Текст книги "Сыны Света: Воспоминания о старцах Афона"

Однажды мой духовный руководитель, старец Онуфрий, желая пособить мне духовно и утвердить в монашеском образе жизни, рассказал такую историю:

– Ниже каливы старца Дамаскина находится другая калива, в которой нет даже церкви. В этой каливе жил отец Макарий с острова Тинос. Он достиг великой меры безмолвия, а после перешел в Катунакию, оставив в каливе своего послушника, врача, отца Артемия.

После в этой каливе поселился старец Дионисий с двумя послушниками, отцом Дионисием и отцом Киприаном.

Старец Дионисий ни с кем никогда не разговаривал, и его лица никто не видел: он скрывал его, чтобы сберечь непрестанную молитву. Он собирал душицу при Холодном источнике, отжимал масло из ее семян и продавал. На это он и жил, уча своих послушников никогда не есть за чужой счет. Так, он однажды собирал душицу и нашел клад при корнях дерева. Он передал клад в скит, и, по совету послушника Дионисия из Димитриады, клад было решено пустить на милостыню. Тогда монастырь Дионисиат был в большой нужде и повсюду искал деньги, будучи готов даже брать в долг под проценты.

Когда отец Дионисий узнал о нужде монастыря, то передал часть денег в обитель. Монастырь хотел вернуть деньги с процентами, но старец ответил: «Зачем возвращать проценты, зачем возвращать и капитал? Вы же все знаете. Мы, насельники Святой Анны, получили от наших отцов заповедь никогда не есть за чужой счет, но всегда трудиться, и, если будет излишек, раздавать его нуждающимся». Треблаженный старец Дионисий всецело был предан безмолвию. Когда приблизился час его кончины, он сказал об этом послушнику Дионисию.

Тогда позвали духовника, которому старец исповедовался, и тот причастил старца Святых Таин. Испросив прощения у всех окрестных отцов, он покинул мир с радостью и ликованием, чтобы войти в общение с прежде отшедшими нашими отцами, которые здесь, на земле, пресекли собственную волю и собственный помысл и тем достигли меры бесстрастия, а сейчас молятся Богу за нас.

* * *

Я тебе уже писал и вновь пишу, что наши отцы были святы, и мы как их чада обязаны насколько возможно, совершать все поступки при свете их божественных наставлений.

Когда старец Дионисий видел, что я изнемог духом и телом, то говорил мне:

– Ты устал в духовном делании? Сходи на мельницу, посмотри, как бежит вода. Прославь Создателя, даровавшего тебе воду. Сложи руки на груди и посиди час или два на ступенях лестницы, ведущей к дороге, и молись умом. Так ты и свои обязанности успеешь выполнить, и избавишься от скуки, которой томит тебя враг. Всякая тоска изгоняется уединенной молитвой, которую врагу заметить не удается, потому что молитва – тайное делание монаха, скрытое от врага наших душ. Ты устал на тяжелой работе. Положи дрова на пути через ров, где заканчивается старая греческая дорога и начинается тропа, ведущая к нам в каливу. Посиди немного, разомни спину, пусть пот высохнет. Проронив слезы умиления, вновь взвали вязанку на плечи и спустись в каливу Святой Троицы.

Таково было наше делание. Бывало, когда мы шли унылыми, прохожие замечали нашу печаль. А иногда ободрявшие нас люди заходили в каливу, и не только в нашу, но и в другие. Притворившись, что пришли по делу, они начинали с нами беседовать, чтобы освободить всех, живущих уединенно, от скорби и печали.

Одна из афонских рек

А сегодня, куда ни пойдешь, никаких вопросов не обсуждают, кроме как о календаре и о таинствах. А ведь эти люди – простые миряне, а не священнослужители, и, по канонам, у них нет никаких прав обсуждать эти вопросы, хоть их и пытаются решать иные современные ученые. Для подвижников обсуждение этих вопросов вредно: оно помрачает ум. Потому в наши дни так много ожесточившихся монахов, что они за этими спорами забывают и о служении Богу, и о монашеских правилах.

