Текст книги "Бремя молчания"

Мартин

Не могу сидеть на одном месте и ждать непонятно чего. Я говорю теще: надо бы выяснить, как идут поиски. Возвращаюсь домой. Останавливаюсь на нашей улице, Тимбер-Ридж-роуд. У дома Кларков целая толпа. Там что-то происходит. Мимо меня проносятся несколько патрульных машин, все заворачивают на дорожку, ведущую к дому Кларков. У меня учащается сердцебиение, похоже, меня вот-вот хватит инфаркт. Заставляю себя держаться, хотя и понимаю: даже инфаркт лучше тех страшных мыслей, что роятся в моей голове.

Солнце палит еще злее, если такое вообще возможно. Термометр на приборной панели показывает тридцать семь градусов – и это еще в тени! Выхожу из машины и плетусь к Кларкам.

Когда мы с Фильдой сюда переехали, нам понравилось, что дом стоит на опушке леса и соседей немного, всего четверо. Справа от нас живут Олсоны и Коннолли, а слева – Кларки и старая миссис Норленд. Дома разделены лужайками длиной почти в сто метров. В общем, мы, конечно, соседи, но никто не заглядывает друг другу в окна. Мы не пускаем Петру к Кларкам, когда Гриф приезжает на побывку – кажется, он работает где-то на Аляске, на нефтепроводе. Мы не говорим Петре, что не пускаем ее туда из-за Грифа. Объясняем: мол, Калли так редко видит отца, что мы не должны им мешать. Петра ничего не подозревает. Вряд ли ей известно о, так сказать, недуге Грифа. Калли ей точно ничего не расскажет.

По другую сторону дороги тоже растут деревья. Там не тот лес, что раскинулся за нашими домами, а широкий лесистый холм, который отгораживает нас от центра городка. Вдоль дороги расположены еще несколько таких же уединенных домов, как наши; живущие в них люди считают ближайшими соседями тех, кого видно издалека. У всех задние дворы плавно переходят в опушку леса. Я иду по дорожке. Под ногами скрипит гравий, камешки сделались тускло-желтыми от солнца и засухи. Еще издали я замечаю, что Антония стоит в палисаднике и разговаривает с полицейскими. Она оживленно жестикулирует, но лица ее я не вижу.

Меня обгоняет фургон, он тоже поворачивает на дорожку, ведущую к дому Кларков. Это телевизионщики, хотя надписи на борту я не разглядел и не понял, с какого они канала. Очевидно, они очень спешат. Сердцебиение снова учащается, я невольно ускоряю шаг. Можно срезать путь через задние дворы – возможно, мне удастся незаметно проскользнуть мимо репортеров и фотографов. Антония тоже видит фургон и уходит в дом, а полицейские идут журналистам навстречу. Они машут руками, приказывая водителю не подъезжать ближе. Я перебегаю луг, отделяющий меня от дома Кларков. Меня останавливает полицейский. Я весь взмок; наклоняюсь и стараюсь отдышаться. Интересно, почему здесь так много полиции?

– Сюда нельзя, сэр, – обращается ко мне полицейский. – Здесь место преступления.

– Я Мартин Грегори, – объясняю я, задыхаясь. Мимо проходит еще один полицейский, он начинает разворачивать желтую заградительную ленту и прикрепляет один ее конец к бетонной поилке для птиц, стоящей посреди сада Антонии. – Что происходит?

– Мартин Грегори? – переспрашивает полицейский.

– Отец Петры Грегори, – раздраженно поясняю я.

– Ах да… Извините, сэр. Прошу вас, обойдите дом с другой стороны.

– Что происходит? – повторяю я. – Вы что-нибудь нашли?

– Сейчас я вышлю к вам агента Фитцджералда, – говорит полицейский через плечо, направляясь в дом. – А пока оставайтесь на месте, пожалуйста.

Не обращая внимания на его просьбу, я следом за ним иду в дом.

– Антония! – зову я. Она сидит на диване, закрыв лицо руками. – Антония, что происходит? Что-нибудь случилось? Вы что-то нашли? – Голос у меня дрожит.

– Следы, – отвечает Антония. Ее трясет. – Кажется, мы нашли следы Калли… и рядом отпечатки мужских ботинок.

