Текст книги "Стрекоза. Басни"

Добрый царь

 
Какой-то царь, приняв
правленье,
С ним принял также попеченье
Счастливым сделать свой народ;
И первый шаг его был тот,
Что издал новое
законам учрежденье
Законам старым в поправленье;
А чтоб исправнее
закон исполнен был,
То старых и судей
он новыми сменил.
Законы новые даны
народу были
И новые судьи́, чтоб лучше
их хранили.
Во всем и вся была
отмена хороша,
Когда б не старая
в судья́х иных душа.
А тотчас это зло поправить
Царь способов не находил,
Но должен это был
И воспитанию
и времени оставить.
 

Дом

 
Был дом, хотя и не большой,
Однако же такой,
Что выгод не недоставало:
Жить можно было в нем.
Да кто когда доволен чем?
Любимое людское слово:
«мало»,
То есть, когда не дать,
Но взять.
А слова этого хозяин
тож держался:
Всё тесен дом ему казался,
Каких пристроек
он к нему ни прибавлял.
Дом наконец не дом,
а целый город стал.
Чем дом обширнее,
тем более смотренья,
Чтоб не дошел до разоренья.
Сперва таки его хозяин
содержал,
Но после собственных
ни глаз, ни иждивенья,
Чтоб дом исправно содержать,
Не стало боле доставать;
Ведь самому не разделиться,
Чтоб всё успеть обнять собой,
А на присмотр чужой
нет хуже положиться:
Чужой не видит глаз того,
что видит свой.
Дом всё ветшае станови́тся:
В том месте починя́т, в другом,
А в десяти местах валится.
 
 
Пусть это дом, —
А сколько государств,
которые упали,
Когда безмерное
пространство получали?
И я бы на совет такой
Весьма охотно согласился:
Что лучше дом иметь
исправный небольшой,
А нежели дворец, который
развалился.
 

Друзья

 
Давно я знал, и вновь
опять я научился,
Чтоб другом никого,
не испытав, не звать.
 
 
Случилось мужику
чрез лед переезжать,
И воз его сквозь лед,
к несчастью, провалился.
Мужик метаться и кричать:
«Ой! батюшки, тону! тону!
ой! помогите!»
– «Робята, что же вы стоите?
Поможемте», – один
другому говорил,
Кто вместе с мужиком
в одном обозе был.
«Поможем», – каждый
подтвердил.
Но к возу между тем
никто не подходил.
А должно знать, что все
одной деревни были,
Друзьями меж собою слыли,
Не раз за братское
здоровье вместе пили;
А сверх того между собой,
Для утверждения
их дружбы круговой,
Крестами даже поменялись.
Друг друга братом всяк зовет,
А братний воз ко дну идет.
По счастью мужика,
сторонние сбежались
И вытащили воз на лед.
 

Дурак и тень

 
Я видел дурака такого одного,
Который всё гнался́
за тению своею,
Чтобы поймать ее.
Да как? бегом за нею.
За тенью он – тень от него.
Из жалости к нему,
что столько он трудится,
Прохожий дураку велел
остановиться.
«Ты хочешь, —
говорит ему он, —
тень поймать?
А это что? Не достать —
Лишь только стоит
наклониться».
Так некто в счастии
да счастия искал,
И также этому
не знаю кто сказал:
«Ты счастья ищешь,
а не знаешь,
Что ты, гоняяся за ним,
его теряешь.
Послушайся меня,
и ты его найдешь:
Остановись своим желаньем
В исканьи счастия,
доволен состояньем,
В котором ты живешь».
 

Желание кащея

 
«Вот эту б тысячу мне
только докопить,
А там уж стану я
довольствуяся жить», —
Сказал кащей, давно уж
тысячи имея.
 
 
Сбылось желание кащея,
Что тысячу он докопил;
Однако же кащей
всё недоволен был.
«Нет, тысячу еще;
а ту когда достану,
Я, право, более желать
уже не стану».
Увидим. Тысячу и эту
он достал,
Однако слова не сдержал
И тысячу еще желает;
Но уж последнюю,
в том точно уверяет.
 
