Текст книги "Я пришла домой, а там никого не было. Восстание в Варшавском гетто. Истории в диалогах"

Рассказываю так поверхностно, потому что не помню…
^{Разговор с Пниной Гриншпан-Фример}

Давайте начнем с самого начала. Когда вы родились, где жили… Расскажите, пожалуйста.

Я родилась в 1923 году. Нас было восемь детей. Я – самая младшая в семье. Меня так и называли «наш последыш» – я родилась, когда мои родители были уже не молоды. Это вообще была сенсация, что моя мама забеременела: ей тогда было уже за сорок. Так что дома носились со мной как с куклой. Все меня любили, обожали, я была очень избалованная.

Чем занимался ваш отец?

Чем-то вроде извоза. У него была большая подвода, лошади, он привозил разные товары для магазинов; что приходилось, то и привозил.

А мама, конечно, не работала?

Мама не работала, она вела хозяйство, одна из сестер ей помогала.

Ваша семья была религиозной?

Не очень.

В каком смысле «не очень»?

Мама следила за тем, чтобы в доме соблюдался кошер, потому что дедушка, который нас часто навещал, был очень благочестивый. Дедушка тоже жил в Новом Двуре, у своей дочери, сестры моего отца.

А чем дедушка занимался?

Собственно, ему и принадлежала подвода, на которой отец работал. Дед очень хотел, чтобы мой отец учился, папа был способный. Семья у нас была большая, дома всегда весело. К моим братьям и сестрам приходило много друзей. У нас был открытый дом. Мама моя была совсем идише маме[99]99
  Еврейская мама (идиш).


[Закрыть]. Когда братья начали работать, она вставала в пять утра и бежала в пекарню, чтобы принести свежие булочки и приготовить им завтрак. Один из моих братьев жил и работал в Варшаве, приезжал домой только на Шаббат. Он служил в крупной фирме, которая торговала фарфором и фаянсом. На Пшеходней, 1. Не знаю, известно ли вам, где это. Сейчас ничего этого наверняка уже нет. Все изменилось.

Где вы жили в Новом Двуре?

На Мицкевича, 1. В прошлом году я была в Польше, видела свой дом.

Вы впервые приехали в Польшу после отъезда?

Да, в первый раз после 1945 года, когда я уехала вместе с Машей [Путермильх] и Казиком [Ратайзером].

Вы родились в 1923 году. Значит, вы успели пойти в школу до войны.

Так о том и речь! Я была еще маленькой, а когда узнала, что другие дети идут в школу, так им завидовала, что решила пойти вместе с ними. Двоюродная сестра взяла меня на праздник начала учебного года, и мне там очень понравилось. Начали вызывать по именам, я услышала: «Папир Фрайда», а я из семьи Папир, Папир Пнина. Папир Фрайда не пришла, вот я и ответила за нее. Так и попала в школу. Помню, все дети торжественно пошли в тот день в молитвенный дом, и там с нами говорил раввин Нойфельд. Я была так счастлива, а дома все надо мной смеялись и дивились, что я на такое осмелилась. На следующий день взяла тетрадь, карандаш и отправилась в школу. Я ходила в нее как Папир Фрайда. Может быть, Фрайда училась в другом классе?

Какая это была школа?

Обязательная семилетка, еврейская, но учились мы по-польски. Директором школы был поляк.

В ней учили идиш?

Нет. Раз в неделю у нас был урок еврейской религии, но тоже по-польски, и раз в неделю – один час иврита.

А дома вы говорили на идише?

Да, все говорили на идише, но родители знали еще и польский. Как-то в школе обнаружили, что я не принесла метрику. А у меня ее вообще не было. Но коль понадобилось метрику сделать, мне добавили один год – написали, что я родилась в 1922-м. Эта ошибка до сих пор во всех бумагах остается. Будь там десять лет разницы… А тут только год, так что не стоит менять. В 1936-м или в 1935-м я закончила неполную среднюю школу, семилетку. Но дома во мне все еще видели маленькую девочку, следили за каждым шагом. Никуда не пускали по вечерам.

Гер или Гуракальвалия, Илжа, Сухочин

После семилетки вы продолжили учиться?

Нет. В том-то и дело. Я хотела учиться дальше, но дома меня всё еще считали ребенком и велели подождать год. Кроме того, дальнейшая учеба требовала денег – надо было бы ехать в Варшаву потому, что в Новом Двуре гимназии не было. Тем временем началась война. Я почувствовала себя достаточно взрослой, чтобы жить самостоятельно, и сказала, что хочу поехать в Варшаву, к брату. В конце концов в Варшаву решила перебраться вся семья.

Почему?

Потому что наши дела при немцах обстояли все хуже, над евреями измывались, молодых по ночам уводили на работу. Мы закрыли наш дом, мебель и разные ценные вещи отдали на хранение какому-то поляку (с тех пор мы этого поляка не видели) и в октябре, а может, в ноябре 1939 года поехали в Варшаву. Поселились у Давида. Но там было очень тесно, и один из моих братьев снял жилье для жены и двоих детей. В нашей семье уже были внуки! Сестра моя тоже сняла квартиру и перебралась туда с мужем и сыночком. Через несколько месяцев нам показалось, что в Новом Двуре стало поспокойней. Мы подумали, что сможем вернуться домой, поэтому два моих брата поехали в Новый Двур осмотреться. Сняли какое-то жилище и начали работать. Потом перетащили отца. В Варшаве было все труднее работать, да и вообще жить – теснили со всех сторон. А потом началось гетто, и надо было носить повязки. В конце концов гетто закрыли. Отец настаивал, чтобы мы вернулись домой, так что мы попрощались с моим братом Давидом и поехали в Новый Двур, в гетто, которое находилось на так называемых Пясках[100]100
  Гетто на Пясках (самая бедная часть города) возникло в начале 1941 г. Его территория была огорожена деревянным забором с колючей проволокой. В мае в Новом Двуре проживало 4000 евреев. После селекции немцы оставили в гетто 750 человек, которых использовали на разных работах, а остальных отправили в лагерь тюремного типа, который находился в местечке Помехувек (в 30 км от Варшавы. Примеч. пер.). Во второй половине 1941 г. Новый Двур стал одним из сборных пунктов евреев перед депортацией в лагеря уничтожения. В гетто свозили евреев из Червинска, Вышогруда, Закромчина и других окрестных местечек. Ликвидация гетто в Новом Двуре началась 20 октября 1942 г. Их всех вывозили в Аушвиц. Последний транспорт с евреями вышел из Нового Двура 12 декабря 1942 г.


