Текст книги "Мужчины – о себе"

Но лыжные патрульные действуют иначе. Если вы упали, они взваливают на себя ответственность за вас. Они не проявляют сочувствие – они его осуществляют. Вы можете рассчитывать на то, что они вовремя окажутся на месте. И более того, они будут счастливы, если сумеют собрать вас по частям заново, чтобы вы смогли опять появиться на склоне. В моей жизни есть несколько друзей типа лыжных патрульных, и я горячо их люблю.

Итак, «на склонах» жизни у вас должны быть четыре вида друзей. Те, кто рад просто кататься рядом с вами. Те, кто готов своей помощью и служением облегчить вам существование. Те, кто обеспечит, чтобы вы учились и совершенствовались. Те, кто оставляет за вами право принимать собственные решения и преследовать собственные цели, но кто также окажется рядом, когда вы потерпите поражение и вам нужна будет помощь. Есть ли на вашем горизонте четыре таких друга? Тогда вы самый счастливый человек.

Наступают моменты, когда я говорю своим друзьям «до свиданья» и отправляюсь домой к жене, чтобы вернуться к интимной близости мужчины и женщины, живущих в завете любви. Полагаю, что, когда я возвращаюсь домой, моя жена обычно замечает, что я возмужал, укрепился в своем намерении быть хорошим и заботливым мужем. И она знает, что я был со своими друзьями. И мы, друзья, были с Христом.

Глава 8
Сожаления в нашей жизни

Не так давно я оказался в гуще довольно взволнованной толпы, ожидающей поезда южного направления (который опаздывал с прибытием часа на два). Здесь были стремящиеся во Флориду отпускники, матери с бесконечным, кажется, количеством детей, старики и прочие пассажиры, вроде меня, направляющегося в Северную Каролину; все вели себя (мягко говоря) с некоторым нетерпением. Признаюсь, я при каждой возможности продвигался чуть-чуть вперед, в надежде, что сумею, когда придет время посадки, занять место получше.

Наконец мы услышали объявление о посадке. Толпа быстро приготовилась, все подхватывали детей и сумки, доставали билеты. И вдруг: «Семьи с маленькими детьми идут первыми». Это объявление мгновенно опрокинуло все мои расчеты занять манящее меня сидячее место. Затем, через минуту: «Пассажиры, едущие во Флориду, идут следующими».

Такая сортировка пассажиров меня возмутила. Я знаю, что христианские чувства должны были заставить меня проявить больше терпения, благожелательно стоять в сторонке, пока вся собравшаяся позади меня Америка не займет все свободные места в поезде. Но христианские чувства бывают, по-видимому, не слишком тверды, особенно когда звучит очередное объявление: «Лица престарелого возраста идут на посадку следующими». Когда-нибудь я смогу пользоваться этой привилегией, но пока прав на нее у меня нет. Так что я начал уже задумываться, как я простою всю дорогу до Северной Каролины. Мало того, я уже мысленно видел, как вываливаюсь из переполненного поезда.

Поскольку моя тревога росла (что отнюдь меня не украшает), я сообразил, что не так уж трудно изобразить невинно «влекомого» толпой матерей с детьми, престарелых и едущих во Флориду. И вскоре я уже был у ворот на платформу и протягивал свой билет контролеру. Когда тот разглядел, что у меня нет детей, я не еду во Флориду и не имею ни малейшего сходства с лицами престарелого возраста (добрый человек!), он начал отталкивать меня назад в зону ожидания. Но толпа напирала, и он быстро понял, что со мной выйдет больше мороки, если вернуть меня назад, чем если пропустить меня с общим потоком. Поэтому он махнул рукой и сказал: «Проходите уж». И я прошел! Втайне гордясь собой, радуясь своей уверенности, что смогу осуществить заветную мечту о сидячем месте в поезде. И чувствуя себя более или менее (хотя и не абсолютно) «чистым».

