Текст книги "Знак четырех. Тайна отца Брауна (сборник)"

– Ответьте мне только на один вопрос, – невозмутимо продолжил священник. – У вас были причины ненавидеть сэра Артура?

Человечек в углу что-то пролепетал. Смит не разобрал ни слова, но отец Браун кивнул.

– Я знал, что были, – сказал он. – Вы его ненавидели и поэтому не убивали. Вы расскажете, что случилось, или мне рассказать?

В наступившей тишине вдруг стало слышно тиканье часов на кухне в глубине дома. Не дождавшись ответа, отец Браун продолжил:

– Произошло следующее. Мистер Дэлмон зашел в ваш магазин, чтобы купить сигарет, выставленных у вас на витрине. Вы, как это часто делают продавцы, на секунду вышли из-за прилавка, чтобы посмотреть, на какой сорт он указывает, и в этот миг он заметил во внутренней комнате бритву, которую вы только что положили, и голову сэра Артура, сидящего в кресле перед зеркалом. Возможно, он заметил их, потому что как раз в это время на них упал свет из этого окошка позади. У него ушло не больше пары секунд на то, чтобы войти в комнату, схватить бритву, полоснуть по горлу и выйти обратно к прилавку. Жертву, вероятно, даже не встревожило появление руки с бритвой, и он умер, погруженный в какие-то приятные мысли. Я думаю, что причин для беспокойства не было и у самого Дэлмона, так как он сделал все настолько быстро и незаметно, что присутствующий здесь мистер Смит мог бы подтвердить под присягой, что они все время были вместе. И все же был один человек, которого случившееся заставило встревожиться не на шутку, и по вполне понятной причине. Это были вы. Дело в том, что вы поссорились со своим арендодателем из-за просрочки платежей или чего-то подобного. И вот, вернувшись в собственный магазин, вы увидели, что враг ваш убит в вашем собственном кресле вашей собственной бритвой. Стоит ли удивляться, что вы поддались охватившему вас отчаянию и подсознательному желанию отвести от себя подозрения? Вы посчитали, что будет намного проще скрыть следы убийства, убрать комнату, вымыть залитый кровью пол, спрятать тело в мешок для картошки и ночью выбросить его в реку, чем потом оправдываться и доказывать свою невиновность. Вам повезло, что ваша маленькая парикмахерская работает по расписанию – у вас было полно времени. Вы правильно все рассчитали, забыв только об одном – шляпа… О, не бойтесь так, я тоже забуду обо всем, в том числе и о шляпе.

И он спокойно вышел через магазин мимо прилавка на улицу. Смит в некоторой растерянности последовал за ним, а забившийся в угол брадобрей лишь провел их ошеломленным и преисполненным ужаса взглядом, не в силах пошевелиться.

– Понимаете, – сказал отец Браун своему спутнику, – это именно тот случай, когда мотив преступления слишком слаб для того, чтобы признать человека виновным, и в то же время слишком очевиден, чтобы снять с него подозрения. Маленький, боязливый табачник ни за что в жизни не осмелился бы поднять руку на такого большого и сильного человека из-за какой-то размолвки по поводу денег. Но именно такие люди больше всего боятся, что заподозрят в этом именно их… – Отец Браун вздохнул. – Но у того, кто совершил это убийство, были совсем другие причины. – И он глубоко задумался, напряженно всматриваясь в пустоту.

– Это просто ужасно! – с болью в голосе воскликнул Эван Смит. – Каких-нибудь два часа назад я считал Дэлмона шантажистом и подлецом, но узнать о нем такое!..

Священник все еще пребывал в странном трансе, как человек, который стоит на краю пропасти, не в силах оторвать взгляда от нее. Наконец губы его зашевелились, и с интонацией, больше похожей на молитву, чем на негодование, он пробормотал:

– Боже милосердный, какая страшная месть!

Его спутник попросил его объяснить, но он продолжил так, будто разговаривал сам с собой.

