Текст книги "Стрекоза. Басни"

Праздник деревенский

 
Мы в прихотях своих
того не разбираем,
Во вред ли, в пользу ли
нам то, чего желаем.
 
 
Стал праздник годовой
в деревне наступать;
Кто празднику не рад?
Крестьяне дожидаться,
Всем тем, что надобно
на праздник, запасаться
И с радости вперед
уже располагать,
Как погулять,
Попировать,
Самим как в гости побывать
И как гостей к себе созвать.
Настал их праздник, и настало
Ненастье с праздником,
какого не бывало,
Так что ни вон из изб.
А правду всю сказать,
Так для народа
Тогда и погулять,
Как хороша погода.
А тут и дождь, и снег, и град,
Грязь по колени.
Крестьяне в жалобу и в пени;
Никто и празднику не рад,
И к богу вёдра приступили
(Язычники крестьяне были):
«Помилуй, – говорят, —
во весь мы круглый год
Покою часу не имеем:
То пашем мы, то жнем,
то сеем,
Когда не на себя,
так на своих господ.
Неделя нам в году,
чтобы́ повеселиться,
И та вот прахом вся пошла.
Погода до того
всё хороша была;
Теперь на улицу
не можно появиться».
 
 
– «Неблагодарные! —
бог вёдра им сказал. —
Не знаете, чего хотите.
Вперед судьбу вы не гневите.
К спасенью вашему
я вам ненастье дал;
Хлеб на полях у вас
совсем уж пропадал;
Зной выжигал его,
а червь его съедал».
 

Привязанная собака

 
В неволе неутешно быть;
Как не стараться
Свободу получить?
Да надобно за всё
подумав приниматься,
Чтобы беды большой
от малой не нажить.
 
 
Собака привязи
избавиться хотела
И привязь стала было рвать;
Не рвется привязь;
грызть ее – и переела.
Но тою ж привязью опять,
Которой связанны концы
короче стали,
Короче прежнего собаку
привязали.
 

Птичник и птичка

 
Все полководцы утверждают,
Что хитростью подчас
и силу побеждают.
А это точно так.
Пришедши птичник в лес,
Гнездо на дереве
увидел и полез,
Чтоб вынуть молодых.
Лишь только мать успела
Увидеть птичника, то,
чтоб спасти детей,
Тотча́с долой с гнезда слетела
И притвориться так умела,
Как будто чуть жива;
а птичник тут за ней,
Покинувши гнездо, гоняться,
С тем, что когда поймает мать,
Детей уж после доставать.
Лишь птичник станет
приближаться,
Она вперед всё да вперед;
То кой-как пробежит
немного, то вспорхнет.
Так птичника она
манила всё, манила
И от гнезда его
всё дале отводила,
Пока он от нее отстал;
А дерева с гнездом уж больше
не сыскал.
 

Пустомеля

 
Из первых шалунов молодчик,
Великий вертопрах,
болтун и враль господчик,
Который только в то и жил,
Что вести собирал
и вести разносил,
Которые его весь разум
занимали
И только лгать,
Молоть, болтать
Бесперестанно заставляли,
А рассуждать о чем
никак не допускали;
Который умных всех
глупцами называл
Иль сделать их такими
всех желал;
Который в то одно старался,
Чтоб людям голову вскружить
Враньем своим бесить
И скуку наводить,
И всех до смерти
был готов заговорить.
 
 
Такой молодчик вдруг
к писателю примчался
И с попыхов к нему бежит,
А сам уж издали кричит:
«Так! всё за книгами!
и всё уединенны!
И всё от света удаленны!
И всё бы вам читать!
И всё бы вам писать!
И я таки не понимаю,
Как, полно, никогда
вас скука не возьмет!»
 
 
– «Я этого не примечаю, —
Писатель отвечал, —
один ли я иль нет,
Когда за книгами
сижу я в размышленьи;
Но чувствую, что я
теперь в уединеньи».
 

Пчела и курица

 
С пчелою курица затеяла
считаться
И говорит пчеле:
«Ну, подлинно, пчела,
Что в праздности одной
ты век свой изжила;
Тебе бы тем лишь заниматься,
Чтоб на цветки с цветков
летать
И только мед с них собирать.
Да полно, и о чем
ином тебе стараться?
 