[Закрыть].

Квартира Давида, в которой вы с мамой жили, находилась на территории тогда уже закрытого гетто. Как вам удалось выйти?

Это и правда было очень трудно. Но в какой-то день из Нового Двура приехали евреи за контрабандой. А у нас была хорошая, вполне арийская внешность. Они нас забрали. Мы с мамой нарядились как польские крестьянки и поездом поехали с теми евреями в гетто. Удалось.

То есть гетто в Варшаве вы поменяли на гетто в Новом Двуре. Что это был за обмен?

Я была очень рада, что вернулась: встретила школьных подружек и друзей. Но жить там мне не нравилось. Территория маленькая, там было очень тесно. Евреев каждый день забирали на работу в Модлин[101]101
  Пригород Варшавы.


[Закрыть]. Я, конечно, тоже ходила работать[102]102
  Пнина Гриншпан начала работать в Модлине, вероятней всего, ранней весной 1941 г.: это случилось вскоре после ее возвращения их Варшавы, но до «дезинфекции» у реки (май 1941 г.) и депортации евреев из Нового Двура в лагерь в Помехувеке. Ср.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot [Наши ночи были как дни]. Beit Lochamei Hagettaot & Hakibbutz Hameuchad, 1984. S. 37.


[Закрыть]. Сама попросилась, не хотела сидеть дома.

Чем вы занимались?

Мы работали с деревом, точно не помню, кажется, укладывали какие-то балки. С утра пораньше выходили из гетто, у каждого – желтые латы[103]103
  Латами во многих гетто Центральной и Восточной Европы называли крупные желтые заплаты в форме звезды Давида, которые обязаны были носить все евреи.


[Закрыть]. Вечером, когда возвращались, проходили через немецкую ваху[104]104
  От нем. Wache – охрана, контрольный пункт, блокпост – пропускной пункт у ворот на входе в гетто. В Варшавском гетто было несколько пропускных пунктов.


[Закрыть]. А у меня лата была только спереди, их надо было носить еще и на плечах. В какой-то день подошел ко мне гестаповец на вахе и крепко врезал мне по морде за эти латы. Я, как вернулась домой, родителям ничего не сказала, но решила, что больше на работу не пойду. Когда родители обо всем узнали от других людей, они решили меня спрятать и на работу не посылать.

Когда это было?

Возможно, в 1940 году.

Нет, это не могло быть в 1940 году, коль скоро вы приехали из Варшавы в Новый Двур в 1941-м.

Нет, не в 1940-м. В 1942 году это было!

В 1942-м?

Нет, в 1942 – вряд ли. Это могло быть в начале 1941 года.

Отвоцк, Минск Мазовецкий, Жирардув

Вы сразу начал работать в Модлине, когда приехали в гетто?

Нет, не сразу, но довольно скоро. Не помню точно, было это в 1941 году или в 1942-м. Думаю, это была весна 1942 года[105]105
  Пнина Гриншпан ошибается как минимум на год. По ходу разговора я не раз замечала ошибки в датировке отдельных событий. Комментарии исправляют или дополняют память Пнины.


[Закрыть], когда я начала ходить на работу в Модлин. Я вам точно скажу. Летом 1942 года[106]106
  Речь идет о лете 1941 г.


[Закрыть] я сообщила родителям, что не хочу оставаться в гетто в Новом Двуре, а хочу вернуться со шмуглерами[107]107
  От нем. Schmuggler – контрабандист – так в гетто называли тех, кто тайком выносил вещи из гетто на арийскую сторону и переправлял в гетто продукты, а также лекарства и предметы первой необходимости.


[Закрыть] в Варшаву. Немцы в те дни объявили, что все евреи должны вынести на улицу мебель, одежду, все, что есть дома, и пойти к Висле. Там им надо будет пройти карантин[108]108
  В мае 1941 г. немцы объявили, что все жители гетто в Новом Двуре должны пройти дезинфекцию. Евреям было приказано покинуть дома и вынести все имущество на улицу. Ср.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 38.


[Закрыть]. Когда я об этом узнала, сразу сказала родителям и братьям, что надо бежать: готовится что-то страшное. Уговаривала их уйти в Легьоново[109]109
  Северный пригород Варшавы.


