Текст книги "Тест на ДНК. С чего все начиналось? О наследственности, изменчивости и эволюции"

На основании этого я предполагаю, что результаты, представленные в моих таблицах под заголовком «Сыновья», должны быть приписаны тому обстоятельству, что мужчины из разряда F и выше женились на женщинах, средняя даровитость которых была не ниже разряда В, а быть может, даже заключалась между разрядами В и С.

Я сопоставляю теперь способности мужской и женской линий родства относительно наследственной передачи даровитости и с этою целью приведу цифры наших таблиц к выражениям в сотых долях. В виде примера обратимся к «Судьям». Как можно видеть из помещенной ниже таблицы, цифры, соответствующие различным из поименованных степеней родства, суть 41, 16, 19, 1, а в сумме 77; затем я увеличиваю эти цифры в той мере, в которой они увеличились бы, если б сумма была больше.

Отсюда можно видеть, что отношение суммы родства в мужской и женской линиях почти одинаково в первых пяти столбцах, в которых помещены судьи, государственные люди, полководцы, писатели и ученые, и равняется 70:30, т. е. более чем 2:1. Однообразие этого отношения очевидно указывает на существование закона, но сказать, чем он обусловливается, довольно трудно, так как отношения различны в различных степенях родства. Ограничиваясь данными родства второй степени, которые достаточно многочисленны, чтобы из них можно было вывести средние величины, указывающие необходимые для нас условия, – мы находим, что сумма отношений Р., Д., П., В. к р., д., п., в. также немногим более отношения 2:1. Мы исключаем следующие цифры:

21 Р. + 23 Д. + 40 П. + 26 В. = 110

21 р. + 16 д. + 10 п. + 6 в. = 53

На первый взгляд кажется, что сравнительная незначительность чисел на нижней строке проявляется только в тех степенях родства, которые очень трудно проследить в женском колене, и что это видимое уменьшение находится в прямой пропорции с этими затруднениями. Так, например, родство человека по матери всегда обозначается в его биографии, следовательно, выдающийся р. имеет столько же шансов обратить на себя, внимание как и Р.; но пропустить д. скорее возможно, чем Д., а п. и в. скорее, чем П. и В. Впрочем, объяснение, вытекающее из этих фактов, все-таки не вполне удовлетворительно, так как различие, по-видимому, столь же велико в хорошо известных семействах государственных людей и полководцев, как и в менее известных семействах писателей и ученых.

Оставляя в стороне предположение, будто женской линии присуща неспособность передавать те формы дарований, которые мы рассматриваем, я могу представить одно только разумное объяснение этому явлению, а именно, что тетки, сестры и дочери выдающихся людей средним числом вступают в брак не так часто, как другие женщины. Можно предположить, что они реже и позже других женщин выходят замуж, потому что степень образованности, умственного и нравственного развития, к которым они привыкли в семейном кругу, выше обыкновенного уровня. Вследствие этого им трудно найти подходящих людей, в особенности если они, по недостатку средств, пользуются очень небольшим кругом знакомств. Кроме того, некоторые из них, вероятно, не нравятся мужчинам вследствие некоторой педантичности и самоуверенности в обращении; другие – вследствие своей застенчивости и странности манер, который часто встречаются у даровитых молодых женщин и сильно ограничивают их шансы выйти замуж. В дополнение к этой теории можно заметить, что она без сомнения одинаково касается Р. и р., так как каждый имеет их в одинаковом числе; но может иметь различное количество д., п., в. и Д., П., В. За неимением дальнейших сведений, я должен оставить этот вопрос не вполне решенным. Если б столбец С моих таблиц был основан на фактах, а не на теоретических вычислениях, то эти факты дали бы мне те сведения, в которых я нуждаюсь.

Относительно поэтов и художников влияние женской линии бесспорно слабее мужской, и в этом случае представленные мной объяснения еще более уместны, чем относительно других групп.

Существует мнение, что у великих людей всегда были замечательные матери. Нет сомнения, что они многим обязаны материнскому влиянию, но значение и сила этого влияния преувеличиваются приведенным сейчас мнением. Я объясняю себе это предположение тем, что великие люди вообще отличаются высокими нравственными качествами и одарены способностью любви и уважения, так как один ум без сердца не может привести человека к выдающемуся положению. Также люди, по естественному предрасположению, должны относиться к своим матерям с необыкновенным почтением и слишком преувеличивать их достоинства.