– А Петра? Ее следов вы не видели? – спрашиваю я.

В разговор вступает агент Фитцджералд, которого я не сразу заметил. Он сидит в углу и беседует еще с одним типом, похожим на полицейского, но в штатском.

– Мистер Грегори, я рад, что вы зашли. – Он протягивает мне руку, перед тем, как пожать ее, мне приходится отереть потную ладонь о брюки.

– Что происходит? – в который раз спрашиваю я. Но меня как будто никто не слышит.

– Прошу вас, садитесь, – говорит агент Фитцджералд, как будто это его собственная гостиная.

Я сажусь.

– Мистер Грегори, миссис Кларк заметила у себя на заднем дворе следы детских босых ног, а рядом – отпечатки подошв мужских ботинок. Возможно, следы давние. Как вам известно, дождей в здешних краях нет вот уже несколько недель. Находка нас встревожила. Судя по отпечаткам, взрослый куда-то тащил ребенка. Наши специалисты сейчас анализируют все улики. Мы внимательно осмотрели участок за вашим домом, но нашли лишь отпечатки детских ног. – Агент Фитцджералд умолкает, позволяя мне переварить информацию, и через несколько секунд продолжает: – Скоро сюда приедет бригада экспертов-криминалистов из Де-Мойна. Они еще раз осмотрят здешний двор… и ваш двор тоже… И поищут другие следы и улики. Сюда уже прибыли телевизионщики, – продолжает Фитцджералд. – Для вас с миссис Кларк это хорошо, а для нас не очень. Журналисты осложнят нам работу, а мы очень не любим, когда нам мешают.

– Я обязан держать в курсе дела Фильду. Что мне ей рассказать? – спрашиваю я.

– Правду. Так или иначе скрывать вам нечего. Держитесь вместе и… крепитесь. Вынужден напомнить, чтобы вы пока не заходили в свой дом. – Агент Фитцджералд поворачивается к Антонии: – Миссис Кларк, вы, пожалуйста, тоже сейчас уезжайте. Ваш дом – место преступления. Скажите, где вас можно будет найти?

Тони как будто оцепенела.

– Наверное… наверное, я пойду к миссис Норленд, вон туда. – Она вяло машет рукой в сторону соседского дома.

– Хорошо. Если репортеры станут задавать вам вопросы, вы ответьте, что поговорите с ними примерно… – Фитцджералд смотрит на часы. – Через час. Мистер Грегори, вам хватит часа, чтобы успеть все обдумать и посоветоваться с женой?

Я киваю, хотя на самом деле понятия не имею, хватит мне часа или нет.

– Сначала выступите вы с миссис Грегори и миссис Кларк. Потом слово возьму я и вкратце опишу ситуацию, а также отвечу на возможные вопросы. Хорошо?

Я снова киваю и встаю.

– Съезжу за Фильдой, – вздыхаю я.

Снаружи слышатся топот и взволнованные крики. Наверное, журналисты кого-то увидели. Агент Фитцджералд быстро подходит к парадной двери.

– Мистер Грегори, вам лучше выйти черным ходом, – говорит он. – Черт бы побрал этих репортеров!

Я подбегаю к нему и сразу понимаю, что его так расстроило. Из-за угла выворачивает машина моей тещи. Из нее вылезает Фильда и, пошатываясь, идет к дому Кларков. Ее догоняет какая-то женщина и человек с камерой. Лицо у Фильды смущенное. Она озирается по сторонам, ища помощи. Я поспешно сбегаю с крыльца и спешу к ней навстречу.

– Вы родственник одной из пропавших девочек? – спрашивает женщина-репортер. – Что вам известно об уликах, обнаруженных на заднем дворе?

Фильда умоляюще смотрит на меня. Летнее платье в цветочек измялось, нечесаные волосы слежавшейся копной сбились набок, под глазами потеки туши, на щеке красное пятно – наверное, отлежала.

– Нам сообщили, что в город приехала мать Дженны Макинтайр. Вы знакомы с Мэри-Эллен Макинтайр? Она делилась с вами своим опытом поведения в подобных ситуациях? – Репортерша, солидная женщина в красном костюме, сует Фильде под нос микрофон с логотипом «Четвертого канала».