[Закрыть] и там пересидеть, а они меня не послушали – еще бы, я всегда была для них ребенком. Сказали, что, если я так сильно боюсь, они отправят меня в Легьоново с шмуглерами. Мол, «там переждешь, а потом или вернешься в Новый Двур, или поедешь в Варшаву». И что из всего этого вышло? Всех евреев погнали к Висле. Приказали им войти голышом в реку, а потом погнали в Помехувек[110]110
  «Когда жители гетто выполнили приказ немцев – вынесли весь свой скарб на улицы, опустошили дома, им приказали раздеться и погнали нагих мужчин и женщин, всех вместе, к слиянию Нарева и Вислы, мол, помойтесь в реке. Издевались над ними зверски – мучили, убивали, насиловали женщин, многие тогда нашли в реке свою смерть. Те, кто вернулся после „дезинфекции“ в Новый Двур, не нашли свое добро – все, что они вынесли на улицу, было разворовано. Их согнали на площадь и устроили селекцию. Меньше двухсот человек признали годными для работы, им позволили вернуться в гетто. Среди них был мой брат Матис и Моше, муж Малки, они прошли селекцию благодаря директору пивоварни Пельцеру. Остальных, около 4000 человек, в том числе моего отца, мать и других наших родственников, отправили в Помехувек, где был лагерь уничтожения» (Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 38). Лагерь тюремного типа существовал в Помехувеке близ Нового Двура с марта 1941 г. В июле туда начали сгонять евреев из окрестных местечек. Так, 7 июля, после селекции, немцы отправили в Помехувек 3250 евреев из Нового Двура. К этому времени в лагере находилось около 6000 евреев. В начале сентября выживших освободили и в сопровождении жандармов и эсэсовцев погнали к границе Генерального губернаторства. В общей сложности в лагере за все время его существования было около 50 000 евреев, около 15 000 из них замучили. Ср.: Grynberg M. Żydzi w rejencji ciechanowskiej 1939–1942 [Евреи в Цеханувской регенции]. Warszawa 1984. S. 79–86.


[Закрыть], в лагерь. Стариков прикончили сразу, детей и больных тоже… Я узнала об этом в Легьонове от шмуглеров и тут же поехала к самому старшему из братьев в Варшаву[111]111
  Прежде чем уехать в Варшаву, Пнина примерно два месяца прожила в гетто в Новом Двуре. Ср.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 39.


[Закрыть].

А что случилось с вашей семьей?

Да-да, конечно… Часть семьи была в Помехувеке, а двоих братьев, которые прошли селекцию, немцы оставили в гетто на работах.

Вы помните, кто именно из вашей семьи оказался в лагере в Помехувеке?

Родители, дедушка – папин папа – и моя сестра Малка с ребенком.

А муж сестры?

Его после селекции оставили в гетто. В Помехувек попал и мой брат Зысек [Зыгмунт Папир]. Там ужас что творилось – убивали стариков, убивали детей, убивали больных. Немцы не давали им работу – всех этих евреев сразу отправляли на тот свет. Моя мама перенесла в лагере сыпной тиф, конечно, скрывала это от немцев. Юденрат гетто в Новом Двуре старался каждый день тайком передавать в Помехувек немного еды. Моему зятю удалось вытащить оттуда отца и сестру мою с ребенком.

А мама? Дедушка?

Дедушку убили. Мама осталась в лагере с самым младшим из моих братьев, Зысеком. Когда почти всех евреев в Помехувеке порешили, тех, кто уцелел, погнали в Легьоново. По дороге немцы разожгли огромный костер и приказали евреям прыгать через огонь – такое издевательство придумали. Маме и Зысеку удалось как-то вернуться из Легьонова в Варшаву, назад, в гетто. Можете себе представить, какая огромная радость была, когда я их увидела.

Скажите, пожалуйста, когда мама с Зысеком вернулись в Варшавское гетто?

Скорее всего, в конце лета 1942-го.

Во время Большой акции, в июле – августе 1942 года, вы были в Варшаве?

Да-да-да. Я вам так скажу. Вскоре после меня в Варшаву приехала мама с Зысеком. Все мы работали в мастерских Ландау[112]112
  Пнина начала работать у Ландау осенью 1941 г. Она была единственной женщиной из 80 рабочих. Столярные мастерские, которыми руководил ее довоенный хозяин Александр Ландау, находились на ул. Генсей, 30. Ландау поддерживал Еврейскую боевую организацию, в его мастерских прятались активисты «га-Шомер га-цаир». См.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 46.


[Закрыть], на Генсей. Там уже давно работал столяром мой брат Мендель. Благодаря ему нас с Зысеком туда и взяли. Я тоже стояла за столярным станком. Теперь мы с Зысеком были в безопасности – еще бы, трудились на немцев, делали для них шкафы. Эта фирма называлась Остдойч[113]113
  Нем. Ostdeutsche Bautischlerei-Werkstätte – столярные мастерские, находились на ул. Генсей, 75–79.


[Закрыть], как-то так… Забыла, как она называлась…

Ничего страшного. А как обстояло дело с жильем? Вы жили все вместе?

Мы с Зысеком и мамой жили у Давида на Новолипье, 40.

А что мама делала?

Она сидела дома.

А Давид?

Продавал полякам, которые приходили в гетто, фарфор и фаянс, они уносили товар на арийскую сторону. Невестка моя тоже была дома, не работала.

Скажите, пожалуйста, когда вы начали работать у Ландау?

С 1942 года[114]114
  Ср.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 45.


[Закрыть].

Точнее не вспомните?

В каком месяце я туда пришла? Не помню.

Весной? Зимой?

Весной. Погодите, нет, кажется, я ошиблась. Сейчас скажу точнее. Отец с братьями был в Новом Двуре, они начали придумывать себе какую-то работу. Помню, в доме, где жили, открыли ресторан. Дело у них пошло хорошо, и тогда они забрали в Новый Двур маму. Шмуглеры ее привели. Это было уже после Помехувека. Отец хотел, чтобы и мы с Зысеком вернулись, но Давид удержал нас в Варшаве. Вскоре мы нашли работу, а мама вернулась в Новый Двур.

Уличные сцены. Варшава, угол Хлодной и Желязной, июль 1941 (?)

То есть во время Большой акции мамы с вами не было?

Да, о том и речь. Когда началось выселение, «зачистка территории», как они это называли, у Шульца, мамы уже с нами не было. Немцы оцепили улицу и устроили большую облаву. Я как раз в тот день была не на работе, а дома. Зысек и Мендель оставались в мастерских. Давид тоже куда-то ушел. Его дочечка была у бабки на Кармелитской, а я, вместе с женой Давида, дома. Вдруг слышим, улица перекрыта, начинается выселение, нам приказывают покинуть квартиры и выйти на улицу.

