Текст книги "Ночные сумасбродства"

Глава 9

Супруги пили кофе молча, автоматически ели бисквиты. Мелоди не хотелось говорить, не хотелось возобновлять дискуссию. Она неделями продумывала аргументы и контраргументы и теперь не могла сказать Зику ничего, чего бы уже не сказала. Ее доводы иссякли.

– Давай слепим снеговика.

Если бы Зик предложил: «Давай слетаем на Луну», она не удивилась бы сильнее.

– Что?

– Снеговика. – Он указал на окно. – При отеле имеется маленький дворик. Окна ресторана выходят как раз туда. Там растет дерево и несколько кустов. Мы можем слепить снеговика. – Зик улыбнулся. – Давай жить жизнью, полной опасностей.

– Но как же мы?… – Она покачала головой. – Все спят. Дверь, наверное, заперта. Нас никто не выпустит.

– Кто-то должен дежурить. – Зик заставил ее подняться. – Хочется немного подышать свежим воздухом.

Мелоди тоже хотелось. Она задыхалась после месяцев, проведенных в больнице.

– Они решат, что мы сумасшедшие.

– Это их право. – Он наклонился и крепко поцеловал ее. – Оденься потеплее и… – Зик замолчал, потому что ему в голову пришла новая мысль. – Если, конечно, ты не устала.

Он хотел сказать: «Если твои ноги не очень болят», – решила Мелоди. Да, ноги болели. Немного. Гораздо меньше, чем в больнице, когда ей было не о чем думать, кроме своего самочувствия. Женщиной овладела жажда приключений.

– Нет, я не устала.

– Тогда пошли. Мы создадим для потомков шедевр.

– Неприятно говорить об этом, но он вскоре растает.

– Да, но память о нем будет жить, – возразил Зик, когда они выходили из гостиной. – И я, кстати, верю, что снеговики оживают, как только люди уходят. Наш получит много радостей в своей недолгой жизни.

– Ты сумасшедший, – рассмеялась Мелоди. Все это было в духе Зика. – Сумасшедший.

– Нет, я просто благодарен судьбе. – Он вдруг стал серьезным. – Несколько месяцев назад, в первую твою ночь в больнице, мне советовали готовиться к худшему. Такие ситуации заставляют разобраться, что в жизни важно, а что нет. Ты думаешь, что все в твоей власти, что расписал будущее день за днем, и вдруг понимаешь, что один миг может все изменить. Мы, люди, такие хрупкие. Мы легко ломаемся.

– Особенно под колесами грузовика, – сухо заметила Мелоди, не желая продолжать эту тему. – Все-таки были свои плюсы в девятнадцатом веке, когда можно было столкнуться только с экипажем, запряженным лошадью или пони. Его колеса не так давили бы на ноги.

– Да уж, наверное. – Зик улыбнулся, в его глаза вернулись веселые искорки. – Впрочем, когда я был мальчишкой, меня как-то лягнула лошадь. Потом я долго ходил с синяками.

Мелоди отправилась в спальню и быстро оделась.

«Служащие отеля, вероятно, сочтут, что мы лишились разума», – подумала она, застегивая пальто. Но это компенсация за долгие ночи в больнице, когда все спали, а она лежала без сна и считала часы. Тогда все казалось таким мрачным, таким безнадежным…

Может быть, она слишком много размышляла? Но как не думать, если у тебя бессонница?

«Перестань копаться в себе», – распорядилась Мелоди и кивнула в знак согласия. Что говорила ей рыженькая нянечка-ирландка? «Плыви по течению». И если сегодня ночью течение ведет себя как шаловливый подросток – что ж, пусть будет так.

Когда она вышла из спальни, Зик уже ждал ее. В лифте он очень осторожно поцеловал жену в нос.

– В этой шапочке ты выглядишь как десятилетняя девочка. – Он качнул пальцем помпончик.

Мелоди, не сдержавшись, улыбнулась. Зик выглядел убийственно привлекательно.

– Это хорошо или плохо? – спросила она, явно напрашиваясь на комплимент.

– Хорошо. Конечно, хорошо. Если честно, я опасался, что ты передумаешь насчет снеговика. Ты всегда такая сдержанная, так боишься раскачать лодку. Я думал, ты не решишься побеспокоить служащих отеля.

Правда? Мелоди в упор посмотрела на него. Возможно. Еще один призрак из ее детства. Бабушка, несомненно, придерживалась старых правил, гласивших, что детей не должно быть ни видно, ни слышно.