К сожалению, я не в состоянии разрешить простого вопроса: справедливо ли и до какой степени справедливо, что мужчины и женщины, одаренные необычайным гением, бесплодны? Говоря о судьях, я уже показал, что о выдающихся людях этого никак нельзя сказать, и читатель увидит из последующей главы, что с моей точки зрения на будущность человеческой расы гораздо важнее доказать плодовитость людей выдающихся, чем людей необычайно гениальных. Удостовериться в том, действительно ли бесплодие неразрывно с гением или нет, чрезвычайно трудно. Одно из весьма важных препятствий заключается в том, что мнения до сих пор не установились даже насчет определения самого слова «гений», а тем менее насчет того, каких именно людей можно назвать по преимуществу гениальными. Другое препятствие заключается в том, что избираемые для примера люди, по большей части, принадлежат или древнему миру, или ко времени настолько отдаленному, что узнать что бы то ни было об их родственниках часто невозможно и всегда весьма затруднительно. Еще другое препятствие заключается в том, что человек, не имеющий детей, может отдаться своей специальности и служить общему благу гораздо больше, чем тот, который обременен семьей. Очень способный человек, на мой взгляд, всегда пробьет себе дорогу и сделается выдающимся, но ему труднее бороться с жизнью, если у него на руках жена и дети, чем в том случае, если он стоит одиноко. Он не может отдаться любимому предмету с такою всепоглощающей страстью, когда его постоянно отвлекают домашние печали, беспокойства и дрязги, когда ежегодно родится новый ребенок, когда не переводятся в доме детские болезни, когда необходим постоянный и тяжелый труд для поддержания многочисленной семьи.

Есть еще и другие препятствия, ограничивающие возможность иметь потомство во втором поколении выдающихся людей. Дочери, по вышеозначенным причинам, имеют меньше шансов выйти замуж, чем другие девушки, тогда как здоровье сыновей часто разрушается чрезмерным трудом. Сыновья даровитых людей развиваются, несомненно, раньше своих родителей, в чем можно убедиться из моих «прибавлений»; не считаю нужным приводить примеры, потому что это нормальный факт, однородный с тем, что было замечено в болезнях и различных проявлениях роста, – как ясно доказал Дарвин. Прямой результат этого тот, что на скороспелого ребенка смотрят как на маленькое чудо, его считают более способным, чем отца, потому что способности последнего в том же возрасте были менее поразительны, и влияние его на близких насильственно ускорит его развитие, пока это не отразится вредно на его организме.

Этим мы покончим с затруднениями, которые препятствуют нам составить себе верное суждение о поставленном выше вопросе. Нет сомнения, что весьма многие даровитые люди, насколько вам известно, не оставляли потомства. После всего вышесказанного мы вправе отнести значительное число приведенных примеров к другим причинам, нежели к врожденному бесплодию даровитых мужчин и женщин. Я предполагаю, впрочем, что останется еще значительная доля случаев, которые можно будет объяснить этим путем, и в этом отношении я согласен с предположением Проспера Лукаса, что люди с необычайно сильным или с необычайно слабым интеллектом, подобно великанам и карликам, редко бывают плодовиты. Но я решительно не согласен с этим знаменитым писателем по предмету наследственности в том, что истинный гений неизменно остается одиноким.

Весьма распространено также мнение, несколько подходящее к предмету последнего параграфа, будто гениальные люди всегда существа хилые, малорослые, близорукие, со слабой физической организацией, потому что все силы ее ушли на развитие мозга в ущерб мускулам. Если б можно было собрать в одно место героев истории, о которых я упоминал в этой книге, читатели, по всей вероятности, были бы крайне поражены их ростом или другими физическими свойствами. Я намеревался выбрать из каждой группы человек по десяти, которые могли бы поспорить в любом физическом упражнении с подобным же выбором людей из групп вдвое или втрое больших численностью, взятых наудачу из классов, пользующихся одинаковым благосостоянием. В выписках, сделанных мною для составления этой книги, я начал было отмечать физические свойства моих героев и жалею теперь, что отказался от этого плана, хотя, впрочем, в моих «прибавлениях» найдется даже и теперь достаточно фактов для подтверждения моего положения. Я не отрицаю того, что бывали люди, у которых необычайные умственные способности соединялись с хилым организмом; но я не согласен с тем, чтобы такое соединение было необходимо. Или даже обычные факты, взятые из университетской жизни, могут служить примерами не хуже всяких других фактов, поэтому упомяну здесь о выдающихся математиках и классиках, которые зачастую бывали первыми гребцами в среде своих товарищей. Достопочтенный Джордж Денмэн, бывший старшим классиком в 1842 г., был вместе с тем загребным университетской корпорации. Сэр Уильям Томпсон, бывший вторым математиком в 1845 г., взял приз на гонке одним веслом. В первом состязании на лодках между двумя университетами в одной из соперничающих лодок гребли трое людей, которые впоследствии сделались епископами, а в другой – один. Слабыми, напротив, оказываются обыкновенно второстепенные и третьестепенные студенты. Всякий раз, когда мне приходится видеть собрание современных светил науки, я не могу достаточно налюбоваться на эти массивные, мощные и осмысленные организмы.