Вы не помните, когда именно это было?

Дату не назову, но помню, что стояло лето. То ли в июле, то ли в августе. Точно не помню. Я, значит, говорю невестке, что нам бы лучше не выходить. Слышно было, как немцы орут. Я уговариваю: «Давай закроемся, спрячемся где-нибудь». А она не хотела. «Нет, они как придут, нас поубивают. Все выходят». Слышим, как по ступенькам спускаются. «Обязательно, – говорит, – надо вниз идти!» Я поддалась на ее слова и пошла с невесткой. Саррой ее звали. Спустились. А на улице людей полно! Встали в шеренгу.

У вас с собой какие-то вещи были?

Никаких. Ничего не было. Мы встали в шеренгу, и тут я заметила своего школьного приятеля Хенека Ротштайна. Он был полицейским в гетто. Хенек пришел на Новолипье потому, что боялся, чтобы меня не забрали. Нашел нас с невесткой в шеренге и сказал, мол, немедленно побежит к Ландау и найдет какого-то начальника, чтобы нас вытащил. Я ведь работала и была «прикрыта» потому, что трудилась на немцев. Вот я и говорю невестке: «Сарра, запомни, когда начальник придет, скажешь ему, что ты жена Зысека». Зысек тоже работал у Ландау. Сарра боялась, не хотела так говорить. Давид, муж Сарры, был в это время на Кармелитской, у ее мамы. Когда узнал, что Новолипье выселяют, прибежал и смотрел на нас издалека. Хенек, тот самый полицейский, скоро вернулся с кем-то от Ландау, они подошли к немцам, и этот начальник сказал, что должен меня забрать, я нужна на работе. Они как подошли к нам, я и говорю, она, мол, жена Зысека. А он ответил, что может вывести только меня… Так я и спаслась, потому что он меня вытащил. Когда мой брат Давид увидел, что его жену уводят, сам добровольно стал в колонну.

И они вместе пошли на Умшлагплац?

Да. Давид думал, что, если пойдет с Саррой, сможет ее спасти, они вместе выпрыгнут из вагона.

Не выпрыгнули?

Нет. Не спаслись. А ребенок остался у бабушки.

Ребенок уцелел?

Нет. Когда оцепили Кармелитскую, он пошел вместе с бабушкой. Но это было немного позже, их отправили другим транспортом то ли в Освенцим, то ли в Треблинку.

А вы тогда вернулись на фабрику?

Да, и поселилась вместе со всеми при мастерской на Генсей. Выходить оттуда нам запрещалось. Моя сестра Аделя жила тогда в малом гетто, на Простой, вместе с зятем и его матерью, они работали закройщиками у Тёббенса. Когда узнала, что на Новолипье селекция, очень за меня испугалась. Принялась расспрашивать разных людей, и так нашла меня на Генсей. Она как-то умудрилась пробраться ко мне в большое гетто. Помню, принесла немного еды. Через несколько дней оцепили Налевки, и моего брата Менделя, который тоже работал у Ландау, отправили вместе с женой и детьми на Умшлаг. А я осталась с Зысеком у Ландау на Генсей, 39. Когда там устроили «котел», мы были уже на Милой.

Вы помните точный адрес?

Кажется, Мила, 6. Еще что хотела сказать? В эти мастерские приняли и моего двоюродного брата [Иосифа Литмана] из Нового Двура. Позднее он тоже сражался в Варшавском гетто. Собственно, когда мы жили на Милой, и сложилась наша пятерка будущих бойцов. У Ландау была группа «га-Шомер га-цаир». В нее входила дочка Ландау [Маргалит, Эмилька, Лилька]. Она привела на работу целую компанию своих друзей из «га-Шомер га-цаир» и таким образом их всех «прикрыла». В тех же мастерских работали Йосеф Каплан и его подружка Мириам Хайнсдорф, Йосек Фарбер – они все позже стали повстанцами. Если вы слышали о том, первом, восстании в гетто в январе 1943 года, то должны знать, что в нем сражалась именно эта группа из «га-Шомер га-цаир». Тогда, на фабрике, я чуяла, что между молодыми людьми что-то происходит. Один из них, Йосек Фарбер, со мной часто разговаривал, жаловался, что устал, не спал всю ночь. Вот я его как-то спрашиваю: «С чего это ты не спал?» А он отвечает: «Я ночью был в канализа-ции». – «Что ты там делал?» – спрашиваю. «Так я, – говорит, – хотел перейти с одной улицы на другую, вот и пошел по тоннелю». – «Ты что, сдурел? С ума сошел? Как это, в одежде взять и пойти в канализацию?» А он рассмеялся. Я догадывалась, что у них что-то готовится. Несколько дней подряд Йосек рассказывал мне разные такие истории, и в конце концов я ему говорю: «Знаешь, Йосек, я чувствую, что вы тут, в мастерских, что-то замышляете. Ты дружишь с Мириам [Хайнсдорф] и Йоськой Капланом. Я тоже хочу быть с вами». А он опять смеется. Он не хотел мне подробно рассказывать, что там у них. Тем временем в мастерских Ландау снова была облава. Помню, я бежала на чердак, чтобы там спрятаться, и какой-то гестаповец, а может, это был латыш или украинец, меня сзади схватил и потащил в шеренгу. Стояла там, помню, вместе с другими людьми – рабочими, и начали нас сортировать: одних направо, других налево. Мне сказали идти направо, а я вырывалась, мол, налево хочу. Какой-то украинец силком затащил меня на правую сторону. Тех, кто был слева, отправили в концлагерь. Помню еще, был там раввин, Блюменфельд[115]115
  В книге Пнины Гриншпан: «раввин Блюменталь».