В Зике ее с самого начала привлекло нежелание смиряться с ограничениями – и внешними, и внутренними.

– Жизнь – не розовая водичка, – сказал он как-то. – Она такая, какой ты ее делаешь, и, чтобы побеждать, иногда приходится брать судьбу за горло и заставлять подчиняться себе. Вертясь и приспосабливаясь, ничего не добьешься.

Тогда Мелоди не знала, согласна ли она с ним, но теперь поняла, что согласна.

– Лепить снеговика – не совсем то же, что взойти на Эверест или спуститься в лодке по Амазонке, правда?

– Все в мире относительно, – заметил Зик. – Для одного человека снеговик – то же, что Эверест для другого.

Двери лифта открылись. Зик взял ее за руку и повел к столу, за которым сидели дежурная и швейцар. Они удивленно переглянулись.

– Можем мы что-нибудь сделать для вас? – спросила девушка-дежурная профессионально вежливо.

Зик ослепительно улыбнулся.

– Мы хотим слепить снеговика. – Он сразу приступил к делу. – В вашем дворике. Я думаю, это возможно.

Дежурная заморгала, но тут же приняла деловой вид. Она знала, кто такой Зик Джеймс. В отеле поднялся переполох, когда стало известно, что он остановился тут вместе со своей бедняжкой женой, которая чуть не погибла под колесами грузовика. Менеджер строго-настрого приказал исполнять любое желание мистера и миссис Джеймс.

– Конечно, сэр, – промурлыкала девушка. – Майкл отопрет для вас дверь во дворик. Может быть, вам нужно что-нибудь еще… – она сделала паузу, – для снеговика?

Зик немного подумал.

– Хорошо бы достать шляпу и шарф. Еще морковку для носа и что-то, из чего можно сделать глаза. Ну, например, пуговицы.

Дежурная деловито кивнула, и Мелоди пришлось закусить губу, чтобы не рассмеяться. Девочка с восторгом будет рассказывать историю об эксцентричном миллионере. Она сможет развлекать гостей на вечеринках целый год.

Когда швейцар Майкл проводил их во двор, где лежал снег глубиной дюйма три-четыре, снегопад уже прекратился, облака рассеялись. Было очень холодно, но воздух был чист и свеж. Два выходивших во двор окна слабо светились. В остальных света не было.

– Пойду поищу то, что вы просили, – сказал швейцар. – В бюро забытых вещей найдутся и шарф, и шляпа. Позволю себе спросить: снеговик будет мужского или женского пола? Хотелось бы знать.

Зик развеселился:

– Пожалуй, мы слепим двух снеговиков – джентльмена и леди. Как вам идея?

– Это очень мудро, сэр, если мне позволено заметить.

Когда швейцар ушел, Мелоди сказала:

– Он уверен, что у нас не все в порядке с головой.

Зик улыбнулся еще шире:

– Ну и что? И почему бы нам не воспользоваться ситуацией? В этой стране зимы в основном серые и сырые. А это… – Он указал на темное небо, на дерево в снежном уборе, на землю под белым одеялом. – Это эксклюзив. Ночь на миллион.

Он прав. Ночь потрясающая. Необыкновенно красивая и драгоценная. Мелоди поправила перчатки.

– Давай работать, – предложила она весело, молясь, чтобы Зик не заметил слезы в уголках ее глаз. – Наши чада ждут возможности появиться на свет.

Мелоди тут же раскаялась в своих словах. Они предполагали долгое пребывание вместе, чего быть не могло. Но Зик, похоже, не обратил на это внимания, и вскоре они уже были поглощены работой. Лепить шары из снега трудно, но им было весело. Мелоди казалось, что она так не смеялась многие годы. Швейцар Майкл принес все, что они просили. И остался помочь. Они узнали, что у него есть жена, восемь детей и двадцать четыре внука. Все они на Рождество собираются вместе, что немного тяжеловато.

– Бедлам, сущий бедлам. Но жена радуется, когда видит их всех.

Мелоди, слушая, кивала, однако рассказ швейцара задел в ней что-то, что уже некоторое время ее тревожило. То, что у них с Зиком будут дети, само собой разумелось. До несчастного случая. Мелоди все время откладывала решение этого вопроса. Дать жизнь новому существу – колоссальная ответственность, и оба родителя должны быть готовы взять эту ответственность на себя, иначе случится беда.

Как произошло с ее мамой и папой. Отец ушел, даже не увидев своего ребенка. Бросил мать, так как не повзрослел настолько, чтобы стать отцом. А дед постоянно сердился на бабушку за то, что она слишком заботится о дочери и уделяет мало внимания ему. Так говорила бабушка. И в глубине души Мелоди боялась заводить детей.