 
Довольно, что лишь мы
не в праздности живем
И в день по яйцу
хозяину несем».
– «Не смейся, курица, —
пчела на то сказала. —
Ты думаешь, чтоб я тебе
в том подражала,
Когда ты, встав с гнезда,
с надсадою кричишь,
Что ты яйцо снесла,
и всем о том твердишь.
А я, ты думаешь,
без дела все бываю,
Затем что я труды свои
не разглашаю.
Нет,
Ошибаешься, мой свет!
А в улей загляни:
спор то́тчас наш решится;
Узнаешь, кто из нас
поболее трудится.
С цветков же мед
<сбираем> мы другим,
А что при нашей мы
работе не шумим,
Так ведай ты, что
мы не хвастуны родились;
А тот, кто хочет рассуждать,
В чем мы трудами отличились,
Учиться должен вкус
в сота́х распознавать.
К тому ж природа нас
и жалом наградила
И как употреблять его
нас научила,
Чтоб им наказывать
несносных хвастунов
И пустословцев тех, глупцов,
Которы о делах
так вредно рассуждают,
А сами их не понимают.
Так полно, курица, болтать,
Чтоб жала моего
тебе не испытать».
 
 
Пренебрегатели поэзии,
внемлите,
Которые ее злословием язвите:
Примером притча
вам здесь может послужить
Поэзия пчелой смиренной
будет слыть,
И вот примера вам начало;
А курицы пусть здесь
хулитель примет вид,
И притча вам тогда
всю правду говорит.
Хулитель! можно ли,
что будто бы нимало
В поэзии наук,
ни пользы не бывало?
Уймись, хулитель,
ты в злословии, постой;
Ты пользу тем самим
уж видишь над собой,
Что притча истину
лицом изображает,
Котору без лица глупец
не понимает.
 

Резчик и статуя

 
Художник некакий, резчи́к,
В художестве своем
и славен и велик,
Задумал вырезать стату́ю
Такую,
Которая б могла ходить
И говорить
И с виду человеком быть.
Резчи́к стату́ю начинает,
Всё мастерство свое
резчи́к истощевает:
Стату́я движется,
стату́я говорит
И человеческий
во всем имеет вид;
Но всё стату́я та
не человек – машина:
Статуя действует,
коль действует пружина;
Стату́е нравственной
души недостает.
 
 
Искусством чувств не дашь,
когда природных нет.
 

Робята своевольные

 
Кто пожилых людей
совет пренебрегает
И пылкой юности
страстям одним внимает,
Тот часто со вредом
и поздно узнает,
Сколь справедлив
людей испытанных совет.
 
 
Робята у́ моря со стариком
гуляли
И как-то на челнок напали,
В который вздумали они
и сами сесть,
И в то же старика
хотят робята ввесть,
Чтоб с ними по морю
немного прокатиться.
Но старику ли согласиться?
Старик старается и их
уговорить
Охоту эту отложить,
Робятам представляя
И живо им изображая,
Что кончится для них
забава та бедой.
Робятам ну́жды нет,
хоть голова долой!
Чем больше их старик
уговорить ласкался,
Тем больше на своем
поставить всяк старался.
Старик еще их унимать:
«Эй! право, вам несдобровать!
Челнок вам на беду,
поверьте мне, я знаю;
Ведь вам же я добра желаю!»
– «Пустое, старичок!
Что слушаться его!» —
И сами все в челнок,
И в море наконец
из виду удалились.
Тиха была вода тогда,
когда пустились;
Но вдруг где ветер ни взялся,
Челнок качает
И по волнам его то вверх,
то вниз бросает.
Робята чтоб назад,
но ветер не пускает;
Робята чтоб спастись,
но уж спастись нельзя:
Челнок вверх дном
и всех собою потопляет.
 

Скворец и кукушка

 
Скворец из города
на волю улетел,
Который в клетке там сидел.
К нему с вопросами
кукушка приступила
И говорила:
«Скажи, пожалуй, мне,
что́ слышал ты об нас,
И городу каков наш голос
показался?
Я думаю, что ведь не раз
Об этом разговор случался?
О соловье какая речь идет?»
– «На похвалу его
и слов недостает».
– «О жаворонке что ж?» —
кукушка повторяет.
– «Весь город» и его
немало похваляет».
– «А о дрозде?»
– «Да хвалят и его,
хотя и не везде».
– «Позволишь ли ты мне, —
кукушка продолжала, —
Тебя еще одним вопросом
утрудить
И обо мне, что слышал ты,
спросить?
Весьма б я знать о том желала:
И я таки певала».
– «А про тебя, когда
всю истину сказать,
Нигде ни слова не слыхать».
– «Добро! – кукушка
тут сказала. —
Так стану же я всем
за это зло платить,
И о себе сама
всё буду говорить».
 

