Текст книги "Волшебный тюльпан. Рассказы"

Случай в магазине

В один из неблагоприятных периодов жизни я странным образом очутился среди сотрудников некой продуктовой сети, которая раскинула свои щупальца по всей стране. В поисках дополнительного дохода мне пришлось подвизаться грузчиком в магазине, находящемся на окраине города.

Коллектив собрался весьма и весьма разнообразный: были граждане стран солнечной Азии, среднестатистические телепузики, страдальцы-интеллигенты типа меня и просто асоциальные экземпляры. Люди различались по возрасту, полу, интересам, происхождению; объединяли их два момента – жажда денег и ненависть к работе в продуктовой сети и особенно к руководству магазина. Это объяснялось просто: администрация строила свои отношения с подчинёнными по принципам древнегреческого рабства: огромные штрафы за мельчайшие просчёты, минимальность времени для отдыха, та же минимальность при расчёте с сотрудниками. По этой причине большинство последних рассматривали свою работу в магазине как временную деятельность и трудились согласно девизу: «Не пойман – не вор». Каждый – администрация и сотрудники – стремился обмануть другого. При этом общими усилиями они стремились обмануть покупателя. Временами руководство пыталось зажечь корпоративный огонёк в сердцах сотрудников, развешивая яркие плакаты с принципами компании, скопированные с каких-то американских корпораций. Все понимали удручающую смехотворность таких усилий, но согласно кивали головами на призывы ежечасно думать о прибыли торговой сети, повышать свой профессионализм и проч.

Но я слишком отклонился от сюжета, увлёкшись грустными воспоминаниями о пребывании в царстве наживы.

Среди сотрудников магазина был охранник по имени Сергей. Нога его была потеряна при отстаивании национальных интересов России на Ближнем Востоке. Вместе с ногой была потеряна и жена, исчезнувшая в неизвестном направлении через час после возвращения Сергея с театра глубоко секретных военных действий. Кажется, её потом видели в компании одного из волков местного бизнеса. Жена оставила бывшему солдату не только неприятные воспоминания, но и сына, школьника лет восьми. Так они теперь и жили вдвоём, стараясь вести привычную жизнь и не вспоминать об исчезнувшем члене семьи.

…Телесные повреждения нисколько не сказались на качестве «профессиональной деятельности» Сергея. Второй месяц он уже примечал мальчишку, кравшего продукты из магазина. Воришка был бы давно пойман и наказан, если б Сергей не знал, что тот, оставленный родителями, живёт со слепой бабушкой. Ослепла она относительно недавно, и, несмотря на свои усилия, порой героические, уже не могла полноценно участвовать в жизни внука. Поэтому мальчик был предоставлен сам себе. Иногда он выводил бабушку – последнюю из числа живых родственников – на прогулку, и старался не встречаться взглядами с Сергеем, жившим в соседнем доме. Сергей же, когда проходил мимо, пытался смотреть в землю, на небо, на стены домов, на фары автомобилей, на пробегающих кошек, но только не на эту пару, беззащитность которой убивала своим жестоким реализмом.

Итак, между Сергеем и соседским мальчишкой сложилась безмолвная договорённость: когда второй заходил в магазин, первый уходил в другой зал или начинал старательно помогать грузчикам.

Долго такая ситуация продолжаться не могла: один из уроженцев Средней Азии, надеясь на некоторые преференции со стороны руководства, в красочном рассказе поведал о принципах сотрудничества охранника и одного из малолетних посетителей магазина.

Санкции последовали незамедлительно: Сергей был уволен по придуманному поводу. Все повздыхали – «человек был хороший, всегда готов помочь, не матерился» – и продолжили трудовую деятельность на ниве торговли продуктами питания.

…Прошло несколько месяцев, и в один из вечеров Сергей пришёл в магазин в качестве покупателя. Он вёл за руку двух сыновей, почти ровесников.

Санкт-Петербург

Вершина

Среди степных просторов южного Урала затерялось древнее поселение А. Человек, рано появившись в этих местах, оставил на радость археологам множество следов своего многовекового пребывания. Поэтому каждое лето здесь собираются толпы преподавателей и студентов, вооружённых лопатами и красивыми песнями. Однажды среди этой весёлой братии в древнем поселении появился и я.

