Текст книги "Прекрасная глупая попытка"

ЧИСЛО КОРПОРАТИВНЫХ ДЕФОЛТОВ СТРЕМИТСЯ К РЕКОРДНОЙ ОТМЕТКЕ

«Ассошиэйтед пресс»

В этом году число дефолтов по корпоративным облигациям превысило исторический максимум. Специалисты размышляют, как справиться с этими, по всей видимости, первыми предвестниками экономического кризиса.

«За последние десять лет выпуск корпоративных облигаций возрос, тогда как низкие процентные ставки и необходимость повышения биржевых курсов привели к беспрецедентным объемам обратного выкупа, – заявила старший экономист «Голдман Сакс» Сьюзен Горден. – Многие компании неплохо развиваются, однако для других пришло время платить по счетам».

Председатель Федеральной резервной системы Артур Пэй предупредил, что в связи со снижением доверия потребителя и замедления темпов развития экономики возможно сокращение процентных ставок.

Майя

Как я провела три самых длинных недели в жизни?

По совету книги я постаралась поменьше копаться в земле, но не слишком-то преуспела. Да, я сходила в гости к Дереку. Его семья владела чудесным разноуровневым домом, построенным еще в пятидесятых. Жена и дочь Дерека мне очень понравились, я даже размечталась о собственной семье или хотя бы о будущем, где семье найдется место.

Я бы рада сказать вам, что потратила время на чтение книг и прокачку пресса… Увы, в основном я сидела в «Соме» и выискивала сведения о «Рыбе». Книга утверждала, что я в безопасности, и я ей верила, однако это не значило, что меня перестало пугать происшествие в «Каутауне». К сожалению, друзья по «Сому» отказались говорить со мной о «Рыбе». Они все еще расследовали исчезновение Эйприл, а об остальном и знать не хотели. Я прекрасно их понимала. Прежде чем найти серьезные зацепки, я и сама только и делала, что обсуждала поиски Эйприл с единомышленниками. Теперь же, раздобыв конкретную информацию, я не собиралась ей делиться.

В последнее время весь мир тревожило падение экономики, – только не меня. Я поговорила с отцом, и он сказал: «Порой экономике нужно скорректировать курс. Это не повод сильно волноваться». Правда его голос звучал напряженно.

Я подолгу разглядывала белые камни, а порой сжимала какой-нибудь в ладони, чувствуя, как он вытягивает из пальцев тепло. В конце концов камень нагревался и еще несколько часов оставался теплым.

Внезапно позвонил Энди, что уже наводило на подозрения, ведь раньше он этого не делал. Я тоже давно перестала ему звонить – думала, разговоры со мной его нервируют. Я не обижалась. Во всяком случае, обижалась не сильно. Когда мы с Эйприл расстались, Энди ожидаемо выбрал ее, и я как будто потеряла их обоих, хотя вряд ли кого-то волновали мои чувства.

И все же, черт, как же приятно поговорить со старым другом! Я сразу расслабилась, захотела быть сильной ради кого-то, а еще задумалась, что сказала бы, встретив Эйприл. Энди тоже не верил в ее смерть – разве это не прекрасно? Я титаническим усилием заставила себя молчать о книге. От Энди мне ничего не хотелось скрывать. С другой стороны, было бы подло обнадежить его впустую. Эх, если бы я знала то, что узнала чуть позже…

Все перечисленные занятия, впрочем, отвлекали меня ненадолго. В основном я ждала. Смотрела дрянные телешоу, подолгу валялась в кровати. Как выяснилось, даже если очень волнуешься, время потихоньку идет.

В назначенный день я погрузила пожитки в кузов арендованного пикапа и уже на рассвете подъехала к «Уолтон мотор инн». Свернув на задний двор, я затаилась.

Ползли минуты. Я слушала подкаст Треда – его/ее/их новый проект. Знаете, как иногда новостные каналы ссылаются друг на друга? К примеру, «Си-эн-эн» показывает репортажи «Фокс ньюс», заодно подмечая промахи конкурентов. Так вот, впервые о том подкасте я услышала на «Эн-пи-ар»[30]30
  «Эн-пи-ар» (Национальное общественное радио) – крупная некоммерческая организация, которая собирает и транслирует новости с 797 радиостанций США.


[Закрыть]. Канал Треда стал настолько влиятельным, что на него уже ссылались другие медиа. В подкасте – это был второй выпуск – речь шла о былом и современном состоянии жилищного вопроса в США, а также о том, как благодаря системе процветало неравенство, особенно в расовом плане, поскольку органы власти поддерживали и саму сегрегацию, и страхи, которые усугубляли дело.