Почему монах зовется монахом? Потому что он – один, словно жених в преддверии свадьбы. Свадьба монаха – любовь его души к Небесному Жениху души – Господу нашему Иисусу Христу, а сын любви – божественное рачение.

Рачение (по-древнегречески «эрос») и означает у нас божественную любовь. Древние греки думали, что эрос – сын Афродиты. Но Афродита означает мирскую любовь, преисполненную в миру всякой мерзости. Но в духовном смысле любовь – мать всякой добродетели, когда человек «божественным рачением окрыляем».

Как в древности эрос изображался крылатым, так и монах, желающий быть истинно «монахом», взлетает на крыльях любви выше девяти чинов ангельских.

Бог стал Человеком, чтобы превознести на невероятную высоту монашеский образ жизни. Он, хотя не нуждался в молитве, однако уходил в пустыню молиться, чтобы научить монаха жизни безмолвной и молитвенной, позволяющей взойти выше небесных чинов.

Понимаешь ли ты теперь, сколь возвышенно монашество? Осознаешь ли, сколь великие отцы у нас были? Размышляешь ли о том, сколь благодатными и богословскими были их поучения, которыми они нас воспитывали?

А теперь мы оставили возвышенные беседы и разглядываем земную суету. От этого в нас исчезают страх Божий и любовь к Богу. Мы уже готовы возражать даже святым наших дней, которые, по свидетельству наших отцов, знали, что такое божественная любовь. В разговоре со святыми старцами они совершенно забывали, что они еще в мире сем.

Так почему же мы оставили эти беседы и возвышенные созерцания?

Причины три: надменность, превозношение и эгоизм.

Эти три исполина порабощают душу монаха и тащат ее на привязи, как медведя, предавая в руки врага.

Поэтому всегда молись, повторяя за царем Давидом: Виждь смирение мое и труд мой, и остави все грехи мои, и еще: смирихся аз, и Ты спас меня и во смирении нашем помянул нас Господь[50]50
  Псал. 24, 18; 114, 6; 135, 23.


[Закрыть].

В доме рядом со Свято-Троицким скитом жил старец старца Дионисия, который также звался Дионисием. Каждый вечер он работал в саду, и веки его всегда были влажными от слез.

Я спросил, почему он плачет. Тот ответил:

– Слишком много грабителей, духов воздушных, которые вьются над моей головой, будто комариная туча, – только этих гнусных духов премного больше. Я и закрываю глаза, чтобы мой ум не был похищен, и думаю постоянно, что какое бы зло ни происходило в мире, я тоже в этом виновен.

Вот такими были отцы из скита Святой Анны. Вот как они внимали себе. Но и из-за моей, тоже злой, воли появился григорианский календарь, будто ядовитое жало василиска, умерщвляющее человека на месте. Появление нового календаря иссушило всю красоту духовных бесед. А сердце, в котором такая сухость, уже мертво.

Сколь же велика ответственность за душу твою, – у тебя ведь нет ничего, кроме души. Особенно в наши дни, когда человечество изгнало любовь и говорит только об одном – о догматических и канонических вопросах. Говорить об этом – совсем не наше дело. Оттого и помрачена наша душа, изнемогающая в плену у трех исполинов: надменности, эгоизма и превозношения.

Однажды, в день праздника Преображения, блаженной памяти отец Нектарий решил, что петь на вершине Афона будет его послушник, прекрасный певчий. Отец Гордий, тогда еще новоначальный Георгий, и сам хотел отправиться к вершине. Отец Нектарий был чтецом и певчим и всегда пел в хоре. Георгий как новоначальный послушник должен был найти способ, чтобы никто из монахов его не увидел, а иначе в нашем скиту начнутся пересуды, что новоначальный отправился на вершину, не смутившись старцев из других монастырей.

Я спросил блаженной памяти старца Онуфрия, который тогда жил у Артемеев: что делать? Он призадумался, но ничего не ответил, потому что я как послушник не должен был начинать разговор первым.

