Текст книги "Прекрасная глупая попытка"

Фрагмент выступления на закрытом благотворительном вечере в Декейтере, штат Джорджия

Сенатор Уильям Кейси. Не существует ни светского института, ни системы ценностей, которые смогли бы поддержать общественный порядок. Говорят, Карлы уничтожили Бога. Я же утверждаю, что это Бог уничтожил Карлов! Бог положил конец всеобщей смуте. Мы выжили не вопреки, а благодаря нашей вере. Нас ждало испытание, и многие, к сожалению, его не прошли. Карлы испытывали мою веру? Определенно. Удалось ли им ее сломить? Нет и еще раз нет!

Тех, кто во время вторжения проявил слабость, я судить не стану. Вы не одни, мы вам поможем. Однако те, кто говорит, что Карлы убили Бога, или – я даже повторить это не могу без содрогания – что Карлы и есть Бог… Эти люди потеряны навсегда. Они – всего лишь новые пешки в давней войне, которую под маской стремления к прогрессу ведут с нами ярые антиклерикалы. Их целям служат СМИ, кино, научное сообщество, а теперь – и чужеземные идолы.

Злые силы хотят одного: уничтожить все прекрасное, что мы создали.

Майя

На курсах по саморазвитию вам обязательно скажут, что можно многого добиться, только свесившись над пропастью без страховки. Раньше я тоже так считала, ведь зернышко правды тут есть. Хотя в целом ситуация такова, что без уверенности в завтрашнем дне человек становится нервным, ведомым и непродуктивным. Впрочем, верно и то, что подушка безопасности в виде денег может потворствовать самым низменным инстинктам.

Мама с папой были правы. Я запуталась. Наверное, родители хотели, чтобы разговор за ужином подтолкнул меня вернуться в отчий дом. Увы, эффект получился обратный: мне во что бы то ни стало захотелось доказать, что отец с матерью ошибаются. Как и все вокруг. Я больше не собиралась лежать без дела и ждать, пока в «Соме» появится новая зацепка. Пора было выйти в люди и начать собственное расследование. Так что я водрузила горшок с землей на пассажирское кресло арендованного пикапа – не забыв про ремень безопасности, конечно – и умчала в Трентон.

В Нью-Джерси произошли три странных вещи, о которых мне хотелось узнать подробнее.

1. Дельфины поплыли вверх по течению реки Делавэр и погибли недалеко от Трентона.

2. Кто-то взломал несколько лабораторий: одну – в Трентоне, да и остальные примерно в тех же краях.

3. На юге штата не работал интернет, и всякий раз, когда провайдер налаживал сеть, дня через два она вновь отключалась.

И хотя в «Соме» обсуждали много других происшествий, а эти случаи явно не тянули на громкие новости, меня заинтересовали именно они.

Я не хотела об этом упоминать, ведь книгу прочитает мой отец – но если кто-то из родителей постоянно вами недоволен, пусть даже слегка, то это рано или поздно скажется на вашем самочувствии. Вопрос лишь в том, выльется это в лишние килограммы, которые придется сбрасывать, или в избыточный энтузиазм, который погонит вас вперед. В моей жизни случалось и то, и другое, хотя, пожалуй, победил энтузиазм.

За несколько недель я успела наворотить дел. Приехав в Нью-Джерси, я буквально внедрилась в лабораторию ветеринарной диагностики, где раздобыла уйму информации о дельфинах. Вы спросите, как именно я туда проникла? На самом деле – довольно прозаично: притворилась, что собираю материал для книги. Как выяснилось, сведения о вскрытии дельфинов не особо-то засекречены, а местные врачи только рады поговорить о своей работе.

Увы, по существу мне сообщили одно: никто понятия не имеет, почему стая дельфинов заплыла в реку. Все особи мучились от голода. Они как будто боялись вернуться.

Для тех, кто мало знает о реке Делавэр, поясню: она образует границу между штатами Пенсильвания и Нью-Джерси, затем – между Делавэром и Нью-Джерси, и наконец – впадает в залив Делавэр. По моим догадкам, в заливе или в самой реке что-то случилось, и дельфины в страхе подались на север. Либо происшествие отрезало им путь назад, либо животные предпочли погибнуть от голода, но не возвращаться. Я решила выяснить, что именно их напугало.

Южнее Трентона – возле тех мест, где погибли дельфины – располагался крохотный городок под названием Уолтон. Тот самый, где отключился интернет.

