Текст книги "Фабула. Монология в двенадцати меридиях"

Я завороженно слушал Миронова и понимал, что его тирадой меня накрыло окончательно, словно черной лавиной. Мы скурили на пару половину из принесенных им десяти граммов гашиша, и теперь меня начинало переть уже совсем по-взрослому. Я закрыл глаза. Я сидел ошеломленный этим потоком сознания, образов, символов и знаков препинания. В моей голове четверки удваивались и превращались в восьмерки, а потом ложились на бок и сплетались в бесконечно длинные косы, уходили за горизонт познания и возвращались непознанными, но изменившимися и связывали воедино время и пространство. И мне открылось, что вечное начинается и заканчивается в одном и том же месте – там, где восьмерка встречается сама с собой ровно на стыке двух нулей и там же венчается с бесконечным. И что сверхбольшое становится сверхмалым, выворачиваясь наизнанку вместе с изящной петлей на том же самом перекрестке, где сверхдальнее оказывается внутри нас. Мне мстилась материя в целом, вещество как таковое, и молекула диметилтриптамина, и тот порог, на котором об физику споткнулся химик Резерфорд, и электронные облака в вечернем небе над планетой нуклонов, и подземные гнезда ароматных кварков, которыми так любят закусить господа Кларк и Планк на поминках по Финнегану, разделывая их квантовым скальпелем в поисках начинки из одномерных струн, на которых древние парки наигрывают мелодию жизни. И мне мнилась необъятная вселенная, нашинкованная на листы галактик и пустоты войдов, и такие же точно одномерные струны, но уже длиной в миллионы парсек, которыми она сшита до поры до времени, словно голубец, чтобы не развалиться на четырежды четыре в степени бесконечность куска. Струны эти опасны: пройдя сквозь человека – любого человека, даже сквозь Арнольда Шварценеггера, – они непременно создадут в нем поле такого напряга, что голова схлопнется с жопой на скорости тридцать две тысячи километров в секунду… Я понимал, что меня серьезно нахлобучило.

– Вот откуда я знаю про Четыре великих мысли, – прервал мои грезы Миронов. – ДМТ производит эффект, поверь. Прямое попадание семисот тысяч килотонн отборной Вселенной в каждый нейрон мозга. Никто уже не может быть прежним, разок изведав бога на вкус. Не сомневайся, если каждый человек на Земле хотя бы однажды попробует ДМТ, наши проблемы с люциферичностью решатся раз и навсегда, а планета превратится в фабрику любви и благодарности, ибо все осознают безумие потребления и примут радость отдавания. Душа бессмертна, пойми! Неужели ты веришь в то, что мы рождаемся на свет исключительно ради того, чтобы сразу начать умирать? Прожить сраные семьдесят лет и превратиться в биогумус? Что мы копошимся и возимся, как гниды, только для того, чтобы пропустить через себя по маршруту глотка – анус триста тонн жрачки, а потом реплицироваться в виде орущего бессознательного гуманоида? Игорек, пойми: ты есть всего лишь двумерная проекция гиперпространственного объекта, который существует одновременно в двадцати двух измерениях. Этот объект – твоя душа, совершающая великое паломничество на пути к Абсолюту, в стремлении к Абсолюту, в стремлении соединиться с Абсолютом, в стремлении стать Абсолютом! Но только чистейшие, отринувшие стяжательство смогут закончить великую миссию, и ради вот этой самой «очистки» мы с тобой терпим весь тот пиздец, который творится вокруг!

Я молчал, не желая признавать себя проекцией гиперпространственного объекта, внутренне убежденный, что занимаю промежуточное положение между Дмитрием Быковым и обыкновенной свиньей. Миронова это не смущало, он продолжал, захлебываясь словами восторга, слагать оду радости великому и светлому Абсолюту.

– Проблема в том, что, воплощаясь, мы забываем о наших истинных задачах. Бессмысленная и бесполезная борьба за потребительские блага исключает возможность приблизиться к тому, ради чего мы существуем. Энергетический баланс мира Духа строится на пропорции добра и зла в реальном мире, а это соотношение последнее время никуда не годится. Ты думаешь, люди стремятся к самим физическим объектам, когда желают иметь больше денег, больше шмоток и больше тачек? Ни в коем случае. Пощупать можно только нематериальное! Одни люди покупают тщеславие, гордыню, честолюбие, а другие продают похоть, зависть и гнев. Но все это ведет на темную сторону силы, мой юный падован. В результате формируются так называемые черные души. И когда их станет слишком много, там, наверху, – говоря «наверху», Дима с неподражаемой мимикой дал понять, что имеет в виду некий крайне абстрактный верх, – случится что-то типа революции, которую мы в нашей трехмерной реальности называем Апокалипсисом.