Мы собрались в Вавиле. Монахи, пришедшие из других монастырей, были радостны. Видя, в сколь суровом месте мы живем, они восклицали: «Как вы выдерживаете жизнь здесь, среди скал?»

Поднявшись к Панагуде, все подождали прибытия отцов из Великой Лавры. По древнему обычаю, они идут первыми, а потом уже за ними следуют все остальные.

Я переживал за новоначального, которого мы взяли. Дул сильный ветер, и мы усадили его под елью, а то он мог бы простыть.

Пришли отцы из Лавры, и мы все поднялись на святую вершину, чтобы совершить поклонение. Но мне и послушнику не нашлось места, где сесть. Всю ночь, едва не падая от усталости, я просидел на камнях, даже не мечтая о деревянном сиденье.

Святая Гора Афон

Отцы пребывали в духовном созерцании, и только я был печален, угнетаемый трудами и заботами.

Когда всенощная закончилась, благоговейнейший настоятель Лавры сказал мне: «Эге, старче Хрисанф! Видно было, как ты устал и что твой ум порабощен заботой, которую сам ты себе и устроил. Нечего ходить на вершину вместе с послушником».

У всех участников всенощной лица сияли радостью. Но я, совершивший недолжное, безмолствовал. Ведь старец Онуфрий, уклонившись от ответа, тем не благословил меня идти. А я пошел, и это меня угнетало.

Однажды, застав старца Онуфрия, когда тот был один, я рассказал, что чувствовал в ту ночь.

Он мне ответил:

– Любой христианин, монах он или мирянин, достигший высоты добродетелей, если не удержится на этой высоте по невниманию, будет что котелок, который выбросили вон в тот овраг за скитом, и он заржавел. Так вот: что приобрели, то и потеряли, а потом ходим и бродим в овраге, чтобы все найти. Пот проливаем, руки до крови раздираем, а ноги наши в глине увязают.

Когда у монаха в сердце иссякает молитва, до этого расцветавшая от смирения, словно роза, он должен немного потрудиться. Прежде всего – помолчать немного, не разговаривать без нужды, всегда молиться умом, пред очами представляя всех тех отцов, которые от превозношения впали в заблуждения и прочие бесчестные страсти. Следует вспоминать их покаяние, благодаря которому они вернулись на спасительный путь и смогли сберечь в своем сердце молчаливое созерцание и искреннюю молитву.

Поэтому ты больше молчи, а иначе настанет день – и ты впадешь в неминуемые искушения, а рядом не окажется советчика. Молись чаще праведной Анне, да не попустит она тебе впасть в искушения, конца которым бывает не видно.

Так говорил мне старец Онуфрий. Его советы хранят меня и в эти дни, и я повторяю слова, которые он очень любил: Милость твоя, Господи, поженет мя во вся дни живота моего»[51]51
  Псал. 22, 6.


[Закрыть].

Вот, вкратце написал вам об этом. Завершу письмо словами старца: «Заботьтесь о душе – достоянии бессмертном».

В Катунакии, где и жил блаженной памяти духовный наставник отец Игнатий, стоит калива в честь Живоносного Источника.

В этой каливе жили двое братьев – Поликарп и Каллист. Один из них был назначен духовником каливы. Они были постоянно преданы молитве, безмолвию и подвигу и достигли столь высокой степени духовной жизни, что сподобились дара прозорливости. Старец Поликарп провел жизнь в затворе.

К ним пришли научиться добродетели трое юношей. Их приняли в послушание и вскоре постригли в монашество. Их имена: Панарет с Крита, Поликарп и Савва.

В то время в Афинах был один мирянин-проповедник. Этот преподаватель (я не буду называть его имени, чтобы вновь не разгорелось пламя ереси) многие годы учил, что человек трисоставен, что Владыка Христос стал совершенным только в Божественном Крещении, а толкуя Песнь Песней, говорил, что Владыка Христос вновь придет царствовать на земле тысячу лет.

Двое дивных отцов, Поликарп и Каллист, вместе со старцем Даниилом из Катунакии, выступили с опровержением его воззрений. Проповедник был вынужден уехать из Афин и уже более никогда не возвещал своих мнений в столице.