В новостях о подкасте заговорили потому, что Тред осветил один конкретный случай. В пригороде Хьюстона политики приняли ряд мер, из-за которых, как утверждали местные, цветным людям стало сложнее селиться в определенных районах. Власть имущие возражали, что всего лишь проводят обычное зонирование, однако Тред каким-то образом добыл записи телефонных разговоров, во время которых политики буквально поздравляли друг друга с тем, что выдворили всех темнокожих. Причем звучало слово покрепче, чем «темнокожие». Шестеро причастных уже покинули свои посты.

Тред поступил благородно – словно какой-нибудь герой легенд. Правда, я подозревала, что он действует не один, – слишком уж много этот парень знал.

Мне захотелось в туалет; пришлось пойти за кустик.

Когда подкаст закончился, я включила аудиокнигу Октавии Батлер[31]31
  Октавия Батлер – известная темнокожая писательница-фантаст.


[Закрыть] и начала играть в «Кэнди краш», соединяя в комбинации батончики и леденцы…

День прошел, стемнело. Мне опять понадобилось по нужде; я выскользнула из пикапа и юркнула в кусты, теперь гораздо более зловещие.

Уже спустив брюки, я услышала грохот, словно молотком ударили по металлу, и мигом натянула штаны. Сердце заколотилось как бешеное. Когда я подбежала к машине, грянул новый удар, и служебная дверь отеля выгнулась наружу. Сквозь щель у косяка пробивался белый свет. Я молча застыла, не зная, что делать. Прогремел еще один удар, и дверь отлетела в сторону вместе с большим куском рамы. Из дыры хлынул свет. До меня донеслись финальные ноты песни Рика Эстли Never Gonna Give You Up[32]32
  «Никогда тебя не подведу» (англ.).


[Закрыть]. В дверном проеме стояла маленькая – чуть выше пяти футов – фигурка. От нее исходила такая немыслимая, всепоглощающая энергия, что я сразу поняла, кого вижу перед собой.

Эйприл

Наконец-то.

Надеюсь, вы понимаете, с каким нетерпением я ждала, пока остальные расскажут свои истории и наступит моя очередь. Вы все уже, наверное, привыкли к моим друзьям и совсем не скучаете по моему неровному стилю и привычке писать капсом. Что ж… СМИРИТЕСЬ.

Итак, начнем. Только предупреждаю: сперва мой рассказ вас немного огорчит, ведь поначалу я была не в лучшей форме. Но этот момент никак не обойти, так что…

Есть одна вещь насчет рта. Любое изменение во рту действует на нервы, кажется инородным. Как в детстве, например: внезапно выпадает зуб, и ты раз за разом трогаешь дырку языком, чтобы почувствовать разницу. Наше чуткое лицевое щупальце за долгие годы привыкает к каждому изгибу и бугорку ротовой полости. Когда вы скалываете зуб или снимаете брекеты, для языка это сравнимо с ядерным взрывом.

Вот почему, едва очнувшись, я сразу поняла: все не так. Сверху лился болезненно-яркий свет, кожа горела тупой нескончаемой болью, а разум судорожно цеплялся за что-нибудь реальное, свое. В то же время играла песня, которую я раньше ни разу не слышала и теперь уже вряд ли забуду. Тонкий женский голосок звучал спокойно, жизнерадостно. Но я не могла сосредоточиться – язык сигнализировал: «Твой рот не в порядке!»

Где я? Кто я? Как долго я спала? На Земле ли нахожусь? Кто-нибудь знает, что я жива? Все это меркло перед воплями языка.

Я попробовала сосредоточиться на песне. По-прежнему помню каждое слово.

 
Недели идут, притворяясь часами.
Весну сменит лето с грибными дождями.
И волосы зимними вспыхнут цветами.
Недели идут, притворяясь часами.
 

Предупреждаю: сейчас будет мерзко.

Мой язык, сухой и неповоротливый, не смог нащупать часть зубов! Вверху слева он вообще ничего не ощутил! Я в ужасе поднесла правую ладонь к левой щеке. Тогда я поняла, что не вижу руку, потому что левый глаз не открывается. Точнее, как я вскоре выяснила, левого глаза попросту не было. Пальцы погрузились в дыру. Часть лба, щека и кусок носа исчезли! Нижняя челюсть, впрочем, уцелела, хотя и без нескольких зубов.