 
Теперь он правду говорил:
Сегодни тысячу и эту докопил,
А завтре умер он;
и всё его именье
Досталося по нем другим
на расточенье.
 
 
Когда б кащей иной,
Доход приумножая свой,
Еще сегодни догадался
И пользоваться им старался!
 

Зайцы и ёж

 
Охотники ежа и зайцев
изловили
<…> в один зверинец посадили.
 
 
Что ж?
Еж,
Ни дай ни вынеси,
на зайцев наступает,
Щетину колку напрягает,
То под того,
то под другого скок,
И колет зайцев, и кусает.
Уж зайцы от ежа на горку
и в лесок,
Но еж туда ж за ними мчится.
Чтоб как-нибудь укрыться,
Уж зайцы от ежа
и в угол, и в другой.
Но еж как тут, как тут,
у зайцев за пятой,
И бедным чем оборониться?
У зайцев кожа ведь тонка,
А у ежа щетина жестка
и колка.
Решилась их судьба:
Еж скок за зайцами
еще с пригорка в дол,
Ударился о сук
и брюхо распорол.
 

Западня и птичка

 
Задумал птичник птиц ловить
И западню ловить
их выставляет,
Поклав в нее всего
довольно есть и пить.
А чтобы птиц еще верняе
приманить,
Обман к обману прибавляет
И птичку в западню сажает,
Которую он изловил,
Когда тот самый он обман
употребил,
Чтоб птичка, в клетке распевая,
Другим приманкою была
И, голосом своим прельщая,
Подруг своих в тюрьму,
как на добро, звала.
Одна из птичек налетела
И к западне,
на голос птички той,
Подсела.
Заглядывает к ней
со стороны, с другой;
Но вдруг, подумавши с собой,
«Нет, – говорит, —
хоть сколько ты ни пой,
Сомнителен мне голос твой:
Неспроста здесь и ты,
да и запас такой.
Я, правда, целый день не ела,
Однако в тесноту такую
не пойду,
А в поле полечу:
там корм сама найду,
Какой я и всегда,
хоть с ну́ждою, имела.
А здесь готовое дают
и есть и пить,
Да тесно жить».
 

Заслуженный конь

 
Был конь у барина,
каких бывает мало:
Не конь, а клад,
Как говорят.
Скупого барина такого
не бывало,
И только одного коня
он и держал,
Который в доме всю работу
исправлял,
Какую бы и трем
исправить впору было.
 
 
Конь сколько мог служил;
но время наступило,
Что больше уж невмочь
пришло ему служить.
И по-прямому б надлежало
Из благодарности коня
по смерть кормить;
Но чувства в барине
такого не бывало.
Конь в тягость стал ему;
он шлет его продать.
Но дряхлого коня
кто станет покупать?
Ведут его назад.
«Ну, не хочу я боле, —
Хозяин, осердясь,
стал людям говорить, —
Беспрокого коня кормить.
Сгоните в поле;
Пускай за службу сам
он кормится на воле».
И бедного коня велел
с двора согнать.
Такое ли коню за службу
воздаянье
Возможно было ожидать!
В наш век хозяин пропитанье
Стыдился бы коню не дать.
 

Зелёный осёл

 
Какой-то с умысла дурак,
Взяв одного осла,
его раскрасил так,
Что стан зеленый дал,
а ноги голубые.
Повел осла казать
по улицам дурак;
И старики, и молодые,
И малый, и большой,
Где ни взялись, кричат:
«Ахти! осел какой!
Сам зелен весь, как чиж,
а ноги голубые!
О чем слыхо́м доселе
не слыхать!
Нет, – город весь кричит, —
нет, чудеса такие
Достойно вечности предать,
Чтоб даже внуки наши знали,
Какие редкости в наш
славный век бывали».
По улицам смотреть
зеленого осла
Кипит народу без числа;
А по домам окошки откупают,
На кровли вылезают,
Леса, подмостки подставляют:
Всем видеть хочется осла,
когда пойдет,
А всем идти с ослом
дороги столько нет;
И давка круг осла
сказать нельзя какая:
Друг друга всяк толкает, жмет,
С боков, и спереди,
и сзади забегая.
 