День наш тогда был отдан в железные руки её величества Археологии. С утра до вечера мы ползали по собственноручно вырытым ямам. Я начал напоминать кладоискателя. Но моим сокровищем были старые деревяшки и полуистлевшие человеческие кости.

Ночи посвящались не столько сну, сколько изучению близлежащих просторов. Посёлок, в котором обитало археологическое братство, находился в окружении невысоких гор. Стоило их преодолеть и взгляд в изумлении обнаруживал колоссальную Пустоту, чьё мохнатое тело простиралось до границ Казахстана. Я любил погружать себя в её крепкие объятья. Поэтому в посёлке, среди разноцветных домиков, обнаруживал себя только под утро.

Однажды, возвращаясь с одной из таких прогулок, я набрёл на невысокую гору. Люблю горы. Поэтому решил добавить в свой список ещё одну. Цепляясь за траву и камни, я полез вверх. К моему удивлению и даже разочарованию, вершина не пустовала. Какая-то девушка сидела на камне и смотрела в звёздное небо. Её светлые волосы трепетали от лёгкого ветра. Подойдя ближе, я узнал её. Это была студентка из нашей группы, с которой я почти не общался. Мы как-то не замечали друг друга, существуя в параллельных мирах.

Оглянувшись на мои шаги, она сказала просто:

– Вот и пришёл. Не думала, что это ты. Но я очень рада нашей встрече. Садись и слушай.

Подойдя ко мне, она продолжала:

– Сегодня особая ночь. Сегодня встречаются родственные души. Для нашей встречи я выбрала гору Любви.

(Я не упомянул, что древнее поселение А. славится среди мистически настроенных людей своей силой, поэтому их сюда приезжает очень много).

– Но мы встретились слишком рано. Великая Богиня сегодня лишь познакомит нас. У меня есть друг, у тебя есть подруга. У нас будут разные семьи, разные города и обстоятельства. Однако пройдёт ровно десять лет, и мы встретимся вновь. Судьба сведёт нас. Именно тогда мы и станем друг для друга тем, кем должны быть. Мы будем взрослыми и поэтому будем благодарны тем людям и обстоятельствам, которые подготовят нас друг для друга. Жизнь воспитает нас для общего пути. Он уже ждёт.

Я не отвечал. Девушка улыбнулась, видя моё удивление.

– Знаю, это звучит необычно. Но ты просто поверь мне. Молчи, – добавила она, заметив, что я порываюсь что-то сказать. – Сегодня буду говорить я. Но через десять лет жду твоих слов.

Затем она меня обняла и прошептала:

– А теперь прощай. Помни об этой встрече.

Вершина опустела. Я стоял, ошеломлённый, и смотрел себе под ноги. Что это было? Бред малознакомой экзальтированной девушки? Неудачная женская шутка?

А вдруг – правда?

Следующее утро равнодушно разбудило меня для копания в земле. Снова начались поиски костей и деревяшек. Солнце привычно разогревало спину и плечи. Через несколько дней наша миссия была успешно завершена. Древнее поселение стало общим студенческим прошлым.

«Малознакомая экзальтированная девушка» исчезла с четвёртого курса и больше я её не видел. Жизнь выбросила меня за пределы родины и поселила в холодном городе недалеко от Финляндии. Через несколько лет я уже думал, что всё было в моей судьбе: студенчество, семейная жизнь с переменным успехом, разные события, привычные для всех и каждого взлёты и падения. Идти дальше было некуда. Отовсюду глядел тупик. Перспектива дальнейшей жизни упиралась в бессмысленную внешнюю деятельность и в отчаянные попытки не перестать быть человеком. «Что ж…», – думал я байронически, – «жизнь скучна и почти прожита, не всем же быть счастливыми».

В этот период мной овладела страсть к стихотворчеству. Я часто сидел у окна, глядел на улицу и в голову мою часто вплывали строки, наполненные разными смыслами и эмоциями.

Усиленное занятие своей душой неизбежно приводит к одиночеству. Поначалу оно успешно преодолевалось затяжным пребыванием на людях. Но позднее и это средство, как и ряд других, исчерпало себя. Я погрузился в колоссальный, всеобъемлющий вакуум, из которого не было выхода. Почти перестал выходить из дома. Иногда смотрел в зеркало и спрашивал себя:

– Как это произошло? Что я упустил?