Я направился вдоль платформы. Шел все быстрее и быстрее. Обогнал несколько семей с маленькими детьми. Обогнал едущих во Флориду. Обогнал и лиц престарелого возраста. Какая удача! Я буду в самых первых рядах садящихся в поезд.

Когда я подошел к вагону, который показался мне наиболее подходящим для моих целей, я увидел в дверях кондуктора, взмахнул перед его лицом своим билетом и спросил:

– Могу я войти?

– Угу, – ответил он. – Заходите.

Через несколько секунд я уже занял себе место, отличное место, о котором так страстно мечтал свыше двух часов. Я победил систему, и через четыре часа буду в Северной Каролине, где смогу обнять своих внуков. Почти сразу же поезд тронулся.

Постойте, подумал я. Этот поезд не может уже отправиться. Едущие во Флориду, матери с детьми и престарелые не успели еще сесть. И вообще, мы должны стоять еще полчаса как минимум. Что случилось?

Я повернулся к женщине через проход от меня, которая работала на портативном компьютере:

– Простите, не могли бы вы мне сказать, куда вы едете?

– В Нью-Йорк, – ответила она, не отрываясь от экрана. – А вы?

Я взглянул на мужчину рядом с ней: «А вы едете…»

– В Филадельфию, – он предвидел мой вопрос.

Нью-Йорк находится на севере. Филадельфия находится на севере. И поезд, идущий в Северную Каролину из Вашингтона, не должен проходить через эти города.

– Ну и ну… Ну и дела! Надо же было так ошибиться, – воскликнул я. – Кажется, я сел не в тот поезд.

Пока я говорил это, поезд набирал ход, двигаясь вдоль платформы. Из окна мне был виден указатель «Путь 25». А я помнил, что поезду на юг, в Северную Каролину, был отведен путь 26. В довершение моих горьких переживаний мне было видно, как все эти семьи с детьми, все эти едущие во Флориду и все эти престарелые пассажиры спокойно себе садятся в поезд, и каждый так и стремится занять мое место.

Вихрь мыслей и чувств охватил меня, а поезд уже удалялся от Вашингтона, округ Колумбия, и это название звучало лейтмотивом моих запоздалых сожалений. Что я наделал? Как я мог так сглупить? Как все это вышло? Чья в этом вина (конечно, не моя!)? Не наказывает ли меня Бог за мое нетерпение, за то, что ловчил, подбираясь к первым рядам? Не говорит ли Он тем самым, что предпочитает мне семьи с маленькими детьми, тех, кто едет во Флориду, и престарелых, а меня наказывает за попытку опередить их? Наш разум всегда старается найти осмысленное объяснение неожиданностям, неблагоприятному стечению обстоятельств. Это, скорее всего, не поможет, но разуму нравится этим заниматься.

Сожаления могут пронизывать мысли мужчин. И с возрастом таких исполненных сожалениями мыслей может становиться все больше, когда все больше и больше дают о себе знать отдаленные последствия прошлых жизненно важных решений. Если не разобраться с ними, эти сожаления способны принести много вреда.

Моя ошибка стоила мне почти двенадцати лишних часов езды и практически бессонной ночи. Но у большинства из нас в архивах «мыслей про себя» найдутся воспоминания об ошибках, которые повлияли на весь ход нашей жизни, и мы можем спеть вместе с Фрэнком Синатрой: «Сожаления! Их я знал».

Уильям Барклай в каком-то своем произведении рассказывает о старике, лежащем на смертном одре. «О чем ты думаешь?» – спрашивают его. Насколько я помню, ответ прозвучал примерно так: «Я все вспоминаю о том случае в детстве, когда мы с несколькими ребятами решили развернуть дорожные указатели на развилке. И теперь я все думаю, сколько же людей из-за этого поехали не в ту сторону и как это могло полностью перевернуть их жизнь».

Такова природа сожалений. Это взгляд назад, размышления о событии, которое мы теперь, пожиная его горькие плоды, хотели бы вычеркнуть из жизни.

