Текст книги "Наше лето"

ДЖИНСИ
НИЗКИЕ ИСТИНЫ

Не знаю, почему я потрудилась надеть костюм. Большинство людей, собравшихся в помещении для присяжных, вырядились так, словно собирались чистить улицы.

Мужчины сидели сгорбившись, вытянув ноги, сложив руки на груди. Женщины чавкали жвачкой и подпиливали ногти. Кое-кто уже дремал. Остальные тупо уставились в пространство, прекрасно обходясь без книг и газет. Человек десять прямо напротив меня тянули холодный кофе, заедая его пончиками.

Неужели я единственная, кто принимал эту процедуру всерьез?

Мне вдруг захотелось заорать: «Эй, вы там! Проснуться! Сесть прямо! Выплюнуть жвачку!»

Потом я начала молиться:

– Господи, я знаю, прошло уже много времени с тех пор, как я говорила с тобой. Прости, мне очень жаль. Но это очень важно. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не дай, чтобы меня когда-нибудь арестовали! Поверь, я точно знаю, что буду невинна, но у меня просто не хватит духу предстать перед жюри из так называемых присяжных, которые выглядят так, как эти люди! Потому что ты сам видишь: они не способны к критическому мышлению! И ты можешь побиться об заклад, что с английским языком отношения у них весьма напряженные, невзирая на то, где они родились.

После того как судья часа два читал лекцию насчет огромной значимости исполнения долга присяжных и просмотра фильма об элементарных основах судебной системы для тех, кто не удосужился одолеть больше пяти классов, какой-то клерк выкликнул мой номер, и я вместе с небольшой толпой была отослана в судебный зал, где собрались судья, ответчик, несколько вооруженных охранников, секретарь суда и две команды юристов: защиты и обвинения.

Я тут же задохнулась от волнения и покрылась потом с головы до ног.

Черт! Сейчас я сознание потеряю! Какой-нибудь помешанный на угрозе терроризма охранник посчитает это притворством и пристрелит меня еще до того, как я грохнусь на пол.

Я устояла. И после часа мук «выборного процесса» меня поблагодарили и отпустили назад, в помещение для присяжных. Поблагодарили и отвергли! Может, потому, что мой ответ на определенный вопрос посчитали возмутительным, а меня – недостойной заседать в жюри?

– Присяжный номер пятьдесят семь! Сумеете ли вы остаться беспристрастной и справедливой по отношению к ответчику, который обвиняется в изнасиловании трехлетней девочки? – Или что-то в этом роде.

– Нет, – честно сказала я. – Вряд ли я смогу удержаться, чтобы не плюнуть в обвиняемого, когда тот войдет в зал суда.

Да, если хорошенько подумать, именно из-за этого ответа меня и вышвырнули.

Так или иначе, я тихо радовалась, что долг присяжного в Бостоне ограничен «одним днем или одним процессом». Я исполнила этот самый долг, хотя меня не выбрали и отпустили с миром. Зато теперь я была свободна как птица.

Я поспешно покинула здание суда и оказалась на улице.

Город ощущался как некий уродливый, грязный, жаркий, душный и липкий организм.

Я была ужасно рада, что не прошла отбор. Не знаю, как пережила бы эту эмоциональную пытку, не сломавшись или не убив ответчика – здоровенного потного типа в тяжелых пластиковых черных очках, которого осудила с первого взгляда.

Ни один человек с внешностью этого подонка с отвисшей челюстью, развалившегося на скамье подсудимых, просто не может быть невиновным.

Верно?

Отсюда мой ответ.

Странно, почему на свете столько извращенцев? Почему они такие? Родились ли дефективными или жизнь скрутила их до такой степени? Или это сочетание предрасположенности и обстоятельств? Как только психологи не сходят с ума, имея дело с моральными разложенцами и спятившими преступниками?

И именно по этой причине я не захотела учиться на психолога. Постоянное общение с психами не может не отразиться на состоянии собственного разума.

Я знаю одно: если кто-то дотронется до моего ребенка с гнусными намерениями…

Я застыла как вкопанная на углу Франклин-стрит.

Моего ребенка? То есть ребенка, который станет моим?!