Молодая женщина бросила возиться со снеговиком и посмотрела на мужа. Теперь она хотела бы родить ребенка. Иметь частичку Зика. Почему она поняла это слишком поздно? Почему так долго и так сильно заблуждалась, сама того не замечая?

– Что? – Зик, усердно лепивший голову снеговика, выпрямился. – Что случилось?

Мелоди вышла из оцепенения и заставила себя улыбнуться:

– Ничего. Я представила, что скажут японские девчушки, когда утром увидят снеговиков. Может, стоит слепить и снежных детишек? Будет целая семья.

Зик прищурился, как всегда, когда чувствовал, что Мелоди чего-то недоговаривает, но не стал допытываться при посторонних, и вскоре они опять погрузились в работу.

Через два часа, выпив попутно несколько чашек горячего шоколада, которые приносил неоценимый Майкл, супруги закончили работу.

Дежурная вышла посмотреть на снеговиков и улыбнулась.

– Они такие милые, – сказала девушка, подавляя зевок. – Особенно малыши. Жаль, что они простоят недолго.

Зик усмехнулся.

– Спасибо, что снабдили нас нужными деталями. – Он повернулся к Майклу. – Надеюсь, мы не оторвали вас от более важных дел.

Швейцар в ответ тоже улыбнулся.

– Что может быть важнее на Рождество, чем семья? Даже если это семья из снега, – добавил он тише. – С Рождеством, сэр, мадам.

Служащие вернулись в теплый отель, а Зик и Мелоди еще пару минут любовались своим творением.

Наконец Зик взял Мелоди за руку:

– Давай вернемся внутрь.

Хотя ее лицо разрумянилось от мороза, ей не было холодно, и она вдруг поняла, что не хочет, чтобы эта волшебная ночь заканчивалась. Сегодня Рождество. Позже, днем, она исчезнет из жизни Зика. Навсегда. Вариант «останемся друзьями» им не подходит. Прошедшие часы ясно это показали.

Когда они вернулись в теплый вестибюль, Мелоди внезапно задрожала, но дрожь не имела ничего общего с температурой воздуха.

– Ты простудилась, – встревожился Зик. – Тебе надо согреться. Принять теплую ванну.

– Нет, я в порядке.

Ну как сказать человеку, что уходишь от него, потому что любишь его всем сердцем? Может быть, лучше сбежать при первой возможности?

«Трусиха!» Это прозвучало, как крик, у нее в голове. Если бы она не была трусихой, то рискнула бы остаться и посмотреть, что будет.

Они подошли к лифту, и, когда дверцы закрылись, Зик обнял Мелоди.

– Мы оба замерзли, – произнес он. – Может быть, примем душ вдвоем, как в добрые старые времена?

Сердце Мелоди замерло, потом забилось очень-очень быстро. Она больше не могла прятаться. Она должна показать мужу, каким стало ее тело. У нее мелькала романтическая идея исчезнуть, не демонстрируя ему свои шрамы, чтобы он помнил ее идеальной. Но Зик – это Зик. Он не позволит ей уйти, если она не обнажится перед ним. В буквальном смысле слова.

«Но, пожалуйста, пусть я не увижу его лица, когда он на меня посмотрит», – молча взмолилась она. Этого Мелоди пережила бы.

Она опустила голову, прижала лоб к его влажной куртке.

– В твоей комнате или в моей? – спросила она очень тихо.

– Выбирай.

– В твоей.

Зик приподнял ее лицо за подбородок и долго и нежно целовал жену, даже когда дверцы лифта открылись. Он не выпустил ее из объятий, пока они шли к номеру.

– Давай снимем с тебя эти мокрые вещи, – приговаривал он, помогая Мелоди снять пальто, шапочку, шарф и мокрые перчатки. Потом сжал ее холодные ладони и молча ушел в ванную.

Включив воду в душевой кабине, Зик вернулся за Мелоди. Она стояла там, где он ее оставил, окоченевшая от страха и смущения.

– Ну вот, теперь мы тебя согреем, как следует, – сказал он.

Зик разделся и предстал перед ней обнаженный, прекрасный, как греческий бог.

Мелоди не была уверена, что он заметил ее смущение, тем не менее Зик не попытался раздеть ее, как она того ожидала.

– Присоединяйся ко мне, когда будешь готова, – бросил Зик. – Я прослежу, чтобы вода не была слишком горячая.