– Какая ужасная история ненависти! Какая расплата за то, что один червь невзлюбил другого! Поймем ли мы до конца человеческий разум, если в нем могут рождаться такие гнусные помыслы? Господи, упаси нас от гордыни, но я не могу себе представить, чтобы меня когда-либо охватила подобная злоба и такая лютая ненависть.

– Да, – согласно кивнул Смит. – Я даже не представляю, почему он вообще захотел убить Водри. Если шантажистом был Дэлмон, естественнее было бы предположить, что это у Водри могло возникнуть желание избавиться от него. Как вы говорите, убить человека, полоснув его бритвой по горлу, это само по себе страшный поступок, но…

Отец Браун вздрогнул и заморгал, как человек, которого внезапно разбудили.

– А, вы об этом! – промолвил он. – Я не про это думал. Я имел в виду не убийство в табачной лавке, когда… когда сказал «ужасная история ненависти». Я думал об истории куда более страшной, хотя, конечно, это тоже по-своему достаточно жуткое преступление. Но это убийство достаточно обычное, почти любой мог бы совершить нечто подобное. Можно даже сказать, что это была самозащита.

– Что? – поразился секретарь. – Один человек подкрадывается сзади к другому, перерезает ему горло, пока тот, сидя в кресле парикмахера, глядит в потолок и, ничего не подозревая, улыбается. И вы это называете самозащитой?

– Я не сказал, что это была оправданная самозащита, – возразил священник. – Я лишь заметил, что многие люди решились бы на это, если бы им угрожала страшная опасность… Хотя это действительно жуткое преступление. Я думал о том, другом, преступлении. Начать хотя бы с вашего вопроса – зачем шантажисту превращаться в убийцу? Существует масса расхожих заблуждений и просто ошибок по этому поводу. – Он ненадолго замолчал, точно собираясь с мыслями после недавнего оцепенения, и продолжил своим обычным спокойным голосом: – Вы видите, что двое мужчин (один старше, второй моложе) сошлись вместе и задумали некий план, каким-то образом связанный с женитьбой младшего. Причина их близости неизвестна и, скорее всего, коренится в далеком прошлом. Один из них – богач, второй беден, поэтому у вас возникла мысль о шантаже. И вы совершенно правы, по крайней мере, относительно сути того, что произошло. Ошиблись вы только с определением ролей. Вы решили, что тот, кто беднее, шантажировал того, кто богаче. В действительности же все было наоборот: богач шантажировал бедняка.

– Бессмыслица какая-то, – заметил секретарь.

– Это намного хуже, чем бессмыслица, но подобное случается сплошь и рядом, – объяснил священник. – Половина современных политиков – это богачи, шантажирующие простой народ. Ваша уверенность в том, что это бессмысленно, основывается на двух заблуждениях, и оба они сами по себе бессмысленны. Во-первых, вам кажется, что у богатых людей не возникает желания стать еще богаче, во-вторых, вы думаете, что шантажировать можно только ради денег. В данном случае нас интересует последнее. Сэр Артур Водри жаждал не богатств, а отмщения. И он задумал самый гнусный план, о котором я когда-либо слышал.

– Но чем провинился перед ним Джон Дэлмон, чтобы он так захотел с ним поквитаться? – спросил Смит.

– Его мишенью был не Джон Дэлмон, – мрачно ответил священник.

Какое-то время они молчали. Потом отец Браун продолжил рассказ, но таким тоном, будто говорил о чем-то другом.

– Когда мы обнаружили тело, если помните, мы увидели лицо перевернутым. Вы тогда еще сказали, что оно напоминает вам лицо демона. Вам не приходило в голову, что Дэлмон тоже увидел это лицо перевернутым, когда подходил к нему сзади?

– Что за странные фантазии? – искренне изумился его спутник. – Просто я привык видеть это лицо в правильном положении.

– Может быть, дело в том, что вы никогда не видели его в правильном положении. Я рассказывал вам, что художники, бывает, переворачивают предметы, чтобы увидеть истинное изображение. Возможно, после бесчисленных совместных завтраков и разговоров за чаем вы попросту привыкли к лицу демона.