Мои чувства не передать словами. Разве что «кошмар наяву». Я рассказываю медленно, но на самом деле прошло лишь несколько оглушительных мгновений. Когда я нащупала пустое пространство на месте доброй половины лица, меня пробила дрожь. Боли не было, разве что легкий зуд, словно дыра с клочками плоти и раздробленными костями немного чесалась. Прежде чем паника и рыдания прорвались наружу, меня парализовал новый страх.

 
Недели идут, притворяясь часами.
Весну сменит лето с грибными дождями.
И волосы зимними вспыхнут цветами.
Недели идут, притворяясь часами.
 

– Не трогай лицо, – послышался отчетливый тенор, добродушный и ласковый.

Я знала этот голос, только не помнила откуда.

– КТОЖДЕСЬ?! – вскрикнула я, с трудом ворочая языком в воронке рта.

– Ты не должна была проснуться, – произнес голос.

Я шевельнулась, чтобы опереться на левую руку и посмотреть через плечо. Не смогла. Левого предплечья и ладони не было! Культя, которой оканчивалась рука, ударилась о кровать. Боль, вспыхнув в области локтя и пронзив несуществующую кисть, метнулась обратно, охватив остальное тело.

В тот же миг я вспомнила про пожар и отключилась.

Когда я очнулась во второй раз, мой рот уже восстановили. Он все еще казался инородным, но, по крайней мере, закрывался. Звучала музыка, на этот раз без слов – такую включают во время учебы, чтобы не отвлекала. Мелодия была спокойной, – в отличие от меня.

Я подумала о руках и пошевелила обеими. Правая осталась прежней, только с парой зарубцевавшихся ожогов на предплечье. С левой дела обстояли плачевнее. Плоть обрывалась на уровне локтя, а дальше продолжалась уже не совсем моя рука. Формой и размером она не отличалась от нормальной, но состояла не из клеток Эйприл, а из камня, на вид драгоценного – гладкого, молочно-белого, с сетью прожилок, которые мерцали голубым, желтым и розовым. Я провела по левой руке пальцами правой – поверхность была прохладной, однако не твердой. Текстура едва ощущалась, словно я гладила прочную резину, а еще материал слегка пружинил при нажатии. Я чувствовала и тепло своих прикосновений, и давление.

Затем я вспомнила голос, говоривший со мной в прошлый раз, и рывком села, прижав к груди тонкую простыню – единственное, чем могла прикрыть наготу. Судя по всему, моя кровать стояла в какой-то пивнушке. Полы – из необработанного дерева, вдоль стен – кабинки с потертыми виниловыми диванчиками. Позади барной стойки виднелся шкаф для бутылок, которых почему-то не было. Кровать разместили напротив возвышения, на котором раньше находился танцпол.

Обычно в таких барах темно – наверное, для того, чтобы вы не знали, как давно там в последний раз убирались. Но в этом помещении было светлее, чем в супермаркете. С потолка свисали люминесцентные лампы, четко обрисовывая весь замызганный шарм помещения. Чужеродными смотрелись лишь несколько столов с тихо гудящими, на вид металлическими коробками, на каждой – по светящемуся экранчику.

– Тут кто-нибудь есть? – несмело спросила я, прижимая к себе простыню.

– Есть, – раздался отчетливый голос.

Его тут же подхватило эхо.

Паника нахлынула мощной, стремительной волной. Хотелось кричать, но я не знала, что именно.

В итоге я выбрала: «КТО ТЫ?!»

Внезапно ко мне прыгнуло что-то маленькое и мохнатое. Я испугалась до чертиков. Оттолкнулась от кровати здоровой рукой, махнула ногами через край, готовясь бежать… И рухнула на пол, вновь погрузившись в кошмар.

Ног не было! Я рывком приняла сидячее положение и бросилась ощупывать то, во что не верили глаза. Правая нога оканчивалась между коленом и лодыжкой, левая – в нижней части бедра.

Я судорожно ощупала все свое голое тело. Левая его часть превратилась в бугристое нечто из шрамов и рубцов, однако боли я не ощущала.

Я подняла взгляд и увидела Карла. В его глазах светилась жизнь. Он тянул ко мне исполинскую руку. Непонятно, каким образом он поместился в комнате. Огромный и внеземной, он все-таки был мне знаком. Я протянула навстречу обе ладони – родную и новую, молочно-белую. Робот поднял меня одной рукой и вернул на кровать. Я ощутила покалывания в шее и вновь провалилась в забытье.