Я старался наследовать закон смертности в различных группах и вывел кривую для того, чтобы убедиться, нет ли чего-либо анормального в организмах замечательных людей, и в результате оказалось с полнейшею ясностью, что даровитые люди состоят из двух категорий – очень слабых и очень сильных. При этом обнаружилось, что кривая смертности не делает особенного уклонения, а только поднимается до менее высокой кульминационной точки и затем, опустившись вниз, описывает снова главную дугу. Заметно также отсутствие непрерывности в правильности упомянутой кривой. Таким образом, я прихожу к заключению, что небольшая часть даровитых людей имеют организмы слабые и раздражительные, вследствие чего им предстоит ранняя смерть; но другая часть имеет все шансы дожить до старости и пользоваться хорошим здоровьем.

Эта двойная кульминация была обозначена ярко в группе художников и отчетливо в группе поэтов, но она проявилась с самою поразительною определенностью при описании людей, замечательных своим ранним развитием, которых у меня было отмечено 92 примера. Первая кульминация приходилась на 38 году, затем линия смерти падала до 42 лет; в 52 она опять поднялась до той же точки, как в 38, и, наконец, достигла высшей точки в 64. Смертность людей, которые, по-видимому, не отличались замечательно ранним развитием – всего-навсего 180 случаев, – обозначалась совершенно нормальной кривой, она подымалась равномерно до maximum’a в 68-летие, а затем также равномерно опускалась. Дольше всего жили ученые, и число умерших в молодых годах было решительно меньше между ними, чем в других группах.

Последнее общее замечание, которое мне остается сделать, состоит в том, что между умственными способностями и чертами лица вероятно нет соотношения. Сын может походить на отца тем, что он такой же способный человек, но из этого не следует, чтобы он был похож на него наружностью. Я знаю семьи, где некоторые из детей, не похожие на родителей лицом, унаследовали их нрав и способности, тогда как у остальных детей наследственность выразилась наоборот. Рассматривая портреты на последней народной выставке, я был крайне поражен отсутствием семейного сходства в тех случаях, где я был уверен, что найду его. Доказать этого я не могу, не прибегая к наглядным примерам, и потому прошу извинения у читателя, что оставляю этот пункт в таком очевидно неоконченном виде.

Заканчивая эту главу, я мог бы указать на некоторые группы, о которых не упоминал до сих пор. Первостепенные инженеры составляют корпорацию людей, одаренных замечательными врожденными способностями; они не только люди даровитые, но они обладают, вместе с тем, замечательной физической выносливостью и смелостью в соединении с ясным пониманием того, что может быть осуществлено на практике и чего нельзя привести в действие. Уатта и Стефенсона я включил в категорию ученых, но есть еще многие, которые заслуживают внимания, как, например: семейство Брюнель и любопытное семейство Майли, которые можно проследить за девять и даже за двенадцать поколений и которые состояли из даровитых и многих замечательных в своей специальности людей. Я не нахожу, однако, возможности сделать подбор замечательно даровитых инженеров, потому что успех их в значительной степени зависит от первоначальных благоприятных условий. Если какое-нибудь большое инженерное предприятие раз установлено с хорошо подобранными людьми во главе различных его отраслей, нетрудно поддержать славу и честь этого дела даже в продолжение нескольких поколений после смерти даровитого инициатора.

Актеры находятся всегда в такой тесной связи, что составляют нечто вроде касты; но здесь, равно как и у инженеров, очень трудно отличить замечательно даровитых личностей от тех, которые обязаны своим успехом случайности воспитания. Мне не хотелось бы, однако, обойти их молчанием, а потому привожу семейство Кембл, которое два поколения тому назад занимало такое видное место в среде английского общества.