Мой сын. Моя дочь…

Черт побери! О чем это я?

Или тут замешан Джастин?

Потому что я никогда не думала, что хочу детей. Никогда.

Ни разу в жизни не фантазировала насчет имен, трехколесных велосипедов и поездок в Диснейленд. Не мечтала о том, что мой сын вырастет и станет первым по-настоящему честным президентом страны, а дочь – главой транснациональной корпорации, занимающейся производством экологически чистых продуктов и тем самым способствующей сохранению окружающей среды.

И вот теперь я была готова избить до полусмерти какого-то воображаемого извращенца, обстреливающего моего воображаемого ребенка гипотетически непристойными взглядами.

Кофе. Я решила выпить чашку кофе, чтобы успокоить разгулявшиеся нервы. Да и перекусить не мешало бы.

Я вспомнила, что в квартале отсюда есть бейгельная, и направилась туда, на ходу пытаясь разложить все по полочкам. Может, я реагирую, как все нормальные люди, старающиеся уберечь своих детей? Ведь любой человек рефлекторно старается защитить свою собственность, даже если, формально говоря, это вовсе не собственность, вроде человеческого существа и домашних животных.

Мой бойфренд. Моя квартира. Моя машина. Мой кот. Моя собака…

И даже когда у вас на самом деле ничего нет, разве не естественно предположить, что если бы имелась какая-то собственность, вы сделали бы все, чтобы она оставалась в вашем владении, и постарались наказать всякого, кто попытается украсть ее или причинить вред?

Ну конечно. Защитный инстинкт. Вполне нормальное явление.

Но разве это не часть материнского инстинкта?

Вот это да.

Впервые в жизни я почувствовала себя матерью. Пусть и гипотетической.

Я распахнула дверь в бейгельную.

Что мне сейчас было действительно нужно – большая порция сливочного сыра.

ДАНИЭЛЛА
ВЫЙТИ ИЗ КОЛЕИ

Иногда один телефонный звонок может изменить твою жизнь.

Один звонок того, кого любишь и чье личное решение может иметь последствия, о которых он даже не мечтал.

Как-то вечером, я читала очередной выпуск «Ин стайл», позвонил Дэвид.

– Слушай, – удивилась я, – уже почти десять. А я думала, что доктора ложатся рано. Вроде как «рано вставать, рано ложиться»…

– Даниэлла, – перебил брат, – у меня кое-какие новости.

Голос его звучал как-то странно. Таким серьезным и энергичным я давно его не слышала.

– Вы с Робертой решили провести медовый месяц на Гавайях, – предположила я, уже понимая, что Дэвид звонит не за этим.

– Э нет, – засмеялся он. – Никакого медового месяца не будет. И свадьбы тоже.

До меня дошло не сразу. А когда дошло…

– Ах, эта скотина! – завопила я.

Дэвид тяжело вздохнул:

– Даниэлла, это я разорвал помолвку. И не кричи так! И без того одна женщина уже готова меня живьем съесть.

Неожиданно меня затошнило. Нет, честно, затошнило.

Я кое-как выбралась на кухню и налила стакан холодной воды.

– Дэвид, как ты мог? – охнула я, не вытирая бегущих по подбородку капель. – Все было решено. Обо всем договорились! Кольцо, синагога, платье! Господи, а прием! Креветки, завернутые в бекон, черная икра! Почему ты так поступил?

– Прости, что так расстроил тебя, Даниэлла! Я-то думал, что Роберта тебе не нравится!

– Я никогда этого не говорила! – крикнула я.

– Это и не обязательно! Я видел, как ты старалась быть приветливой, но точно могу сказать, что испытывала в последнее утро на Вайнярде.

Я даже не потрудилась возразить.

– Даниэлла, – продолжал Дэвид, – надеюсь, ты поймешь. Я просто не могу жениться на ней. Не могу жениться на женщине, которую не люблю. И не уважаю.

Я любила брата. И конечно, желала ему счастья.

Само собой.

Я прижала стакан к разгоряченной щеке.

Но Дэвид нарушил все планы. Пошел против системы!

Он разрушал семью!