Мелоди еще минуту стояла неподвижно, потом принялась судорожно раздеваться. Она с трудом пошла к ванной на одеревеневших ногах.

«Пусть это как можно скорее закончится», – твердила она про себя.

Зик уже стоял под душем, и воздух был наполнен паром, потому что он оставил дверь кабины приоткрытой. Он разогрелся, так что кожа Мелоди казалась ледяной по сравнению с его кожей.

– Акклиматизируйся постепенно, – хрипло посоветовал он, поглаживая стройную спину и плечи жены. – Ты промерзла до костей. Но сейчас тебе станет тепло. Честное слово.

Зик вылил на ладони немного геля для душа и твердыми, но ласковыми движениями стал растирать руки, спину, плечи Мелоди.

– Так хорошо? – спросил он; его губы были у самого ее уха.

Мелоди не могла ответить: ее нервы были натянуты как струны. Зик повернул ее, и его длинные пальцы погрузились в белую пену у нее на груди, ласкали, возбуждали, и она почувствовала, как соски отвечают на нежные мужские прикосновения. А Зик, ощутив ее реакцию, взял груди женщины в ладони и большими пальцами стал чертить круги вокруг сосков, так что Мелоди пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не застонать от наслаждения. Он превосходно умел это делать!

– Как сладко! – пробормотал Зик. Его губы касались век Мелоди, ее носа, ее губ. – Тебе теплее?

Мелоди, не в состоянии говорить, только кивнула. Воспоминания вновь захлестнули ее. Они вместе в ванной – как когда-то. Драгоценные, незабываемые моменты. Смех, радость, любовь…

Зик, глядя Мелоди в глаза, гладил ее живот, спину, поясницу. Он неизбежно должен был нащупать шрамы на талии, но его пальцы проскользнули, не останавливаясь, дальше, к ляжкам, потом коснулись золотистых волос паха. И все это время он не отрываясь смотрел Мелоди в глаза.

Она стала понемногу расслабляться. Теплая вода и ласки мужа победили страх.

Мелоди взяла флакон с гелем для душа.

– Теперь моя очередь.

– Всегда пожалуйста, – откликнулся Зик. Его дыхание прерывалось от страсти, тело демонстрировало, как сильно он ее хочет.

Мелоди стала покрывать мыльной пеной его широкую грудь, не спеша, наслаждаясь ощущением его мышц под своими ладонями. Потом ее руки скользнули вниз, к животу, и мускулы Зика напряглись. Ее руки опустились еще ниже, и он охнул:

– Дьявол, Ди!

И притянул ее к себе.

– Я еще не закончила, – пролепетала Мелоди. Она хотела Зика так же сильно, как он ее, и так же, как он, не желала ждать.

– Радость моя, я ценю свое умение все держать под контролем, но и у него есть предел.

Зик выключил воду. Потом взял два полотенца, обернул одним Мелоди, другим себя и вышел вместе с ней из душевой кабины. Их тела были еще влажными, волосы – мокрыми, но все это были мелочи по сравнению с их желанием.

Его руки судорожно ласкали Мелоди, словно не могли насытиться, губы целовали пульсирующую жилку на ее шее, округлую грудь, нежную кожу живота. И когда он вошел в нее, их тела слились и двигались в едином ритме, пока наслаждение не забросило их куда-то в иной мир, мир сияния и восторга.

– Я люблю тебя. – Зик подвинулся, освобождая Мелоди от тяжести своего тела, но продолжая держать ее в объятиях, и накрыл одеялом их обоих.

– Я тоже люблю тебя. – Она говорила от чистого сердца, но ее голос прозвучал сдавленно, ибо Мелоди сознавала, что должна его потерять. – Я очень сильно тебя люблю. Всегда помни это.

Зик быстро заснул, а она, несмотря на крайнюю усталость, не смогла даже задремать. Мелоди лежала в его объятиях, греясь у его тела, но мысли не давали ей покоя. Они дважды были близки, а Зик так и не заметил, что грузовик сделал с ее телом, которое он обожал. Наступило время расставания, и Мелоди, ужасаясь, тем не менее испытывала какое-то горькое облегчение.

Она вздрогнула, и Зик, не просыпаясь, крепче обнял ее. Через минуту Мелоди осторожно высвободилась и встала. В спальне было тепло, ее волосы почти высохли, но она опять задрожала.