 
Что ж? Два дни первые
гонялся за ослом
Без памяти народ
в каретах и пешком.
Больные про болезнь
свою позабывали,
Когда зеленого осла
им вспоминали;
И няньки с мамками,
робят чтоб укачать,
Кота уж полно припевать, —
Осла зеленого робятам
припевали.
 
 
На третий день
осла по улицам ведут;
Смотреть осла уже
и с места не встают,
И сколько все об нем
сперва ни говорили,
Теперь совсем об нем забыли.
 
 
Какую глупость ни затей,
Как скоро лишь нова,
чернь без ума от ней.
Напрасно стал бы
кто стараться
Глупцов на разум наводить, —
Ему же будут насмехаться.
А лучше времени глупцов
препоручить,
Чтобы на путь прямой
попали;
Хоть сколько бы они
противиться ни стали,
Оно умеет их учить.
 

Имение и ссора

 
Невесть разбойники,
невесть князьки какие,
Да только люди не простые,
И счетом двое их всего
(То есть, вот этих только двое,
А их число совсем другое),
С своими войсками
соседа своего
Сложились выгнать вон
из кровного владенья
И разделить потом
промеж собой его.
Ну как отступишься
бессорно от именья,
Да от имения родного своего?
Где между частных спор
случится о именьи,
Там можно способы
через судей найти
Кое́-как ссору развести;
Но в этом ссорном положеньи,
Где всяк считался сам большой,
Чем тут решить,
как не войной?
Пошла война; людей
без счету побивали,
Так что со стороны смотреть
и те устали,
Которые войной
и грабежом живут.
А должно знать, что тут
Нимало не на стать
поэм происходило,
Где войски за себя богов
пускают в бой,
Как скоро только лишь
сраженье наступило;
Здесь каждый сам дрался,
без помощи чужой,
И вот зачем людей
так мною побивали.
И для того иной желал,
Чтоб уж хоть правый проиграл,
Лишь только б драться
перестали.
«Да что – тут некто
рассуждал. —
Хоть ссориться втроем
уймутся, —
Став двое, из того ж
именья подерутся».
 

Кащей

 
Какой-то был кащей
и денег тьму имел,
И как он сказывал,
то он разбогател
Не криводушно поступая,
Не грабя и не разоряя,
Нет, он божился в том,
Что бог ему послал
такой достаток в дом
И что никак он не боится
Противу ближнего
в неправде обличиться.
А чтобы господу
за милость угодить
И к милосердию
и впредь его склонить,
Иль, может быть, и впрям,
чтоб совесть успокоить,
Кащею вздумалось
для бедных до м построить.
 
 
Дом строят и почти
достроили его.
Кащей мой, смо́тря на него,
Себя не помнит, утешает
И сам с собою рассуждает,
Какую бедным
он услугу показал,
Что им пристанище
построить приказал.
Так внутренно кащей
мой домом веселится,
Как некто из его знакомых
проходил,
Кащей знакомому
с восторгом говорил:
«Довольно, кажется,
здесь бедных поместится?»
– «Конечно, можно тут
числу большому жить;
Но всех, однако же,
тебе не уместить,
Которых по миру
заставил ты ходить».
 

Конь верховый

 
Верховый гордый конь,
увидя клячу в поле
В работе под сохой
И в неге не такой,
И не в уборе, и не в холе,
Какую гордый конь
у барина имел,
С пренебрежением
на клячу посмотрел,
Пред клячею крестьянскою
бодрился
И хвастал, чванился,
и тем и сем хвалился.
«Что? – говорит он
кляче той. —
Бывал ли на тебе
убор когда такой,
Каков убор ты видишь мой?
И знаешь ли, меня
как всякий почитает?
Всяк, кто мне встретится,
дорогу уступает,
Всяк обо мне твердит
и всякий похваляет.
Тебя же кто на свете знает?»
Несносна кляче спесь коня.
«Пошел, хвастун! —
ему на это отвечает. —
Оставь с покоем ты меня.
Тебе ль со мной считаться
И мною насмехаться?
Не так бы хвастать ты умел,
Когда бы ты овса
моих трудов не ел».
 