И во время одного из таких вопрошаний в голове моей прошелестели строки: «…через десять лет жду твоих слов…». Память, привычно напрягшись, ничего не ответила. Ни в одном знакомом стихотворении не было такой строки.

Что бы это могло быть? Откуда?

И – о, чудо! Вершина горы, лёгкий ветер и она, та девушка, вдруг появились из глубин моего сознания. Оказывается, они никуда не исчезали, а просто ждали своего часа. Девушка всё это время жила во мне, мысль о ней незаметно руководила моими поступками, оберегала от бед и опасностей. «…Через десять лет жду твоих слов…». Я быстро подсчитал количество лет, прошедших со времени нашей последней встречи. Ровно десять! Но каких слов? Как её найти? Она ждёт слов. Она. Ждёт. Слов.

Идея!

Через несколько дней выходил в свет мой первый сборник стихов. Именно в нём, в каком-нибудь стихотворении, можно было подать весть о себе. Ведь она ждёт. И ждёт слов. Я быстро позвонил редактору и сказал, что добавляю ещё одно стихотворение. Начиналось оно так: «Горьким эхом вдруг прозвучало твоё имя в потоке речей…» и заканчивалось словами «в ностальгии непрожитых дней». Именно – «в ностальгии непрожитых дней». Она поймёт. Эти слова для неё. Сборник был напечатан и я стал ждать.

В один из дней, поздним вечером, мой телефон прожужжал: пришло электронное сообщение. В нём было несколько слов: «Сегодня особая ночь. Сегодня встречаются родственные души».

Санкт-Петербург

Кумир

Когда-то я был знаком с юной девушкой. Кажется, она приходилась мне дальней родственницей. В детстве она жила в заводском посёлке, затерянном среди высоких гор. У её семьи был большой деревянный дом, окруженный хозяйственными пристройками. Неподалёку протекала резвая речушка. Вдали виднелись изумрудные леса, в которых паслись задумчивые коровы.

Картинка была бы почти идеальной, если б не отношения родителей. Отец и мать моей знакомой плохо ладили друг с другом. Он был недоволен её «свободным поведением» (она работала в местном ресторане) и недостатком порядка в доме, она – его увлечением спиртными напитками.

Незаметно для себя родители разделили детей: мать больше общалась с младшей дочерью, а отец – со старшей. Почему? Она очень походила на него внешностью и характером. Поэтому в старшей дочери он души не чаял: они вместе ходили на рыбалку, ездили в лес на дряхлом мотоцикле, он встречал её из школы и даже дал ей ласковое прозвище – Ненаглядка. С младшей дочерью он, конечно, не был врагом, но общался с ней гораздо меньше, и это было заметно.

Однажды – дело было глубокой осенью – он вечером не вернулся домой. Жена и дочери встревожились, но подумали, что он остался ночевать у одного из школьных друзей. В ту пору сотовых телефонов не было – позвонить было неоткуда.

Жена утром ушла на работу, а Ненаглядка – в школу. Младшая сестра училась со второй смены, поэтому осталась присматривать за козами и коровами. Около часа дня маленькая хозяйка должна была, если не вернётся отец, самостоятельно запереть дом и идти на занятия. Их мама незаметно поспрашивает у знакомых, не видели ли они что-нибудь, не слышали ли где-нибудь, не знают ли что-либо… В милицию решили пока не обращаться: «Что скажут люди?»

…А Ненаглядка в это время уже топала в школу. Она располагалась в другом районе посёлка, надо было пройти вдоль длинного забора и выйти к аллее пионеров-героев.

Утро было очень холодное. Снег ещё не выпал, но приближение зимы чувствовалось. Это напоминало оставленный армией город, когда противник ещё не занял его и мирные жители затихли в нервном ожидании. Тонкое пальто, рассчитанное, скорее, на холодное лето, чем на тёплую осень, вынуждало идти быстро. Витая в мире своих девичьих грёз, Ненаглядка шла навстречу урокам и переменам.

Вдруг около фонарного столба она увидела лежащего человека.