Я старался привести из Китая факты о наследственности, потому что там, как известно, система экзаменов весьма строга и многообъемлюща, так что обещающие мальчики неминуемо должны возвышаться шаг за шагом, пока они не достигнут наибольшей высоты, которая им доступна по их способностям. Первый почет при ежегодном испытании воздается на все 400 миллионов населения тому, кто оказывается в одно и то же время и первым классиком и первым математиком. Такой человек называется «Чан-Ян». Теперь спрашивается: случается ли, чтобы Чан-Яны бывали между собою в родстве? Для разрешения этого вопроса я снесся с одним из моих приятелей в Китае, но до сих пор не получил обещанного мне ответа. Кроме того, я напечатал запрос об этом предмете в гонконгском журнале «Notes und Queries» (авг. 1868) и узнал, по крайней мере, следующий факт: одна женщина родила мальчика, который впоследствии сделался Чан-Яном; потом она развелась с мужем, вышла за другого и опять родила сына, который тоже сделался Чан-Яном. Я вполне уверен, что Китай представил бы нам целый клад фактов касательно наследственности, если б только этим вопросом серьезно занялся человек действительно к этому подготовленный. Эти исследования, однако же, сильно затрудняются тем, что прозвания у китайцев весьма малочисленны, и тем еще, что приходится обращаться к более отдаленным периодам (которых, однако, немало), когда испорченность была еще не так распространена в Китае, как теперь.

Отличным источником для фактов о наследственности были бы летописи об Олимпийских играх в эпоху процветания Греции, которые составлялись весьма тщательно, но теперь этих летописей нельзя иметь. Я узнал, однако же, одно случайное обстоятельство из истории этих игр, о котором стоит упомянуть здесь. Дело в том, что одна замужняя женщина решилась присутствовать на играх, несмотря на то, что за это ей грозила смертная казнь. Ее узнали, но простили, потому что ее отец, братья и сыновья остались победителями.

Сравнительное достоинство различных рас

Последней главой я закончил все то, что имел сказать относительно родства отдельных лиц, и перехожу теперь к более обширной части моего предмета, именно к применению его к расам и народам.

Каждая давно установившаяся раса обладает особой свойственной ей способностью приспособляться к окружающим ее условиям, сообразно действиям открытого Дарвином закона естественного подбора. В настоящую минуту меня не касается большая часть этих наклонностей, и я буду иметь в виду только те из них, которые так или иначе связаны с высшей цивилизацией. Мы можем уже предугадывать наступление такого времени, когда цивилизация, в настоящее время слабая, рассеянная и поверхностная, распространится по всему земному шару. Как конечный результат, это непременно должно иметь место: цивилизация есть необходимый плод высокого разума, встречающаяся у общественных существ; из всех уроков, которые мы познаем, изучая природу, самый поучительный состоит в том, что результат действия ее законов есть пробуждение разума в связи с общественностью.

Разум настолько же служит преимуществом для животного, как и физическая сила и всякое другое естественное качество; вследствие того из двух разновидностей какой-либо животной расы, которые одинаково одарены во всех других отношениях, более интеллигентная разновидность несомненно одержит верх в борьбе за жизнь. Подобно тому и в человечестве раса, обладающая более развитой общественностью, будет иметь преимущество при равенстве всех прочих условий. Даже при весьма умеренном уровне материальном цивилизации делаются ни к чему не пригодными те качества, который приобретались сотнями поколений, путем переживаний самых способных и безжалостного истребления неспособных, точно так, как со введением железных дорог сделались ни к чему не пригодными старые привычки к почтовой езде. Всякое старание сохранить их не повело бы ни к чему: они могут скорее служить препятствиями, чем приобретениями для цивилизации. Я буду говорить об этих последних немного далее, а теперь прежде всего хочу сказать, какие качества необходимы для цивилизованного общества.

Говоря вообще, эти качества должны быть такого рода, чтобы обладающая ими порода была способна доставлять как можно более замечательных людей тех групп, о которых я говорил в предыдущих главах. Я не утверждаю, что такое определение безукоризненно точно, но во всяком случае думаю, что могу на него опереться для дальнейших моих выводов.

