях взрослых учат находить в себе хоть кусочек пустоты, фиксировать на нем внимание, пытаясь удержать, а потом расширять и расширять до полного заполнения этой пустотой всего тебя. Это путь тростника.

Но стоит помнить, что это состояние тростника всегда при нас, надо только остановить в себе этот поверхностный непрекращающийся бег по жизни, эту нашу постоянную озабоченность за бесконечные дела: то надо сделать, потом это, поехать сюда, слетать туда, купить это, убрать или выкинуть то… Это шумы, мешающие услышать небесную музыку. Это дымовая завеса от жизни, от ослепительно сверкающего прекрасного мира, который нас окружает. И иногда просто необходимо рассеять эту завесу, сорвать ее хоть на мгновенье, чтобы снова ощутить и вспомнить, что жизнь прекрасна и удивительна, несмотря ни на что…

И тогда окажется, что все прежде раздражавшее может радовать, мало того – может быть уникальным инструментом познания, который только и позволяет посмотреть на мир под единственным и неповторимым углом зрения. Например, вы любите свою работу. И слава Богу. А если нет? Не беда, посмотрите на мир сквозь призму своей профессии. Да, профессия иногда оказывается и волшебной линзой, сквозь которую мир кажется очень необычным.

Сотрудник ГАИ, например, может смотреть на мир через движение машин и людей, и даже неподвижные предметы у него как бы движутся, потому что он постоянно мысленно определяет тысячи самых разных расстояний между ними, подсознательно страхуясь от возможных столкновений. Любой человек, оказываясь на такой работе, волей-неволей начинает мысленно работать с движущимися объектами, будь то машина, дерево, дом, человек или животное. И открывающийся ему мир полон трасс возможных пересечений. Это причудливая геометрия, тригонометрия, это поединки объемов и форм, их встречи и расставания, трагические встречи и радостные нестолкновения. Это невидимая музыка пересекающихся жизненных путей и едва не пересекшихся счастливых и трагических судеб.

Учитель литературы волей-неволей время от времени видит вокруг себя образы героев из прочитанных художественных произведений, их дома, обстановку, их одежду, их характеры, походку, жесты, мимику. И невольно сравнивает все это с живыми людьми. Разница в том, что любой литературный образ в его сознании связывается с его судьбой, его жизненным путем, с тем, кем он станет и как закончит жизнь. В реальной жизни же учитель литературы, конечно, не может заглянуть в судьбу каждого реального человека. Но невольно подсознательно достраивает судьбу каждого, как бы подставляя квадратики из жизни в готовую схему. В итоге ему может открыться новый мир – судьба человека. И это попадание может быть точнее, чем предсказание гадалки!

Геолог, привыкнув по скоплениям породы на поверхностных срезах земли делать выводы о залежах минералов на глубине, может подсознательно, не замечая, отслеживать какие-то невидимые связи между поверхностью и глубиной всего, что попадается на глаза, смотрит ли он на клумбу с цветами, старый автомобиль, новый торговый центр или причудливые прожилки вен на руке собеседника. А потом вдруг, как открытие, может увидеть его внутренний мир!

Поэт, живущий в мире ритмов и размеров, объемов и форм, их невообразимых сочетаний, со временем начинает воспринимать их как целые планеты, каждая не похожа на другую, в каждой – свои необыкновенные обитатели. Например, советскому поэту Николаю Заболоцкому (1900–1958) вдруг однажды совершенно необычно открылись человеческие лица, и он написал стихотворение «О красоте человеческих лиц»:

 
Есть лица, подобные пышным порталам,
Где всюду великое чудится в малом.
Есть лица – подобия жалких лачуг,
Где варится печень и мокнет сычуг.
Иные холодные, мертвые лица
Закрыты решетками, словно темница.
Другие – как башни, в которых давно
Никто не живет и не смотрит в окно.
Но малую хижинку знал я когда-то,
Была неказиста она, небогата,
Зато из окошка ее на меня
Струилось дыханье весеннего дня.
Поистине мир и велик и чудесен!
Есть лица – подобья ликующих песен.
Из этих, как солнце, сияющих нот,
Составлена песня небесных высот.
 

Художник, в отличие от поэта, привык обращать внимание уже на другое: на необычные сочетания цветов, еле уловимые оттенки красок, тончайшие переходы теней… Творческие люди как-то умудряются сохранять в себе детскую способность открывать для себя мир и удивляться этому.