[Закрыть] его звали. Он подошел к немцу и попросил его отпустить, говорил, что очень болен. А немец в ответ вынул пистолет и пристрелил раввина на месте. Меня это потрясло! Я тогда подумала: тут столько рабочих, и все стоят, как будто им безразлично, трясутся от страха. Столько евреев собралось, ведь могли же напасть на этих немцев!

Вы такое видели впервые?

Да, да, да. Немцев была горстка, может, пятеро, не больше. Пусть у нас не было оружия, но ведь мы могли бы их хотя бы придушить. Или еще что-нибудь, не знаю, но не даться им… У меня тогда внутри все взбунтовалось. Мы – такие беззащитные, никакого сопротивления с нашей стороны нет. Я потом поговорила об этом с Йоськой Фарбером. Он уже был в боевой организации, но я об этом не знала. Спрашиваю его: «Что с нами будет? Мы безоружные, совсем не сопротивляемся, а ведь нас гонят на смерть». Этот наш разговор услышал один из рабочих. Не знаю, встречалось ли вам такое имя – Хирш Берлинский из «Поалей Цион Левые»[116]116
  «Трудящиеся Сиона» (ивр.) – общественно-политическое движение, сочетавшее сионистские и социалистические идеи. Возникло в России в конце XIX в., его идеологами были Бер Борохов и Нахман Сыркин. В 1920 г. движение раскололось на правую и левую фракции, в 1924 г. в Израиле возникла партия «Поалей Цион Левые». Правое крыло «Поалей Цион» пыталось согласовать сионистские идеалы с интересами еврейского пролетариата в диаспоре, большинство ее сторонников – еврейская интеллигенция и ремесленники. «Поалей Цион Левые» (к 1937 г. эта партия насчитывала 5000 членов) отстаивала сионистские идеи и вместе с тем заявляла о необходимости защищать польское еврейство. Члены «Поалей Цион» играли активную роль во Всемирной сионистской организации. В Израиле сторонники этой партии вошли в «Аводу» (Израильскую партию труда).


[Закрыть]. Берлинский был в ханхала[117]117
  Руководство (ивр.) – в данном случае – командование Еврейской боевой организации.


[Закрыть], не знаю, как это сказать по-польски. В какой-то день Хирш подошел ко мне на фабрике и завел со мной разговор. Спросил о моей семье. Я рассказала, что из всей моей семьи в гетто остались только я и самый младший из братьев, Зысек. Еще есть двоюродный брат, Литман, со своей мамой и сестрой Хайеле. Берлинский сказал, что хотел бы встретиться со мной как-нибудь вечером в моей или его квартире и поговорить. Когда через несколько дней мы увиделись, он рассказал, что слышал мой разговор с Йоськой Фарбером. «Ты должна знать, мы собираем малые группы из пяти человек. У тебя есть братья – родной и двоюродный, найдешь еще двоих из молодежи, создадим новую пятерку. Будем учиться, как обращаться с оружием». И мы такую пятерку собрали[118]118
  Пятерка Пнины была организована в декабре 1942 г. Ср.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 59.


[Закрыть].

Кто еще входил в вашу пятерку?

Двое молодых рабочих, которых я порекомендовала. Одного звали Влоцлавский, другого – Блюмштайн. Оба работали у Ландау. Имена их забыла, но в моей книжке все это описано. Я рассказываю так поверхностно, потому что не помню. Мы собирались раз в неделю. Нас учили разному, но только теоретически – ни оружия, ни гранат у нас еще не было. Помню, в январе 1943 года, во время очередной акции уничтожения, я не успела спрятаться. Зысек спрятался, а нам с Йоськой Литманом пришлось выйти и встать в шеренгу. Погнали нас на Умшлагплац. И как шли на Умшлаг, ребята из «га-Шомер га-цаир» – Йосек Фарбер, Лилька, то есть Маргалит, дочка Ландау, – начали стрелять и бросать гранаты[119]119
  Среди повстанцев, которые 18 января 1943 г., во время Марша на Умшлагплац, предприняли акцию сопротивления, были Йосек Фарбер, Тося Альтман, Мириам – девушка Йосека Каплана и Маргалит Ландау. Позднее Пнина узнала, что в этой акции участвовал также Мордехай Анелевич. См.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 60.


[Закрыть]. Йоськи Каплана с ними тогда не было. Помню, что незадолго до этого к Ландау пришли из гестапо и его увели. Он пережил страшные пытки, но никого не выдал. В конце концов немцы его убили. А тогда, по дороге на Умшлаг, в стычке с немцами застрелили дочку Ландау.

Вы помните, что тогда происходило на Умшлагплац?

Да, конечно. Мы стояли на плацу и ждали своей очереди, чтобы войти в вагон.

Селекция там была?

Нет. Они всех, как скот, впихивали в эти свои вагоны. В конце концов вагоны набили, а мы остались – для нас уже не было места. Нам сказали, что уедем следующим транспортом. Но мы с двоюродным братом решили, что попробуем бежать. Выбрались из колонны и понеслись к подвалу какого-то большого дома на Ниской. В подвале было ужасно – полно трупов, умирающие стонали и просили воды.

Это были люди, которые бежали с Умшагплац?

Видимо, да. Убежали и спрятались. Выйти на улицу они не могли, потому что всю территорию оцепили. Как стемнело, мы решили выбраться из этого подвала, боялись, что и мы там концы отдадим. На улице встретили Йоську Фарбера и других из «га-Шомер га-цаир». Йосек тогда сказал: «Держитесь со мной. Мы группа. Сейчас мы должны попасть на последний этаж вон того дома, и там подумаем, что делать дальше». Дом стоял на углу. Мы выломали дверь и положили ее на окно соседнего дома, чтобы пройти как по лестнице. Риск был огромный – мы могли погибнуть, если бы нас заметили немцы, или просто упасть. Но нам удалось, перебрались. Попали в квартиру, в ней была великолепная мебель, которую отовсюду свозил сюда вертерфассунг[120]120
  Вертерфассунг, или SS-Werterfassungstelle, – созданное при комендатуре СС и полиции Варшавского гетто ведомство, которое находилось на ул. Ниской, 4/20. В его обязанности входили поиски, конфискация, хранение и отправка в рейх вещей, принадлежавших евреям, которых вывезли в Треблинку. Возглавлял ведомство Франц Конрад. Летом 1942 г. в этой организации работало около 1000 евреев.