Сравнивая достоинства различных рас, я должен буду часто ссылаться на тот закон уклонения от среднего уровня, которым я уже прежде столько раз руководствовался; а для сбережения времени и терпения читателей я предлагаю принять за основное правило одно предположение, которого точных границ не определяю для избежания длинных рассуждений; пусть читатель относится в нему сначала с некоторым недоверием, – оно не может привести нас ни к какому важному заблуждению в предварительном поверхностном исследовании. Итак, я предполагаю, что промежутки между степенями способности одни и те же во всех расах, т. е. если даровитость разряда А одной расы равна даровитости разряда С другой, то должно предположить, что способность разряда В в первой из них будет равна даровитости D второй; и так далее. Я знаю, что это не может быть всегда абсолютно верно, потому что, по законам аналогии, изменяемость не может быть совершенно одинакова во всех расах. Но, с другой стороны, я имею основание думать, что это предположение не может повести к важным ошибкам в тех беглых выводах, которые я намерен из него сделать, тем более что я приведу такие цифры, которые вполне подтвердят их основательность.

Итак, сравним негрскую расу с англосаксонской в отношении только тех качеств, которые производят судей, государственных людей, полководцев, писателей, ученых, поэтов, художников и богословов. Если бы раса американских негров не была лишена способностей к общественной жизни, то стоило бы только сравнить результаты, добытые ею в различных отраслях умственной деятельности, с подобными же результатами, добытыми белой расой, – принимая при этом, конечно, в соображение относительное их количество, – и мы имели бы все нужные для нас данные. Но не так выходит на самом деле, и мы должны довольствоваться самыми скудными цифрами.

Во-первых, порода негров, только случайно и весьма редко, производила таких людей, которые, как Туссен-Лувертюр, принадлежат к нашему классу F; т. е. ее X, или итог классов выше G, по-видимому, соответствует нашему F; стало быть, разница между черной и белой породами простирается не менее, как на две степени, а может быть, и более.

Во-вторых, между неграми иногда встречаются люди, способные быть хорошими факторами, заниматься успешно торговлей или иным образом значительно возвышаться над средним уровнем белых людей, – т. е. люди, соответствующие нашему классу G, или даже I). Нужно припомнить, что С означает подбор одного из 16, или немного более, чем средний уровень тех природных умственных способностей, которыми обладают наши старшины присяжных, а что D означает подбор 1 из 64, – такие способности, с которыми человек непременно достигает успеха в житейских делах. Короче сказать, классы Е и F у негров вообще соответствуют нашим С и D, – а это приводит нас опять к тому же заключению, что средний умственный уровень негров почти двумя степенями ниже нашего.

В-третьих, мы можем сравнить, хотя и с большой осторожностью, относительное положение негров в их родной стране с положением путешественников, которые бывают там только проездом. Последние, без сомнения, приносят с собой те познания, которые распространены в цивилизованных странах, – но это преимущество не так важно, как можно бы было предполагать. Туземный начальник так хорошо умеет управлять людьми, как только можно желать: он постоянно упражняется в личном правлении и удерживается на своем месте только потому, что ежедневно выказывает превосходство своего характера как перед своими подданными, так и перед соперниками. Путешественник чувствует себя в дикой стране тоже чем-то вроде начальника и должен сталкиваться в каждом обитаемом месте с туземными вождями; он обыкновенно обходится с ними как с равными себе. Нам редко случалось слышать, чтоб белый путешественник встретил такого черного вождя, которому мог бы уступить нравственное превосходство. Я часто рассуждал об этом предмете с компетентными людьми и мог бы указать только очень редкие случаи превосходства черных над белыми, – так, что действительная разница между этими двумя породами может быть, средним числом, определена тремя степенями: одна из них может быть приписана недостаткам туземного образования, а остальные две – различия природных дарований.

В-четвертых, число таких негров, которых следовало бы называть полуразумными[3]3
  Здесь стоит отметить, что Ф. Гальтон был американским ученым XIX века. В те времена таких взглядов придерживалось абсолютное большинство ученых. Вплоть до середины ХХ века представители негроидной расы считались существами второго сорта и различные ученые придумывали самые разные, нерелевантные способы подтвердить это абсурдное убеждение. Издательство, равно как и весь цивилизованный мир не разделяет убеждений автора, однако данный текст является весьма любопытным историческим памятником научной мысли. Прим. ред.