Ох уж этот Уолтон… По пути в Трентон я немного привыкла к окрестностям, но все же я выросла в Верхнем Ист-Сайде, так что за городом чувствовала себя гостьей. Мне удалось сразу забронировать жилье на «Эйр-би-эн-би»[11]11
  «Эйр-би-эн-би» (Airbnb.com) – онлайн-сервис, помогающий туристам арендовать жилье у частных лиц.


[Закрыть], – невероятное везение, учитывая, что предложений было немного, да и я не удивилась бы, если бы мне отказали из-за цвета кожи. К коттеджу вела узкая извилистая дорога. Вокруг домика стеной росли деревья, кусты и дикий виноград. И хотя Нью-Джерси – самый густонаселенный штат США, в первые дни я ради интереса бродила по лесу и уже минут через двадцать пугалась, что не смогу найти дорогу назад.

Уолтон располагался в десяти минутах езды от коттеджа. Довольно непримечательный городок – если, конечно, не интересуешься лоскутным шитьем, Древним Египтом или гольфом. Зацепка, которая привела меня туда, теперь казалась крайне сомнительной. Интернет на юге Нью-Джерси работал, просто нестабильно. В какие-то дни скорость снижалась до невозможности, в другие – восстанавливалась, а порой соединение пропадало вовсе. Это продолжалось достаточно долго, чтобы попасть в новостные сводки, а обитатели «Сома» добавили новый пункт в список странностей в районе Филадельфии.

Перед заселением в коттедж я заехала в центр города, и моей первой остановкой стала кофейня «Дрим Бин» – самая обычная, не считая аляповатых побрякушек в древнеегипетском стиле. В углу даже стоял прилавок, где продавали… что-то вроде антиквариата. Точнее, «антиквариата» тех времен, когда Америка фанатела от Сфинкса и Тутанхамона. Никто не привозил эти вещи из Африки; их придумали в Джерси и наштамповали в Огайо – типичная адаптация египетской эстетики для англоязычного мира. Спасибо, что стулья никто не расписал иероглифами. В общем, кофейня как кофейня, просто с кучей псевдоегипетских штучек.

Вообще-то я зашла туда, преследуя две цели: разузнать о проблемах с интернетом и выпить кофе. Меня поприветствовал сонного вида парень лет тридцати с небольшим, который уже на месяц-другой опаздывал к парикмахеру. Его небритое лицо осветила улыбка, и он спросил меня, как дела.

– Неплохо. А у вас? Как с посетителями?

Я предположила, что не очень, хотя за столиком все же сидела какая-то парочка, прихлебывая латте. От круассанов на их тарелках остались одни крошки.

– Что за жизнь без кофе? – ответил парень вопросом на вопрос.

– А то! – Я вдруг заметила вращающуюся стойку с очками. – Ого, у вас и очки продаются? В кофейне?

Я постаралась убрать из голоса насмешливые нотки.

Парень вздохнул.

– Это все теща. Оптом скупает очки, лепит на них всякие стразы и блестяшки, а потом продает. В основном торгует в «Каутауне», у нее там палатка, но кое-что просит выставить здесь. А так как она сидит с моим двухлетним сыном, отказы не принимаются.

Я рассмеялась.

– Этот хлам – тоже ее рук дело? – Я махнула в сторону мнимых древностей и тут же смутилась: вдруг этот парень – ярый поклонник Египта?

Он расплылся в улыбке.

– Нет, это просто фишка нашего городка! – Не углубляясь в тему, он представился: – Я Дерек!

– А я Майя. – Меня немного озадачила его жизнерадостность. – Какой тут пароль от вайфая?

Дерек сразу приуныл.

– «Клеопатра». С маленькой буквы. Связь не очень хорошая. Уже больше месяца перебои.

– Кажется, я об этом читала.

– Если честно, это больная тема. «Карсон», конечно, выплатил компенсацию, однако посетители привыкли, что в кофейнях есть интернет. А мы тут как будто в две тысячи седьмом.

– Уже выяснили, в чем проблема?

– Кроме разгильдяйства? – фыркнул он. – Меня это злит! Слышал, к нам позвали лучших спецов, но, похоже, даже они в замешательстве. Скоро проведу сюда спутниковый интернет, хотя он медленнее и стоит дороже. В других местах ведь все быстро налаживают! Почему же у нас по-другому?

– Боюсь, мне пора, – спохватилась я. – Дайте латте с собой, пожалуйста.

Дерек, похоже, расстроился, так что я добавила:

– В городе всего одна кофейня, и пока я тут, кофеин мне важнее интернета.