– Эйприл, – прозвучал голос Карла – ясный и бесполый; теперь я его узнала.

Оглядевшись, я обнаружила источник голоса: умная колонка на барной стойке. Змеящийся провод, должно быть, подключал устройство к розетке, которую я не видела с кровати. Фоном играла попса из восьмидесятых, что-то смутно знакомое.

Робот куда-то исчез.

– Прости, что напугал, – раздался голос, и лампочка на колонке замигала.

Я еще раз осмотрела комнату, но Карла не увидела. Как только я о нем подумала – тут же узнала песню.

 
Раз, два, три, четыре, пять,
Чувства действуют синхронно,
Пытаясь разницу понять
Между лаймом и лимоном.
 

Это же группа XTC – я как-то гуглила их песни. Боже, ну и гремучая смесь – Карл и музыка восьмидесятых!

– Ты здесь? – спросила я.

– Я всегда здесь, – ответил голос.

– То есть?

– Я всегда здесь, – опять прозвучало из колонки; интонация не изменилась ни на йоту.

– Я имела в виду «что это значит»?

– У меня нет тела, поэтому я существую везде, куда достает мое восприятие. Правда, это не самая точная аналогия.

Я хотела бы уточнить, но имелись и другие вопросы.

– Что это было за существо?

– Какое?

– Мохнатое. Прыгнуло ко мне на кровать.

– Это тоже я.

Я не привыкла так долго беседовать с умной колонкой. Где же сам Карл? И сколько их – Карлов – на самом деле?

И тут жажда узнать, что происходит, уступила другому, более важному желанию.

Я поднесла ладони к лицу.

Сделайте мне одолжение. Прикоснитесь рукой к лицу. Ощутите, как кости покрыты слоем мышц, а мышцы – кожей. Погладьте знакомые изгибы. Вы провели с этим лицом всю жизнь. Возможно, вы его не любите или почти о нем не думаете, но это ваше лицо. Вы ковыряете в своем носу, почесываете свой подбородок, трете свои глаза. В значительной степени вы – это ваше лицо.

Отсутствие конечностей, ожоги, странный бар, умную колонку, даже загадочную мохнатую тварь – все затмил ужас от мысли, что лицо, которое я щупаю, – не мое.

Пострадавшая половина лица стала твердой и гладкой. Она немного поддавалась нажатию, однако совсем не так, как другая половина, из жира и мышц. Легонько постучав, я почувствовала и давление пальцев, и даже их легкую прохладу. Ощущения слабые, но хоть какие-то. Под поверхностью щеки не прощупывались кости; кожа растягивалась и сжималась вслед за движениями рта. Непривычно до ужаса.

– Пришлось потрудиться, – произнес голос. – Человеческая анатомия прекрасна. Прости, что не вышло лучше.

Я не ответила и наклонилась, чтобы потрогать накрытые простыней ноги, которые теперь занимали положенный объем пространства. По крайней мере, они были на месте. Откинув простыню, я увидела, что они белые, как левая рука, и тоже мерцают радужными искорками. Мой мозг хотел было включить панику… и передумал.

Что бы ни представлял собой этот материал, он бесшовно стыковался с кожей. Справа он обрывался посередине икры, слева – покрывал всю ногу, бок, спину и грудь, поднимался к плечу и там перетекал в такую же молочно-белую руку.

Материал не выглядел и даже не ощущался как кожа, однако ноги выглядели и ощущались как ноги. Настолько, что я, завернувшись в простыню, спрыгнула с кровати. Мои ступни коснулись деревянного пола, пыльного и прохладного. Я не знала, остались ли у меня мышцы, но я их чувствовала. Могла пошевелить пальцами, согнуть колени, сесть на корточки. Силы прибывали. Тело будто пробудилось.

– Твое восстановление завершено. Теперь ты готова вернуться, – послышалось из колонки.

– Мне бы одеться, – проговорила я, чувствуя себя немного глупо.

Хотя вокруг никого не было, я считала, что не стоит расхаживать голой по заброшенному бару.

– Одежда под кроватью.

И правда, я обнаружила аккуратную стопку вещей: джинсы, футболку, худи, лифчик и трусики.

Песня группы XTC доиграла, ее сменила дурацкая баллада Джона Мейера. Я побыстрее натянула одежду, избегая подолгу смотреть на непривычные части своего тела. Напомнил о себе мочевой пузырь. Ладно, странности подождут. Раз уж я в баре, здесь должен быть туалет.