– Дэвид, – прохрипела я, вспомнив наш разговор на моем дне рождения. Его гнев. Разочарование. – А зачем ты вообще сделал Роберте предложение?

– Сам не знаю, – признался он. – Нет, вру, знаю. Просто не сразу сообразил, что вся эта история была огромной ошибкой. Что я могу сказать? Лучше сейчас, чем неудачный брак и развод, верно?

– Верно.

Но может, если они помирятся и поженятся, все сложится иначе? Дэвид полюбит свою молодую жену, она начнет думать не только о себе и…

– Ты уже сказал маме и папе? – вспомнила я. – Они, должно быть, расстроились?

– Ничего, переживут. Они тоже желают мне счастья. Неужели, по-твоему, родители вынудят меня сделать что-то против воли? Испортить всю мою дальнейшую жизнь.

Кто знает…

– Нет, – ответила я вслух. – Конечно, нет.

Но может, если папа и мама посоветуют Дэвиду дать Роберте шанс, все обойдется? Такое иногда случается с браками по расчету. Ведь правда? Иногда. Если совершенно незнакомые люди способны мирно прожить в браке остаток жизни…

– Давай сменим тему, – попросил Дэвид. – Поговорим о чем-нибудь позитивном. Кстати, как насчет тебя и этого парня Криса? Я так и не смог с ним познакомиться, потому что он был в отпуске или что-то в этом роде. Того самого, кто не смог приехать на твою вечеринку. Что там с ним?

Крис.

Я потерла висок свободной рукой, вспоминая нашу единственную ночь ослепительной страсти. И еще вспомнила, как на следующее утро наблюдала за ним из окна гостиной, пока он шагал по улице, чтобы вернуться на остров. В джинсах и майке…

– Между нами ничего нет, – глухо пробормотала я. – Ничего общего.

ДЖИНСИ
НЕПРЕДВИДЕННОЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВО

Салли назначила встречу в «Пивной Джо» на Хантингтон-авеню, объяснив, что хочет посмотреть сегодняшний этап «Тур де Франс» на большом телевизоре с плоским экраном, установленном над баром.

– Не знала, что ты интересуешься велосипедами, – заметила я, плюхнувшись на табурет.

– Да, в общем, не так чтобы очень. Это все Сидо. Она француженка.

– Привет, – бросила я болезненно худой желтолицей женщине, сидевшей слева от Салли. Сидо коротко кивнула и глубоко затянулась своей «Голуаз».

Я заметила в волосах Салли ядовито-зеленые пряди. Совсем как у Сидо.

– Девочки, вы что, встретились в салоне красоты? – спросила я, вскинув брови.

Но Сидо либо проигнорировала мой вопрос, либо просто не хотела разговаривать.

– Я не хожу в салоны красоты, – хмуро буркнула Салли. – Крашусь сама. Сидо тоже. Мы познакомились в клубе.

– Знаешь, у тебя совсем нет чувства юмора.

Салли пожала плечами. Я наклонилась ближе и понизила голос:

– Так у вас что, как это сказать, роман?

Салли бросила взгляд на острый профиль Сидо и снова повернулась ко мне:

– Нет! Мы только друзья! – Теперь настала ее очередь прошептать: – У Сидо есть подружка. Барбара. Она гораздо старше и очень богата. Поэтому держит Сидо на коротком поводке. Сегодня Сидо одна и здесь только потому, что Барбаре пришлось срочно уехать из города. Какие-то дела. Я плачу за выпивку, чтобы Барбара не заметила утечки денег с кредитки Сидо.

– Весьма неравные отношения, по-моему, – заметила я, чувствуя, как закипает кровь.

Сидо выглядела круче вареных яиц, но, как всем известно, внешность может быть крайне обманчива.

Салли покачала головой, и я не стала настаивать. Салли заказала пастис. Я предпочла джин с тоником, Сидо – бельгийское пиво. Вернее, она ткнула пальцем в бельгийское пиво. Похоже, француженка не из разговорчивых.

Может, ее вынудили молчать?

– Как ты можешь пить это дерьмо? – не выдержала я, когда Салли получила свою выпивку. – Похоже на мокроту.