– Черт подери, к чему вы клоните?! – начиная раздражаться, воскликнул Смит.

– Я говорю иносказательно, – грустно ответил отец Браун. – Конечно же, сэр Артур не был демоном. Он был простым человеком, все дело в заложенном природой характере, который в иных обстоятельствах мог бы обратиться и к добру. Но вот выпученные, подозрительные глаза, туго сжатые, но подрагивающие губы – они могли бы навести вас на определенные мысли, если бы вы не настолько к ним привыкли. Знаете, бывают люди, у которых на теле не заживают раны. У сэра Артура был такой разум. Он как будто жил без кожи; его тщеславие всегда, ежесекундно было настороже; из-за эгоизма он как будто постоянно жил в состоянии бессонницы. Чувствительность и себялюбие – не одно и то же. К примеру, Сибилла Райс не менее восприимчивый человек, но ее можно назвать святой. Водри же превратил эту особенность своего характера в ядовитую гордость. Гордость, которая даже не была защищенной и самодовольной. Любая царапина на его душе не заживала, а превращалась в гноящуюся рану. Вот истинное значение той истории с человеком, брошенным в свиной хлев. Если бы его обозвали свиньей и он сразу после этого сделал нечто подобное, это можно было бы принять за простительную несдержанность. Но тогда рядом не было свинарника, и в этом все дело. Водри запомнил и многие годы хранил в памяти это глупое оскорбление, пока не сумел совершить почти невозможное – заманить египтянина в место рядом со свинарником. Вот тогда он и сделал то, что считал единственной достойной и красивой местью… О Боже! Как же ему хотелось, чтобы месть была достойной и красивой!

Смит посмотрел на него с любопытством.

– А вы ведь не об истории со свинарником подумали, – сказал он.

– Да, я думаю о другой истории, – ответил отец Браун и, уняв дрожь в голосе, продолжил: – Памятуя о его невероятной злопамятности, давайте вернемся к нынешнему делу. Известно ли вам, чтобы кто-нибудь еще когда-либо оскорблял Водри или вел себя с ним так, что он мог принять это за смертельную обиду? Верно! Он был оскорблен женщиной.

Смутная догадка наполнила глаза Эвана страхом, он напряженно слушал.

– Девушка, почти ребенок, отказалась выйти за него замуж из-за того, что когда-то он совершил преступление и даже какое-то время, хоть и недолго, сидел в тюрьме из-за той истории с египтянином. И тогда этот безумец с черным сердцем сказал себе: «Она станет женой убийцы».

Они вышли на дорогу, свернули в сторону большого дома и какое-то время молча шли вдоль реки, прежде чем священник заговорил снова.

– Водри шантажировал Дэлмона, который когда-то давно совершил убийство. Возможно, он знал и о других преступлениях, совершенных кем-то из его знакомых, с которыми он водил дружбу во времена своей лихой юности. Вероятно, то было какое-то жуткое преступление, но что-то искупало его, потому что самые жуткие преступления – не самые худшие преступления, которые может совершить человек. Дэлмон мне кажется человеком, способным на раскаяние. Даже убийство Водри заставило его испытать угрызения совести. Но он находился во власти сэра Артура, и вместе они очень хитро заманили девушку в ловушку, каким-то образом добились того, чтобы она обручилась с Дэлмоном. Возможно, для этого один стал ухаживать за ней, а второй, так сказать, с высоты своего положения поощрял их связь, но только и сам Дэлмон не знал (и этого никто не знал, кроме самого дьявола), что на самом деле было на уме у старика.

А потом, через несколько дней, Дэлмон совершил ужасающее открытие. Он, хоть и не совсем против желания, подчинялся чужой воли, был орудием в чужих руках, но вдруг ему стало известно, что орудие это планировалось сломать и выбросить. В библиотеке ему попались на глаза какие-то записи Водри, в которых, хоть и не напрямую, говорилось о том, что он собирается донести в полицию. Дэлмон понял все и ужаснулся, так же как ужаснулся и я, когда это понял. Как только жених и невеста стали бы мужем и женой, мужа должны были арестовать и повесить. Привередливая гордячка, которая отказала бывшему заключенному, должна была стать вдовой казненного преступника. Вот что сэр Артур считал красивым завершением этой истории.