Когда этот учитель скончался, его хотели похоронить в афинском кафедральном соборе, хотя воззрения этого человека были осуждены Церковью.

Один из этих двух братьев, получивший пророческий дар, молился и увидел въявь, что останки проповедника покоятся в кафедральном соборе, а диавол, направлявший его руку, сидит рядом с ним и что все тело усопшего остыло, а рука продолжает быть горячей.

Сторонники этого проповедника, ощущая тепло его руки, поторопились назвать его святым. Когда они узнали о видении старца, то люто возненавидели всех афонитов.

Один из учеников проповедника, ставший ко времени его кончины уже митрополитом, однажды, выступая с толкованием посланий апостола Павла, разразился бранью против Святой Горы и ее насельников. Он забыл о тех предвозвещениях, которые дала афонитам Сама Матерь Божия, – я об этом читал в доме Василики Капролиотис, когда там останавливался архимандрит Христофор (Наслимис), и не мог опомниться от удивления.

Братья Панарет и Поликарп не понесли суровой жизни в каливе и, после кончины братьев Поликарпа и Каллиста, ушли и поселились в Кавсокаливии, в каливе Преображения Христова.

А отец Савва, движимый любовью и благоговением к своему старцу, попросил отцов Панарета и Поликарпа написать его образ. Святая Гора была еще под властью турок, и отец Савва спрятал икону старца в каливе Живоносного Источника, где тогда и обитал, и молился перед ней.

Когда Святая Гора перешла под власть Греции, монастырь вызвал его на собрание. Там ему велели убрать икону.

С тех пор отец Савва перестал общаться с отцами. Беседовал он только со мной, узнав, что моим духовником был столь близкий ему отец Панарет из церкви Вознесения в Панкратионе Афинском.

Он мне много рассказывал, я его слушал, но многого не запомнил, потому что не намеревался общаться с миром и участвовать в мирских делах. Но мои грехи привели к тому, что мои послушники Нектарий и Гордий заболели туберкулезом, да мне и самому пришлось на лечение отправиться в мир.

Отец Панарет самостоятельно изучил русскую технику иконописи, а русские люди того времени считали его святым.

В Катунакии

Отец Панарет из Кавсокаливии перевелся в каливу Святой Троицы, где я тоже жил, и занялся ее благоукрашением. Он делал все лавки только из каштанового дерева: у него было достаточно денег на это и он хотел все строить на века. Он писал иконы в полном безмолвии, а его сердце согревал помысл пойти в мир и учить народ греческий, подражая в этом духовному наставнику, отцу Матфею, к которому на исповедь ходила почти вся Греция. Нужно было показать, в чем был неправ тот мирской проповедник, и укрепить людей в молитве по образцу святых отцов.

Отец Панарет был рукоположен, по прошению каливы, в Кавсокаливии, чтобы потом получить право принимать исповедь и становиться духовником. После он покинул Святую Гору, прибыл в Афины и прожил там два года в метохии монастыря Симонопетра – при церкви Вознесения.

Главным его делом было разъяснять людям, почему они не должны доверять упомянутому проповеднику. После разъяснений старца многие профессора стали критично относиться к тому проповеднику и среди его сторонников остались только люди невежественные и не любящие поститься.

К несчастью, такие нерассудительные люди, доверяющие любым лжеучителям, встречаются и сейчас и их даже становится все больше.

Отец Панарет познакомился тогда же со святым Нектарием и на собственные средства издал в Афинах в 1911 году историческое исследование святителя Нектария о великой схиме.

Всенощную отец Панарет служил каждую субботу, а всех, ходивших к нему на исповедь, обязывал, если они хотят причащаться за каждой службой, как можно чаще исповедовать все свои грехи.

Помышляя о благочестии своих прихожан, он каждую субботу вместо чтений конца вечери и шестопсалмия вставал на скамью, чтобы все в храме могли его разглядеть (он был низкорослым), и начинал говорить о том, что такое умная и сердечная молитва, какая от нее польза и как происходит в этой молитве восхищение ума.