[Закрыть]. Спрятались в шкафах. Помню, было ужасно холодно и мы боялись, что замерзнем. Но должны были дотерпеть до утра. Рано утром вышли. На улице подошел к нам веркшуц[121]121
  От нем. Werkschutz – заводская охрана – в гетто так называли исполнявших полицейские обязанности охранников немецких предприятий. Охрана состояла из немецких подразделений (фольксдойче), а также из украинских и еврейских отрядов. Несколько еврейских охранников были связаны с подпольем, но в охрану главным образом попадали полицейские из гетто и контрабандисты. Большинство охранников издевались над населением гетто, облагали данью еврейские мастерские, торговцев, шантажировали «диких», т. е. нелегальных жителей гетто. Нескольких самых жестоких охранников подпольщики приговорили к смертной казни. Так, например, 12 марта 1943 г. бойцы Еврейской боевой организации расстреляли двух веркшутцев на ул. Милой.


[Закрыть]. Еврей. Просили его, чтобы помог нам выбраться. Помню, дали ему денег, и он нас вывел. Мы с Йоськой Литманом вернулись обратно на Милую. Как Фарбер вышел – не знаю. На Милой я встретила своего брата Зысека, который все два дня январской акции прятался в каком-то подвале. Вскоре снова встретилась с Берлинским. Мастерских Ландау уже не было, их полностью уничтожили. «Теперь поселимся в бараке все вместе, как боевая группа», – сказал мне Хирш. В одну из ночей мы перешли по крышам и чердакам к щеточникам, на Швентоерскую, 34. Командиром на этой территории был Марек Эдельман.

C какого времени вы жили на территории щеточников?

Должно быть, с конца января – начала февраля 1943-го. Я была в одной группе с Зысеком и Йоськой Литманом. Командовал группой Берлинский. Мы жили одной семьей, покидать территорию нам запрещалось[122]122
  Блюмштайн и Влоцлавский из пятерки Пнины на территорию щеточников не перешли, «разочаровавшись в деятельности». Группа Пнины, как и другие группы, состояла из 10 человек. В нее входили Алек Эрлих, Юр Гурный, Бронка Мануляк из Лодзи, Абрам Столяк, Стефа, Шаанан Лент, Йозеф Литман, Пнина и ее брат Зысек Папир. Пнина и Зысек делили комнату с Бронкой и Йосеком, в другой комнате жили Берлинский, Гурский и Эрлих, в третьей – все остальные. Питались в основном хлебом с джемом, чаем и эрзац-кофе. У парней в это время уже было оружие: пистолеты, гранаты и самодельные «коктейли Молотова». По ночам группа расклеивала листовки и плакаты Еврейской боевой организации на улицах, по которым евреи шли на работу. На такие задания выходили обычно парами, в резиновых ботах или в обуви, обмотанной тряпками, чтобы заглушить шаги. В свободное время учились обращаться с оружием. См.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 62–64.


[Закрыть]. Из всей нашей группы легальная работа была только у Аврама Диаманда, он работал на фабричной кухне. Время от времени мне давали пропуск[123]123
  Пропуск для перемещения по гетто.


[Закрыть]. Однажды, когда я вышла с таким пропуском, встретила в гетто людей, которые в декабре[124]124
  Вероятней всего, Пнина встретила членов Юденрата из гетто в Новом Двуре, которых за сотрудничество с немцами переселили в Варшавское гетто, вместо того чтобы отправить в Аушвиц. В последнем транспорте, прибывшем из Нового Двура в Варшаву 12 декабря 1942 г., находились 43 члена Юденрата вместе с семьями.


[Закрыть] убежали из гетто в Новом Двуре. От них я узнала, что всю мою семью вывезли. Мой брат Матес мог спастись. Его начальник хотел вытащить Матеса из транспорта, но тот не согласился оставить семью: «Если можешь вытащить моих родителей, мою сестру с мужем и ребенком, хорошо. Если не можешь их спасти, я поеду с ними». И все поехали.

Скажите, пожалуйста, когда вы впервые встретились с Мареком Эдельманом?

Когда вместе с группой жила у щеточников.

Что вам запомнилось из этой встречи?

Помню, меня отправили в группу Марека – он был командиром на всей территории, а группой командовал Юрек Блонес, – чтобы я принесла зажигательные бомбы и гранаты. А еще помню, как Марек устраивал у нас ночные тревоги, проверял нашу готовность. С часами в руках следил, сколько времени нам нужно, чтобы приготовиться к наступлению. Потом я познакомилась с Мареком поближе. Часто бывала у них, подружилась с его группой. Марек был очень холодным и очень храбрым. Он был ответственным человеком, поэтому рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Еще помню, как во время Варшавского восстания, после ликвидации территории, на которой жили щеточники, мы перешли в центральное гетто, в бункер на Францишканской, 22. Этот переход устроил Марек. Перевел три группы – мою, то есть группу Хирша Берлинского, группу Хенека Гутмана из «Дрора» и свою, бундовскую. Когда мы наконец туда добрались, я подошла к Мареку, мне было очень тяжко. Он тогда сказал: «Пнина, чтобы ты знала, я буду о тебе заботиться, тебя защищать, не бойся». Я это запомнила. Марек несколько раз приезжал к нам в Израиль, и я всегда ему об этом напоминала. Когда он был рядом, я чувствовала себя сильной. Недавно, когда приезжала в Польшу, говорила с ним по телефону. Мы не встретились: я искала его в Лодзи, а он как раз в это время был в Варшаве. Поехала в Польшу только для того, чтобы объездить все лагеря и увидеть Новый Двур. Я не была там после освобождения. Хаим [Фример], мой муж, тогда не разрешил мне поехать. Боялся за меня – был такой случай, когда один человек из Нового Двура вернулся в свой дом, и поляки его убили. Не знаю, если бы тогда, в 1945 году, поехала в Новый Двур, стала бы приезжать туда сейчас, в 1988-м. Я не хотела ехать в Польшу, но меня все время мучило, что я не попрощалась с домом, в котором родилась.