Конь и осёл

 
Конь, всадником гордясь
И выступкой храбрясь,
Чресчур резвился
И как-то оступился.
На ту беду осел случился
И говорит коню:
«Ну, если бы со мной
Грех сделался такой?
Я, ходя целый день,
ни разу не споткнуся;
Да полно, я и берегуся».
– «Тебе ли говорить? —
Конь отвечал ослу. —
И ты туда ж несешься!
Твоею выступкой ходить —
И во́век не споткнешься».
 

Кошка

 
Жить домом, говорят, —
нельзя без кошек быть.
Домашняя нужна полиция такая
Не меньше, как и городская:
Зло надобно везде
стараться отвратить.
И взяли кошку в дом,
чтобы мышей ловить.
И кошка их ловила.
Хозяйка дому, должно знать,
Птиц разных при себе держать
Любила.
Какой-то в кошку бес вселился,
что с мышей
Она на птичек напустила
И вместе наряду с мышами
их душила.
За это ремесло
свернули шею ей:
«Ты в дом взята была, —
хозяйка говорила, —
Не птиц ловить – мышей».
 

Крестьянин с ношею

 
Коль часто служит
в пользу нам,
Что мы вредом себе считаем!
Коль часто на судьбу богам
Неправой жалобой скучаем!
Коль часто счастие
несчастием зовем
И благо истинно,
считая злом, клянем!
Мы вечно умствуем
и вечно заблуждаем.
 
 
Крестьянин некакий
путем-дорогой шел
И ношу на плечах имел,
Которая его так много тяготила,
Что на пути пристановила.
«Провал бы эту ношу взял! —
Крестьянин проворчал. —
Я эту ношу
Сброшу,
И налегке без ноши я пойду,
Добра я этого везде,
куда приду,
Найду».
А ноша та была кошель,
набитый сеном,
Но мужику она казалась
горьким хреном.
Стал наш крестьянин в пень,
не знает, что начать,
Однако вздумал отдыхать,
И мыслит:
«Отдохнув немного, поплетуся;
Авось-либо дойду,
Хоть с ношею пойду;
Быть так, добро, пущуся».
Пошел крестьянин в путь
и ношу взял с собой;
Но надобно здесь знать,
что было то зимой,
Когда лишь только реки стали
И снеги льда ещё
не покрывали.
Лежит крестьянину дорога
через лед.
Крестьянин ничего
не думавши идёт;
Вдруг, поскользнувшись,
он свалился,
Однако же упал
на ношу без вреда.
 
 
Близка была беда!
Крестьянин, верно б ты убился,
Когда бы ношу взять
с собою поленился.
 

Куры и галка

 
Хозяин курам корму дать
Стал крохи хлеба им кидать.
Крох этих поклевать
И галка захотела,
Да той отваги не имела,
Чтоб подойти к кроха́м.
Когда ж и подойдет, —
Кидая их, рукой хозяин
лишь взмахнет,
Всё галка прочь да прочь,
и крох как нет, как нет;
А куры между тем,
как робости не знали,
Клевали крохи да клевали.
Во многих случаях
на свете так идет,
Что счастие иной
отвагой получает,
И смелый там найдет,
Где робкий потеряет.
 

Куры и голубка

 
Какой-то мальчик птиц любил,
Дворовых, всяких без разбору,
И крошками кормил.
Лишь голос даст ко сбору,
То куры тут как тут,
От всюду набегут.
Голубка тоже прилетела
И крошек поклевать хотела,
Да той отваги не имела,
Чтоб подойтить к крохам.
Хоть к ним и подойдет, —
Бросая мальчик корм, рукою
лишь взмахнет,
Голубка прочь да прочь,
и крох как нет, как нет;
А куры между тем с отвагой
наступали,
Клевали крохи да клевали
На свете часто так идет,
Что счастия иной
отвагой доступает;
И смелый там найдет,
Где робкий потеряет.
 