Многие девушки из состоятельных семей научились умной и сердечной молитве. Общаясь с Богом, они совершенно забывали о своих нуждах и пристрастиях.

Некоторые из них поступили в монастырь на Эгине к святителю Нектарию, а другие – в монастырь на Паросе, который обычно называют «Дубравой Христовой».

Лукавые афиняне, видя, что число монахов все более пополняется, повели настоящую войну против монашества. Они подошли к старцу и сказали, что, если он желает афинскому народу благо, пусть отправит своих духовных дочерей поработать в Благовещенской больнице сестрами милосердия. Тогда они покажут, что за ними правда, и греха у людей станет меньше.

Старец не распознал лукавства гостей и направил на работу в больницу следующих духовных чад: Ангелику Алифантис, мою тетю, Марию Геннимату (позднее они приняли постриг в монастыре Святого Нектария) и еще двух сестер – Анастасию Дуку, у которой был муж, и ее незамужнюю сестру.

Лукавые афиняне поняли, что и таким способом не остановить тягу к монашеству и жизни в монастыре и что число монахов будет только увеличиваться. В то время все в Афинах разделились на две партии: одни были за короля, другие – за Венизелоса. А про отца Панарета сплели столько клеветы, что он был вынужден уехать из Афин. В Молее, в Лаконии, он приобрел большой дом. За ним последовало множество монахинь, а возникший монастырь сам старец называл «Новым Афоном». Не помню всех монахинь по именам, припоминаются мне только две дочери садовника, одну из которых звали Евпраксией.

Через десять лет, в апреле 1928 года, архимандрит Панарет, родом с Крита, ученик Поликарпа, кавсокаливит, оставил основанный им в Молее монастырь «Новый Афон» и обосновался вместе с тридцатью монахинями в славном своим прошлым монастыре Живоносного Источника на острове Андрос. Этот заброшенный монастырь прежде был мужским, теперь же он возродился как женский.

А через шесть лет старец почил о Господе.

Вскиту Иверона жил монах по имени Анфим, слепой от рождения. Он услышал о чудесах Пресвятой Владычицы нашей Богородицы Вратарницы, происходящих во всем мире, и стал молиться об исцелении. Он с таким благоговением помышлял об этой святой иконе, что попросил одного иконописца создать список с иконы Вратарницы. Иконописец приготовил доску, но как только взял уголь, чтобы прописать контур, руку его вдруг парализовало. Отец Анфим зашел к иконописцу через несколько дней, думая, что икона уже готова. Но иконописец сказал ему, что, когда он начал еще только набрасывать контуры, рука омертвела и работать он больше не может.

Отец Анфим, выслушав несчастного иконописца, пал на землю и стал, проливая обильные слезы, упрашивать Пресвятую Владычицу нашу Богородицу вернуть руке движение, чтобы он мог написать святую икону Ее, Вратарницы и Заступницы Святой Горы Афон.

Божия Матерь не презрела его мольбу. Но все произошло иначе, чем все помышляли. Сначала прозрел отец Анфим и смог видеть то, что прежде только представлял. Затем на приготовленной иконописцем доске стал проступать нерукотворный образ Пресвятой Богородицы Вратарницы. А после уже был исцелен иконописец. Этому было уготовано произойти, чтобы отец Анфим сразу увидел всенепорочный лик Царицы Небесной и светлейший лик Господа нашего Иисуса Христа и возвестил бы о чуде всему миру.

Нерукотворный образ Божией Матери Вратарницы

Отец Анфим, увидев перед собой поистине святой образ, возрадовался безмерно.

Но вскоре перед глазами у него опять стало темно и, по воле Божией, он вернулся к прежней слепоте.

Ему, как и многим тогдашним старцам, тоже хотелось выйти за пределы Святой Горы Афон ради спасения многих. Он взял с собой нерукотворную икону Пресвятой Владичицы Богородицы Вратарницы, продолжающую источать чудеса, и отправился на Додеканесс, где основал несколько женских обителей.

