Текст книги "Встреча в метро"

Путь к сияющим вершинам

Кристина стояла у ворот, терпеливо дожидаясь, пока отворятся тяжелые, окованные железом створки. Дождь, к счастью, перестал, она сложила мокрый зонтик, сунула его, как есть, в большую клеенчатую сумку с длинными лямками, перевесила ту через плечо, и в руках у нее остался только букет, разноцветные астры, с которых иногда падали холодные капли, просачивавшиеся сквозь тонкую ткань брюк и неприятно касавшиеся кожи. Астры были белые, розовые, желтые, синие, лиловые, много, она стала машинально пересчитывать, но шуршание шин подъехавшего автомобиля отвлекло ее, и она сбилась, а потом ворота открылись, и, отставив цветы подальше от себя, она неуверенно зашагала по аллее.

– Вершинам чего? – спросил наследник Рамели, отворачиваясь от окна. – Мудрости? Знаний? Опыта?

Наставник Барнеи только покачал головой, впрочем, Рамели и не ждал ответа. Он снова повернул голову к окну, за которым привольно раскинулся парк – подстриженные пирамидками кусты, пышные пестрые клумбы и ровные, как дорогие ковры, газоны, причудливых очертаний прудики и многоструйные фонтаны. Редкие деревья, низкорослые с округлыми, как шляпки грибов, кронами почти не скрывали огораживавшую территорию парка невысокую стену, выложенную голубыми изразцами. А за стеной сразу начинались скалы, массивные и скученные, испещренные зелеными пятнами мха и в большинстве своем крутые, почти отвесные. Узкие тропинки возникали у подножья, вились между крупными глыбами, упирались в каменные осыпи, растворялись в расщелинах, пропадали, только одна уходила вверх, вверх, дорога к сияющим вершинам начиналась невдалеке от дворца правителя, а вернее, дворец был построен у ее истоков, давно, несколько столетий назад.

Голос наставника нарушил тишину.

– Скоро ты узнаешь ответ на свой вопрос, – заметил он. – Если только…

– Я готов, – прервал его Рамели.

Наставник кивнул.

– Я пойду, – он прошагал к двери, открыл ее и обернулся.

– К тебе Кристина, – сказал он и посторонился, пропуская ее в комнату. – Увидимся позже.

Рамели не ответил.

Кристина молча положила букет на стол.

– Красивые, – уронил Рамели, не глядя на цветы, и без перехода добавил: – Завтра.

Кристина подняла на него глаза.

– Завтра?

– Да. Завтра утром я отправлюсь в путь. А когда вернусь, мы… О чем ты думаешь?

– Да, да, – ответила она невпопад.

– Кристина! Не бойся за меня! Я дойду.

– Да, конечно, – согласилась она безжизненно. Рамели понял, что она целиком захвачена мыслями о трудностях, которые ему предстоит преодолеть, нет, более того, об опасностях, которые могут подстерегать его в пути, и совершенно неспособна представить себе перспективу… Он присел на край стола и, как неразумному ребенку, принялся объяснять ей все с самого начала. Рассказывая, он почувствовал, что его наполняет гордость за свой народ, да, где еще в мире выбирают правителя так мудро и взвешенно, как это делается в его стране, где еще в каждом городе, каждой деревне выделяют всякого одаренного ребенка, следят за его развитием и становлением из года в год, проводят негласный, но от того не менее тщательный отбор с учетом всех необходимых качеств, не только ума и образованности, но и терпимости, чувства справедливости, доброжелательности, вместе с тем и твердости, настойчивости и многого, многого другого, наконец из числа двадцатипятилетних юношей несколько десятков тех, кто обещают стать лучшими людьми поколения, собирают в столице, обучают и в конце концов определяют наидостойнейшего… Он ощутил минутный озноб при мысли, что таковым оказался он сам, и впереди у него двадцать лет правления, без сомнения, мудрого и справедливого, и начнется оно через какой-нибудь месяц. Оставалось последнее испытание – добраться до сияющих вершин… вершин чего? – подумал он в очередной раз. Ведь если б речь шла об обычных горных пиках, их отлично было бы видно отсюда, снизу, однако самый внимательный взгляд не мог различить в вышине ничего, кроме зубчатой линии, которой оканчивался длинный хребет, простиравшийся на десятки километров к востоку и западу. Стало быть, вершины олицетворяли нечто иное, то был символ, абстракция… Но зачем ради абстракции одолевать труднейший подъем в гору, невозможный без специального снаряжения и карт, которые хранились во дворце с тех пор, как первый из правителей, осуществивший восхождение, построил его. Даже в этой горной стране, где дети с малолетства больше карабкались на скалы, чем ходили по ровному месту, не нашлось бы человека, побывавшего там, наверху, кроме нынешнего властелина дворца, случись иначе, молва давно разнесла бы весть о том, что же являют собой сияющие вершины, путешествие к которым предписывалось каждому наследнику вот уже восемь веков…