Но она могла это пить! К третьему стакану омерзительного пойла Салли стала сварливой.

– Хотела бы я знать, какого черта женщины тоже не могут участвовать в гонках?!

– Тут ты меня уела, крошка, – призналась я. – Я ничего не знаю о профессиональном спорте и уверена, что существует куча правил, обычаев, традиций и законов…

– Это подло, вот что я вам скажу!

Я внимательно посмотрела на свою приятельницу. Невидящие, налитые кровью глаза. Поджатые губы.

– Я все же посоветовала бы тебе отставить этот тошнотворный ликер.

– Я свою норму знаю, – отрезала Салли.

Я пожала плечами. Что тут поделать? Свой долг я исполнила. Остальное – проблема бармена. Или Сидо.

В конце концов, Салли пришла не со мной.

– Пойду пописаю, – вяло сообщила Салли и, почти свалившись со стула, поковыляла в дамскую комнату.

«Класс, – подумала я, сунув в рот пригоршню картофельной соломки. – Я наедине с Сидо-Молчуньей».

– Она тебя любит.

Я так и подскочила. Молчунья заговорила!

– Что? – переспросила я, поворачиваясь к Сидо, которая, кстати, за весь вечер не съела ни крошки.

– Она хочет быть твоей подружкой, – гортанно пояснила та, снова припав к сигарете. – Салли.

И тут, возможно, впервые в жизни, я потеряла дар речи. На секунду.

– Что? Не может быть!

– Понаблюдай, как она на тебя смотрит, и все поймешь. Ты не сможешь себе солгать.

Солгать-то я могу, но чего ради? Если уж быть абсолютно честной, следует признать, что есть вероятность… хоть и небольшая… что я подозревала о чувствах Салли.

С какой стати одинокая лесбиянка проводила бы столько времени с гетеросексуалкой, пренебрегая вечерами в барах, где, возможно, могла встретить любовь своей жизни, если только любовь ее жизни не сидела все это время прямо под носом?

Гетеросексуалка. Ее коллега. Лучшая на свете (разумеется, для нее).

Ты не слишком зазнаешься, Джинси? Кто сказал, что Салли считает тебя любовью своей жизни? Может, она просто хочет пару раз перепихнуться с тобой, и все?

От этой мысли мне стало дурно.

– Пора бежать, – пробормотала я, бросая на стойку смятую двадцатидолларовую бумажку и хватая сумку в надежде убраться, прежде чем Салли вернется из туалета.

Сидо невозмутимо пожала плечами и закурила очередную сигарету. Я выскочила из бара через вращающуюся дверь.

КЛЕР
ПОМОЩЬ СВЫШЕ

«Супружеская жизнь состоит из компромиссов».

Я слышала это с тех пор, как повзрослела.

И не понимала одного: компромисс начинается гораздо раньше замужества. И включает в себя не только мужа, но и родителей. Его и своих.

Ради миссис Каррингтон я пообещала взять фамилию ее сына.

Ради матери согласилась устроить предсвадебный прием с преподнесением подарков в Мичигане, чтобы смогли прийти все тетки, кузины и соседи. Люди, которых я не видела годами. Люди, которых в общем-то и не хотела бы видеть.

Но ведь этот прием – не только для невесты, но и для матери!

Наверное, именно поэтому чем больше приближался великий день, тем сильнее я паниковала.

Подумывала даже прикинуться больной, чтобы не ехать в Мичиган. Но отвергла эту идею как трудноисполнимую.

В Бостоне мне приходилось изображать любящую невесту перед Уином. А теперь, в довершение ко всему, придется притворяться перед матерью?

Я и без того жутко погрязла в обмане. Вряд ли у меня хватит актерских способностей одурачить кого-то невразумительными желудочными болями. А кроме того, ложь требует такой невероятной энергии!

Вероятно, именно из-за постоянного вранья я так сильно похудела после помолвки. Но я держалась. С помощью ничего не подозревающих подруг старалась все вынести и с мрачным упорством двигалась к цели.

Как-то вечером мы с Джинси и Даниэллой встретились в ресторанчике «Ни с того ни с сего». Джинси каким-то образом раздобыла билетик на выпивку со скидкой, действительный от пяти до семи вечера.