Лев, учредивший совет

 
Лев учредил совет какой-то,
неизвестно,
И, посадя в совет
сочленами слонов,
Большую часть прибавил
к ним ослов.
Хотя слонам сидеть
с ослами и невместно,
Но лев не мог
того числа слонов набрать,
Какому прямо надлежало
В совете этом заседать.
Ну, что ж? пускай
числа всего бы недостало,
Ведь это б не мешало
Дела производить.
Нет, как же? а устав
ужли переступить?
Хоть будь глупцы судьи,
лишь счетом бы их стало.
А сверх того, как лев
совет сей учреждал,
Он вот как полагал
И льстился:
Ужли и впрям, что ум слонов
На ум не наведет ослов?
 
 
Однако, как совет открылся,
Дела совсем другим
порядком потекли:
Ослы, слонов с ума свели.
 

Ленивые и ретивые кони

 
В одних повозках шли
ретивые кони́,
В других – ленивые.
Пришед к горе они,
Ленивые ни с места! стали.
А ведь в дороге не стоять,
Так должно что-нибудь начать.
 
 
Побившись, способа
другого не сыскали,
Чтоб помощь этому подать,
Как лошадей ленивых
Вон выпрячь из возов
и впрячь коней ретивых.
Повозку только лишь взвезут,
Другую их взвезти
опять перепрягут.
Да что ж? Когда кормить
обоз остановили,
Всех на одну траву
на тот же луг пустили.
Я сам в себе, случившись тут,
Подумал: вот житье какое!
Ретивому коню
всегда работы вдвое,
А тот же корм,
какой ленивому дают.
 

Лестница

 
Всё надобно стараться
С погребной стороны
за дело приниматься;
А если иначе, все будет
без пути.
 
 
Хозяин некакий
стал лестницу мести;
Да начал, не умея взяться,
С ступеней нижних месть.
Хоть с нижней сор сметет,
А с верхней сор опять
на нижнюю спадет.
«Не бестолков ли ты? —
ему тут говорили,
Которые при этом были. —
Кто снизу лестницу метет?»
На что бы походило,
Когда б в правлении,
в каком бы то ни было,
Не с вышних степеней,
а с нижних начинать
Порядок наблюдать?
 

Лжец

 
Кто лгать привык, тот лжет
в безделице и в деле,
И лжет, душа покуда в теле.
Ложь – рай его,
блаженство, свет:
Без лжи лгуну и жизни нет.
Я сам лжеца такого
Знал,
Который никогда
не выговорит слова,
Чтобы при том он не солгал.
В то время самое,
как опыты те были,
Что могут ли в огне
алмазы устоять,
В беседе некакой
об этом говорили,
И всяк по-своему
об них стал толковать.
Кто говорит: в огне
алмазы исчезают,
Что в самом деле было так;
Иные повторяют:
Из них, как из стекла,
что хочешь выливают;
И так
И сяк
Об них твердят и рассуждают;
Но что последнее
неправда, знает всяк,
Кто химии хотя
лишь несколько учился.
 
 
Лжец тот, которого
я выше описал,
Не вытерпел и тут, солгал:
«Да, – говорит, – да, так;
я сам при том случился
(Лишь только что
не побожился,
Да полно, он забылся),
Как способ тот нашли,
И до того алмаз
искусством довели,
Что как стекло его
теперь уж плавить стали.
А эдакий алмаз
мне самому казали,
Который с лишком в фунт
из мелких был стоплен».
 