Мертвенно-бледный Эван Смит молчал. На сужающейся вдалеке прямой дороге они заметили большую фигуру и широкую шляпу доктора Абботта, который шел им навстречу. В самом его виде было что-то тревожное, только они не сразу заметили это, потому что все еще находились под властью открывшейся им страшной истины.

– Вы говорите, ненависть отвратительна, – наконец промолвил Эван. – И, знаете, во всем этом есть одна вещь, которая заставила меня почувствовать своего рода облегчение. Вся моя ненависть к несчастному Дэлмону улетучилась… И это после того, как я узнал, что на его руках кровь двух человек.

Остаток пути они прошли в полном молчании, и так же молча встретили доктора, который спешил к ним, отчаянно размахивая большими руками в перчатках. Седая борода его развевалась на ветру.

– Ужасные новости! – крикнул он. – Тело Артура нашлось. Его убили в его же саду.

– Надо же, – механическим голосом произнес отец Браун. – Какой ужас!

– Но это не все, – задыхаясь, продолжил доктор. – Джон Дэлмон поехал встретить Вернона Водри, племянника Артура, но тот говорит, что не видел его. Дэлмон бесследно исчез!

– Надо же, – качая головой, повторил отец Браун. – Как странно!

Худшее преступление в мире

Отец Браун бродил по картинной галерее с таким видом, будто явился сюда совсем не для того, чтобы любоваться картинами. Более того, он даже старательно отводил от них глаза, хоть и очень любил живопись. Не то чтобы в этих современных графических произведениях было что-то аморальное или вульгарное. Лишь у человека, наделенного поистине сверхъестественной впечатлительностью, могли вызвать какие-либо варварские чувства выставленные напоказ прерывистые спирали, перевернутые конусы и разбитые цилиндры, которыми искусство будущего вдохновляло, а может быть, и грозило человечеству. Дело в том, что отец Браун разыскивал здесь одну молодую знакомую, которая предложила для встречи это не совсем подходящее место, поскольку сама увлекалась футуризмом. Молодая знакомая приходилась ему еще и родственницей, одной из немногих родственников, которые у него были. Звали ее Элизабет Фейн, коротко – Бетти, и была она дочерью его сестры, которая вышла замуж за родовитого, но обедневшего сквайра. Поскольку сквайр, после того как обеднел, успел умереть, отец Браун выполнял роль не только священника, но и опекуна, в некотором смысле наставника и дяди. В эту минуту он, чуть прищурившись, внимательно рассматривал группы посетителей галереи, не находя знакомых каштановых волос и сияющего лица племянницы. Тем не менее здесь были несколько человек, которых он знал, и огромное множество людей, которых он не знал, включая и таких, которых он, исключительно по личным причинам, знать не особенно хотел.

Среди людей, священнику не знакомых, но вызвавших его интерес, был подвижный и настороженный молодой человек в изысканном костюме, которого делали похожим на иностранца эспаньолка и ежик очень коротко остриженных черных волос. Среди людей, которых священнику особенно не хотелось знать, находилась очень властного вида женщина в вызывающе алом платье, с гривой желтых волос, слишком длинных, чтобы их можно было назвать стриженными под каре, но слишком свободными, чтобы их можно было назвать как-то иначе. Высокомерное, тяжелое, бледное и, надо сказать, довольно нездоровое лицо не мешало ей при взгляде на кого-то излучать притягательность василиска. За ней тащился невысокий мужчина с большой бородой и очень широким лицом с узкими сонными глазами. Выражение его лица было добродушным и приветливым, хоть и казалось, что он еще не конца проснулся, а вот шея его сзади казалась чрезмерно крепкой.