Черт побери, Дима, похоже решил все-таки уподобиться отцам церкви и пригрозить человечеству концом света в том случае, если оно не перестанет хулиганить и бить лампочки в подворотнях.

– Людям необходимо осознать истинный порядок вещей, и тогда появляются шансы. В противном случае нам всем карачун: гибель Абсолюта и разрушение гармонии Четырех великих мыслей, одной из которых он является. Непредставимые изменения на уровне всего мироздания. У нас, в Энрофе, – на мое невысказанное, но красноречиво спрошенное бровями «где-где?» Миронов лишь отмахнулся – «потом мол», – который есть не более чем проекция многомерной вселенной в Евклидовом пространстве, такой поворот событий отразится в виде глобального ахтунга! Причем у этого происшествия непременно будет автор, которого для простоты можно называть Сатаной или Люцифером. И окажется он самым обычным человеком, представителем среднего класса общества потребления. Да хоть страховым агентом, как я. Каким именно способом Сатана уничтожит человечество, я не знаю, но ведь это не более чем дело техники. Настоящий, подлинный коллапс произойдет в мире Духа, а наше локальное светопреставление окажется лишь следствием. Уже сейчас есть такие штуки, которые могут убить всех. Всех людей на планете. В одну секунду. Мне в Москве показывали такую установку, которая распространяет губительные для человека звуковые вибрации. Раз – и всё! Ферштейн? И это будет не какой-нибудь промежуточный финиш для передачи эстафетной палочки следующему носителю твоей личности. Это будет окончательный и бесповоротный, неотвратимый и безвозвратный пиздец. Умрут не только наши тела. Умрут наши души. Зе энд, сечешь, о чем я?

Мне стало немного грустно. Дима пугал меня и напрягал своими разговорами про конец света. Мир за окном потерял четкость и стал похож на неудачную картину Шагала, весь рябой в широких мазках падающего беспорядочно снега. Кто даст гарантию, что там вообще что-то есть – за пределами этой комнаты? Кто даст гарантию, что сама эта комната будет существовать, когда я ее покину? Вещественность никогда еще не была у меня под таким большим сомнением, как сегодня. Казалось, город можно смыть одним махом, если выплеснуть на него ведро воды побольше. Захотелось плюнуть на окно, чтобы получить ориентир в виде стекающей по стеклу сопли и уже относительно нее понимать, что находится внутри, а что снаружи, и смотреть, как сменяются эпохи на фоне ее молчаливого сползания на подоконник. Про соплю я отлично понимал, а вот про тотальный холокост бессмертных душ – не особо.

– Ничего не секу. Только знаю, что наша кали-юга совпадает с периодом полураспада Урана-238 и это неспроста, – пробормотал я, не вполне владея собственным языком. Все-таки дули мы крепко. Отхлебнул немного вискаря с колой, и стало чуть полегче, будто кто-то открыл форточку и выпустил немного дыма из-под свода черепной коробки.

– Отстань ты со своей калиюгой, я тебе серьёзные вещи говорю!

– Да понял я, понял! Отечество в опасности, Сатана у порога, пожар в мироздании, понос у Одина и Рагнарёк из каминг.

– Ты идиот?

– Нет, я просто накурился. Сейчас соберусь, – и я пошлепал себя руками по щекам, подражая тяжелоатлету перед выходом на помост. – Так и что же делать, шеф? Как же спасти человечество? В прошлый раз, помню, Иисуса прислали, он за всех за нас оттопырился на кресте, и нам долги списались. Великая сторна, так сказать. Дебет 98: Кредит 03. А теперь что? Измельчал нынче пророк. Просвира из суши да боевые сто грамм – вот и все причастие…

– А ты, кстати, в курсе, что в соседнем пласте реальности Иисус спасся с Голгофы? Так вот у них там весь этот пласт нахрен просветлился на веки вечные. И все теперь живут в оме и благости. Иисус был правильный парень, носил с собой в холщовой сумке любовь и благодарность.

– Откуда у тебя такие сведения?

– Про любовь и благодарность? Из Библии, конечно.

– Да нет. Я про то, что соседний пласт реальности просветлился. Откуда инфа?

– А! Это Катя рассказывала. А ей гиды нашептали под гипнозом.

– Тогда вопросов нет. Эх, жалко, что машину времени не придумают никогда, – я решил еще покурить, а то мысли начали снова вязаться в голове восьмерками.