Я вышла на улицу со стаканчиком латте. Мои дальнейшие действия любой психолог счел бы тревожным звоночком – мол, я тяжело переживаю утрату. Я поехала вслед за машиной аварийно-ремонтной службы.

Миранда

Констанция Лундгрен – живая легенда. Список ее научных достижений покажется скромным только в сравнении со списком ее преподавательских регалий. В девяностые многие возмущались, что Констанцию не отметил Нобелевский комитет, хотя исследование, удостоенное премии, во многом опиралось на ее труды. Единственный человек в научном сообществе, которого этот факт не задел, – сама профессор Лундгрен. Заполучив ее в научные руководители, я словно стала падаваном магистра Йоды. Сперва я считала ее богиней, сошедшей с небес, и лишь проработав с ней около года, увидела обычную женщину – вдумчивую, дотошную и немного напряженную. На ее загорелых, покрытых пигментными пятнами руках проступала каждая жилка, когда она в раздумьях сплетала пальцы и прижимала их к губам, словно вознося молитву собственному разуму. Возможно, она и правда молилась. А еще она была отзывчивой и приветливой – даже водила студентов в походы, в которых я охотно участвовала. Я уважала ее больше всех на свете, так что самое тяжелое решение в своей жизни – покинуть лабораторию ради попытки проникнуть в тайну Карлов – приняла скрепя сердце.

Я и мечтать не могла, что профессор Лундгрен дождется моего возвращения – и в то же время растерялась. Меня одолевали злость и тоска, а работа с каждым днем казалась все бесполезнее. В общем, мне как никогда был нужен совет наставницы.

– Профессор Лундгрен? – Я постучалась в приоткрытую дверь кабинета спустя пару дней после выхода статьи про Петравики.

– Миранда! – Она отложила книгу на край стола. – Как поживают Томасы?

Томасом я назвала свою первую лабораторную крысу, которая… отошла в мир иной несколько лет назад. Однокурсники прознали, что я дала ей имя, и это стало притчей во языцех. С тех пор всех моих крыс – а их сменилось несколько десятков – звали Томасами.

Я, конечно, не в восторге, что приходится ставить опыты на животных, обрекая их на плачевную участь. Если бы существовал способ этого избежать, я бы сразу им воспользовалась. Увы, другого выхода нет.

– У Томасов все хорошо, – улыбнулась я. – За шесть недель никаких признаков отторжения, даже у группы без поддерживающей терапии. Я к вам пришла по другому поводу. Хотела спросить об этом. – Я протянула профессору Лундгрен журнал со статьей о Питере Петравики. – Вы что-нибудь слышали про его лабораторию?

Научное сообщество – одна большая деревня. Все, кто работает в смежных областях, особенно над громкими исследованиями, прекрасно друг друга знают. И уж, конечно, в курсе, когда ученые покидают постоянные должности в университетах ради прибыльных стартапов, о которых еще полгода назад никто не слышал.

– Понимаю, почему ты расстроена, – вздохнула профессор Лундгрен. – Даже я разозлилась, узнав, кто заправляет проектом. Так что да, я в курсе. – Немного помолчав, она продолжила: – Мне тоже предлагали работу. Я уже всерьез обсуждала с мужем новую должность, когда выяснила, кто за этим стоит. И тогда я послала их куда подальше.

Я и раньше чуть что бросалась в слезы, а после случая на складе стала еще чувствительнее.

Профессор Лундгрен достала из ящика пару салфеток. Слезы студенток – не такое уж редкое явление.

– Спасибо, – пробормотала я. – Не за салфетки, а…

– Я поступила так не из-за тебя.

– Понимаю, но все равно спасибо.

Она улыбнулась, и я задала главный вопрос:

– Вы знаете, что они задумали?

– Нет. Они не вдаются в детали, пока не подпишешь контракт. Но ты ведь читала интервью? Есть соображения?

– Конечно. Вот что странно: зачем им понадобилось столько компьютеров? И специалисты по искусственному интеллекту? Судя по интересу к оптоэлектронике, биоинженерии и нейробиологии… Они сделали открытие, да?

– Определенно. Какое – пока не знаю.

– Нет, знаете! – не выдержала я. – Они разрабатывают высокоскоростной нейрокомпьютерный интерфейс! Пока я тут копаюсь с Томасами, пытаясь простимулировать два нервных узла одновременно, они переносят в компьютер бессмертный человеческий разум! Ну или вроде того. И вы могли принять в этом участие! Здесь мы отстаем от них лет на десять. Может, вам стоило согласиться?