Отец Браун смотрел на властную даму, не в силах дождаться, когда же появление племянницы, наконец, отвлечет его внимание. И все же по какой-то неведомой причине он не спускал с нее глаз, пока им не овладело жгучее желание отвлечься хоть на кого-нибудь. Вот почему он, услышав свое имя, с заметным облегчением, хоть и чуть вздрогнув, точно пробуждаясь ото сна, повернулся и увидел другое лицо, знакомое.

Это было острое приязненное лицо адвоката по фамилии Грэнби, чьи седые пряди можно было принять за пудру, оставшуюся от парика, до того не сочетались они с молодой энергичностью его движений. Он являлся одним из тех вечно куда-то спешащих обитателей лондонского Сити, которые, точно школьники, бегают из одной конторы в другую. В картинной галерее он не мог себе позволить подобной активности, хотя вид у него был такой, что ему этого очень хотелось, поэтому он беспрестанно посматривал по сторонам в поисках знакомых лиц.

– Не знал, – улыбаясь, сказал отец Браун, – что вы покровительствуете новому искусству.

– О вас я этого тоже не знал, – не растерялся адвокат. – Я тут ловлю одного человека.

– Что ж, удачной охоты, – ответил священник. – Правда, я тут занят примерно тем же.

Адвокат усмехнулся.

– Он сказал, что собирается на континент и попросил встретиться с ним здесь. Надо ж было ему выбрать такое место!.. – Тут он ненадолго задумался и произнес: – Отец Браун, вы – человек надежный, вам можно доверить тайну. Вы знакомы с сэром Джоном Масгрейвом?

– Нет, – ответил священник. – Но я не думаю, что он – такая уж тайна, хоть и говорят, он прячется от всех в своем замке. Вы ведь имеете в виду того самого старика Масгрейва, о котором рассказывают всякие небылицы, якобы он живет в башне с настоящей опускающейся решеткой и подъемным мостом и напрочь отказывается расставаться со средневековьем? Он что, ваш клиент?

– Нет, – коротко ответил Грэнби. – К нам обратился его сын, капитан Масгрейв, хотя и старик тут тоже участвует. Но я его не знаю, в этом-то и дело. Послушайте, вообще-то это вопрос конфиденциальный, но вам я могу довериться, – добавил он, понизив голос, и увлек своего собеседника в соседний зал, где экспонировались изображения более реалистические, но людей почти не было. – Младший Масгрейв, – продолжил он, – хочет получить от нас большую сумму по post obit[18]18
  Доверенность, вступающая в силу после чьей-либо смерти (лат.).


[Закрыть] своего отца, живущего в Нортумберленде. Старику уже давно за семьдесят, так что «obit», так сказать, не за горами, но как быть с «post»? Что станется с его деньгами, замком, подъемными мостами и всем остальным? Ведь это прекрасное старинное имение и стоит немало, но, как ни странно, оно не подлежит наследованию без права отчуждения. Так что видите, в каком мы положении? Вопрос в том, благоволит ли старичок, как сказал какой-то герой Диккенса[19]19
  Фраза из романа Диккенса «Лавка древностей».


[Закрыть].

– Если благоволит, вы от этого только выиграете, – заметил отец Браун. – Нет, боюсь, я не смогу вам помочь. Я не знаком с сэром Джоном Масгрейвом и понимаю, почему сейчас мало кто с ним встречается. Но вы имеете полное право задать этот вопрос своему клиенту, прежде чем выдадите юному джентльмену деньги своей фирмы. Он похож на человека, которого могут лишить наследства?

– Я в сомнении, – ответил адвокат. – Он известен в обществе, считается прекрасным человеком, но большую часть времени проводит за границей, и он журналист.

– Что ж, – произнес отец Браун, – это не преступление. По крайней мере, не всегда.

– Оставьте! – воскликнул Грэнби. – Вы же прекрасно понимаете, о чем я. Он – перекати-поле. Был и журналистом, и артистом, и с лекциями выступал, и кем только еще ни был! Я должен понимать, на что мне рассчитывать… О, да вот же он!