В ту пору было ещё не очень светло – она не могла разглядеть его хорошо. Надо сказать, что поселковые дети привыкли к подобным зрелищам, поскольку мужское население имело привычку отдыхать в праздничные дни только в сопровождении алкоголя. Впрочем, – чего греха таить? – не только в праздничные дни, а всегда. Девочка посмотрела на мужчину и пошла дальше: сам очнётся да домой побредёт, зато навсегда запомнит – нельзя напиваться до свинского состояния. Этими благочестивыми помыслами и ограничилось её участие в происшествии.

Вечером, когда Ненаглядка, радостная после полученной пятёрки, возвратилась домой, она застала плачущих мать и сестру. Оказывается, её папа умер в больнице от переохлаждения. Он поздним вечером шёл домой, и по дороге ему стало плохо; он притулился к столбу, но встать уже не смог. Случайный прохожий утром вызвал скорую, но было уже поздно.

– Когда, когда он умер? Во сколько? – в ужасе спросила Ненаглядка.

– Какая теперь разница? – сквозь слёзы ответила мать, – что мы теперь делать будем?

– Скажи, во сколько он умер, это важно.

– Врач сказал, что смерть наступила около девяти утра.

«Значит, когда я проходила мимо, он мог быть ещё жив», – подумала Ненаглядка, повернулась и убежала из дома.

Её нашли поздним вечером. Девочка сидела на берегу реки, поджав колени. Она не ответила на вопросы, и все решили оставить её в покое: понятно же, отец умер, девочка в шоке. Её отвели домой.

Несколько дней она не ходила в школу. Вернее, она вообще никуда не ходила – лежала молча на кровати и смотрела в потолок. Мама начала тревожиться. Приходил доктор, покачал головой: всё пройдет и это тоже. Потом Ненаглядка действительно пошла на занятия, но что-то в ней изменилось. С друзьями она перестала общаться, из школы торопилась домой или… в церковь. В то перестроечное время люди вспомнили о Боге. Но как служить – забыли. На пригорке, неподалёку от дома Ненаглядки, второпях возвели деревянный храм, пригласили попа из города, и на этом успокоились. Что делать дальше – не знали.

В эту церковь девочка и бегала. Священник был рад – кроме Ненаглядки постоянными прихожанами были только несколько древних старух да пара криминальных авторитетов. Как шептали в посёлке, девочка «ударилась в Бога». Это красноречивое выражение вполне отражало происходящее. Она строго соблюдала посты, посещала службы, часто исповедовалась и причащалась. В классе её начали называть «монахиня». Мама Ненаглядки относилась к этому с настороженностью, но не перечила: может, религиозное усердие поможет дочери нормально окончить школу, к которой она неожиданно охладела.

Кроме храма, Ненаглядка ходила на кладбище (оно находилось за рекой). Отцовская могила её усилиями стала выглядеть, как Нотрдам-де-Пари среди средневековой городской застройки. Со временем она хотела поставить огромный деревянный крест с вырезанными изображениями Иисуса и Богоматери. А потом – мраморную ограду с витыми колонками. Такого не было даже на могилах местных криминальных авторитетов.

Это поведение девочки не тревожило людей, а, скорее, умиляло: «вот ведь как по отцу убивается».

Однажды священник пришёл в дом Ненаглядки что-то обсудить с её матерью. Кажется, он хотел, чтоб дети ходили в воскресную школу. Окончив дела, он попросил разрешения зайти в комнату девочки: она обещала ему интересную книгу, толкующую Священное Писание. Книга должна была лежать на столе. Войдя в комнату, священнослужитель привычно покосился на «красный» угол и, к своему ужасу, увидел, что на лики Спаса Вседержителя и Георгия Победоносца наклеены вырезанные из фотографий головы отца Ненаглядки. Дело могло кончиться плохо. Мудрый священник не стал поднимать шум, он просто попросил мать Ненаглядки передать девочке, чтоб та пришла к нему на беседу.

И та пришла.

После разговора она перестала ходить в церковь, а через несколько месяцев исчезла из поселка. Найти её не смогли, как ни старались. Погоревали-погоревали да и забыли – жизнь шла своим чередом. Мать девочки через пару лет повторно вышла замуж, сестра уехала учиться в большой город, а священника перевели в другой приход.

Пару месяцев назад мне показывали фотографию в газете.