Когда мужчины раскрывали мне свои «мысли про себя», доводилось слышать о таких сожалениях:

«Всю свою жизнь я знал, что Бог призывает меня к служению Ему. Однако я решил жениться на женщине, которая была несовместима с христианским служением. И теперь я чувствую, что вот уже тридцать лет иду наперекор тому, к чему призвал меня Бог».

«Когда я учился в школе, я устроил себе слишком легкую жизнь. Очень скоро меня выгнали. Сейчас мне пятьдесят, и все это время меня терзала мысль, что я так и не получил аттестат».

«Я помню, как отец предостерегал меня, что в нашей семье полно алкоголиков, но я был уверен, что способен контролировать себя. Я дал бы себе отрубить руку и ногу, лишь бы вернуть жизнь назад, к тому дню, когда решил пригубить свою первую рюмку».

«Я всегда твердил себе, что много работаю для того, чтобы у нас было достаточно денег и моей жене и детям было обеспечено достойное существование. И вот однажды мой сын поступил в колледж и уехал, а я вдруг понял, что едва его знаю».

«Я понимал, что это не мои деньги. Но я себя уговаривал, что на самом деле я их не краду; просто заимствую деньги с одного счета и временно кладу их на другой. Это помогло бы мне продержаться в трудный период. Но на рынке начался глубокий спад, и я не смог вернуть деньги. Теперь меня называют мошенником».

«Я несколько устал от нашего брака, а у этой женщины было все, чего мне не хватало в моей жене. Так что я…»

«Знаете, если бы я не был таким усталым и замученным, я бы никогда…»

«Если бы я только мог попросить у него прощения».

«Я был слишком упрямым… слишком сердитым… слишком пьяным… слишком гордым… поэтому я…»

Возможные последствия

Сожаления способны парализовать нас. Оказавшись однажды «не в своем поезде», мы с тех пор боимся садиться в новые поезда. Мы убедили себя, что все равно ничего не выйдет. Так зачем же стараться? Лучше будет поменьше рисковать, сохранять стабильное и безопасное положение. Мы потеряли уверенность в себе.

И вдобавок, сожаления отвлекают нас от того, что нам предстоит сделать. Мы увязаем в игре «если бы только…»: если бы только я женился на другой женщине; если бы только я больше слушался отца, получил лучшее образование, не бросил ту работу. Мы живем в состоянии постоянной неудовлетворенности. Все не так, все могло бы быть иначе.

А еще сожаления могут сделать нас ожесточенными, замкнувшимися в своей обиде. Мы ищем виноватых и направляем свои мысли на всех, кто сыграл ту или иную роль в событиях, о которых мы теперь сожалеем. Мы возмущаемся и завидуем тем, у кого итог оказывается другим. Они не потратили свои деньги так, как мы. Они вовремя сменили работу, а мы нет, и теперь ясно, что мы ошиблись.

Сожаления могут повлечь за собой сверхкомпенсацию. «Я так и не смог прийти в себя после расторжения помолвки, что причинило мне невыразимую боль», – говорит одинокий мужчина. Его сожаления и неисцеленные раны так влияют на него, что до сего дня он не способен установить взаимоотношения ни с одной женщиной, не способен довериться, открыть свое сердце. Он чувствует за своей спиной дыхание несчастливого прошлого и думает, что в нынешней ситуации все повторится. Итог: неспособность справиться с сожалениями, по-видимому, никогда не позволит ему стать настолько открытым с женщинами, чтобы установить с кем-то из них здоровые взаимоотношения, которые могли бы кончиться свадьбой.

У одного человека были неприятности в роли руководителя церковной общины. Он обещал себе, что больше никогда не будет иметь дело с церковью.

Многочисленные причины сожалений

Любой мужчина, который способен размышлять, видит, оглядываясь на свою жизнь, те моменты, когда он сел не в свой поезд.