[Закрыть] существами, очень велико. Каждая книга, в которой идет речь о неграх, занимающих должности слуг в Америке, представляет множество примеров, подтверждающих это замечание. Я сам был очень поражен этим фактом во время путешествий моих по Африке. Негры в своих обычных занятиях делали такие ребяческие, глупые, даже бессмысленные ошибки, что мне часто становилось стыдно подумать, что принадлежу к одному с ними роду. Кажется, можно без преувеличения сказать, что их стоит так же низко, как какие, – а это составит по-прежнему разницу на две степени. Я не имею сведений относительно числа действительно слабоумных между неграми и разумею, конечно, такое слабоумие, которое не есть следствие болезни.

Жители Австралии по крайней мере на одну степень ниже африканских негров. Я имею несколько интересных статистических сведений относительно их природных способностей; все эти сведения недостаточно полны и потому не стоят того, чтоб я обращал на них внимание читателя.

Жители Южной Шотландии и Северной Англии положительно стоят выше прочих жителей Англии на одну долю степени, потому что между ними встречается более замечательных людей, чем сколько следовало бы ожидать, судя по числу народонаселения. То же превосходство ясно заметно, когда сравним благосостояние, которым пользуется масса народа здесь и там: шотландский работник гораздо менее похож на поденщика, чем англичанин из средней провинции, – он и свою работу исполняет лучше и живет лучше. В Нортумберленде крестьянки работают целые дни в полях и не изнемогают от труда – напротив, незамужние гордятся тем, что могут быть полезны, а выйдя замуж, заботятся об удобствах домашней жизни. Но как грустно встречать на улицах Лондона и других чисто английских городов множество грязных, оборванных и несчастных людей, в особенности женщин. Кажется, что лишения, которыми обставлена их жизнь, им не по силам и делают из них выродков.

Самая способная из всех пород, о которых сохранились исторические воспоминания, есть неоспоримо порода древних греков, частью потому, что до сих пор никто не мог превзойти или вполне достигнуть совершенства их образцовых произведений по главным отраслям умственной деятельности, – частью же потому, что народ, из которого вышли создатели этих образцовых произведений, был очень немногочислен. Но между всеми греками самые способные были жители Аттики, которая обязана была своим превосходством, без сомнения, следующему обстоятельству. Город Афины был открыт для переселенцев, но не для всех без разбору; его общественная жизнь была такова, что только очень способные люди могли находить в ней удовольствие; но, с другой стороны, он был так привлекателен для людей с высшими дарованиями и образованием, как никакой другой город. Этим путем почти бессознательного выбора Афины развили великолепную породу человеческих существ, из которых в течение одного столетия, т. е. между 530 и 430 гг. до Р.X. вышли следующие знаменитые личности, числом четырнадцать:

Государственные люди и полководцы: Фемистокл (мать его была иностранка), Мильтиад, Аристид, Кимон (сын Мильтиада), Перикл (сын Ксантиппа, победитель при Микале).

Литераторы и ученые: Фукидид, Сократ, Ксенофонт, Платон.

Поэты: Эсхил, Софокл, Эврипид, Аристофан.

Ваятель: Фидий.

Мы в состоянии дать довольно верную цифру того народонаселения, которое произвело этих людей, потому что число жителей Аттики было предметом многих исследований, и критики в этом отношении пришли к совершенно одинаковым результатам. Кажется, что маленький округ Аттики, в самый цветущий свой период, заключал в себе около 90 000 туземцев, свободных по рождению, 40 000 иностранцев и 400 000 рабов, занимавшихся рабочим трудом и промыслами. Для нас нужна только одна цифра – 90 000, указывающая число свободных по рождению. Мы можем также принять за основание расчета то правило, очень близкое к истине, что народонаселение возобновляется три раза в течение ста лет. Стадо быть, мы будем иметь дело с населением, состоявшим из 270 000 свободных по рождению людей, или 135 000 мужчин, родившихся в течение того века, о котором я упомянул выше. Из числа этих последних около половины, или 67 500, пережили 26-летний возраст, а одна треть, или 45 000 пережили 50-летний возраст. Так как 14 афинян сделались знаменитыми, то придется 1 на 4822 при первом расчете и 1 на 3214 при втором. Применяясь к таблице, помещенной на 34 странице, мы найдем, что эта степень подбора подходит довольно близко к классу F (1 на 4300) афинской породы и выше. А так как численность класса G равна одной шестнадцатой или одной семнадцатой численности класса F, то можно основательно предположить, что между четырнадцатью знаменитостями найдем хоть одну, принадлежащую к классу G; но случайно можем найти даже две, три или четыре, принадлежащих к этому последнему классу, – а именно Перикла, Сократа, Платона и Фидия.