Профессор Лундгрен сложила руки, словно в молитве, и приблизила к губам. Хорошо знакомый жест, повторявшийся всякий раз, когда мы попадали в затруднение: барахлил спектрометр или у кого-то из Томасов случался припадок…

– Миранда, я в науке не первый день. Я видела, как свершаются большие открытия, и знаю, что порой будущее наступает именно так – стремительно, ломая старые догмы. Но подобный прогресс не обходится без жертв, и я отнюдь не о крысах. Разумные ученые такого избегают. Соглашусь: скорее всего, компания Петравики работает с человеческим разумом. Не знаю, что именно они делают, но, судя по активному набору сотрудников, скоро начнутся испытания на людях. И сдается мне, в Пуэрто-Рико они сидят потому, что хотят обойти нормы охраны труда и безопасности. Этих мужчин – увы, чаще всего это именно мужчины – не заботят риски, ведь они воображают себя героями. Знакомая история. Тщеславие, и больше ничего.

– Разве не амбиции двигают прогресс? Я тоже хочу многого добиться. Как и вы.

– Хороший аргумент, Миранда. Против амбиций я ничего не имею. Хочешь упорно трудиться, чтобы достичь высот – да ради бога! Ты еще так молода – и уже многое сделала. Тебе должно хотеться большего. Вопрос в том, что значит «достичь высот» лично для тебя.

– Для меня это не просто «отлично поработать». – Прозвучало довольно глупо, так что я пояснила: – Моя работа должна помочь стольким людям, сколько я не встречу за всю жизнь.

– Хорошо. Для тебя это так. А для некоторых людей «достичь высот» – это просто создать нечто грандиозное. Они убеждают себя, что если достаточно громко о себе заявить, то по умолчанию поможешь обществу и войдешь в историю! – Профессор Лундгрен с шумом втянула носом воздух и уже спокойнее продолжила: – Я сразу чувствую такого рода амбиции. Подобные новаторы не делают мир лучше, они используют колоссальный потенциал, чтобы всего лишь… – она замолчала, подбирая слова, – …ощутить свою значимость. С такими людьми я работать не стану. Если они, несмотря на связи и богатство, не считают себя значимыми – то что они думают об остальных?

Немного помолчав, я спросила:

– Выходит, вы часто сталкивались с такими людьми?

– Я и сама была такой, Миранда. И вновь стану, если дам себе волю.

Вот она какая – настоящая Констанция Лундгрен! Удивительно, что она настолько мне открылась. Просто исторический момент! Мне хотелось достать блокнот и записать каждое ее слово, но любопытство перевесило.

– Вы знаете кого-нибудь из тех, кто работает у Петравики?

– Знаю. А почему ты спрашиваешь?

Я замялась.

– Ты правда хочешь в это ввязаться? – Профессор Лундгрен вздохнула. – В ближайшие месяцы тебя ждет много – очень много – работы, если, конечно, ты намерена весной защититься. Сейчас не лучшее время для слежки за миллиардерами. Кстати, тебе не помешает побольше общаться с людьми. Ты никуда не выезжаешь – как затворница, ей-богу! В пятницу мы идем на пик Гризли, хочешь с нами?

Профессор была права – я почти ни с кем не общалась. Честно говоря, ее слова ударили по больному. После возвращения я так и не наладила контакт с коллегами. Они вместе ходили в бары и караоке, играли в настолки, а я каждый раз отнекивалась: «Сегодня не смогу». Раньше у меня были тут друзья, а теперь мне казалось, что нас ничто не связывает. Я словно против воли вернулась в старую версию собственной жизни.

– Вы правы, профессор. Забудьте, что я говорила, и спасибо вам за совет.

Конечно, мой интерес к делам Питера не угас. Мы обе это прекрасно понимали. Я солгала ради общего спокойствия, и доктор Лундгрен приняла мою ложь – а что оставалось делать?

– Рада помочь, – улыбнулась она. – Ты пока не готова в это поверить, но твое исследование и правда может изменить мир, так что твои амбиции найдут здесь наилучшее применение. Я горжусь, что ты с нами.

В тот момент я не могла воспринимать похвалу. Я лишь подумала, что профессор решила поберечь мои чувства, а я уже никогда не совершу ничего стоящего.

Если только не выясню, что творится в лаборатории Петравики.

Фрагмент подкаста «Дом, милый дом» с Блейком Вольфом

Блейк Вольф. Энди, как человек, у которого в студии уже побывало много гостей, я кое-что заметил. Надеюсь, ты не обидишься. К твоему мнению многие прислушиваются, у тебя талант быстро добраться до сути вещей, и… в общем, не верится, что тебе двадцать четыре.