И энергичный адвокат, который во время разговора нетерпеливо расхаживал по пустынному залу, неожиданно повернулся и убежал в соседний зал. Бежал он к высокому, хорошо одетому молодому человеку с короткой стрижкой и заграничного вида бородкой.

Разговаривая, они вместе удалились, и отец Браун еще несколько секунд, близоруко щурясь, задумчиво смотрел им вслед. Из задумчивости его вырвало неожиданное, можно даже сказать, бурное появление запыхавшейся племянницы, Бетти. К немалому удивлению дяди, она потащила его в соседнюю галерею и усадила на единственное кресло, похожее на остров посреди пустующего зала.

– Я должна вам что-то сказать, – выпалила она. – Это настолько глупо, что кроме вас никто не поймет.

– Погоди, дай прийти в себя, – сказал отец Браун. – Это то, о чем твоя мать начала мне рассказывать? Обручение с каким-то военным? Но военные историки не назовут это генеральным сражением, так что…

– Она хочет, чтобы я обручилась с капитаном Масгрейвом, вы об этом знаете?

– Нет, – ответил отец Браун, покорно вздыхая. – Но капитан Масгрейв – довольно известный человек и считается завидной партией.

– Но мы очень бедны, – сказала девушка. – Зачем делать вид, будто это не имеет значения?

– Ты хочешь выйти за него? – спросил отец Браун, глядя на нее через наполовину прикрытые веки.

Она надулась, потупила взор.

– Думала, что хотела, – негромко ответила Бетти. – По крайней мере, мне кажется, что я так думала. Но только что случилось что-то жуткое.

– Так расскажи, что произошло.

– Я услышала его смех, – сказала она.

– Это прекрасное достижение и помогает общению, – заметил священник.

– Вы не понимаете! – взволнованно воскликнула девушка. – Это был не такой смех! В том-то и дело… Смех был не добрый.

Помолчав, она продолжила твердым голосом:

– Я пришла сюда очень рано и увидела его. Он сидел в галерее с новыми картинами, когда там еще никого не было. Он не видел меня и думал, что никого рядом с ним нет. И он смеялся.

– Тут нет ничего удивительного, – ответил на это отец Браун. – Я не такой уж знаток художественного искусства, но если говорить обо всех картинах в целом…

– Нет, нет! – сердито возразила она. – Это совсем не то! Он не смотрел на картины. Он смотрел в потолок, но взгляд его как будто был обращен внутрь, и смеялся он так, что у меня кровь в жилах застыла.

Священник встал и прошелся по залу, сложив за спиной руки.

– В таких делах не стоит принимать поспешных решений, – начал он. – Есть два типа мужчин… Впрочем, сейчас мы не станем его обсуждать, потому что вон он, идет сюда.

Капитан Масгрейв бодрым шагом вошел в зал и, улыбаясь, направился к девушке. За ним показался и адвокат, теперь вид у него был радостный и удовлетворенный.

– Должен извиниться за все, что я наговорил о капитане, – шепнул он священнику, когда они вместе направились к двери. – Он вполне разумный человек и прекрасно меня понял. Даже сам предложил мне съездить на север и поговорить с его стариком, чтобы от него самого узнать, что и как с наследством. Можно ли после такого сомневаться в его честности? Но ему так хочется, чтобы все обустроилось побыстрее, что он даже предложил отвезти меня на своей машине в Масгрейв-мосс, это их имение так называется. А я предложил, если он не против, захватить и вас с собой. Мы едем завтра утром.

Пока они разговаривали, Бетти и капитан вышли рука об руку из зала, и в дверном проеме их фигуры на миг образовали картину, которую, по крайней мере некоторые из критиков, еще сохранивших сентиментальность, возможно, предпочли бы всем конусам и цилиндрам. Какими бы ни были их отношения, молодые люди были очень красивы, и адвокат не преминул упомянуть об этом, но вдруг картина резко изменилась.