Фильда застывает на месте и, широко раскрыв рот, смотрит на меня. Сначала мне кажется, что она вот-вот упадет в обморок. Ее глаза закатываются, но я уверенно обнимаю ее за плечи и прижимаю к себе. Фильда приходит в себя, и я веду ее к дому миссис Норленд. По пятам за нами идет Антония. С крыльца спускается агент Фитцджералд; он называет репортерше свою фамилию и должность.

Фильда делает несколько глубоких вдохов:

– Мартин, я в порядке. Расскажи, что происходит. Я справлюсь.

Наверное, все мои чувства отражаются на лице, потому что Фильда меряет меня стальным взглядом:

– Мартин, не сомневайся, я справлюсь. Я обязана держаться, если хочу помочь Петре. Расскажи, что происходит, и мы решим, как быть дальше.

Бен

Калли, помнишь, как я ночевал на дереве? На огромном дереве, что растет за Ивовой низиной… Мне тогда было девять лет, а тебе, значит, четыре. Тогда ты уже не говорила. А мне тошно было, что все заставляют тебя говорить. Даже мама. Ничего ей так не хотелось, как услышать от тебя хоть слово.

Бывало, она усаживала тебя за стол на кухне и спрашивала:

– Калли, хочешь мороженого?

Ты кивала. И то сказать, какой маленькой девочке не захочется мороженого в полдесятого утра во вторник?

– Скажи «пожалуйста», Калли, – говорила мама, – и получишь вкусное мороженое! – Она обращалась к тебе особым, пронзительным голосом. Так упрашивают младенца, которого пытаются накормить овощным пюре из банки или еще какой-нибудь дрянью.

Конечно, ты ей ничего не отвечала. Но мама не сдавалась. Мороженое таяло, а она все сидела за столом и упрашивала тебя заговорить. А тебе больше всего на свете хотелось сбежать к телевизору и смотреть «Улицу Сезам».

В конце концов ты так ничего и не говорила. Устав, мама все равно доставала из морозилки другое ведерко с мороженым и давала тебе, чтобы ты съела его перед телевизором. В общем, не очень-то педагогично она себя вела, прямо скажем. После первого или второго раза даже четырехлетка догадается: если немножко потерпеть, все равно получишь мороженое.

Однажды мне все надоело. Осточертело сидеть и смотреть, как мама пытается подкупить тебя, чтобы ты заговорила. Я-то давно понял, что ты все равно не заговоришь. Мама достала из холодильника мороженое и полезла в шкафчик за вафельными стаканчиками.

Ничего себе, подумал я, вафельные стаканчики! Значит, хочет подкупить тебя по-крупному.

Мама начала как обычно:

– Калли, хочешь мороженого? Ну-ка, посмотрим, что тут у нас… Ванильное с шоколадной глазурью и орехами в шоколаде! Твое любимое, Калли!

– Откуда ты знаешь? – не выдержал я.

– Что – откуда я знаю? – удивилась мама, формируя шарик мороженого специальной ложкой.

– Откуда ты знаешь, что ее любимое мороженое – ванильное с шоколадной глазурью и орехами в шоколаде?

Мама как будто смутилась.

– Просто знаю, и все, – ответила она. – Смотри, Калли, и вафельный рожок!

– Она разлюбила арахис, – возразил я. – В последнее время всегда выковыривает его.

– Бен, иди играть, – сказала мама, как мне показалось, раздраженно.

– Вот еще глупости! – громко возразил я, сам себе удивляясь.

– Бен, иди играть! – повторила мама, злясь уже по-настоящему.

– Не пойду. Калли не может говорить, она не может! Хоть завали ее мороженым, конфетами и шипучкой, она ничего не скажет. Она не может говорить! – закричал я.

– Замолчи, Бен, – сказала мама очень тихо.

– Нет! – ответил я, глядя ей в глаза. Я понимал, что меня ждут крупные неприятности. – А если хочешь знать, почему она не говорит, спроси лучше папу. – Помню, я еще огляделся по сторонам, как будто он мог услышать. Хотя я знал, что его нет дома.

– Бен, прекрати! – закричала мама в ответ. Подбородок у нее задрожал.