Энди Скемпт. Хочешь сказать, я похож на подростка?

Б. В. (Смеется). Ты знаешь, о чем я.

Э. С. Думаю, я просто рано повзрослел. Точнее, мне пришлось. Я, конечно, упрощаю, но если рыбку поместить в аквариум побольше, она вырастет, чтобы ему соответствовать.

Б. В. Ну нет, легко ты не отделаешься! Должно быть что-то еще. Расскажи, почему вчерашний студент так хорошо разбирается в людях?

Э. С. Одно слово: «Гамильтон».

Б. В. Ты имеешь в виду мюзикл или отца-основателя[12]12
  Отцы-основатели – группа американских государственных деятелей, сыгравших ключевую роль в становлении США как независимой страны. Среди них – Джордж Вашингтон, Бенджамин Франклин, Томас Джефферсон, Александр Гамильтон, Джон Адамс и другие.


[Закрыть]?

Э. С. (Смеется). Все и сразу. Ближе к середине мюзикла есть песня под названием «Комната, где все происходит».

Б. В. (Напевает). «Я хочу попасть в комнату, где все происходит, где все происходит…»

Э. С. Точно! Так вот. В прошлом году, как ты помнишь, я угодил в центр большой передряги, – и говоря «в центр» я ничуть не преувеличиваю. В общем, тогда я послушал эту песню и подумал: не все мы настолько амбициозны, чтобы вершить грандиозные дела, но каждый из нас мечтает при них присутствовать. Не все хотят быть великими писателями, гениальными художниками или утверждать законопроекты, однако все без исключения хотят быть в «комнате, где все происходит». Мы жаждем наблюдать за большими событиями, ощущать себя их частью.

Б. В. Гм-м.

Э. С. В общем, тогда я понял, что нахожусь в той самой комнате. Что многие мечтают оказаться на моем месте. А я почти ничего не чувствовал, ведь комната походила на мою собственную. И это еще не главное. Настоящим озарением стало то, что я по-прежнему стремился попасть в комнату – просто в другую! Мы все хотим стать частью важных событий, но не найдется и двух людей, для которых важно одно и то же. Теперь я уже не так стремлюсь в свою комнату мечты. Я хочу помочь людям выбрать нужные комнаты и показать, что все мы – часть чего-то важного. Ведь тем, кто считает свои комнаты никчемными, действительно нужна помощь.

Энди

Гибель Эйприл – лучшее, что могло произойти с моей карьерой.

Худшее ли это событие в моей жизни? Да. Сожалею ли я об этом больше всего на свете? Снова да.

Но!

С тех пор меня зауважал весь мир, я разбогател и приобрел влияние в обществе. Мне нравилась такая жизнь. Хотя и досаждала порядком. Я загнал себя в рамки собственного бренда и поэтому ненавидел, когда другие высказывали слишком реакционные или радикальные идеи, за которые я бы влип по полной. А еще я много работал и не брал отпусков. Я чувствовал себя хорошо, только когда меня слушали. Я старался как мог говорить о важном, не переступая при этом черту. В итоге появлялись твиты вроде этих:

Энди Скемпт

@AndySkampt

Успеть что-то совершить за одну человеческую жизнь – так себе достижение.

229 твитов с цитатами; 3,4 тыс. ретвитов; 9,3 тыс. отметок «Нравится»

@AndySkampt

Еще ничто в мире не делалось в одиночку – а если и делалось, об этом тут же забывали. Нужно держаться вместе.

104 твита с цитатами, 6,9 тыс. ретвитов, 14,8 тыс. отметок «Нравится»

@AndySkampt

Смотрю «Позу» на «Нетфликсе». Чудесный сериал! Достали уже антигерои. Круто, когда персонажи просто любят и поддерживают друг друга.

1,3 тыс. твитов с цитатами; 1,4 тыс. ретвитов; 4,7 тыс. отметок «Нравится»

Я потихоньку вживался в роль. Только стал замечать, что мое амплуа устаревает. Публику в «Твиттере» все больше привлекали резкие высказывания. Но в эту степь я податься не мог: подписчики ждали, что мои твиты их приободрят, а не расстроят.