Рамели завершил свой несвязный рассказ и смотрел теперь на Кристину, ожидая от нее если не напуственных слов или благословения, то хотя бы гордой улыбки, но вместо того увидел, как она зажмурилась, пытаясь сдержать слезы, но не сумела. Глупышка!

– Боишься, что я не вернусь? – спросил он мягко. – Не бойся. Все будет хорошо.

В сущности, он мог и не идти. Ему также не возбранялось повернуть обратно с любого места, пройти которое окажется не в его силах. Путешествие к сияющим вершинам только рекомендовалось совершить, о принуждении не было и речи. Но он знал, что пойдет и доберется до конца пути.

Когда Кристина ушла, он подтащил к окну стул, сел и стал всматриваться в серые громады, которые завтра ему предстояло оставить внизу.

Его провожало всего несколько человек – наставник, служители дворца, привратник, не было видно даже мальчишек, вечно играющих в какие-то свои игры за оградой парка, наверно, еще спали, солнце только встало, и длинные тени текли за Рамели, когда он шел по извилистой аллее к стене, обращенной в сторону гор. Он помахал рукой наставнику и прочим, взвалил на спину нетяжелый рюкзак и притворил за собой малозаметную, тоже голубую, вровень со стеной, калитку.

Первые несколько сот метров тропы чрезмерно крутыми не показались, правда, она утомительно часто петляла между скалами, но идти можно было, не замедляя шаг и не прилагая особых усилий, однако скоро крутизна стала ощутимо нарастать, еще немного и пришлось достать из рюкзака хрупкие на вид приспособления с присосками на концах и нейлоновые веревки, чтобы удержаться на почти отвесной стене, впрочем, Рамели достаточно усердно тренировался в окрестностях дворца и сумел одолеть непроходимый для любого другого участок за каких-нибудь пару часов. Далее лежал кусок относительно пологого склона, а потом тропинка исчезла. Рамели достал карту и с ее помощью отыскал вход в странную ступенчатую пещеру, по которой следовало подниматься дальше. Он долго шел с фонариком, распугивая летучих мышей, сделал привал, чтобы подкрепиться бутербродами, а когда добрался наконец до выхода, обнаружил, что настала ночь. Было довольно тепло, он не стал разжигать костер или ставить палатку, которой, впрочем, его не оснастили, а вынул пластиковый матрац, надул его, пустив в ход маленький, но довольно мощный насос, и улегся на более или менее ровном месте за валунами. Лежал, смотрел на звезды и думал. Почти не прогибавшийся матрац под ним о чем-то напоминал… Море? Какое море? Возникло смутное ощущение, что когда-то, где-то, может, в прошлой жизни или во сне он лежал вот так же на матраце, и под ухом у него шипели волны, накатывавшиеся на песок. Только тогда был день, небо синее, солнце обжигало, и вокруг слышались голоса людей. Когда же это было и где? Ему вдруг показалось, что та, у моря, и была его настоящая жизнь, а в эту, теперешнюю, он попал случайно, нечаянно, не туда свернул или ступил, а, может, его завлекли намеренно, перетянули… он почувствовал себя конем, мустангом с далекой неведомой саванны, которому набросили на шею лассо и тащат, тащат, а в кузнице уже куют подковы, и где-то выделывают красивое седло и узду… Потом все прошло, и он уснул.