Сама Божия Матерь собирала сестер в монастырях. Но основание всякого монастыря сопровождалось нестроениями. Когда строительство первого монастыря было завершено, несколько монахинь оклеветали своего старца перед жителями острова, заявив, что он подходит к ним с нечистыми намерениями. Как только народ об этом услышал, то немедленно выслал старца с острова. Он же только радовался выпавшим ему бедам; потом отправился на другой остров, и там повторилось почти то же самое.

Монастырь Божией Матери Вратарницы на острове Астипалея

Наконец, он обосновался на острове Астипалея. До прибытия отца Анфима на этом острове обитало множество змей. Когда святой Анфим прибыл на остров, неся на руках чудотворную икону Вратарницы, все змеи исчезли. Астипалейцы, благоговея перед этим невероятным чудом, решили построить благолепную церковь и создать монастырь. Там они и поместили икону Владычицы нашей Богородицы Вратарницы. И по сей день Царица ангелов соделывает многочисленные чудеса через нерукотворную икону.

В монастыре собралось множество сестер. Старец учил их внимать себе, очищать все свои чувства и освящать все свое тело, но прежде всего не допускать нечистоты речи. Ведь если женщины не обуздывают свой язык, то они начинают верить диаволу, похищающему их рассудок, и еще начинают повсюду распространять всякую клевету. Вспомним, как праматерь Ева поверила клевете диавола. А как только он ни клеветал! Что якобы Всеблагой Бог боится, что люди станут равны Ему. Эту клевету Ева внушила и праотцу Адаму, убедив его, что диавол, мол, говорит чистую правду.

«Откройте, – говорил он сестрам, – синаксарь святой Евгении, и вы прочтете о монахине Меланфии, монастырь которой был духовно опекаем игуменом Евгением. Монахиня эта пустила слух, что Евгений мыслит о постыдном и дурном и пестует в себе нечистые вожделения. Епарх Филипп вызвал к себе игумена Евгения, силой сорвал с него одежды и увидел с удивлением, что это его дочь Евгения, которую он считал пропавшей без вести.

Филипп обличил Меланфию за то, что она клевещет на рабов Христовых, и сам принял крещение, до тех пор бывши язычником».

Старец Анфим не уставал произносить для монахинь душеполезные поучения. Перед тем, как отойти ко Господу, он созвал всех сестер и сказал, что умирает, – и тотчас душа его отделилась от тела и отправилась в небесные чертоги.

Всеблагой Бог наш наказал всех, клеветавших на святого Анфима, тяжкой одержимостью.

В наш такой просвещенный и развитый двадцатый век всему православному клиру Греции, особенно монашескому чину, приходится выслушивать страшные клеветы.

Диавол пытается тем самым отпугнуть многих людей от принятия монашества.

Пусть клеветники прочтут историю, которую можно найти в книге «Поучение духовнику». Однажды женщина, оклеветавшая другую женщину, с которой поссорилась, отправилась на исповедь. Совесть ее мучила, и она призналась во всем духовнику. Духовник сказал ей, что ничего ужасного она не совершила, поэтому и епитимия будет ничтожной: ей просто нужно зарезать петуха и разбросать перья на перекрестке, а после принести петуха духовнику. Духовник взял петуха и сказал: «Хорошо, а теперь иди и собери перья». Она ответила: «Да разве теперь разыскать, куда они разлетелись?» – «Но и я не смогу тогда прочесть разрешительную молитву». – «Что же мне делать?» – спросила женщина. «Плакать всю жизнь и терзаться, тогда Господь, быть может, простит тебе клевету на соседку».

Итак, нельзя сомневаться, что духовные отцы – как иеромонахи, трудящиеся в миру, так и женатые священники – должны быть осторожны. Особенно это относится к тем, кто уходит со Святой Горы Афон для того, чтобы стать духовниками монахинь и наставниками мирянок. Вы наберете монахинь, а они начнут на вас клеветать, клевета же будет вас ежечасно тревожить и ввергнет в великое искушение. Поэтому, если не готовы, держитесь подальше от женщин, которые горят желанием за вами последовать и заявляют, что непременно нужно их принять и постричь в монашество.