Некоторые сожаления являются следствием ошибочных решений. У меня не выходит из головы один живший в Ванкувере человек, который вместе со своей женой решил однажды, что жизнь в большом городе создает слишком много стрессов. Он захотел перебраться в какую-нибудь тихую местность, уволился с работы, продал свой дом и повез семью на Фолклендские острова – приехав туда как раз за три недели до начала настоящей войны между Англией и Аргентиной.

В книге «Воровской притон» («Den of Thieves»), повествующей о грандиозных скандалах на Уолл-стрит, описана история взаимоотношений между Мартином Зигелем и Иваном Боэски, кончившаяся для обоих мужчин обвинительным приговором за нарушение коммерческой тайны.

Автор, Джеймс Стюарт, описывает состояние Мартина Зигеля в тот момент, когда ему подвернулась возможность переступить черту закона. Он не только испытывал финансовые трудности (500 тысяч долларов годового жалованья было недостаточно, чтобы удовлетворить его потребности).

«У него был стресс, связанный с работой. Изнуряющее, полное риска противостояние попыткам скупить контрольный пакет акций наполняло его кровь адреналином, он работал по сто часов в неделю, а потом все вдруг оборвалось. Он стал чувствовать подавленность и сонливость. Ложился спать в девять или десять часов вечера. Страдая от легкой аллергии, он начал принимать лекарство „Никвил“ во все возрастающих дозах. В некоторые вечера он принимал от семи до десяти унций этого средства. После каждого приема он становился все более беспокойным, страстно желая с этим покончить».

Находясь в таком состоянии, Зигель начал прислушиваться к предложениям Боэски о том, что надо сговориться и начать обмениваться некоторой информацией. Этот сговор, хотя и явно незаконный, был бы для них взаимовыгодным.

«Если вы станете заблаговременно сообщать мне о происходящем, я за это хорошо заплачу», – сказал Боэски Зигелю.

«В какой-то степени Зигель мог считать это предложение невинным. Он в состоянии был определять на рынке возможные объекты скупки акций, основываясь на своем опыте и знании того, что делает компании уязвимыми. С другой стороны, не могло быть сомнений, что они переступают черту. Ясно было, что Боэски нужны коммерческие тайны».

Затем Зигель сделал свой выбор; он переступил черту. «Я хотел бы получить премиальные в конце года», – сказал он Боэски. Боэски кивнул.

Вскоре после этого события сговор вступил в силу. И в конце первого года Иван Боэски вручил Зигелю дипломат, в котором находилось 150 тысяч долларов «премиальных».

«Зигель отправился прямиком в свою квартиру на 72-й Восточной улице. Он запер дверь, положил дипломат и быстро откинул защелки. Внутри аккуратными пачками стодолларовых банкнот в фирменных упаковках казино „Цезарь Палас“ лежали деньги.

Зигель уставился на них. Все прошло без единой помехи. Теперь это были его деньги; он их заработал. Он должен чудесно себя чувствовать! Вместо этого он почувствовал себя больным и разбитым. Он сел и обхватил голову руками, пережидая, пока пройдет приступ тошноты».

Это был момент, который стоил Зигелю его репутации и кредита доверия в качестве бизнесмена. И причина – простое решение, оправдываемое необходимостью иметь больше денег, ощущением, что начальство недооценивает прекрасного работника, и убежденностью, что все так поступают. Почему бы не он? «Сожаления! Их я знал».

Иногда сожаления обусловлены представлениями об упущенной великой возможности. Некоторое время назад мне выпала честь войти в число приглашенных на завтрак в Белом доме, который давали президент и вицепрезидент. За столом должно было собраться пятнадцать человек, и предполагалось, что для беседы о проблемах, стоящих перед нашей страной, будет предостаточно времени.

В разговоре с одним из президентских помощников я узнал, что приглашения сначала передаются по телефону, примерно за две недели до срока. После этого телефонного звонка по почте рассылаются особые карточки-эстампы (полагаю, в качестве сувениров), которые приходят на работу или домой большинству приглашенных уже в самый день завтрака.