Мелоди подобрала свои вещи, тихонько выбралась из спальни Зика и пошла в свою. Там она надела теплые брюки и теплый длинный, почти до колен, свитер, расчесала волосы и стянула их на затылке в конский хвост. Потом приблизилась к окну и выглянула на улицу.

Было пять часов утра. Рождество. Через пару часов дети начнут просыпаться и разворачивать подарки. Дома и квартиры наполнятся веселым шумом, семьи начнут собираться на рождественский обед. Матери, раскрасневшиеся от жара кухонных плит, будут призывать своих потомков не шалить слишком сильно, отцы – исполнять роль хозяев, развлекать гостей, подносить им рождественский стаканчик, дедушки и бабушки приедут на такси и привезут внукам новые подарки.

Это будет день трудов и веселья, обильной еды и питья, наивных игр и сидения у телевизора. Это было нормально, только Мелоди в детстве никогда не испытывала всего этого. Рождественским утром она находила над своей кроватью маленький чулок с апельсином, мелкой монеткой или небольшой игрушкой. На обед они ели индейку. Вдвоем. Бабушка получала рождественские открытки, но Мелоди не могла вспомнить ни одного отправителя. Да, еще они украшали рождественскую елку. Когда бабушки не стало и друзья стали приглашать Мелоди к себе на Рождество, ее поразили веселье, радость, удовольствие, которые все получали от праздника. Для девушки это стало откровением.

«Почему я сейчас думаю об этом?» – спрашивала она себя, глядя в окно на покрытые снегом крыши, такие белые на фоне темного неба. Прошлое осталось в прошлом. Зачем в нем копаться? Бабушка делала для нее все, что могла. Мелоди никогда не сомневалась в том, что бабушка по-своему любит ее. Ей еще повезло по сравнению с некоторыми. Зиком, например.

В глубине души Мелоди понимала, что Зик – ее шанс отведать все то, что для других было нормальным, потому что у них были нормальные семьи. Она втайне надеялась, что они смогут создать свой собственный мир, место, где их дети получат все, чего они сами были лишены. Надеялась, но никогда не была уверена.

И никогда не верила, что достаточно хороша для Зика. Подсознательно Мелоди постоянно ждала, что мыльный пузырь ее счастья лопнет. Она стремилась к недостижимому совершенству и, хотя Зик женился на ней и любил ее, всегда считала, что ему нужна не она.

Возможно, если бы Мелоди знала отца и мать (мать, по крайней мере), все было бы по-другому. Она чувствовала, что от нее многое утаивают, но бабушке воспоминания приносили такую муку, что расспрашивать ее было жестоко. И Мелоди росла, постоянно размышляя о людях, которые дали ей жизнь, и не находя ответа на свои вопросы.

Мелоди закрыла глаза, обхватила себя за талию и медленно покачала головой. Все это не имеет отношения к тому, что ей предстоит сделать. Ей двадцать семь лет, она взрослая женщина, и надо двигаться дальше. Оставить Зика, уехать далеко-далеко, найти работу и самой строить свою жизнь. Передумать нельзя. Мелоди открыла глаза и стала ходить взад-вперед по комнате. Если она передумает, что с ней будет? Неизвестно. Зато она знала, на что идет, и находила в этом некое утешение. Она выживет.

Молодая женщина остановилась. Ей казалось, что стены комнаты давят на нее. Она ненавидела тесные помещения. Необходимо выйти на улицу. Только там она сможет думать.

Мелоди достала из так и не распакованного чемодана теплые носки, прошла в гостиную, взяла пальто, шапку и шарф, надела сапоги, еще влажные после ночного приключения.

Потом она положила ключ от чемодана в сумочку, открыла дверь и прошла к лифту. Когда дверцы лифта открылись внизу, у нее замерло сердце: она боялась, что швейцар и портье станут задавать вопросы. Но ей повезло: Майкл куда-то ушел, девушка разговаривала по телефону. Мелоди тихонько миновала вестибюль и вышла на улицу.

Было очень холодно, однако Мелоди не собиралась отступать. По краям тротуара лежал снег, но посередине расчистили дорожку. Город уже просыпался, и на тротуаре появились прохожие, на мостовой – автомобили.

Мелоди брела, сама не зная куда, стараясь двигаться осторожно. Она в первый раз после болезни вышла одна, и независимость кое-чего стоила. Ей приятно было ощущать себя частичкой человечества.

Еще не рассвело, но фонари и белизна снега давали достаточно света. Мелоди натянула шапку на уши. Ее удивляло, что она не чувствует усталости. Вчера она была совершенно обессилена, а сегодня ей казалось, что она может отправиться хоть на край света.