Капитан Джеймс Масгрейв обвел глазами главный зал, и его смеющийся, торжествующий взор остановился на чем-то, что, кажется, неимоверно потрясло его. Отец Браун, как будто в страшном предчувствии, медленно повернулся. Он увидел обрамленное желтыми прядями хмурое, почти гневное лицо высокой женщины в алом платье. Стояла она, как и раньше, немного наклонив вперед голову, как опустивший рога бык, и выражение ее мертвенно-бледного лица было до того тяжелым и гипнотическим, что ни Масгрейв, ни отец Браун не заметили рядом с ней невысокого мужчину с широкой бородой.

Женщина стояла в самом центре зала. Масгрейв деревянным шагом, напоминая заводной манекен в прекрасном костюме, подошел к ней и сказал пару слов, которых нельзя было разобрать. Она не ответила, но они вместе развернулись и пошли по длинной галерее, будто о чем-то споря. Низенький бородач с бычьей шеей последовал за ними, напоминая какого-то причудливого гоблина из свиты сказочной королевы.

– Святые небеса! – сдавленно пробормотал отец Браун, провожая их хмурым взглядом. – Что это за женщина?

– К счастью, не моя подруга, – мрачно усмехнулся Грэнби. – С такой, похоже, начнешь флиртовать – так и костей не соберешь.

– Не думаю, что он с ней флиртует, – сказал отец Браун.

Как только он это сказал, небольшая группа в противоположном конце зала развернулась и распалась. Капитан Масгрейв широкими торопливыми шагами подошел к ним.

– Мистер Грэнби, – воскликнул он (голос капитана звучал вполне естественно, только лицо его, как им показалось, сделалось чуть бледнее), – мне ужасно неловко, но я не смогу поехать завтра с вами! Моя машина в вашем распоряжении, разумеется. Она мне все равно не понадобится… Мне нужно побыть в Лондоне несколько дней. И, если хотите, берите с собой вашего друга.

– Мой друг отец Браун… – начал адвокат.

– Если капитан Масгрейв действительно столь великодушен, – серьезно произнес отец Браун, – позвольте заметить, что я имею некоторое личное отношение к этому делу, поэтому был бы рад сопроводить мистера Грэнби.

Вот как получилось, что на следующее утро очень элегантная машина с не менее элегантным водителем неслась через йоркширские поля на север, отягощенная грузом в лице некоего священника, почти неотличимого от черного тряпичного вороха, и адвоката, больше привыкшего бегать на своих ногах, чем ездить на чужих колесах.

Путешествие свое они прервали в одной из великих равнин Вест-райдинга[20]20
  Административный район английского графства Йоркшир.


[Закрыть], где с удовольствием поужинали и выспались в небольшой уютной гостинице, и на следующий день с самого утра продолжили путь. Проехав вдоль нортумберлендского побережья, они достигли района песчаных дюн и приморских лугов, в самом сердце которого и притаился старинный пограничный замок – уникальный и в то же время забытый всеми памятник пограничных войн. Они с трудом отыскали его, проехав по тропинке, обегающей длинный залив, который вдавался глубоко в берег, и заканчивался каким-то грубоватым каналом, ведущим ко рву вокруг замка. Замок был самым настоящим укрепленным квадратным замком, одним из тех, что древние норманны в множестве строили от Галилеи до Грампианских гор[21]21
  Горы на севере Великобритании, в Шотландии.


[Закрыть]. И замок в самом деле был оснащен огромной опускающейся решеткой и подъемным мостом, о чем путникам очень наглядно напомнило происшествие, несколько задержавшее их вход.

Они пробрались через высокую жесткую траву и чертополох к берегу рва, окружавшего крепость черной лентой, с плавающими мертвыми листьями и тиной, и похожего на инкрустированное золотом черное дерево. С другой стороны, в каких-то двух ярдах от берега из зеленой травы вздымались большие каменные пилоны ворот замка. Однако, похоже, эту одинокую цитадель гости из внешнего мира посещали столь редко, что, когда нетерпеливый Грэнби окликнул появившиеся за решеткой неясные фигуры, тем опустить большой ржавый мост удалось не сразу. Сначала он стал медленно наклоняться, как падающая башня, но неожиданно застрял, застыв в воздухе под угрожающим углом.