Когда приглашенных обзванивали по списку, один из них отказался поверить, что ему звонят действительно из Белого дома. Это розыгрыш, подумал он. И ничто не смогло его переубедить.

Президентский помощник сказал мне: «Представляете себе, что он почувствует в то утро, когда раскроет пригласительную карточку с официальной печатью президента и поймет, какую возможность он упустил? Интересно, что он будет рассказывать своим внукам?»

Жизнь полна возможностей, которые человек упускает. Мы думаем о словах, которые нам следовало сказать, о местах, где стоило побывать, о взаимоотношениях, которые надо было беречь, о предложениях работы, за которые мы напрасно не ухватились. Или же наоборот! Возможности, которые мы имели для того, чтобы настоять на своем; случаи, когда мы могли помочь кому-то избежать личной катастрофы; шанс осуществить руководство, которое заставило бы людей двигаться в ином направлении.

И пелена сожалений потом годами не рассеивается.

Сожаления бывают, когда мы отказываемся от какой-то возможности. Моя короткая легкоатлетическая «карьера» ограничилась последним классом частной средней школы и первым курсом колледжа. В школе я был неплохим бегуном, и мои результаты оказались достаточно высокими, чтобы привлечь ко мне внимание тренера по легкой атлетике в Колорадском университете. Стипендия была обеспечена, и я мог беззаботно вести университетскую жизнь, если бы только реализовал свой потенциал в качестве спортсмена.

Но я этого не сделал! Тренер посмотрел, как я бегаю, отвел меня в сторону и сказал, что может сделать из меня кандидата в олимпийскую сборную, если я готов заплатить за это дорогой ценой. Ценой будет мучительный труд, сказал он. Работать придется больше, чем кому бы то ни было в команде. Выходить на дорожку семь дней в неделю на протяжении всего года. На следующие несколько лет полностью отказаться от множества вещей, которые делают жизнь приятной и стоящей. Готов ли я? Я сказал «да»… на несколько недель. После первого года я ушел.

У меня остались сожаления об этом моем решении. Двое из моих бывших товарищей по команде попали на Олимпиаду; один из них получил золотую медаль. Они заплатили цену; я нет. Остаток своих дней я буду задумываться, как изменилась бы моя жизнь, если бы я тогда принял вызов тренера и согласился на тот мучительный труд, который требуется от спортсмена высшего класса.

Но я ушел. Я вспоминаю и о других случаях в своей жизни, когда отказывался от открывающихся возможностей. Отказывался в погоне за чем-то лучшим, более совершенным. Отказывался, боясь трудностей. Отказывался из-за усталости. И в каждом случае оставалась горечь сожаления. Это вечная история многих мужчин, которые оглядываются назад и задают себе вопросы – чего бы я достиг? каким бы я был? что бы я приобрел? А ответа нет. Ответ теперь узнать нельзя. У всех нас бывают такие моменты.

Мы можем сожалеть об испорченных взаимоотношениях. О взаимоотношениях с женщиной, когда мы сказали или сделали что-то не так и отказались это исправить. О дружбе, которую мы предали. О дорогих нам людях, которым мы нанесли рану, слишком глубокую, чтобы ее можно было исцелить.

Некоторые из нас сожалеют о своей первой сигарете, которая породила привычку, кажущуюся неотвязной. О первой рюмке. О первом знакомстве с кокаином, порнографией или азартными играми. Почему оказалось так легко в это втянуться? Почему, спрашиваем мы сами себя, я не внял предостережениям, что значительная доля мужчин и подростков, занявшихся такими вещами, потом не в силах из этого вырваться? Если бы только я тогда прислушался.