Теперь попробуем сравнить уровень афинских способностей с уровнем способностей нашей собственной породы в настоящий период. У нас нет людей, которых можно бы было поставить наряду с Сократом и Фидием, потому что миллионы европейцев в течение 2000 лет не произвели никого им равного. Стало быть, их должно поставить двумя или тремя степенями выше нашего G, – и отнести к разряду I или J. Но предположим, что этих людей природа произвела случайно, вследствие прихоти, и не будем совсем принимать их в расчет, – что тогда можем мы сказать об остальных двенадцати? Перикла, я полагаю, должно отнести к разряду величайших философов и государственных людей, а Платона поставить, по крайней мере, наравне с лордом Бэконом. Стало быть, они будут стоять между нашими, неподходящими ни под какой класс X, одной или двумя степенями выше G, – положим между Н и I. Все остальные, – составляющие F афинской породы, – будут стоять выше нашего G и будут равны нашему Н, или немного выше. Из всего этого следует, что средний уровень способностей афинской породы, по самой умеренной оценке, почти двумя степенями выше нашего собственного, – т. е. настолько, насколько наша порода выше африканских негров. Многих удивит такой вывод, но справедливость его подтверждается быстрым умом и высоким образованием афинских граждан: литературные сочинения, которые читались им на публичных лекциях, и произведения искусств, которые выставлялись на их суд, были настолько серьезны, что большинство людей нашей породы не были бы в состоянии оценить их; а чтоб определить степень нашего умственного развития, стоит взглянуть на то, что продается в книжных лавочках на станциях железных дорог.

Мы частью положительно знаем, а частью угадываем те причины, по которым эта чутко одаренная порода пришла в упадок: общественная нравственность крайне извратилась; браков избегали, потому что они вышли из моды; многие из самых честолюбивых и образованных женщин открыто вели распутную жизнь и потому не имели детей, а матери будущих поколений принадлежали к менее образованным классам общества. В такой маленькой приморской стране, где постоянно происходил прилив и отлив народонаселения и где нравы были так испорчены в тот период, о котором я говорю, чистота породы не могла сохраниться. Поэтому неудивительно, что, к великому несчастью человечества, она пала и исчезла; если б она могла сохраниться, размножиться и распространиться по другим странам, вытесняя низшие породы (что было бы возможно, потому что она отличалась чрезвычайной плодовитостью), то она, без сомнения, достигла бы столь выгодных результатов для цивилизации человечества, что наше воображение не в силах их измерить.

Если б мы могли поднять уровень нашей породы только на одну степень, то какие огромные перемены получились бы в результате! Число людей, хорошо одаренных от природы, соответствующее числу современных нам замечательных личностей, увеличилось бы более чем в десять раз, потому что тогда на каждый миллион их приходилось бы по 2423 человека вместо 233; но еще гораздо важнее для успехов цивилизации была бы прибыль в высших умственных сферах. Мы знаем, в какой тесной зависимости находятся события от мнения немногих знаменитых личностей. Если б первоклассные люди, принадлежащие к различным группам, не появлялись на свет, даже если б те из них, которые по их природным дарованиям упомянуты в моих «прибавлениях», никогда не существовали, то мир был бы совсем не таков, каким мы теперь его видим. Но таблица показывает, что в этих высших умственных сферах числа возросли бы еще в большей пропорции, так что, при возвышении среднего уровня способностей целого народа на одну степень, число людей, принадлежащих к классу G, увеличилось бы в семнадцать раз. Мы видим из таблицы, что во всей Англии (конечно, по среднему выводу из многих лет) только шесть человек, находящихся в возрасте от 30 до 80 лет, стоят по своим природным дарованиям выше класса G; но если б страна с таким же населением, как наша, имела средний уровень одной степенью выше, то в ней нашлось бы восемь-десять два подобных человека; если же она имела бы средний уровень двумя степенями выше (как это и было в Афинах в промежуток времени между 530 и 430 гг. до Р.X.), то их нашлось бы не менее 1335. Нет ничего неправдоподобного в том, что такая даровитая порода способна к самосохранению, как это достаточно доказывает пример афинян, если его понимать как следует. Это доказывается также тем, что я писал о судьях, которых плодовитость не подлежит сомнению, несмотря на то что средний уровень их природных способностей подходит под F.