У нее просто дар откапывать подобные клады. Думаю, детство, проведенное в нужде, имеет свои преимущества. Лишения обязательно окупятся позже.

Когда мы уселись у стойки бара – по инициативе Джинси, которая часто предпочитает бар столу, – и сделали заказ, Даниэлла вытащила из сумочки газету и попросила потерпеть, пока она прочтет статью.

Даниэлла утверждает, что не любит читать, но я почти всегда вижу ее с газетой или журналом. Ее внешность, зачастую вызывающая, находится в постоянном противоречии с любознательным и пытливым разумом. Она очень много знает.

Правда, все ее знания касаются определенных тем.

– Ну и что особенного в этом созерцательном образе жизни? – нахмурилась Даниэлла, швырнув наконец газету на стойку. – Вы читали рецензию на этот крохотный французский фильм о каком-то старом монастыре? Лично я не понимаю эту историю с монахиней и монахом! Они же ничего не делают! Только молятся целыми днями. Можно подумать, это кому-то интересно! Лучше бы сделали что-нибудь полезное для общества!

– Они и делают, – спокойно возразила Джинси. – Молитвы тоже приносят пользу. Пойми, они молят Господа о твоей душе, потому что у тебя не хватает на это времени.

– А если я не желаю, чтобы они молились за меня?

– Ничего не поделать, они молятся. Это их призвание.

– Небольшая молитва никому еще не повредила, – вставила я и тут же почувствовала себя идиоткой, способной выражаться одними штампами.

Я заметила, что за последний год мой лексикон сильно обеднел.

Похоже, я обленилась.

А лень означает безразличие к себе.

– В конце концов, какое тебе до этого дело? – продолжала Джинси. – У нас свободная страна. И каждый делает то, что считает нужным. Ты же не встречала ни одной монахини, пытающейся не пустить тебя в маникюрный салон, верно?

– Разумеется, пусть делают что в голову взбредет, – отмахнулась Даниэлла, выразительно закатывая глаза. Я заметила, что сегодня она наложила на веки розовые тени с блестками. – Но мне не обязательно этим восхищаться!

– Хочешь сказать, – неожиданно спросила я, изображая равнодушие, – что склонные к созерцанию люди молятся за души всех людей? И некатоликов тоже?

– Полагаю, да, – кивнула Джинси. – Конечно. Ведь они как святые! И молятся за всех. У всех равные возможности…

«Наверное, это и делает их святыми», – подумала я.

– Значит, если бы я попросила их помолиться за что-то особенное, очень важное, ну, ты знаешь…

– Не знаю, – покачала головой Джинси. – Но все равно продолжай.

– Как мне попросить их помолиться за меня? То есть за то, чтобы мое желание сбылось…

– Да, – поддержала Даниэлла. – Интересно, где найти такую монахиню, которая молилась бы за всех. Разве они не изолированы?

– Хочешь сказать «не уединяются». Пожалуй, самое точное определение – «удаляются от мира».

Джинси нахмурилась:

– Не знаю. Может, поискать в Интернете?..

– А что, у монахинь уже и сайты есть? – взвизгнула Даниэлла.

Джинси ойкнула и прикусила губу, словно сообразив, что ляпнула.

– Может, и нет. Но послушайте. В наши-то дни! Маркетинг – это все. И монахиням тоже нужно жить. Понимаете, монастыри существуют на пожертвования людей, за которых молятся особенно усердно. Да, но прежде монахи должны разрекламировать себя, чтобы люди узнали об их существовании. Верно? А потом нужно напоминать людям о том, что они все еще есть и никуда не делись. Вот вам и маркетинг!

– Можно мне посмотреть статью? – спросила я, снова пытаясь не выдать себя.

Даниэлла протянула мне газету. И пока они с Джинси о чем-то толковали, я нашла рецензию на небольшой французский фильм.

ДЖИНСИ
СВЯТЫЕ СЕСТРЫ

Этой ночью, когда Уин уже спал, тихо похрапывая, я уселась на кухне со своим ноутбуком и вошла в Интернет.