Слепой лев

 
Был лев слепой; а быть
и знатному слепым
Дурное, право, состоянье.
Давай хоть не давай
лев подданным своим
О чем какое приказанье,
Иль правду в том
Или в другом
Не думай лев узнать:
обманут был кругом.
Я сам не раз бывал при том,
Когда, пришедши,
льву лисица репортует,
Что львов запасный двор
находится у ней
Во всей сохранности своей,
А первая с двора
запасного ворует,
Да и другим дает
с собою воровать,
Чтоб только ей не помешать.
Волк тож, бывало,
льву наскажет,
Когда он наловить зверей
ему прикажет,
Что лов сегодня был дурной
И только лишь ему попался
зверь худой;
А жирных между тем
зверей себе оставит
И, чтоб поверил лев,
свидетелей поставит.
И словом, всяк, кому
по должности дойдет
Льву донести о чем, —
что хочет, то налжет,
И, кроме воровства и лжи,
не жди другого
От малого и до большого.
 
 
Слепого льва легко
обманывать зверям,
Так, как по разуму
слепых господ слугам.
 

Собака и мухи

 
Собака ловит мух,
однако не поймает
И, глупая, не рассуждает,
Что муха ведь летает
И что поймать ее
пустое затевает.
Лови, собака, то, ч
то под твоей ногой,
Не то, что над твоей
летает головой.
 

Соловей и вороны

 
Кто как ни говори,
что будто нет страстей
В животных и других,
какие меж людей,
А зависть в них бывает,
И, может быть, людской
еще не уступает.
Свист соловья каков,
известно без того,
Чтобы хвалить его.
Что ж? Вздумай на него
воронья чернь озлиться
Из зависти, что он,
когда бы петь ни стал,
Всех голосом своим прельщал.
«Нам должно, – говорят
друг другу, – согласиться,
Чтоб соловью не дать
уж больше отличиться,
Всем вместе с ним запеть,
когда он петь начнет,
То голос весь его
за нашим пропадет;
А если он и тут
над нами верх возьмет,
Так будем сказывать,
что дурно он поет,
Всем тем, которые ни стали б
им прельщаться.
Что, долго ли ему
и впрям торжествовать,
А нам с стыдом пред ним,
воронам, оставаться?»
И только соловей свистать —
Воронье стадо ну кричать!
Но голос соловья
не только не терялся, —
Приятнее еще по роще
раздавался.
Другой бы голос, может быть…
Да голос соловья
хотели заглушить!
Теперь хотел бы я спросить,
Кого с воронами поставить
здесь в сравненье?
Мое бы мненье,
К ним сочинителей
негодных применить,
Которые на стать воронью
поступают,
Когда на авторов хороших
нападают
И клеветой хотят
их славу помрачить.
 

Соловей и чиж

 
Был дом,
Где под окном
И чиж и соловей висели
И пели.
 
 
Лишь только соловей,
бывало, запоет,
Сын маленький
отцу проходу не дает,
Всё птичку показать
к нему он приступает,
Которая так хорошо поет.
Отец, обеих сняв,
мальчишке подает.
«Ну, – говорит, —
узнай, мой свет,
Которая тебя так много
забавляет?»
Тотчас на чижика
мальчишка указал:
«Вот, батюшка, она», – сказал,
И всячески чижа
мальчишка выхваляет:
«Какие перушки!
Куды как он пригож!
Затем ведь у него
и голос так хорош!»
 
 
Вот как мальчишка рассуждает.
Да полно, и в житействе тож
О людях многие
по виду заключают:
Кто наряжен богато и пригож,
Того и умным почитают.
 

Стадник

 
Какой-то стадник шел
И стадо при себе
коней с ослами вел.
Кони как должно выступают;
Ослы шагают не шагают;
Всё понуканья ждут.
Однако же и тут
Не много стадник успевает:
Осел ленивый скот,
об этом всякий знает,
Так понукать его
не много помогает.
И стадник погонял ослов
сперва пешком,
Но наконец, устав,
сел погонять верхом:
То пустится за тем,
то за другим ослом;
Того, другого понукает;
Но столько же верхом,
как пешим, успевает;
И выбился и сам из сил,
И лошадей пристановил.
 
 
Так часто господин
с дурным слугою бьется,
А за негодного
и добрым достается.
 

Стрекоза

 
Всё лето стрекоза
в то только и жила,
Что пела;
А как зима пришла,
Так хлеба ничего
в запасе не имела.
И просит муравья:
«Помилуй, муравей,
Не дай пропасть мне
в крайности моей:
Нет хлеба ни зерна, и как
мне быть, не знаю.
Не можешь ли меня
хоть чем-нибудь ссудить,
Чтоб уж хоть кое-как
до лета мне дожить?
А лето как придет,
я, право, обещаю
Тебе всё вдвое заплатить».
– «Да как же целое ты лето
Ничем не запаслась?» —
ей муравей на это.
– «Так, виновата в том;
да что уж, не взыщи
Я запастися всё хотела,
Да лето целое пропела».
– «Пропела? Хорошо!
поди ж теперь свищи».
Но это только в поученье
Ей муравей сказал,
А сам на прокормленье
Из жалости ей хлеба дал.
 