 
Один в беседе той
казался удивлен
И ложь бесстыдную
с терпением внимает,
Плечами только пожимает,
Принявши на себя тот вид,
Что будто ложь его
он правдою считает.
Спустя дней несколько
лжецу он говорит:
«Как, бешь, велик
алмаз тебе тогда казали,
Который сплавили?
Я, право, позабыл.
В фунт, кажется, ты говорил?»
– «Так точно, в фунт», —
лжец подтвердил.
– «О! это ничего! Теперь уж
плавить стали
Алмазы весом в целый пуд;
А в фунтовых алмазах тут
И счет уж потеряли».
 
 
Лжец видит, что за ложь
хотят ему платить,
Уж весу не посмел прибавить
И лжой алмаз побольше
сплавить;
Сказал: «Ну, так и быть,
Фунт пуду должен уступить».
 

Лисица и сорока

 
«Давно уже тебя
мне хочется спросить:
Что таки ты весь день
изволишь говорить? —
С сорокой свидевшись,
лисица ей сказала. —
 
 
Я чаю, что тебя послушать
рассуждать —
Есть подлинно что перенять».
– «Всё, что я говорю, —
сорока отвечала, —
Относится к тому,
чтоб, истину вещей
Открыв, других
наставить в ней;
И я большим моим
стараньем в том успела,
Что я, кого бы ни взяла,
Пред всеми прочими
найти ее умела,
С летучей мыши до орла».
 
 
– «Большое б, – говорит
лисица, – одолженье
Твое услышать наставленье,
Когда бы ты не в труд сочла».
 
 
Как на кафе́дре
врач глубокоизученный,
И знаньем, и своей особой
зараженный,
Когда готовится преподавать
урок,
Сперва вперед и взад
кафе́дры пошагает,
С осанкой в носовой
свой шелковый платок
Утрется и потом уж
слово начинает, —
Так точно, на суку
сорока находясь
И поучение давать
расположась,
Сперва вперед и взад
с осанкой выступала
И справа нос об сук
и слева подчищала.
Потом, приняв лица
ученейшего вид, —
«Я рада всем служить,
что знаю, – говорит. —
Я не люблю своим таиться
дарованьем:
Пусть пользуются все
открытым мне познаньем.
Не так ли? Ты ведь у себя
Четыре всё ноги считала?
Но не четыре их!
Хоть странно для тебя.
Однако должно знать:
чего б я ни сказала,
Без доказательства
еще не оставляла.
Послушай, и сама
признаешься тогда.
Приметила ли ты когда:
Как скоро ступишь ты,
нога твоя в движеньи?
Когда же ты стоишь
в покойном положеньи.
То и нога твоя покоится тогда?
Да полно, этим я не всё
еще сказала,
А слушай, что теперь
я стану говорить.
Чего большим трудом
недавно я узнала:
Всегда, когда тебе случается
ходить,
То ты не ина́че
как по земле ступаешь.
Приметь же ты свой хвост,
и ты тогда узнаешь,
Что всякий раз, когда
нога твоя шагнет,
За нею тож и хвост
подастся твой вперед;
И как нога твоя то тут,
то там бывает,
Точнехонько и хвост твой
так же выступает,
Когда на ловлю кур
изволишь ты ходить.
Из этого теперь выходит
заключенье,
Что хвост твой пятою ногою
должен быть.
И вот, сударыня, на ваше
предложенье
Вам с доказательством
решенье».
 
 
Как, право, веселит,
что даже меж скотов
Способности больших умов,
Дающих всем вещам
и толк и объясненье!
Мне это важное сороки
рассужденье
Лисица рассказав
заподлинно сама,
Примолвила при том
от хитрости ума:
«Чем меньше сведущи скоты
и чем глупяе,
Тем в доказательствах сильняе».
 

Лошадь и осёл

 
Добро, которое мы делаем
другим,
Добром же служит нам самим,
И в ну́жде надобно друг другу
Всегда оказывать услугу.
 
 
Случилось лошади
в дороге быть с ослом;
И лошадь шла порожняком,
А на осле поклажи
столько было,
Что бедного совсем
под нею задавило.
«Нет мочи, – говорит, —
я, право, упаду,
До места не дойду».
И просит лошадь он,
чтоб сделать одолженье
Хоть часть поклажи
снять с него.
«Тебе не стоит ничего,
А мне б ты сделала
большое облегченье», —
Он лошади сказал.
«Вот, чтоб я с ношею
ослиною таскалась!» —
Сказавши лошадь, отказалась.
 