Я не зажигала света; мерцания экрана было вполне достаточно, а, кроме того, не хотелось будить Уина. Не хватало еще, чтобы он застал меня за печатанием слов «молитва» и «монастырь».

Я как бы отчетливо услышала его доброжелательный и вместе с тем снисходительный смешок.

«Уин потакает твоим маленьким капризам, – прошептал внутренний голос. – Как мило с его стороны».

Почти сразу же я нашла сайт группы монахинь, называвших себя Сестрами Белой Розы Марии. Их монастырь находился в том предместье Чикаго, которое, насколько мне известно, не пользовалось доброй славой. Судя по сведениям, обитель была основана в начале двадцатого века.

Я дрожащими руками стала печатать свое прошение.

Именно так они его называли. Прошение о молитве.

«Привет», – начала я, но тут же стерла слово. Слишком фамильярно.

Может, идея вообще дурацкая?

Впрочем, других у меня не было.

Я глубоко вздохнула, подумала, и слова пришли сами.

«Дорогие сестры! Спасибо за то, что согласились рассмотреть мое прошение. Но вы должны знать – я не католичка. Однако моя подруга Вирджиния, воспитанная в заветах вашей церкви, заверила меня, что вы не отказываете никому, нуждающемуся в вашей помощи».

Потом я объяснила свою ситуацию. Правдиво. То есть почти. Вместо того чтобы признаться в измене Уину, я написала, что думаю о других мужчинах.

Быть может, эти женщины были куда более современными, чем монахини прошлых веков, но я не хотела шокировать их без излишней необходимости. И опасалась, что они могут счесть меня безнадежной.

«Пожалуйста, – закончила я, – помолитесь за меня. Я хочу принять правильное решение. Спасибо. Искренне ваша, Клер Дж. Уэллман».

ДЖИНСИ
МАММИЗИЛЛА

Она трижды являлась в офис! Трижды за одну неделю!

Не знаю, как для других, но для меня ее мотивы были абсолютно очевидны!

Маммизилла!

Монстр открыл охоту на моего бойфренда.

Рик объяснил, что чудовище, то есть Лора Декоста, имеет дочь, которая ходит вместе с Джастином в летний дневной лагерь. Рик познакомился с ней пару недель назад на родительском собрании.

Маммизилла была матерью-одиночкой. Разведенной.

До чего же кстати!

И я точно знала, что она знает о нашем с Риком романе.

Может, Рик сам ей сказал. А может, она почуяла связь в свой первый визит в офис. Так или иначе, она решительно настроилась устранить меня. Готова заложить последний цент!

Сейчас расскажу о первой атаке.

Маммизилла начала штурм утром в понедельник. Часов в десять.

Как оказалось, она пообещала дать Рику рецепт овсяного печенья с изюмом, которое так любил Джастин. И вместо того, чтобы послать электронное письмо или написать свой дурацкий рецепт на карточке и запечатать в конверт, она предпочла сделать Рику сюрприз своим неожиданным вторжением.

В мой офис!

Специально тащилась из Чарлстона только для того, чтобы собственноручно вручить гребаный рецепт?

Черта лысого!

Рик познакомил нас.

Лора Декоста едва отозвалась на приветствие и снова повернулась к нему. Они отправились в его кабинет – интересно, зачем? – и пока я не увидела, как она идет через холл к лифтам, так и не смогла сосредоточиться.

Маммизилла что-то задумала. Мой отец вырастил неглупую дочь. Я вмиг распознала неприятность с конским хвостиком, топающую через холл в сабо на высоченных шпильках.

Вторая атака была предпринята около трех в среду.

Я почувствовала чей-то взгляд, подняла глаза от монитора, и – вот она, здравствуйте! Уже успела пробраться в офис! И встала передо мной столбом в своей ярко-желтой майке и сабо на каблучищах!

Снова сабо! Только на сей раз ярко-желтые, в тон майке.

Что за гребаный шик, черт побери!

– Так у вас есть дети? – нахально спросила она, не потрудившись поздороваться.

Нет. Зато имеются приличные манеры, а то я вытолкала бы тебя отсюда пинками в толстую задницу!

– Нет, – ответила я как можно спокойнее.