Мелоди сбежала из отеля, желая разобраться в отношениях с Зиком и в своем будущем, но не думала ни о чем. Только вдыхала холодный воздух и радовалась морозному утру.

Она жила. Она не погибла под колесами грузовика, она не парализована, не прикована к инвалидному креслу. Ей повезло. Зик и мистер Прайс были правы, уверяя, что ее положение гораздо лучше положения многих других пациентов.

Примерно через полчаса Мелоди решила, что ей стоит присесть на минутку. Идти по заснеженному тротуару было трудно, и, как только первое возбуждение улеглось, она начала испытывать усталость.

Слева от нее тянулся Гайд-парк. Деревья с покрытыми снегом ветвями казались воплощением Рождества, но Мелоди сочла, что на улице безопаснее, и не поддалась искушению зайти в парк. Вместо этого она сбросила снег со скамейки, стоявшей на тротуаре, и села.

Мимо прошли, обнявшись, парень и девушка. Они улыбнулись Мелоди. Девушка крикнула:

– С Рождеством!

И они пошли дальше, скользя на снегу. Мелоди сообразила, что беззаботная пара возвращается после длившегося всю ночь праздника. И вдруг она почувствовала себя непомерно старой, остро ощутила тяжесть своего положения.

До встречи с Зиком Мелоди практически никогда не ходила на праздники и вечеринки. Бабушка ради нее шла на большие жертвы, и ей было стыдно предаваться тому, что старушка считала «фривольным бездельем». А если учесть, что Мелоди чувствовала себя белой вороной в тех редких случаях, когда кто-нибудь из подруг брал ее с собой на праздник, старалась спрятаться в уголке, неудивительно, что ее обычно не приглашали.

А потом в ее жизни появился Зик, и все изменилось. Сердце женщины болезненно сжалось. Но отчего? От мысли, что с Зиком надо расстаться, или от сожаления по поводу того, что Мелоди по глупости не смогла полностью насладиться временем, которое провела с ним? И почему сейчас она сидит на лондонской улице вместо того, чтобы лежать в его объятиях? Время-то идет.

Пальцы ее ног сжались, но она не встала. Мелоди постоянно размышляла с тех пор, как попала под грузовик, но никогда не рассуждала холодно и спокойно. Как угодно, только не так. Ведь в ее жизни все перевернулось, сломалось.

Может быть, было бы легче, если бы она могла выплакать свою боль, но Мелоди быстро усвоила, что слезы только раздражают персонал больницы. А поскольку все были очень добры к ней, она сдерживала горе.

Порыв ветра сдул снег с дерева в парке. Мелоди смотрела на летящую белизну и чувствовала, что начинает замерзать.

Сколько раз она спрашивала себя: почему это случилось именно с ней? Почему у нее отняли возможность заниматься тем, что ей удавалось? Но грустить по этому поводу бесполезно. Как дереву бесполезно жаловаться на ветер.

Мелоди стало холодно, но она продолжала сидеть, а мысли продолжали крутиться в голове. Танцы были ее жизнью с тех пор, как она себя помнила, но это не значит, что она не сможет научиться чему-нибудь другому. Если попробует. Она не может танцевать, зато может давать уроки хореографии. Ей в любом случае пришлось бы заняться этим. Правда, не так скоро. Но что произошло, то произошло. И ничего не поделаешь.

А Зик? Впишется ли он в эту ее новую жизнь?

Одно дело – решить, что их брак распался, находясь в клинике. Сейчас все обстоит по-другому. Танцы были ее жизнью, а Зик… Он был ее миром. С первого свидания они радовались друг другу больше, чем кому бы то ни было. Он был добр и ласков, часто приглашал ее на ланч, когда она совсем этого не ждала.

Воспоминания хлынули бурным потоком. Любовь до рассвета… Прогулки на Мадейре… Зик у плиты, готовит завтрак… Список был бесконечен. У Мелоди кружилась голова, но она не в силах была остановить водоворот памяти.

Наступило утро, а она так и сидела на скамейке и по-прежнему не могла представить себе будущее вместе с Зиком. Они всегда были на виду. Так будет и дальше. Он возглавляет империю развлечений, которую построил ценой огромных усилий.

Смогут ли они оставаться парой, если Зик будет жить одной жизнью, а она – совершенно другой? Если у них будет не только разная работа, но и разное общественное положение? Мелоди была уверена, что это невозможно.

И она продолжала сидеть на скамейке – одинокая фигурка под жемчужным утренним небом.