– Нет! – Я выхватил у нее ложку для мороженого, подошел к двери черного хода и выкинул ее во двор, сам не знаю почему. Тогда мне показалось, что выкинуть мороженое вместе с ложкой будет правильно.

Все это время, Калли, ты сидела за столом и смотрела на нас своими огромными глазами. Когда мы начали кричать друг на друга, ты зажала уши ладошками и зажмурилась.

Целую минуту мне казалось, что мама вот-вот меня ударит. У нее в глазах появилось такое же выражение, что было у папы.

Я заорал:

– Ну давай, ударь меня! Прямо как отец… Он тоже думает, раз большой и сильный, то может заставить всех делать то, что хочет!

Потом я убежал. Бежал, бежал, бежал – прямо как сегодня. Выходит, не такой уж я смелый… Ту ночь я провел на старом дереве возле Ивовой низины. Вы с мамой пошли меня искать, а я сидел тихонько на ветке и смотрел на вас сверху, думая, что вы меня не видите. Но ты меня углядела и помахала мне рукой, и я помахал тебе в ответ. Должно быть, мама тоже догадалась, где я, потому что позже она вернулась на то место с бумажным пакетом. Она принесла мне бутерброды и шипучку.

Мама поставила пакет у корней дерева и обратилась к тебе:

– Калли, я оставлю здесь кое-что для Бена. Если он проголодается, ему будет чем заморить червячка.

Я просидел на дереве весь день и всю ночь. Спускался только, чтобы взять пакет с едой и сходить по-маленькому. Вы с мамой в тот день много раз приходили к дереву и смотрели на меня. Я все ждал, когда же мама велит мне спускаться. Но она ничего не говорила, а вечером положила на землю под деревом старую подушку и одеяло.

Всю ночь я провел на том старом дереве. Утром у меня все затекло. И все же я спустился и вернулся домой только на следующий день. Я ждал от мамы взбучки, но она ничего не сказала. Как будто накануне ничего не было. А после того она перестала подкупать тебя сладостями, чтобы ты заговорила. Мороженым мы лакомились по-прежнему, но мама перестала покупать ванильное с шоколадной глазурью и орехами в шоколаде. И я больше не слышал от нее:

– Калли, ну скажи «пожалуйста».

Калли, если сегодня мы вернемся домой живыми и невредимыми, я куплю тебе на свои карманные деньги самое большое ведерко с мороженым. Без орехов.

Калли

Калли медленно брела вниз. По обе стороны от тропы тянулись золотистые луга. Ей махали стебельки «птичьих гнездышек» – дикой моркови. Она еще никогда не забиралась так далеко, но на открытом пространстве идти было легче. Здесь было меньше теней и не казалось, будто за деревьями кто-то прячется. Тропу окаймляли оранжевые тигровые лилии и привядшие красные рудбекии.

Петра называла рудбекии «маргаритками», она часто рвала их в канаве за домом и сначала засовывала по цветку за каждое ухо, а уже потом собирала огромный букет. Она очень любила устраивать пышные свадьбы для кукол и мягких игрушек. Однажды к Грегори зашел студент отца Петры, которого звали Везунчик. Он гулял со своей собакой по кличке Сержант. Петра и Калли тут же решили женить пса и даже написали приглашения:

«Приглашаем посетить свадьбу Джи Уиликирс Грегори и Сержанта Томпсона. Церемония состоится сегодня вечером на заднем дворе».

Джи Уиликирс – так звали мягкую игрушку Калли, плюшевого йоркширского терьера. Калли украсила ошейник Сержанта рудбекиями и сплела венки из белых маргариток, которые Джи Уиликирс, Калли и Петра надели вместо корон. Петра вела церемонию, а Калли была подружкой невесты. Везунчика, Мартина, Фильду и Антонию тоже пригласили на свадьбу, взрослые сидели в шезлонгах на заднем дворе. Бен, конечно, не пожелал принимать участие в «игрушечной свадьбе».

Петра мурлыкала себе под нос свадебный марш, а Калли вела Сержанта и Джи Уиликирс по проходу, сделанному из старой кружевной дорожки. Везунчик притворился, будто плачет от счастья, он положил руку на плечо Петре, притянул ее к себе и объявил, что свадьба – «просто чудо». Антония сфотографировала их, а мама Петры угостила всех замороженным лимонным шербетом и соком из порошка.