Иногда сожаления связаны с превратными представлениями. С ошибочным выбором жены. С шагами в карьере, когда человек соблазнился легким заработком, возможностью куда-то переехать, чьими-то обещаниями быстрого продвижения:

«В нашем филиале увольнения сыпались направо и налево. И я знал, что и для меня это только вопрос времени. Поэтому, услышав о возможности перевестись в N, я сразу за нее ухватился. Мы продали дом, переехали в N, и я думал, что сумел перехитрить систему. Но через шесть месяцев положение серьезно испортилось. Моя начальница была много моложе меня, и я заметил, что совсем не нравлюсь ей. Собственно, ей, кажется, не нравились все люди из нашего региона. Через год я лишился работы в связи с „реорганизацией“. И мы оказались в незнакомом городе, практически без друзей и связей, в экономических условиях, препятствующих поиску работы. Мы проели свои сбережения за несколько месяцев. И однажды я оказался с семьей на руках и без единого цента, чтобы заплатить за квартиру. Это привело к конфликту с женой. Я совершенно утратил уверенность в себе. Как можно было так быстро оказаться в подобной ситуации? Одно неверное решение, и жизнь словно бы испорчена навсегда».

Бывают ошибочные финансовые шаги:

«Мы с женой двадцать лет экономили и откладывали деньги в пенсионный фонд по особой повышенной программе, так что могли выйти на пенсию раньше срока. И однажды мой знакомый заявился с планом вложения капитала, который выглядел просто сказочным. Ему было трудно не поверить, и я открыл ему доступ практически ко всем нашим сбережениям. Я сделал это, поверив обещанию, что через несколько лет наши вложения удвоятся (а может быть, даже утроятся). До сих пор не могу понять, почему я не мог удовлетвориться тем, что у нас уже было. И вот теперь, нам скоро стукнет по шестьдесят, а у нас ничего нет. Ничего!»

В бытность мою студентом колледжа я купил подержанный спортивный автомобиль, рассчитывая произвести впечатление на девушку, любви которой тогда добивался. Ничего (просто ничегошеньки) умного в покупке этого автомобиля не было. Совершенно ясно было, что мой бюджет способен выдерживать либо ежемесячный взнос за него, либо месячный абонемент на питание. Но не то и другое вместе! Я сделал эту покупку из совершенно ложных побуждений. Мой духовный наставник спросил меня: «Гордон, ты хоть молишься перед подобными решениями, чтобы понять, угодны ли они Богу?»

Нет, я не молился. Я даже не имел намерения молиться. Мне не хотелось спрашивать, потому что подозревал, что мне ответят небеса. Я себе и представить не мог, чтобы Бог аплодировал такому моему решению. Так зачем же спрашивать?

Пришел день получать машину. И, в соответствии со своим планом, через неделю я уже катил в Скалистые горы с той самой девушкой, ради которой я и купил машину. Ожидаемое впечатление произведено было. Затем ситуация ухудшилась, так как мы свернули на обледенелую дорогу. Машину занесло, и мы врезались в пикап с откинутым задним бортом. Выбравшись из машины, я увидел, что в боку моей «красавицы» вырезана аккуратная четырехфутовая полоска металла. Ремонт, как я узнал позже, стоил многие сотни долларов. Страховки у меня не было. Сожаления! Их я знал.

В тот день я, став посреди дороги, кулаками грозил небесам. «Бог, – воскликнул я, – я знаю, Ты не хотел, чтобы у меня была эта машина. Но она все равно у меня будет!»

Прошло не так уж много месяцев, и автомеханик сказал мне, что двигатель нуждается в капитальном ремонте. Да, кстати, и девушка уже исчезла с моего горизонта.

С христианской точки зрения, худшие сожаления – те, которые связаны с нарушением закона Божьего. Мы называем это грехом. Была и у меня своя доля таких сожалений.

В Библии пророк Иона сожалеет о своем непослушании, когда он бежал на запад, хотя Бог хотел, чтобы он отправился на восток. Петр сожалеет, что не остался с Иисусом в решающий момент. Не надо долго разбираться, чтобы обнаружить в жизни любого человека те моменты, когда что-то черное в его сердце заставляет его отклониться от замысла Божьего. И чем дольше такое событие остается без осмысления и раскаяния, тем больше оснований для сожалений накапливается.