Порывистый Грэнби, пританцовывавший на берегу, крикнул своему спутнику:

– Терпеть не могу всю эту ржавую старину! Да тут проще перепрыгнуть.

Что он с характерной для него прытью незамедлительно и проделал, приземлившись на противоположном берегу. Короткие ноги отца Брауна не были приспособлены для прыжков на столь длинные расстояния, зато характер его лучше, чем у подавляющего большинства людей, был приспособлен к падению спиной в очень мутную воду. Расторопность его спутника спасла священника от полного погружения, но когда его вытащили на зеленый ослизлый берег, он вдруг замер с опущенной головой и стал всматриваться в какую-то точку на поросшем травой склоне.

– Вы что, теперь ботаникой решили заняться? – раздраженно спросил Грэнби. – После того как вам вздумалось полюбоваться на чудеса подводного мира, у нас не осталось времени на сбор редких растений. Идем, хоть мы все в иле, нам нужно представиться баронету.

Когда они наконец вошли в замок, их почтительно принял старый слуга, и после того как они назвали цель своего визита, их провели в просторную, обшитую дубовыми панелями комнату с решетчатыми окнами древней формы. На темных стенах в продуманном порядке висело оружие самых разных эпох, а рядом с большим камином, как застывший стражник, стоял полный комплект доспехов четырнадцатого века. В соседней комнате, которая просматривалась через приоткрытую дверь с другой стороны, на стенах темнели ряды фамильных портретов.

– У меня такое чувство, будто я попал в какой-то роман, а не в дом обычного человека, – заметил адвокат. – Не думал, что кому-то может доставлять удовольствие жить в таком Удольфском замке[22]22
  «Удольфский замок» (1794) – роман английской писательницы Анны Радклиф. Один из первых готических романов.


[Закрыть].

– Да, старый джентльмен действительно весьма точен в своем историческом безумии, – заметил священник. – К тому же все эти вещи подлинные. Тот, кто продумал все это, не считал, будто все средневековые люди жили в одно и то же время. Иногда рыцарские доспехи составляют из разных частей, но эти доспехи защищали одного человека, причем защищали очень основательно. Это турнирные доспехи позднего периода.

– Если уж на то пошло, это наш хозяин довольно поздний, – недовольно пробурчал Грэнби. – Черт возьми, сколько можно его ждать?

– В таком месте все происходит очень медленно, – возразил отец Браун. – По-моему, он и так оказывает нам честь тем, что согласился встретиться с нами. Сами подумайте, двое совершенно посторонних людей пришли поговорить об исключительно личных делах.

И действительно, когда появился хозяин замка, у них не было причин жаловаться на прием. Напротив, они заметили какую-то искренность, естественность в его воспитании и поведении, он не утратил врожденного благородства после долгих лет, прожитых в этой Богом забытой деревенской глуши. Появление редких гостей не удивило и не смутило его, хотя, как они подозревали, добрую четверть своей жизни он не видел у себя дома новых лиц. Вел он себя так, словно минуту назад раскланивался с герцогинями. Когда они затронули очень щепетильный вопрос, являвшийся причиной их приезда, он не рассердился и не смешался. После недолгого раздумья он согласился с тем, что их любопытство в данных обстоятельствах оправдано. Что касается его внешнего вида, это был высокий старик с внимательными глазами, черными бровями и вытянутым подбородком. Хоть тщательно завитые волосы его, несомненно, имели искусственное происхождение, ему хватило ума носить седой стариковский парик.

– По поводу вопроса, интересующего вас, – сказал он, – ответ очень прост. Мое единственное желание – передать все свое имущество сыну, как мой отец передал его мне, и ничто – я говорю это со всей ответственностью – ничто не заставит меня поступить иначе.