 
Осел потуда шел,
пока под ношей пал.
И лошадь тут узнала,
Что ношу разделить
напрасно отказала,
Когда ее одна
С ослиной кожей несть
была принуждена.
 

Лошадь с возом

 
Когда б приманчивость
людьми не управляла,
К чему б тогда годился свет?
Куда б и не идти,
теперь иной идет:
Приманчивость ведет.
А эта мысль мне
вот с чего припала:
Я видел, лошадь воз
с каменьями везет,
И очень лошадь уж пристала.
Воз сена впереди идет;
То, чтоб до сена ей добраться,
Она, хоть через мочь,
везти и надседаться,
И так вперед всё шла да шла,
Пока воз с камнями
до места довезла.
 

Львово путешествие

 
Один какой-то лев
когда-то рассудил
Всё осмотреть свое владенье,
Чтоб видеть свой народ
и как они живут.
Лев этот, должно знать,
был лучше многих львов —
Не тем чтоб он щадил скотов
И кожи с них не драл.
Нет, кто бы ни попался,
Тож спуску не было.
Да добрым он считался,
Затем что со зверей
хоть сам он кожи драл,
Да обдирать промеж собой
не допускал:
Всяк доступ до него имел
и защищался.
И впрям, пусть лев
один уж будет кожи драть,
Когда беды такой
не можно миновать.
 
 
Природа, говорят,
уж будто так хотела
И со зверей других
льву кожи драть велела.
 
 
Итак, лев отдал повеленье,
Чтоб с ним и двор его
готов к походу был.
Исполнено благоволенье,
И весь придворный штат
Для шествия со львом
был взят, —
Штат, разумеется,
какой при льве бывает,
Штат не такой,
Какой,
Вот например, султана
окружает;
Придворный штат
людских царей совсем другой,
Да только и при льве
скотов был штат большой.
Что знают при дворе,
<то> знают и в народе:
Лишь только сказано
придворным о походе,
Ну весть придворные
скоряе рассылать,
Кум к куму, к свату сват
курьеров отправлять:
«Лев будет к вам, смотрите,
Себя и нас поберегите».
Придворным иногда
С уездными одна беда:
Ведь связи разные
между людьми бывают.
Тот, кто со стороны
тревоги те видал,
Какие, например,
в людском быту видают,
Как царского куда прихода
ожидают,
Всё знает. Да и я
не раз при том бывал,
Как, например, в тюрьму
обиженных сажали,
Чтоб, сидя там, своей обиды
не сказали;
Иному, – чтобы промолчал, —
Против того, чего из взяток
получили,
Вдвойне и втрое возвратили;
И тысячи таких,
и хуже этих дел:
Всяк вид всему давал
такой, какой хотел,
Бездельства все свои
бездельством прикрывали.
Со львом, ни дать ни взять,
Всё это делали,
да на зверину стать,
И всё так гладко показали,
Как будто ничего.
Куда он ни зайдет,
Везде и всё как быть,
как водится найдет.
Считая лев, что всё
в исправности нашел,
Доволен лев таков
с походу возвратился
и льву старому, своему отцу,
ну рассказывать свое путеше —
ствие с превеликим удовольстви —
ем. Старый лев все слушал.
 
 
«Ну, – говорит ему потом, —
так ты считаешь,
Что всё, что видел,
ты в исправности нашел.
Однако ты себя напрасно
утешаешь.
И я, бывало, так,
как ты теперь, считал
(Когда еще не столько знал),
Что в истинном тебе
всё виде показали
Да рассуди ты сам:
приход узнавши львов,
Кто будет прост таков,
Чтоб шалости не скрыть,
как их тебе скрывали?
Царю, чтоб прямо всё
и видеть и узнать,
Придворный штат с собой
в поход не должно брать».