Как художники смотрят на мир? Они могут запомнить какое-то свое впечатление (как Врубель в свое время восхитился сиянием алмазов и стал вносить это сияние во все свои картины) и потом под этим впечатлением могут долго ходить, чтобы рано или поздно что-то перенести на полотно. Большей частью художник черпает свои впечатления из природы. Или из того, что произвело сильное впечатление. Скажем, выставка какого-то художника… Как они говорят: «Походил по ней – и потом полчаса ходишь под впечатлением от мира этого художника, Босх ли это, Брейгель ли, Тициан или Климт…»

А с другой стороны, художники склонны чуть-чуть изменять, наклонять мир в своем восприятии, как бы глядя на него под некоторым углом. И если он не изменяется и не наклоняется сам собой, они придумывают, с помощью чего можно это сделать. Например, испанский художник, грек по происхождению, Эль Греко (1541–1614) смотрел на лица людей через стеклянную бутылку или надевал очки с искажающими линзами – и так писал. Лица, естественно, виделись ему искаженными, чуть вытянутыми и изломанными… Зато он создал собственный, ни на что не похожий художественный мир.

Чуть позже испанский художник Диего Веласкес (1599-1660), переехав из родной Севильи в Мадрид, увидел мир как бы через зеркало. Его «Менины» нарисованы так, как будто вы заглянули в огромное зеркало, в котором отразились те, кто этого совсем не ждал…

Почти в это же время в нидерландском городе Дельфте местный художник Ян Вермеер (1632–1675) увидел ползущий свет на поверхности (земли, моря, домов, предметов) и стал писать этот свет, пытаясь передать ощущение от того, как он ползет, постоянно преображая все, на что падает.

Наш соотечественник, русский художник К. Петров-Водкин (1878–1939) однажды, взбираясь на холм в окрестностях родного приволжского города Хвалынска, споткнулся и, падая, неожиданно открыл для себя новый мир – планетарный.

«Я увидел землю как планету… – пишет он в своем дневнике. – Я очутился как бы в чаше, накрытой трехчетвертьшарием небесного свода. Неожиданная, совершенно новая сферичность обняла меня на этом затоновском холме…»

Опираясь на это свое открытие, Петров-Водкин потом разработал собственный творческий метод, положив в его основу идею сферической перспективы или наклонных прямых. Ученик Петрова-Водкина, петербуржец Леонид Чупятов (1890–1941), продолжил эксперименты учителя по видению мира. «Раз человек может видеть мир под самыми разными углами зрения, – писал он в своем реферате «Путь подлинного реализма в живописи», – значит, и на картинах это должно быть отражено». Его деревья на картине «Верхушки сосен» увидены человеком, запрокинувшим голову и наклонившим ее набок, а яйца в «Белом натюрморте» увидены сверху, глазами, параллельными плоскости стола. Простые табуретки на полу изображены у него как предметы, зависшие в невесомости. То есть в реальности так люди видеть не могут, им неудобно.

«Живопись только тогда получит правильную и здоровую жизнь, – писал Чупятов в том же реферате, – когда в основу развития ее будет положен, в первую очередь, закон движения, затем закон относительного смотрения…» Свою теорию этот художник-экспериментатор пытался воплотить в картинах: рвется к горизонту стремительный «Поезд», могучим водоворотом утекает куда-то в бездну «Лестница», преодолевают закон всемирного тяготения повернутые ножками вверх его «Табуретки».

И уже сравнительно недавно почти наш современник испанец (может быть, эта нация вообще самая рисковая?) Сальвадор Дали (1904–1989) специально мял руками целлофановую пленку и через нее смотрел на разложенные на столе для натюрморта фрукты и овощи… Получался изломанный необычный фон, который он тут же переносил на полотно…

Все это примеры отдельных известных значительных открытий мира разными художниками. На самом деле любой художник по-новому открывает для себя мир с каждой хорошей картиной. Собственно, и картина-то становится неординарной именно в силу открытия художника.