Как и хотела. Никаких эмоций. Ничего, кроме безразличия.

Ни сожаления, ни желания. Ничего.

– Вот как? – чуть усмехнулась она. – Так я и думала.

И тут эта стерва развернулась ко мне кормой и выплыла!

Меня полностью списали со счетов! До этой минуты никто и никогда так со мной не обращался!

«Да ведь будь возможность, я тоже могла бы завести детей! – хотелось мне заорать ей вслед. – У меня такая же снасть, как у тебя, только моя моложе!»

Но я осталась сидеть за столом, парализованная ее наглостью.

По словам Рика, Маммизилла заглянула, только чтобы поздороваться. И отдать книгу, на которую набрела, роясь на полках «Барнс энд Ноубл». Книгу, которую, как она уверяла, Джастин обязательно пооооолююююбит. И к тому же такая выгодная покупка: всего $4,99!

Но на Рика подарок, похоже, не произвел впечатления. Мало того, он ничуть не нервничал, не казался скрытным и, судя по виду, не пытался утаить гнусненькую истину от меня. Своей подружки.

Наоборот, вид у него был вполне обычный, может, чуточку раздраженный, как у всякого человека, которого без конца отрывают от дела: я ворвалась в офис сразу после того, как монстр прошествовал к лифту.

– Тебе не нужна книга? – спросил он, отбрасывая томик в сторону и принимаясь барабанить по клавиатуре. – У Джастина уже есть такая.

Я нехотя прочла заглавие: «Тысяча любимых сказок».

Что же, неплохо.

– Возьму, – кивнула я, хотя мне было противно прикасаться к обложке, захватанной потными лапами Маммизиллы.

Но нищим не до разборчивости. Книга досталась мне на халяву. Отошлю беременной кузине в качестве подарка, как свадебного, так и новорожденному, хотя не уверена, что она – то есть юная мама – умеет читать.

Я вернулась в офис, ни с кем не поделившись впечатлениями о встрече с этой Годзиллой женского рода.

В четверг, слава Богу, чудовище оставило нас в покое. Зато в пятницу пришлось пережить новое нападение.

На этот раз я получила предупреждение. Возвращаясь из дамской комнаты, остановилась у стола секретаря взять почту и услышала, как Кен громко говорит в трубку:

– Рик! Пока ты отходил, звонила Лора. Не захотела оставить сообщение в голосовой почте, передала, что заедет еще до полудня. Что? Не знаю. Она не сказала.

Безвыходные ситуации призывают к отчаянным мерам.

Благополучно вернувшись к себе, я призвала на помощь подруг.

Которыми стали Даниэлла и Клер.

Мои подруги. Хотя стали таковыми отнюдь не моими стараниями.

Уже через полчаса обе дружно вышли из лифта. По пути в офис я представила Даниэллу и Клер Салли.

Та приветствовала их с обычным равнодушием и немедленно заявила о срочной необходимости воспользоваться ксероксом.

– Интересная особа, – прокомментировала Даниэлла, вскинув брови.

– Обыкновенная, – бросилась я на защиту. – Она такая, какая есть. И вообще проблема не в ней.

Небольшая ложь еще никому не вредила.

– Проблема в Маммизилле. Кстати, вот и она. Точно по расписанию! А теперь смотрите во все глаза и скажите, что думаете.

И я поспешно втолкнула подруг в свой кабинет, где им предстояло притворяться, что они не шпионят. А сама осталась торчать в дверях, не отступая перед надвигавшейся Маммизиллой.

– Привет! – воскликнула я жизнерадостно, отметив новые сабо, на этот раз украшенные божьими коровками.

Маммизилла приостановилась и, вскинув голову, насмешливо уставилась на меня.

– А, это вы! Я вас и не узнала.

Я вознесла краткую молитву, чтобы сохранить хладнокровие.

– Джинси, – пояснила я еще более жизнерадостно. – На этой неделе мы встречались дважды.

Маммизилла коротко улыбнулась. И… ушла!

Меня затрясло от злости. Проводив взглядом соперницу, я ринулась в офис.