Поводов для расстройства было хоть отбавляй. Карлы исчезли, а жилищный кризис, студенческие кредиты и долги за медобслуживание никуда не делись. По-прежнему происходили массовые убийства. Люди теряли уверенность в завтрашнем дне, экономика буксовала, поэтому проблемы воспринимались еще острее. Я не хотел оставаться в стороне. Порой меня тянуло выкрикнуть в пустоту что-то хлесткое, но я не представлял, смогу ли этим хоть кому-то помочь.

Чуть раньше, на пике популярности, я бы, наверное, возмутился, что «Книга о славных временах» берет мою жизнь под контроль. Но не теперь.

Моя воля была ничтожна мала перед притяжением этой книги. Наверное, я с самого начала понимал, что стоит ее открыть – и я пропал. Возможно, в глубине души я чего-то подобного и хотел – вновь попасть под влияние Эйприл, убежать от трудностей, важных решений и экзистенциального ужаса.

Я подумал: была не была! Почему бы не вложить сто тысяч долларов в компанию, о которой я даже не слышал? Если у вас миллиарды просмотров, то и миллионы долларов в придачу. Поэтому сотню тысяч баксов я считал приличной суммой, но уж никак не целым состоянием.

В общем, я поступил, как и любой самостоятельный мужчина за двадцать: позвонил отцу. Тот заявил, чтобы я ни в коем случае не инвестировал в сомнительные акции. Сама идея его ужаснула. Возможно, он даже почувствовал себя никудышным отцом, раз его сын задумал такую авантюру. И это он еще не знал, что меня надоумила книга из мусорки!

Как и любой самостоятельный мужчина за двадцать, советы отца я проигнорировал.

Сама по себе компания «Ай-джи-ар-ай» сомнений не внушала. Когда-то она была крупнее, и ее акции неплохо продавались, затем обороты начали сокращаться, и акции исчезли с крупных торгов, но пока что никто не захотел выкупить бизнес целиком. Компания, к слову, занималась добычей кобальта в Канаде. Какое-то время дела шли отлично. А как только месторождение иссякло, стоимость акций упала.

Зачем кому-то понадобилось, чтобы я их купил?

Ответ напрашивался один: афера. Сначала убеждаешь группу людей, что книга может предсказывать будущее, устраиваешь им свидание с красоткой, затем просишь вложиться в акции и продать их четыре дня спустя. А сам продаешь свою долю на день раньше и получаешь в десять раз больше денег.

Если честно, меня это не особо заботило, ведь дело было совсем не в долларах или волшебных книгах, а в том, что Эйприл могла быть жива. Я безумно хотел раскрыть эту тайну. Хотел вернуть подругу, а вместе с ней – утраченную частичку себя. Я так отчаянно этого желал, что не раздумывая выбросил в пасть надежды сто тысяч баксов.

Потом, чтобы отвлечься от наблюдения за торгами и гугления про кобальт, я посмотрел несколько роликов любимых ютьюберов и крепко задумался, что бы написать Бекс. Я считаю и всегда считал, что после первого свидания нужно поскорее о себе напомнить. В этом вопросе я неисправим – не могу стратегически мыслить, когда дело касается отношений. Я написал Бекс, что отлично провел время, а следом отправил самую удачную шутку из пришедших в голову.

Эти ребята так рьяно драили сцену, а чище она, по-моему, не стала.

Через полчаса Бекс ответила.

На работе я каждый день подметаю пол. И – не поверишь! – сегодня я даже немного потанцевала со шваброй. Спасибо за чудесный вечер!

Я хотел было выждать, не отвечать сразу, однако не удержался.

Завтра я уезжаю из города. Ты не против, если я позвоню, когда вернусь?

Конечно. Будем на связи.

Она была слишком хороша для меня – ну и пусть. Даже если мы просто будем дружить, то число моих нью-йоркских друзей удвоится. Красота!

Под «уезжаю из города» я имел в виду встречу с инвесторами во Франции. Сам не знаю, почему они так много мне платили. От огромной кучи долларов сложно отказаться, да и, честно говоря, я подсел на деньги. Знаю, звучит мерзко, но Эйприл научила меня быть честным.

Конференция проходила в Каннах – средиземноморском городе, о котором вы, вероятно, слышали благодаря кинофестивалю, хотя и без него мероприятий там хватает. Я подготовил речь в честь годовщины появления Карлов – и нашего с Эйприл первого видео. Если честно, я толком не знал, как относиться к этой дате. С одной стороны, она важна, с другой – просто число в календаре. Может, я и отметил бы этот день – только наедине с собой, в Нью-Йорке.