Калли вспомнила, как они с Везунчиком и Петрой играли в пятнашки. И еще лазали на дуб, который растет у Петры на заднем дворе. Везунчик подсаживал ее снизу, а потом подтягивался и влезал сам. Они сбивали с веток желуди и смотрели, как Сержант за ними гоняется. Калли не боялась упасть, потому что Везунчик крепко держал ее. Такой был счастливый день! Потом Калли обняла Сержанта за шею – его рыжеватая шерсть нагрелась на солнце. Калли перебирала ее липкими от мороженого пальцами, и шерсть слиплась колтунами.

Калли села на траву, сплела венок из рудбекий и надела на голову. Потом начала плести второй венок, для Петры. Как ей недоставало Петры! После того как Петра и Калли подружились, Петра в школе стала ее голосом. С ее помощью Калли общалась с окружающим миром. Миссис Вега, их учительница в первом классе, очень ценила помощь Петры, она часто обращалась к ним с Калли, как будто они – одно целое. Однажды они ездили на экскурсию в Мэдисон, в зоопарк. На обратном пути школьный автобус остановился у закусочной быстрого обслуживания. Миссис Вега спросила, что взять для Калли, но смотрела при этом на Петру. Петра немножко подумала и ответила:

– Гамбургер только с горчицей, без кетчупа, картошку фри и «спрайт». Калли любит горчицу.

Почти все взрослые, с которыми Калли сталкивалась в школе, уже привыкли к тому, что она не такая, как все. Но однажды миссис Вега куда-то уехала, и уроки у них временно вела другая учительница – высокая полная дама с гривой седых курчавых волос и суровым морщинистым лицом. Ее звали миссис Хампл, она не была ни веселой, ни терпеливой, как миссис Вега. В начале урока миссис Хампл устроила перекличку. Когда она назвала фамилию Калли, та не ответила, только застенчиво опустила голову.

– Ее зовут Калли! – крикнула Петра.

Миссис Хампл смерила Петру суровым взглядом. Больше на первом уроке происшествий не было. Правда, когда Петра в третий раз ответила вместо Калли, миссис Хампл не выдержала.

– Петра, больше не отвечай вместо Калли, поняла? Я не тебя вызываю, а ее! – сурово заявила она.

– Но Калли не… – начала Петра.

Миссис Хампл ее перебила:

– Ты меня не слушаешь. Не смей больше отвечать вместо Калли! Если ей есть что сказать, пусть говорит сама.

Перед самой переменой Калли робко подошла к миссис Хампл и жестами показала, что хочет в уборную. Она изобразила пальцами букву «Т» вместо слова «туалет» и повращала запястьем.

– Как прикажешь тебя понимать? Ты что, глухая?

Калли отрицательно покачала головой.

– Ну и говори, Калли, если тебе нужно что-то сказать! – в сердцах воскликнула миссис Хампл.

– Она стесняется. Она не может говорить. Ей нужно в… – попыталась объяснить Петра, но миссис Хампл подняла руку, не давая ей докончить.

– Петра, за то, что ты снова меня ослушалась, всю большую перемену простоишь во дворе у стенки! – рявкнула она. – А ты, Калли, останешься в классе, за партой, пока не скажешь, что тебе нужно. Раз сама не можешь сказать, никуда не пойдешь. Остальные – стройтесь и на перемену!

И вот Калли сидела за партой, сдвинув ноги, а остальные построились, чтобы идти во двор. Петра стояла последняя в цепочке. Когда все вышли в коридор, она незаметно ускользнула и побежала в кабинет мистера Уилсона, школьного психолога. Мистер Уилсон сидел за столом и разговаривал по телефону. Но, заметив умоляющее личико Петры, он сразу повесил трубку:

– Доброе утро, Петра. В чем дело?

– У нас чужая учительница на замене, – прошептала Петра, как будто боялась, что миссис Хампл ее подслушает. – Она злая и очень-очень подлая!