– Представляете, она уже в третий раз сюда приперлась! – прошипела я подругам. – Неужели ей делать больше нечего? Прошлась бы по магазинам, сделала себе прическу, что ли! Говорю вам, она положила глаз на Рика!

– Как ее зовут? – деловито осведомилась Клер.

– Лора Декоста. Разведенка. Четырехлетний ребенок. Кристен, или Кирстен, или Крис Крингл, или как там еще.

Даниэлла скрестила руки на груди и нахмурилась:

– Поверить не могу, что ты считаешь эту женщину угрозой!

– Представь себе, считаю.

– Но почему? – удивилась Клер. – Что в ней такого особенного?

Я стиснула кулаки.

– Сейчас объясню! Она доказала, что способна на это! Пройти дистанцию! Ну, сами понимаете: выйти замуж, родить ребенка. Она взрослый зрелый человек.

– Весьма спорно, – пробормотала Даниэлла. – Божьи коровки?

– Чего я достигла в жизни? – продолжала бушевать я. – Ничего. Поймите, Рику куда легче приспособиться к ней, чем ко мне! У Лоры уже есть опыт семейной жизни, а заодно и воспитания детей. Бьюсь об заклад, она может одновременно делать сандвичи и чистить унитаз, не забывая при этом о стирке белья и мытье кошачьего туалета.

– Джинси!

Даниэлла схватила меня за руку, и, как я заметила, очень осторожно, чтобы не поцарапать.

– Джинси, послушай меня. Мы с Клер своими глазами видели, что тут произошло. Эта особа тебя в упор не видит! Обращается с явным пренебрежением! Вряд ли Рик может увлечься такой женщиной. Во всяком случае, не тот Рик, которого ты нам описывала.

Да. Но описывала ли я реального Рика?

– Со мной еще никогда не обращались настолько пренебрежительно, – вздохнула я, потихоньку отнимая руку. – А это точно пренебрежение? Я приняла его за неуважение.

Клер покачала головой:

– Типичное пренебрежение. Известное также как презрение или даже брезгливость.

Даниэлла выглянула в коридор убедиться, что никто не подслушивает.

– Все же никак не пойму, почему ты так тушуешься перед этой особой. Да она даже косметикой не пользуется! Не обижайся, зайчик, но внешностью дама тоже не блещет.

– В жизни есть кое-что еще, кроме внешности, – отрезала я.

Например, беременность, роды и материнство.

И закладные, и больничные счета, и адвокаты по бракоразводным делам…

– Ах ты, наивная бедняжка, – вздохнула Даниэлла. – Детка, в конечном счете все сводится к внешности. По крайней мере вначале. И поверь, в этой женщине нет ничего особенного.

А во мне? Тут в аргументах Даниэллы явно было слабое местечко.

– Зато у нее ребенок, – возразила я. – И она сумела привлечь внимание Рика.

Клер добродушно улыбнулась:

– Джинси, по-моему, ты влюблена.

Я плюхнулась в офисное кресло, а Клер поспешно прикрыла дверь офиса.

– Господи, знаю! До чего все паршиво, верно? Особенно противно, что Рик уходит к женщине, которая тяжелее меня фунтов на сорок!

– Никуда он не уходит, – решительно заявила Клер.

– По крайней мере не к этой корове! – воскликнула Даниэлла. – Неудивительно, что ее бывший муж пошел вразнос! Бьюсь об заклад, это не она затеяла развод, потому что с таким весом нужно быть последней идиоткой, чтобы уйти от мужа, если только он не бил ее каждый день до потери сознания!

Я невольно рассмеялась:

– Спасибо, Даниэлла. Ты всегда умеешь ободрить и к тому же ужасно добрая! Это мне в тебе и нравится.

– Я просто говорю правду, – невозмутимо усмехнулась она. – Ты умна, сообразительна и очень симпатичная, хотя язык у тебя – чистая бритва, а характер – чистый уксус, как говаривала моя бабушка, все же человек ты хороший. А теперь собирайся, мы ведем тебя на ленч.

– Но в обеденный перерыв я обычно работаю, – запротестовала я.

– Пропускать обеды вредно, – отрезала Клер.

– И мужчины не любят тощих.

– Как и коров, – заключила я, снова прыснув.