Я довольно быстро его нашла – между комнатушкой, которая когда-то служила звуковой кабинкой диджея, и смежным залом – неосвещенным и зловещим. На облезлых стенах туалета пестрели граффити: «Хочешь развлечься? Позвони своему законодателю!», «Трахни тако, мексикашка!» и «Уверуйте!», отражая весь спектр мнений, бытующий среди тех, кто здесь отливал.

Я изо всех сил старалась не смотреть на левую ногу – красивую и гладкую, но уже не вполне мою. Увидев туалетную бумагу, я неожиданно обрадовалась. По крайней мере, в этом аспекте я осталась человеком. Собравшись с духом, я встала и взглянула в зеркало.

Мне потребовалось около десяти лет, чтобы принять свою красоту. Долгое время она меня скорее пугала. Точнее, пугало чужое внимание, и не нравился тот факт, что я могла получить власть над кем-то только благодаря внешности. Теперь я понимаю, что сила, которую не можешь контролировать – вовсе не сила.

Сделавшись звездой соцсетей и участницей дебатов, я вдоволь насмотрелась на свое лицо. Постепенно смирилась, что приятная внешность притягивает людей. Научилась использовать все свои преимущества. Было бы глупо пренебречь тем из них, что досталось безо всякого труда.

В общем, я хочу сказать, что зафанатела от собственного лица как раз перед тем, как его потеряла.

Стоило посмотреть в зеркало, и моя уверенность исчезла. Взгляд тут же метнулся вниз, колени подогнулись. И все же я мельком увидела левую часть лица – нечеловеческую маску ото лба до подбородка. Качнувшись, я ухватилась за раковину, со злостью сжала пальцы, а затем снова взглянула на отражение, уже не отводя глаз.

Уши сохранились, однако левую щеку и левую часть подбородка заменили. Я попыталась разглядеть шов между новой и старой кожей, но одна плавно перетекала в другую. Вставка смотрелась не маской, а полноценной частью лица. Я отпустила раковину и задышала ровнее.

Правая рука – та, что не стала белой, – выглядела сильной и подкаченной. Пожалуй, мускулистее, чем я помнила.

Глаза выглядели по-прежнему. Слева, правда, не было брови и ресниц, зато оба зрачка двигались, как положено.

– Теперь это мое лицо, – произнесла я, чтобы легче это принять и заодно посмотреть, как работает обновленная челюсть.

Внутренняя сторона левой щеки казалась прохладной по сравнению с языком.

Но это еще не все. Я сняла футболку.

Мое тело, похоже, сильно обгорело, потому что значительную часть живота и груди покрывал белесый материал. Левая грудь напомнила мне о манекенах. Без соска она выглядела фальшивой. Да она и была фальшивой. Я сжала обе груди пальцами, и поняла, что мозгу нужен отдых. Я вообще перестала что-либо чувствовать. Натянув футболку, я вышла из ванной.

Колонка играла песню Рианны. А за дверью меня ждала маленькая обезьянка.

– Здравствуй, Эйприл, – произнесла она жутковатым, хриплым голосом. – Я – Карл.

Эйприл

– Здравствуй, Карл, – проговорила я, словно во сне.

– Мы решили, что вначале тебе лучше побыть одной, – проскрипела обезьянка.

Голос настолько не походил на человеческий, что я поневоле отшатнулась.

В тот же миг музыка стала тише, и из колонки донеслось:

– Еще раз прости. Можем использовать этот голос, если так удобнее.

– Черт, да это просто вынос мозга! Ты в курсе?

– Да, и прошу прощения. Мы слишком многого от тебя требуем.

Голос по-прежнему шел из динамика, но я не сводила глаз с маленькой обезьянки, с ее розовой мордочки, обрамленной рыжевато-коричневым мехом. Глаза ее цветом напоминали ириски.

– Честно говоря, даже не знаю, какой из голосов пугает меня больше.

– Вот и мы не знали, – коряво просипела обезьянка – так разговаривала бы лягушка, которой дали под дых.

– Ой нет, этот – хуже! – поморщилась я. – Определенно! Можно я сяду? – У меня закружилась голова.

Обезьянка вспрыгнула на барную стойку рядом с колонкой.

Я уселась на ближайший табурет. Как ни странно, ситуация казалась вполне обыденной. Это ведь в порядке вещей – болтать с незнакомцем у барной стойки, даже если этот незнакомец – животное, говорящее через умную колонку.