А еще лучше – совсем забыть. Не хотелось думать, что прошедший год, вместивший, по ощущениям, добрую половину моей жизни, был всего лишь годом. Я привык не зацикливаться на грустных вещах. Это нормально – по крайней мере, так заверял меня безумно дорогой мозгоправ.

Возвращаясь к речи. Я никак не мог придумать тему для столь уникального случая. Поэтому поступил как обычно: обратился к любимым сетевым мыслителям. Эти люди даже не представляли, насколько сильно на меня влияют. Мои высказывания были всего лишь сплавом их идей. Обычно меня вдохновляли представители разных социальных групп: темнокожие писательницы, китайские бизнес-аналитики, эксперты по ядерному разоружению и, само собой, видеоэссеисты с «Ютьюба». Я с неприязнью наблюдал, как блогеры с огромной армией подписчиков продвигали идеи, совершенно чуждые массам, и с удовольствием слушал разумных людей, чьи взгляды резонировали с моими. Только так я мог дать аудитории качественный контент. Я просматривал несколько роликов, пытаясь удержать в уме увиденное – и бац! – рождалась идея, которая выглядела свежей и неизбитой. Как только я решал, что пора высказаться о чем-нибудь важном, сразу заходил в «Ютьюб».

Вы, наверное, считаете меня жуликом – самозванцем, ворующим чужие мысли, – однако я уверен, что новые идеи так и возникают. Каналы на «Ютьюбе» то появляются, то исчезают – и это замечательно. Еще вчера никому не известная жительница Балтимора выпускает первый ролик, а сегодня она уже влияет на миллионы умов.

Был один блогер, который проделал такой финт буквально за пару месяцев. Он создал канал под названием «Тред». Довольно странный, но без этого сейчас не пробиться, просто хорошей задумки недостаточно. Тред выложил первое видео через неделю после исчезновения Эйприл. Ролик, посвященный колыбельной «Ты мигай, звезда ночная»[13]13
  «Ты мигай, звезда ночная» (Twinkle, Twinkle, Little Star) – известная в англоязычном мире колыбельная на стихи британской поэтессы Джейн Тейлор. Стихотворение «Звезда» она опубликовала в 1806 г. Первая строфа выглядит так:
  Ты мигай, звезда ночная!
  Где ты, кто ты – я не знаю.
  Высоко ты надо мной,
  Как алмаз во тьме ночной.
  (Пер. О. А. Седаковой.)


[Закрыть], довольно быстро завирусился.

В наши дни, как отметил Тред, люди, напевающие эту песенку, довольно много знают о звездах – гигантских шарах из протонов, нейтронов и электронов. Частицы эти так сильно прижимаются друг к другу под действием гравитации, что происходит термоядерный синтез. Однако в те времена, когда песня была написана, строчка «где ты, кто ты – я не знаю» была вполне закономерной. Автор стихотворения действительно не знала, что собой представляют звезды. Еще бы – на дворе стоял тысяча восемьсот шестой год!

Видео Треда впечатляло в основном благодаря изумительной музыке и анимации. На первый взгляд, он всего лишь поместил любопытный факт в красивую обертку. Но если копнуть глубже, ролик рассказывал о том, как быстро развивается наше общество и как мы приспосабливаемся к большим переменам. Это мастерски продуманное видео словно говорило о Карле, при этом его не называя.

На жизнь мира ролик, конечно, не повлиял. Просто немного повисел в трендах. Но когда люди начали искать новые ориентиры, высказывания Треда стали актуальнее, приобретая все более явный политический подтекст. Однажды Тред выложил полноценный репортаж – неожиданно для блогера, который работал в формате видеоэссе. Он обнародовал с полдюжины электронных писем крупному инвестору от представителей обеих партий. Политики обещали после выборов назначить судей, лояльных к компании, которую возглавлял инвестор.

С тех пор канал «Тред» превратился в СМИ. В конце ролика «Темные деньги» рассказывалось, как люди могут анонимно присылать информацию для канала, но даже после этого я подумал, что Тред ведет рискованную игру. В стиле Джеймса Бонда.

Вдобавок к прочим тайнам, в сети не знали, кто стоит за псевдонимом Тред. Создатель канала надежно скрывал свою личность.

В тот вечер я посмотрел его новое видео. Как обычно, графика была на высоте. На такую картинку, ушло, должно быть, не меньше месяца. Тред никогда не показывал свое лицо, зрители лишь слышали голос. Ролик под названием «Четкий путь» посвящался жизненному укладу сорок лет назад и сейчас. В прошлом веке будущее виделось людям ясным и однозначным. Мультяшному персонажу ролика не приходилось подолгу думать о своих сексуальных предпочтениях, половой принадлежности, религии. А в наше время у героя появлялся выбор. Какова его ориентация? А гендер? Где ему найти единомышленников?