Например, русский художник Юрий Сергеев, будучи еще студентом, однажды столько времени потратил на копирование гипсовых слепков и изучение рисунков с этих слепков великих мастеров разных эпох, что в один прекрасный момент, увидев рисунок Тициана, вдруг открыл для себя мир свечения объемов. «После Тициана, – вспоминает он, – я увидел фигурно-гипсовое свечение лиц и рук. То есть это его изобретение. А я им просто заразился…»

В другой раз, прочитав в какой-то книге фразу «с земли ничего никуда не исчезает», он вдруг стал видеть в обычной толпе на улице людей – представителей разных времен и народов. «Мне на глаза попадались, – рассказывает он, – и первобытные люди, и финно-угры, и варяги, и колдуньи, и лешие, и привидения, и жрецы, и мудрецы, и древние греки, и палачи, и библейские персонажи, и французы 1812 года…»

Художник столько раз по-новому открывал для себя мир, что, в конце концов, сама собой родилась тема картины «Открывшийся мир». А поскольку чаще всего новые миры открываются нам в детстве, ему и пришел на память эпизод из собственного детства.

«Мне хотелось показать в картине детскую способность открывать мир, – вспоминает он. – Это не какое-то там выдающееся событие, а самая обычная бытовая сценка, будничная ситуация, как у Яна Вермеера. Конечно, здесь на картине дети пошли не мир открывать, а просто на лыжную прогулку. Но, как часто и бывает, неожиданно произошло чудо… Ворона взлетела, посыпался снег, и вдруг все открылось…

Такое бывает еще и после монотонности. Шли, шли, три километра, может быть пять. А вокруг лес и лес, стволы, стволы, стволы. И вдруг открытое пространство – поляна. Это как граница между разными мирами, закрытым и открытым. Как свет после тьмы…

Как это подействовало? На всех по-разному. Кто на спине лежит, кто к дереву прислонился, а кто нос задрал.

Девочка даже упала на колени, увидев открывшийся перед нею мир как на гигантском экране… А что там, на экране? Может быть, это лес-пароход, лес-поезд или лес-море. А может быть, медведь…

Другая девочка, в красненьком платочке (на переднем плане справа), смотрит на пенек, необычный, сказочный, как голова лесного тролля, с длинным носом… А может быть, он ей кажется похожим на сердитого соседа, который всегда всем недоволен и только ругается. И она вспоминает слова бабушки о том, что злые люди потом превращаются в пни, как заживо закопанные в землю преступники. Они злобно смотрят на все вокруг, а сделать ничего не могут, только шипят: «…А-а-а, незванны-непрошенны, опять пришли в наш лес…»

За ней (правее ее) девочка постарше, которая, голову задрав, увидела дятла. А он занят делом: три раза стукнет – отдыхает, три раза стукнет – отдыхает… У него своя система… И девочка считает удары, с интересом ждет: неужели опять все повторит?

А двое мальчишек, бросив лыжи, просто упали на спину, прямо на снег. Лыжи они отбросили, как наказы матери. Например, такой: «Придешь опять со рваными штанами – пеняй на себя». Или: «Смотри ноги не промочи, а то получишь». Не только мы, взрослые, но и наши дети все в инструкциях, в функциях. Хотя забот у них, конечно, меньше. Но чтобы открылся мир, нужно все отбросить, что они здесь и сделали. Что они там увидели в кронах деревьев?

Ю. Сергеев. «Открывшийся мир»

Кроны так причудливо соединились, что получился рисунок на небе: то ли это чайник, то ли свеча, то ли сердце… Или это какая-то птица… Неважно, что видится каждому, образы могут казаться чем угодно (в зависимости от воображения, кругозора, опыта и так далее), главное – это дает толчок воображению, начинается творческий процесс…

Интересны и тени на снегу… На что все они похожи, тут надо разбираться… целый театр теней… Солнце на деревья падает с разных сторон и под разными углами. В итоге все тени разные по размеру и по форме… Это можно сравнить с нашей жизнью. Каждый из нас живет, и каждый день нам что-то приносит, каждый день как бы отбрасывает какую-то тень… То, как нас каждый день проявляет жизнь, это как тень от солнца… Дерево не может это фиксировать, а мы можем. Это делают художники, писатели, поэты…

А с другой стороны, может быть, это отношения между деревьями. Так мы эти их отношения не видим, а посмотрели на тени – и увидели. Постоянно же идет обмен энергиями: красной (сексуальной), желтой (жизнеобеспечение), зеленой (знания, интересы), голубой (мысли). Внешне это не видно, а тени об этом говорят. Получается, если судить по этим теням, что самое сильная связь – это мысли. То есть тени от деревьев – это энергетический снимок их отношений, картина их связей между собой. Солнце всходит, появляются тени и рассказывают нам, какие отношения между деревьями…»

Рассказанное художником говорит о том, что ему как и в детстве, так и сейчас постоянно открываются новые миры, когда он в привычном и, на первый взгляд, обыденном видит что-то интересное.