– Можно я кое-что спрошу? Как ты себя чувствуешь? – донеслось из динамика.

– Почему ты говоришь о себе то «я», то «мы»? – попыталась я уйти от ответа.

– У вас нет местоимений, описывающих единый разум, который существует во множестве тел. Да, разум один, однако если сказать «я» про сущность, которая имеет много отдельных физических носителей, возникнет путаница. Слово «мы» ближе к истине. Сразу становится ясно, что есть и другие тела.

– Тогда почему вы иногда говорите «я»?

– Сложно привыкнуть, ведь мы ощущаем себя единым целым.

– Тогда давай лучше «я». Хорошо?

– Это не собьет тебя с толку?

– МЕНЯ ТУТ ВСЕ СБИВАЕТ С ТОЛКУ! – не выдержала я, схватившись за гудящую голову. – Может, выключишь музыку?

Сейчас только музыки не хватало!.. Рианна замолкла.

Устыдившись грубости, я объяснила:

– Мне страшно, и я запуталась. А еще я жива. Нужно время, чтобы с этим свыкнуться.

– Я пытаюсь тебе помочь лучшим из известных мне способов. Каково твое последнее воспоминание перед тем, как ты очутилась здесь? – В глазах обезьянки мелькнула искорка любопытства.

– Помню, как встретила Карла… точнее, тебя. В лобби отеля из «Сна». А затем я очнулась без ног, руки и половины лица! НИ ХРЕНА СЕБЕ! И кстати, почему ты в этом теле?

– Мне нужны были руки. – Обезьянка продемонстрировала маленькие розовые ладони и пошевелила длинными пальцами, удивительно похожими на человеческие.

– Почему бы тогда не вселиться в человека?

– Так нельзя, – донеслось из динамика, словно я сморозила какую-то глупость.

– Какой сегодня день? – спросила я, все еще пытаясь сориентироваться. – И какой месяц? Сколько я тут лежу?

– Довольно долго. Потребовалось время, ведь нужно было держать все в тайне, – ответила колонка голосом Карла.

– Значит, все считают, что я умерла? Даже родители? И друзья? И Майя?

– Да, тебе будет нелегко вернуться в мир после долгого отсутствия.

– В каком смысле – «вернуться в мир»?

– Теперь ты скорее принадлежишь миру, чем себе.

Я от души рассмеялась.

– Это для меня не ново.

– Будет как прежде, но не совсем.

– Посмотрим. А могу я позвонить родителям? Или написать? Они должны знать, что я жива-здорова. Я ведь здорова?

– Слишком много вопросов. Сперва мне нужно получше изучить твои ментальные способности. Предлагаю игру. Я тебя о чем-нибудь спрашиваю, и если отвечаешь верно – задаешь вопрос мне.

– Гм… Ну ладно. – Меня удивило, что Карл в кои-то веки готов отвечать на вопросы.

Обезьянка спрыгнула на пол, что-то забрала из-под стойки, а затем направилась к столикам у стены.

– Сядь поешь. Вот сэндвич.

Так я очутилась в четырехместной кабинке с виниловыми диванчиками в самом ярко освещенном баре на земле, и обезьянка стала задавать мне тупые и тривиальные вопросы. Разочарование сменилось моей фирменной беспечностью.

– Начнем. Скажи, в какой стране ты живешь?

– В Соединенных Штатах Америки, – произнесла я таким тоном, чтобы стало ясно: видали мы задачки и посложнее.

– Хорошо. Теперь твоя очередь.

– Как долго я тут пробыла? – задала я вполне безобидный вопрос, который заодно намекал, что скоро я перейду к чему-то позаковыристее.

– Сто семьдесят шесть дней.

Около полугода, подсчитала я в уме.

– Все ли думают, что я погибла?

– Как зовут твоих родителей? – вместо ответа произнес Карл.

– Кэрри и Трэвис Мэй. Они думают, что я мертва?

– Большинство людей считают тебя погибшей, только самые близкие не теряют надежды. Можешь назвать известную марку сухих завтраков?

Вопросы казались настолько простыми, что я забеспокоилась, все ли со мной хорошо, однако предпочла не выяснять.

– «Чириос». Зачем ты прилетел на Землю? – выпалила я, испугавшись, что потом не рискну об этом спросить.

После долгой паузы Карл произнес:

– Чтобы ответить, мне придется поведать тебе длинную историю.

– Этого я и хочу.