На ней была изображена основательница нового религиозного культа. Её приверженцы жили в далёком сибирском скиту и мало общались с миром. В знак чистоты они ходили зимой и летом в белоснежных рубахах. Никакой личной собственности не допускалось, всё было общее. Дни и ночи посвящались только труду и молитве. Скит жил натуральным хозяйством, но, в крайнем случае, допускались пожертвования. Дисциплина была строжайшая, чему способствовала мать-настоятельница.

И показалось мне, что с фотографии на меня смотрела постаревшая и помрачневшая Ненаглядка.

Екатеринбург

Художник

Однажды я был по делам в старинном русском городе. Стояла ранняя осень, то время года, когда ощущается «междуцарствие»: только-только ушла летняя жара, а промозглая непогодь еще не наступила. Я был очень благодарен судьбе: она мне позволила немного отвлечься от бесконечных будней. Покончив с делами, я бродил по улочкам древнего города. Желтые листья мягко шуршали под ногами, ветер шелестел в верхушках берез. Тишина нарушалась лишь внимательными кошками, перебегавшими из подъезда в подъезд. Тревоги и беды, казалось, обходили стороной этот уютный домашний мирок.

В такие прогулки ясно виделась относительность моей жизни, моих занятий. Если б я не бродил по этим проулкам, ничего бы в мире не изменилось, он мог бы, не ощущая потери, так же нестись в пространстве, как делал это сейчас. Как ни странно, это осознание успокаивало и предлагало менее требовательно относиться к собственным просчетам: я ничего не убавлю, я могу только прибавить. К тому же мера и скорость этих прибавлений зависели только от меня. Надо было успокоиться и спокойно созидать, при этом создавать, не гоняясь за количеством созданного, а заботясь только о его качестве. Конечно, сравнение с плодотворностью жизни других людей неизбежно приводило к мысли о собственной неполноценности, однако оно же внушало ощущение принадлежности к какому-то хорошему, доброму воинству.

Много подобных мыслей приходило тогда мне в голову.

Окруженный ими, как женскими духами, я набрел на древнюю церковь. В ее потрескавшихся стенах, между узкими окнами, были вплетены каменные кресты. Красный щербатый кирпич, во многих местах показываясь из-под штукатурки, грозил выпасть из кладки. Кое-где торчали кривые прутья. Барабан привычно обегали несколько рядов зубчиков, серый купол торжественно блестел на солнце. Вокруг крестов молча сидели какие-то черные птицы. Слева от придела была высокая деревянная лестница, чьи очертания вызывали в памяти живописные картинки со сказочными теремами. Над входом висела маленькая икона. Церковь была закрыта, и, видимо, давно, поскольку тропинка перед входом успела зарасти травой.

Я решил обойти храм кругом, спокойно рассмотреть его, услышать мелодию трехлопастных фасадов. Проходя мимо лестницы, я увидел мальчика, что-то старательно рисовавшего на твердом картоне. С улицы ребенок не был виден, его скрывали резные перила крыльца. Любопытство заставило меня подойти ближе и заглянуть в белый лист. Мальчишка, увлеченный своим занятием, даже не оглянулся. Оказывается, он перерисовывал изображение неизвестного святого, которое чудом сохранилось на стене у крыльца.

– Здравствуй. Рисуешь? – решился я поговорить с маленьким художником.

– Ага, – нехотя откликнулся он.

– В школе задали?

– Нет, просто для мамы решил перерисовать. Красиво.

Потрясенный этим ответом, я отошел и решил не мешать мальчику. Он САМ хотел перерисовать фреску, созданную его далекими предками! Не потому что задали в какой-нибудь православной школе, а потому что «красиво». Вот он, самый искренний и самый безошибочный импульс, на котором держится искусство. И, может быть, не только искусство, но и культура в целом. Именно он обеспечивает ее существование. Преемственность, эта мать любой старинной культуры, предстала передо мной в чистом виде. Вот почему история и искусство того города, в котором я был, насчитывают более тысячи лет! Благодаря таким мальчикам, рисующим, потому что «красиво».

Мне захотелось подойти и как-то подбодрить художника, но я понял, что ему не нужна моя поддержка. Она может состоять только в том, чтоб не мешать ему.

Великий Новгород