Но почему миры открываются только детям и творческим людям, почему не открываются всем остальным? Ведь такое творческое видение мира очень ценно. Оно не только уникально и, по сути, отличает нас от других, но и является основой творческого потенциала человека, его способности видеть что-то новое и конструктивное… То есть, раз это такая ценность, надо что-то делать, чтобы не растерять это качество. Но что?

Казалось бы, яснее ясного: это связано с нашим воображением, поэтому надо поощрять и поддерживать фантазию в ребенке, начиная с первых проявлений, развивать ее. К сожалению, все делается наоборот: у нас воображение детей ограничивают, начиная с семьи и кончая школой. Когда дети начинают что-то фантазировать, родители, как и потом учителя, раздражаются: «Хватит ерунду молоть!» или «Увидел он в облаках битву богатыря со Змеем Горынычем… иди лучше уроки делай, чем придумывать невесть чего…»

Между тем ничто иное как воображение делает нас свободными и духовно сильными. У Джека Лондона есть роман «Смирительная рубашка, или Путешественник по звездам». Человека приговорили к смерти и перед казнью посадили в страшную тюрьму, откуда невозможно сбежать, да еще держат в смирительной рубашке, а он в своем воображении путешествует по миру. Да можно ли после этого лишить свободы человека, если в своем сознании он свободен и никакими тюремными стенами ты его не ограничишь?

Открывшийся мир – это духовное включение, освобождение из плена привычной замыленной роботизированной механической жизни, в которую нас затягивает быстрый и поверхностный городской ритм, когда все делается походя, на скорости и функционально. Такая жизнь – как карусель, с которой очень трудно соскочить. А тут требуется то, что делает всегда ребенок: остановиться, посмотреть, удивиться… То есть включить те самые природные созерцательные чувства, которые взрослая (и особенно городская) жизнь в нас подавляет.

Ребенка одергивают, а если фантазию и удивление проявляет взрослый, это может вызвать и насмешку: «Ишь ты, игривый узор он на березе заметил! Ты бы лучше на жене игривый узор искал, искатель ты наш…»

Откроешь книгу – откроется мир

Взрослые не видят открывающийся мир, когда запрограммированы на какую-то цель, задачу, функцию, и они в плену этой функциональности, как в закрытом тоннеле. Вначале надо это, потом – то, потом – третье, потом – четвертое. Они как в шорах, где шоры – это наши дела и заботы.

То есть человек в городе – это своего рода лошадь в шорах. Или комод с ящиками, как на картине у Сальвадора Дали. Есть у него такая картина, где изображен человек-комод с множеством ящичков, и это – все функции, дела… Такой человек может не видеть открывающийся мир в упор, хоть он сто раз открывайся.

Лишая себя открытий, мы добровольно отказываемся от Вселенной, которая может открыться, как открылась когда-то Ломоносову:

 
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне – дна.
 

Когда нет открытий, мы и не вспоминаем о своей великой космической миссии, как об этом сказано у поэта Арсения Тарковского:

 
Я – человек, я – посередине мира,
За мною мириады инфузорий,
Передо мною – мириады звезд.
Я между ними лег во весь свой рост,
Два берега связующее море,
Два космоса соединивший мост.
 

Когда нет открытий, мы забываем о словах итальянского поэта, художника, архитектора и философа Пьетро ди Гонзага (1751–1831): «Человека Бог создал для соединения звезд мыслью». Открывающийся мир – это само по себе великая ценность, потому что показывает, насколько мы способны быть детьми, насколько каждый способен стать не только паскалевским полым тростником Бога, но и его зеркалом, чтобы отразить то, что его создал Творец. Поэтому говорит Господь словами Христа: «Будьте как дети, и попадете в Царствие Небесное!»

А еще важна вера в чудо, вера в открытия. Дети ждут чуда, настроены на него, и оно приходит – им открывается мир. Как говорится, «стучащему да откроется!» А взрослые, искушенные опытом, охлажденные трезвым умом и испорченные цинизмом, ничего не ждут, ни на что не настроены, и им ничего не открывается. Как говорится, «да будет вам по вере вашей!»

Открывающийся мир доказывает нам, что мир духовен, что он смотрит на нас, слушает нас, внимает нам, и сразу откликается на наши ожидания. Надо только освободить в себе ребенка, услышать внутри себя тишину, смирив душевные страсти и мелкие мысли, стать зеркалом Бога, чтобы Он мог заглянуть в него…