Вот письмо на шести страницах от холостого интеллигента, описывающего свой роман с замужней женщиной, с которой он вместе работал. «Мы были просто хорошими друзьями, – пишет он. – Но, работая вместе, зачастую поздно вечером и по выходным мы незаметно начали вести беседы, далеко выходящие за рамки рабочих тем. Она стала рассказывать мне о своем муже, который нередко груб с ней, о том, что она чувствует себя несчастной. Я начал задумываться, насколько лучше было бы, если бы она была не его женой, а моей».

Вскоре за беседами последовали прогулки в парке, уединенные обеды и поздние вечера в коктейль-барах. От объятий – к интиму. И теперь его совесть жестоко терзается оттого, что он переступил черту, и к прежнему положению возврата нет. Он любит ее и не может побороть это чувство. Он грешит с нею и не может жить с чувством вины. Он создал такую ситуацию, в которой каждый из участников в чем-то проигрывает и из которой не удается найти безболезненного выхода. Сожаления! Их он знал.

Существуют сожаления из-за отказа от более глубокой, более насыщенной духовной жизни. Вот что пишет один человек:

«Если первые сорок лет жизни вы провели, игнорируя запросы своего внутреннего мира, довольно трудно все изменить в середине жизни. Жизнь в согласии с душой требует времени и практики, и пятый десяток – это несколько поздновато для начала. Сейчас я оглядываюсь назад и вспоминаю все те случаи, когда мои наставники пытались приучить меня к жизни, основанной на духовной дисциплине. Но я был слишком занят, слишком погружен в дела. Теперь мне ужасно трудно обрести желание молиться, понять, как молиться, по-настоящему прочувствовать, что молитва не пустая трата времени. Похоже на то, когда в механизме не хватает какой-то части. Поговорим о сожалениях».

Дожив лет до пятидесяти и более, приобретаешь достаточно оснований для сожалений. Их перечень, в сущности, может продолжаться:

• Почему я не стремился услышать голоса старших и мудрых наставников?

• Почему я не следовал советам своих учителей и не учился лучше?

• Почему я не старался больше учиться?

• Почему я не был более внимательным отцом, отдающим детям больше времени?

• Почему я не был более заботливым, менее эгоистичным мужем?

• Почему я обидел так много своих друзей?

• Почему у меня не нашлось времени получше узнать своего отца?

• Почему я не был ближе к Богу?

• Почему я не был более усерден, готовясь проповедовать Библию?

• Почему я так старался угодить каждому?

• Почему я позволял своему недовольству и обидам затуманить мое суждение о некоторых людях?

Преобразить сожаления

В последние несколько лет водители автомобилей познакомились с так называемыми «джерсейскими барьерами», невысокими бетонными ограждениями вокруг места дорожных работ. Они защищают рабочих и направляют поток транспорта в обход огороженного места. Неразвеянные сожаления становятся подобием таких барьеров. Они ограничивают человека и нередко загоняют его в колею таких представлений о самом себе и других людях, от которых ему уже никак не избавиться.

Так что же нам делать с этими чувствами, которые мы называем сожалениями? Позволить ли им прорываться в наши мысли «про себя» и приносить вред? Парализовывать и отвлекать нас, приносить горечь и провоцировать на ложные поступки, направленные на получение компенсации за свои «потери»? Или можно утолить свои сожаления и превратить их в точку опоры для изменения своей жизни?