Тем самым Тред заявлял, что у современного общества больше нет четкого пути развития, а значит, нам придется непросто. На этом моменте я порядком разозлился. Неужели Тред намекал, что права, предоставленные меньшинствам, – обуза для человечества?

Затем тон ролика изменился. Появились изображения самых разных счастливых семей, и закадровый голос произнес: «Наша реальность такова, что вот эти вот плюсы с лихвой окупают цену, которую приходится платить. Если людям не объяснить, что быть другими – нормально, эти “другие” всю жизнь проведут в культурной изоляции. А ведь есть так много способов отличаться, что практически каждый попадает в тиски какой-то общественной догмы, которая допускает лишь некое усредненное будущее».

«Проблема вот в чем: мы, как сторонники прогресса, притворяемся, что прогресс дается нам легко, и никто ничего не теряет, – продолжал рассказчик. – Тем не менее некоторые все же теряют – особенно те, кто связывал положение в обществе… нет, не с деньгами, а с привычкой вписываться в тот самый “четкий путь”. Да, подобные потери закономерны, однако это касается и других форм централизованной власти. Мы живем в системе, которая, к примеру, внушает, что богатые достойны своих денег и сила на их стороне. Неудивительно, что недавно образованные группы людей ощущают себя жертвами и отщепенцами. Решение одно – отказаться от единого четкого пути. Нам поможет лишь децентрализация и переосмысление всех видов власти».

Сперва ролик показался мне слишком центристским, а под конец – чересчур радикальным. Потом, уже ночью, я пересмотрел видео про колыбельную – и вуаля! – вот какой сценарий набросал:

Всем привет, это Энди.

До сих пор не верится, что с первого появления Карлов прошел всего лишь год. Такое чувство, что минуло уже несколько веков, и Карлы были на Земле всегда. Ну, в некотором смысле это правда. Теперь нам нужно переписать историю с учетом новых вводных.

Когда появились Карлы, мы не просто перестали быть одинокими во Вселенной. Мы поняли, что никогда и не были одиноки. Мы не были одни, когда в две тысячи пятом году «Уайт Сокс» выиграли Мировую серию. И даже когда они выиграли Мировую серию в тысяча девятьсот шестом. Карлы существовали, еще когда родился Иисус и когда первый на Земле человек произнес свое первое слово. Прибытие Карлов не меняет ни настоящего, ни будущего. Оно меняет наше прошлое.

Знаю, как глупо это звучит, ведь прошлого не изменить. Но мы и не представляем прошлого во всей полноте – слишком уж много событий надо объять. Поэтому мы склеиваем историю из кусочков, о которых знаем и которые важны лично нам. А как только приходит большая порция свежей информации – меняется и наше отношение к отдельным фрагментам истории.

Может, Карлы и не спускались на Землю прежде – но уж точно существовали. Они всегда находились где-то рядом, пусть и не стояли на улицах больших городов.

Было бы легко снять ролик о том, как Карлы сплотили общество, ведь это в какой-то степени правда. И вместе с тем это тяжело – жить, не понимая, как именно чужеродный разум повлиял на наши тела и мозги.

Мы можем либо намеренно игнорировать этот факт, либо признать, что мир изменился.

И это огромное бремя. Я видел, что Эйприл доверяет Карлам, и всегда стремился к тому же. Однако за все приходится платить, и сейчас мы расплачиваемся сполна. Цена велика: привычные идеалы – наши протоптанные тропинки – постепенно теряют смысл. Нет, новые идеалы не так уж плохи, и все же требуется время, чтобы выбрать из них что-то стоящее. Вот почему многие растерялись. История показывает, что подобные времена обычно не самые спокойные. Нам нужны новые идеалы, чтобы опереться, только не стоит слепо доверять тем, кто их предлагает.

Впрочем, самое главное не поменялось. Смысл жизни незыблем, пусть и люди уже другие. Заботясь друг о друге, мы стоим на верном пути. Вот о чем я задумался в эту годовщину. В обмен на новые знания нам пришлось кое-чем пожертвовать, но жертва эта не так огромна и непоправима, как кажется.

Мы с Джейсоном завели зашифрованный чат, потому что я был крупной мишенью для хакеров. И хотя мои слова или действия вряд ли могли кому-то навредить, многие, кто думал так же, уже серьезно поплатились.