Стрелка часовая

 
Когда-то стрелка часовая
На башне городской,
Свои достоинства счисляя,
Расхвасталась собой,
И, прочим часовым частям
в пренебреженье,
«Не должно ль, – говорит, —
ко мне иметь почтенье?
Всему я городу служу
как бы в закон;
Всё, что ни делают,
по мне располагают:
По мне работают, по мне
и отдыхают;
По мне съезжаются
в суды и выезжают;
По мне чрез колокольный звон
К молитве даже созывают;
И словом, только
час я нужный покажу,
Так точно будто прикажу.
Да я ж стою домов всех выше,
Так что весь город подо мной;
Всем видима и всё
я вижу под собой.
А вы что значите?
Кто видит вас?» – «Постой;
Нельзя ли как-нибудь потише,
И слово дать
И нам сказать? —
Другие части отвечали. —
Знай, если бы не мы
тобою управляли,
Тебя бы, собственно,
ни во что не считали.
Ты хвастаешь собой,
Как часто хвастает
и человек иной,
Который за себя
работать заставляет,
А там себя других
трудами величает».
 

Услуга

 
Во всяком случае
незнание – беда.
Считаешь иногда:
На что мне этому учиться?
Когда-то до меня
о том еще дойдет? —
Дойдет ли, или нет, —
Всё то, что знаешь, пригодится.
А ежели чего случится
и не знать,
Так лучше уж не приниматься,
Чем после со стыдом остаться.
 
 
Как некто, думая
услугу показать,
В саду взялся́ траву
пустую вырывать;
Однако, в травах толк не зная,
Противную совсем
услугу показал:
Негодную траву
за годную считая,
Ту оставлял в саду,
а эту вырывал.
 

Хозяин и мыши

 
Две мыши на один
какой-то двор попались,
И вместе на одном дворе
они живут;
Но каждой жительства
различные достались,
А потому они
и разну жизнь ведут;
Одна мышь в житницу попала,
Другая мышь в анбар пустой.
 
 
Одна в довольстве обитала,
Не видя ну́жды никакой;
Другая ж в бедности
живет и всё горюет
И на судьбину негодует,
С богатой видится
и с нею говорит,
Но в житницу ее попасть
никак не может,
И только тем одним сыта,
что рухлядь гложет.
Клянет свою судьбу,
хозяина бранит,
И наконец к нему мышь
бедна приступила,
Сравнять ее с своей
подругою просила.
 
 
Хозяин дело так решил,
И мыши говорил,
Котора с жалобой своею
приходила:
«Вы обе случаем сюда
на двор зашли
И тем же случаем
и разну жизнь нашли.
Хозяину мышам
не сделать уравненье;
И я скажу тебе:
Анбар и житницу
построил я себе
На разное употребленье;
А до мышей мне ну́жды нет,
Котора где и как живет».
 

Хулитель стихотворства

 
Беседе где-то быть
случилося такой,
Где занимались тем иные,
что читали
И о науках толковали,
Другие – что себя
шутами забавляли,
Которых привели с собой, —
К чему кто склонен был.
Зашло в беседе той
И о стихах каких-то
рассужденье
На именины чьи,
не помню, на рожденье, —
Да только гнусное,
из денег, сочиненье.
Один в беседе той,
охотник до шутов,
А ненавистник всех наук
и всех стихов,
В углу сидев, туда ж
пустился в рассужденье:
«Да что! и все стихи
хоть вовсе б не писать!»
Другие на него тем видом
посмотрели,
Как будто внутренне,
что он дурак, жалели.
Сказавши глупость ту,
он захотел шпынять
Над бывшим тут одним
писателем достойным
И голосом своим спросил
его нестройным:
«И вы ведь любите
стихи же сочинять?»
– «Так, – отвечал другой, —
люблю стихи писать,
Однако же не площадные,
А только я пишу такие,
Где дураков могу
сатирой осмеять».
 

Чужая беда

 
Ужли чужой беде
не должно помогать?
Мужик воз сена вез
на рынок продавать.
Случился косогор:
воз набок повалился.
 
 
Мужик ну воз приподымать,
И очень долго с возом бился
Да видит, одному
ему не совладать.
Прохожих в помощь призывает,
Того, другого умоляет.
Тот мимо и другой,
Всяк про себя ворчит
«Да что-ста, воз не мой,
Чужой!»
 
 
Услуга никогда в потерю
не бывает.