Мистер Уилсон улыбнулся:

– Петра, я знаю, учителя, которых присылают на замену, не такие хорошие, как ваши обычные учителя, и все-таки их надо слушаться.

– Да я и слушаюсь, но она прицепилась к Калли. Как взбесилась прямо… Не выпускает ее в туалет.

– Что-что? – нахмурился мистер Уилсон.

– Я вроде как перевожу, что хочет Калли, я всегда так делаю, но миссис Хампл велела мне молчать. Калли подошла к ней и стала показывать жестами, что хочет в туалет, а миссис Хампл сказала: «Раз сама не можешь сказать, никуда не пойдешь!» – Петра очень похоже передразнила миссис Хампл.

– Пошли со мной, Петра. Сейчас разберемся.

– Ну уж нет! – испугалась Петра. – Меня она тоже наказала, велела всю большую перемену стоять во дворе у стены. Если она узнает, что я вам нажаловалась, мне придется плохо!

– Тогда иди во двор и стань у стены. А я навещу Калли и поговорю с миссис Хампл. Знаешь, Петра, ты хорошая подруга. Калли с тобой повезло, – сказал мистер Уилсон, и Петра улыбнулась своей широкой беззубой улыбкой.

В разгар перемены мистер Уилсон зашел в первый класс и увидел, что Калли сидит за партой, подавшись вперед. Длинные волосы закрывают ей лицо. Он вошел в класс, остановился рядом с ее партой и стал смотреть, как крупные слезы капают на парту. На тетрадке для прописей уже расплылась довольно большая лужица.

– Здравствуй, Калли, – весело сказал мистер Уилсон. – Ты готова к занятиям?

Калли подняла голову и удивленно посмотрела на него. Она ни разу не ходила к мистеру Уилсону в пятницу. Они занимались по вторникам и четвергам – после обеда, ближе к концу уроков.

– Извини, что опоздал. – Мистер Уилсон озабоченно посмотрел на часы. – Меня задержали. Пошли ко мне в кабинет. – Калли встала и в страхе посмотрела на миссис Хампл. – Я приведу ее минут через двадцать, перед обедом, – продолжал он, обернувшись к миссис Хампл.

– Ее нужно перевести в коррекционный класс! Она не такая, как все… Не хочет говорить, видите ли! – пробурчала миссис Хампл, как будто Калли здесь не было. – Или в класс, где учатся дети с отклонениями в поведении. Она ведь не желает говорить просто из упрямства!

– У нас каждый ученик особенный, не такой, как все, и Калли находится в том классе, где ей и место. Спасибо, миссис Хампл, ваши услуги нам больше не требуются. Идите в канцелярию.

Когда Калли вышла из туалета, мистер Уилсон велел ей бежать во двор, на перемену. Они с Петрой и другими девочками долго играли в классики. Миссис Хампл больше не вернулась, до конца дня уроки у них вел сам мистер Уилсон. Он написал записку для ее мамы. Придя домой, Калли внимательно следила, как мама читает записку, и с каждой новой строчкой ее лицо все больше вытягивалось. Наконец она отложила листок в сторону и подозвала к себе Калли.

– Петра славная девочка, – прошептала мама, усаживая Калли себе на колени. Калли кивнула и принялась играть с воротничком маминой блузки. – Надо бы сделать ей что-нибудь приятное… Как по-твоему? – Калли снова кивнула. – Давай испечем им печенье, – предложила Антония.

Калли тут же спрыгнула на пол, открыла холодильник и начала доставать оттуда яйца и масло.

– Запомни, Калли, какая Петра хорошая подруга. И никогда не забывай. Может, когда-нибудь Петре тоже понадобится, чтобы ты была ей такой же хорошей подругой. Поняла?

В тот же вечер Калли и Антония отнесли еще теплое печенье Грегори. Мама и папа Петры горделиво улыбались, слушая рассказ о благородном поступке дочери. Калли и Петра выбежали на крыльцо. Они сидели на ступеньках и ели вкусное домашнее печенье.

Вспомнив сладкое печенье с шоколадной крошкой, Калли поежилась. Живот ее подвело от голода. Она сидела на лугу и плела венок для лучшей подруги. На жарком солнце нос у нее облупился, Калли решила вернуться в лес. Там не так печет и спокойно.