Я задаю себе вопрос, было ли в Библии у кого-нибудь больше сожалений, чем у Павла? В первые тридцать четыре года своей жизни он стремился стать самым праведным иудеем своего времени. Его образ мыслей вызвал в нем опасный фанатизм, в результате чего он сделался первым человеком среди гонителей христиан. Он говорит: «…я думал, что мне должно много действовать против имени Иисуса Назорея; это я и делал в Иерусалиме: получив власть от первосвященников, я многих святых заключал в темницы и, когда убивали их, я подавал на то голос; и по всем синагогам я многократно мучил их и принуждал хулить Иисуса и, в чрезмерной против них ярости, преследовал даже и в чужих городах» (Деян. 26:9–11).

В каком-то смысле Павел, по-видимому, так никогда полностью и не освободился от своего страшного прошлого. Возникает ощущение, что его мысли часто возвращались к тем дням: к воспоминаниям о криках мучеников, которых отрывали от их семей, били, даже убивали. Возможно, он вспоминал свое невежество и фарисейскую самоправедность тех дней, когда всячески старался искоренить то самое учение, которому позже стал беззаветно предан.

«Меня, который прежде был хулитель и гонитель и обидчик, но помилован потому, что так поступал по неведению, в неверии, – писал Павел в конце своей жизни, – благодать же Господа нашего (Иисуса Христа) открылась во мне обильно с верою и любовью во Христе Иисусе» (1 Тим. 1:13,14).

Но Павел сумел как-то преобразить свои сожаления. И это удалось ему благодаря тому, что он видел две великие перспективы для себя лично.

Первая: Павел понимал и признавал, что он грешник. Для многих мужчин сделать это признание нелегко. Но нелегко это было и для Павла. Первый период своей жизни он провел, стремясь убедить всех, что в нем нет греха, а окончил свою жизнь, стремясь убедить всех, что он – худший из грешников. Что же произошло? Где-то в промежутке Павел, познав величие и святость Иисуса Христа, приобрел понимание своего истинного «я».

И вот его вывод: если дать злу малейшую возможность, скоро его окажется в человеке достаточно, чтобы сделать из него злодея. По сути дела, можно сказать, что лишь благодать Божья удерживала Павла (как удерживает и нас), не давая ему стать еще худшим злодеем, чем он был. Однако Павел не пытается обелить себя (мол, это дьявол меня заставлял!), но указывает, что понял, как велико ожесточение сердца человеческого и безгранична его способность творить злые, достойные сожаления дела. Итак, благодаря той перспективе, которую открыла ему вера, Павел смог по-новому осмыслить свое поведение: «когда хочу делать доброе, прилежит мне злое… но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» (Рим. 7:21–24).

И вторая перспектива, которую увидел Павел в последний период своей жизни, открывалась через благодать. В самом этом слове содержится обещание того, что все греховные деяния будут прощены человеку, который в покаянии придет к Богу. Оно подразумевает, что мы назовем наши дела своими именами, примем на себя ответственность за них, отречемся от совершенного нами, изменим свое поведение к лучшему. Иначе говоря, переменим свою жизнь.

Это будет иметь множество последствий. Человек благодати, оглядываясь на вызывающие сожаления моменты своей жизни, благодаря им приобретает истинное смирение. Он становится умиротвореннее, меньше обвиняет других, больше склонен прощать, когда кто-то перед ним виноват.

Он смотрит в лицо вызывающим сожаление фактам своего прошлого и честно спрашивает себя, можно ли исправить последствия хотя бы некоторых из них? Заплатить по каким-то счетам, что-то загладить? И какие уроки следует извлечь, чтобы изменить свой характер? Что следует предпринять, чтобы подобные побуждения и поступки больше никогда не повторялись?

Тогда благодать означает также, что человек принимает милосердие и прощение Бога и начинает жить как один из «помилованных».

С другой стороны, так называемая мужская гордость никогда не позволит совершиться тем внутренним изменениям, которые утоляют сожаления. Мужская гордость говорит: не признавай ошибок и слабостей. Не давай преимущества противнику, признавая свою вину. Вместо того чтобы осознавать свои сожаления, отрицай их; постарайся их забыть (это невозможно!), беги от них. Но благодать говорит: обрати на них свет любви Божьей.