Вы нашли свой дом в Новом Двуре?

Нет. Там стоит какой-то новый дом. Мы ведь жили на главной улице, возле костела и парка, – прекрасные места. Помню, ребенком очень любила ходить в этот костел. У меня были польские подружки и друзья, вместе с ними ходила в процессиях – очень мне это нравилось. В Новый Двур поехала с Тадеком[125]125
  Тадеуш Райшчак (1929–1997) – польский связной Еврейской боевой организации на арийской стороне. Вместе со своей сестрой помогал скрывавшимся еврейским повстанцам. В 1986 г. Яд-Вашем признал Тадеуша Райшчака, его родителей Феликса и Веронику, а также его сестру Мирославу Праведниками народов мира.


[Закрыть] [Райшчаком], поляком. Он не хотел, чтобы я сама туда ехала. В каком-то доме, неподалеку от места, где мы жили, увидела на втором этаже у окна женщину. Окликнула, спросила, как ее звать, она сказала, что ее зовут Андзя. Я тогда представилась. Она меня помнила… Я ее не узнала. И что оказалось?! Эта женщина работала у нас, была служанкой! Но знаете, я никак не могла смириться с тем, что она даже на минутку не пригласила меня к себе домой, даже на секунду не спустилась ко мне. Но все же со мной разговаривала – назвала всех, кто жил в нашем доме.

Так через окно и разговаривала?

Да. Я стояла внизу. Очень тяжело мне от этого было.

Но давайте вернемся к разговору о «пятерках». Вы говорили, что у вас был инструктор. Кто вас учил обращаться с оружием?

Хирш Берлинский. А потом, уже у щеточников, в нашей группе был парень, который служил солдатом в польской армии.

Как его звали?

Абрам Столяк.

Вы не помните, были еще какие-нибудь акции перед восстанием?

Мы добывали деньги для группы.

Каким образом?

Нужно было найти богатых евреев, которые припрятывали деньги, – они думали, что таким образом спасутся. Сначала их просили по-хорошему, но временами это не помогало, и тогда отбирали силой.

Как это происходило?

Ну, это было очень неприятно. Устраивали у них обыски, временами арестовывали, иногда угрожали, мол, пристрелим. Объясняли, что их все равно гонят на убой, поэтому почему бы не отдать деньги нам? А они считали, что из-за нас все евреи погибнут[126]126
  В одной из таких «экспроприаций» (или «эксов», как их называли в гетто) участвовали Абрам Столяк, Хирш Берлинский, Зысек Папир, Пнина Папир (Гриншпан-Фример), Йосек Литман и Эрлих. Ночью, скрыв лица, они пробрались по крышам в бункер, который им подсказал Аврам Диаманд. К их удивлению, бункер был похож на уютную квартиру: электричество, кафельная плитка, хорошая мебель, радио. Бойцы попытались объяснить обитателям бункера, что немцы все равно отнимут их имущество, поэтому лучше пожертвовать его в пользу организации. Переговоры вел Хирш Берлинский, Пнина обыскивала женщин (у одной из них нашла бриллианты), а парни – мужчин (нашли деньги и золото), кроме того, искали тайники в комнатах. Когда жители бункера начали протестовать, Хирш Берлинский пригрозил им оружием. Позднее на экспроприированные деньги и драгоценности Блюма, жена Хирша Вассера, купила на арийской стороне оружие для повстанцев. См.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 68–70.


[Закрыть].

У вас было оружие?

У меня не было. Оружие доставалось парням, а девушкам – гранаты и «бутылки Молотова». Пистолет у меня появился только в конце восстания, когда ранили моего брата. Это был его пистолет.

Поговорим о восстании? Вы помните первый день?

Восстание началось 18 апреля, в центральном гетто. На нашей территории они появились 19 апреля. Но у нас уже была информация о том, что немцы вошли в гетто. Помню, мы оставались в квартирах, стояли у окон и просматривали территорию. Помню, что ворота дома, который стоял у входа на территорию щеточников, были заминированы. За эту мину отвечала группа Хенека Гутмана. Когда немцы вошли на территорию, Казик [Ратайзер] ее взорвал[127]127
  События, о которых рассказывает Пнина, происходили 20 апреля 1943 г. Заминированные ворота находились на углу Швентоерской и Валовой, недалеко от охраняемого входа в гетто. Немецкое подразделение (300 солдат) под командованием Я. Строопа вошло в гетто около 15.00. Повстанцы подпустили их к воротам и взорвали мину. Погибло 22 немца. Ср.: Mark B. Powstanie w getcie warszawskim [Восстание в Варшавском гетто]. Warszawa, 1963. S. 63–64.


[Закрыть]. Нескольких человек тогда убило и многих ранило. Они вообще ничего подобного не ожидали! Пришлось им отступить. А мы, хоть и понимали, что невелико поражение, все равно очень радовались. На следующей день они лучше подготовились – вошли на танках. И тогда мы начали их обстреливать из окон, забрасывать гранатами и бутылками с зажигательной смесью.

Сколько у вас было бутылок?