Идти пришлось трое суток с небольшим, на утро четвертого дня он вскарабкался по очередной почти отвесной поверхности к наваленным друг на друга глыбам, за которыми терялся следующий отрезок пути. Он пробрался между двумя огромными валунами и остановился. Дальше не было ничего. Половина горы была словно срезана или оторвана, он стоял над пропастью, черной и глубокой, дна не разглядеть, почти балансировал на острой кромке, шаг, и его путь наверх без перехода станет падением… Как же так? Что произошло, какая катастрофа смешала верх и низ, подъем и падение, вершины и пропасти? Хотя случись тут землетрясение, подобный катаклизм не мог не затронуть и ту сторону, с которой он явился, Рамели сразу вообразились содрогания земли, грохот падающих глыб и раскалывающихся скал, лавины, камнепады, оползни… Невозможно. А значит?.. Он стоял над пропастью и смотрел вниз, постепенно начиная понимать. Сияющие вершины… Он будет хорошим правителем… Рамели в последний раз окинул взглядом пустоту, повернулся и стал спускаться вниз по дороге, по которой пришел.

Кристина добиралась до дому невыносимо долго, не было автобуса, а когда пришел, оказался переполненным, сесть, естественно, некуда, к тому же сразу угодили в пробку, поди постой еще чуть ли не час на натруженных после сумасшедшего трудового дня ногах, впрочем, жаловаться грех, работа в супермаркете – подарок судьбы, особенно теперь… От остановки надо было тащиться еще добрых полкилометра, потом топать по лестнице на пятый этаж, неделю не могли починить лифт…

Мать даже не повернула головы, когда она открыла входную дверь, продолжала глазеть на экран, словно вопрос ее жизни-смерти там обсуждался, не среагировала и когда она скинула туфли в прихожей и босиком прошлепала в комнату, сидела и тянулась к телевизору, стискивая в возбуждении руки.

– Нашли, – сказала Кристина в подобранную спину, в затылок, и только тогда мать пошевелилась.

– Где? – спросила она, нашарив пульт и чуть снизив звук, потом повернулась вместе с креслом вполоборота, но продолжала машинально прислушиваться, не к дочери, а к тем, на экране, идиотам с деланными улыбками и фальшивыми голосами.

– Нигде, – сказала Кристина. – Сам объявился. Где был, непонятно. Одежда вся изодрана, исцарапанный, грязный. Но довольный. Счастливый. Как это у них называется?

– Эйфория, – сказала мать нетерпеливо. – Ну и?..

Кристина села напротив.

– Да, загорел, – сообщила она устало. – Как курортник. В эту чертову погоду!.. Загадка. Не в солярий же ходил…

– На какие шиши? – хмыкнула мать. – Голодранец. С двумя-то дипломами… Ладно, неважно. Что сказали-то?

Кристина помолчала.

– Сказали… – голос у нее сорвался, она шмыгнула носом, но не заплакала, справилась с собой, – сказали, что это неизлечимо. Бегство от реальности.

– Скажите-ка, – протянула мать неприязненно и невольно оглядела комнату, пятнадцать квадратных метров, обставленных старой советской мебелью, с потертыми обоями и грязным потолком, Кристина следила за ее взглядом, вот он остановился на телевизоре, потом на раскрытой двери в крошечную спаленку… – Другой реальности я ему предложить не могу, – сказала она сухо. – И так спальню свою вам уступила, сплю на диване, как… – Она не закончила фразу, не нашла, видимо, нужного слова, вместо того уронила небрежно, но уверенно. – Разводиться тебе надо, вот что.

– Они сказали, что он только меня и узнает, – возразила Кристина. – Что я – единственная ниточка, связывающая его с действительностью.

– Ерунда, – бросила мать, отворачиваясь к телевизору. Она снова включила звук на полную мощность и добавила: – Хорошо хоть, детей нет.

Кристина промолчала. Ей вспомнились давешние излияния мужа, на секунду страшно захотелось поверить, она всегда ему верила, и как не верить такому, умному, доброму, образованному… Господи, господи, сделай так, чтобы это было правдой… Правдой?.. Она помотала головой, стряхивая наваждение, тяжело поднялась и пошла на кухню разогревать обед.