Одна бутылка и одна граната. В одной руке бутылка, в другой – граната. Несколько бутылок и гранат были у нас в запасе… Кажется, через два дня нам пришлось уйти с территории щеточников. Мы уже не могли держаться дольше, потому что все горело. Немцы обстреливали нас из артиллерии. Нам ничего не оставалось, как отступить в центральный бункер, его приготовили заранее.

Где этот бункер находился?

Там же, на Швентоерской[128]128
  Центральный бункер щеточников находился на ул. Швентоерской, 43. Ср.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 77.


[Закрыть].

Кто-то из вашей группы погиб в первые дни сражения?

Из моей – нет. Но когда отступали по чердакам в бункер на Швентоерской, нашли убитого Михала Клепфиша. Потом выбрались в центральное гетто[129]129
  Бойцы два дня просидели в бункере на Швентоерской, затем выбрали три группы – отряды «Дрора», Бунда и левого крыла «Поалей Цион», – которые должны были перейти в центральное гетто. Группа «га-Ноар га-циони» осталась на территории щеточников. Ср.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 78–79.


[Закрыть]. Было очень трудно, дома стояли в огне. Помню, жутко задыхались от дыма и волосы горели.

Группа, в которой вы отступили, была большая?

Может быть, человек тридцать.

Кто ее вел?

Каждый командир вел своих. Мою группу вел Хирш [Берлинский]. По дороге мы встречали группы по десять человек, все шли из разных точек, то есть из разных домов. Ноги у всех были обмотаны шматами, чтобы мы передвигались тихо, чтобы нас не услышала немецкая охрана. Шли, конечно, ночью. Чтобы попасть в центральное гетто, должны были пройти через стену.

Кто-нибудь погиб, когда вы пробирались в бункер на Францишканской, 30?

Да, убили одного бойца.

Кто это был, не помните?

Помню. Его звали Цви. Он был из группы Прашкера [Якуба].

И вот вы наконец добрались до бункера на Францишканской, 30.

Да. Там ждали, чтобы связаться с Цивией [Целиной Любеткин]. Хотели узнать, что нам делать дальше. Помню, этот дом уже горел. В том, подвальном, бункере было очень тесно. Помню, была вода, нашли немного провизии. Поели и улеглись спать – все были совсем без сил. Через какое-то время я проснулась, чувствую, что слабею и голова кружится. Меня начало рвать. Я попросту угорела от дыма, который шел от горящего дома. Только успела разбудить Йоську Литмана – и сомлела. В бункере поднялся переполох, там все почти задыхались. Это случилось на рассвете, появляться в гетто уже опасно. Надо было снова пройти через стену. Йоська и Зысек меня несли, а потом перебросили на другую сторону, как мешок картошки.

Где находился бункер, в который вы хотели перейти?

У пасечников.

Кто это был?

Не знаю. Может, они медом торговали. На какой улице это было? Кажется, на Генсей, 6. Мы провели там ночь, может, две, а потом вернулись на Францишканскую, 30.

В конце концов вы связались с Цивией?

Да. Еще на Францишканской, 30, кто-то пришел от Цивии с приказом: группы должны разделиться, потому что нельзя быть всем вместе в одном бункере. И тогда я вышла с группой, которая шла на Генсюю. Из каждой группы пошли два человека. Я была с Машей [Гляйтман], Йоськой Литманом и Береком [Шнайдмилом] и еще со Шлоймеле. Когда пришли на Генсюю, нас не хотели пускать. Боялись.

Там были повстанцы?

Повстанцев не было. Мы сказали людям в бункере, что, если нас не пустят, мы вломимся силой. Тогда нас впустили и даже были с нами любезны. Как я говорила, через ночь или две мы пошли назад, на Францишканскую – не хотели удаляться от других. И тут оказалось, что немцы взломали этот бункер и дошло до прямой стычки, то есть повстанцы вышли на улицу.

Кто был в бункере на Францишканской, когда на него напали немцы?

Марек [Эдельман] со своей группой, мой брат с группой Берлинского, моя группа. Все, кто не пошел на Генсюю.

В этой стычке кто-то погиб?

Хенек Гутман и мой брат были тяжело ранены. Юрека Гринштайна из группы ПРП, кажется, тоже ранили. Погиб Стасек [Брилянтенштайн] из группы Марека, фамилии его не помню, погиб Берек [Шнайдмил], тоже бундовец, и Йосек [Абрам Эйгер] из группы Гутмана. Перед тем как Йосека застрелили, он крикнул немцам, что мы все равно отомстим[130]130
  О бункере на Францишканской, 30, немцы узнали от доносчиков-евреев 1 мая 1943 г. Повстанцы решили сражаться, хотя тех, кто добровольно сдастся, обещали оставить в живых. Первым вышел из бункера Берек Шнайдмил, и тут же был убит. Второй боец за минуту до того, как его расстреляли, успел бросить гранату. В стычке погибли несколько немцев. Йосек [Абрам Эйгер] стрелял и бросал гранаты с первого этажа. Раненный, выпал из окна, немцы закололи его штыками. См.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 82.


[Закрыть]. В этом бункере ужас что происходило – мучились раненые, и тут же, совсем рядом, были немцы. Они хотели нас динамитом подорвать. Мы решили по тоннелю пробраться в другой бункер. Прежде всего хотели вывести раненых. Их сопровождали несколько наших ребят. Среди них был Шаанан Лент из моей группы, молодой, красивый, очень смелый парень, он родился тут, в Израиле. Был также парень из Бунда, имени его не вспомню. Как только вытолкнули в тоннель первых раненых, услышали, что немцы начали стрелять. Все раненые погибли[131]131
  Шаанан Лент первым начал стрелять по приближающимся немцам. Пнина в это время стояла у входа в бункер. Она увидела, что ее брат Зысек ранен, попыталась втащить его внутрь, но не смогла. Зысек Папир и Шаанан Лент погибли в перестрелке. См.: Grinszpan-Frymer P. Jameinu haju haLejot. S. 83.


[Закрыть].