– При чем тут машина времени?

– Ну, тогда можно было бы отправиться на две тысячи лет назад и придумать, как спасти Иисуса от распинания.

– Идея не говно, – задумался Димон. – А почему ты думаешь, что машину времени никогда не изобретут?

– Ну, помимо чисто физического обоснования невозможности существования такого агрегата, основанного на релятивистской теории и формуле Эйнштейна – Бозе, есть и сугубо практическое доказательство. Недавно появилась интересная контора в Штатах. Они продают своим клиентам удостоверения путешественников во времени за 10 долларов. Один доллар берут себе в качестве маржи, один доллар уходит на изготовление самого удостоверения, а оставшиеся восемь баксов они кладут на счет в банк. Теперь сама идея: в некоем отдаленном будущем, когда придумают машину времени, эти восемь баксов превратятся в целое состояние, а сотрудники конторы, согласно договору, вернутся за клиентом в наше время и заберут его с собой. Так вот, логика же подсказывает, что если машину времени когда-нибудь изобретут, то человека, купившего себе такое удостоверение, должны забрать сразу после сделки. Чего ждать-то? Ведь им же в будущем абсолютно все равно, из какого момента времени эвакуировать клиента. Верно? А раз еще никого не забрали, значит, и машины нет никакой! И никогда не будет!

– Это ничего не доказывает! – Димон от возбуждения даже замахал руками. – Контора могла разориться, тем более в Штатах! Банк мог лопнуть! Чуваки, может, тупо кинули своих клиентов, когда поняли, что пора отвечать по обязательствам, а предъявить их некому, потому что все контрагенты давно на том свете. Хотя почему на том свете? Души то перерождались… Но если… – после некоторой паузы Миронов продолжил быстрым полушепотом опереточного заговорщика: – Если кто-то из них в будущем попадет в гипноз, он может связаться со своей душой в прошлом и по факту… кинуть предъяву этим хронолохотронщикам!

– Ну, получается, что таким Макаром можно и Иисуса спасти, – я еще немного покурил и снова начал погружаться в туманные дымные дали.

– В смысле? – не понял Дима.

– Ну можно найти какого-нибудь мужика, ввести его тут в ретрогипноз и связаться с душой этого же мужика из времен Ирода Великого. Ну а уже на месте разбираться, как там вызволить нашего пророка из застенков Пилата. Или вообще уговорить самого Иисуса не ходить в Иерусалим. Или ходить, но держать язык за зубами, а не называть себя царем. Предупредить о предательстве Иуды, отвлечь чем-нибудь, напоить до непотребного состояния на тайной вечере или спрятать в Гефсиманском саду. Спасти, короче. Мы бы тут сразу проснулись в другом мире…

– Гениально, Игорек!!! – Миронов хватал ртом воздух и смотрел на меня с каким-то недоверчивым восхищением, словно я последние пятнадцать лет безостановочно нес пургу, а сейчас вдруг выдал некую логически согласованную сентенцию. Как на трехлетнего ребенка, который бегло говорит по-китайски, как на обезьяну, владеющую натуральным счетом. Одним словом, как на нечто теоретически возможное, но очень маловероятное. – Почему же я раньше об этом не подумал… – и Дима начал страшно тараторить, глядя на какую-то тень под столом, да так быстро и сумбурно, что я понимал только обрывки предложений, которые, судя по всему, должны были выражать еще более обрывочные мысли. В общем и целом, если пытаться резюмировать этот неразборчивый поток слов, получалось, будто мой друг испытывает высокую степень озабоченности судьбой мира, сетует на собственный хилый интеллект, а также призывает невесть кого к оральной стимуляции полового члена. А потом он замолчал и просидел некоторое время в своем углу дивана, погруженный, очевидно, в некие мыслительные дебри, которые бурно разрослись в обоих полушариях его мозга и, на мой скромный вкус, нуждались в основательной прополке с помощью какой-нибудь тяпки Оккама.

Наступившую тишину я почему-то воспринимал довольно болезненно, будто бы эта тишина стала вызовом мне лично. Словно она была конвоем, призванным строго блюсти мое одиночество. Я вдруг почувствовал себя совершенно бездеятельным и неприменимым, но гениальным. Дима тем временем уходил в лабиринты сознания все дальше и возвращаться совсем не торопился, напомнив мне старого полковника Буэндиа, который так и не нашел пути назад из чертогов собственного разума. Чтобы продемонстрировать свою независимость и самостоятельность, я взял с пола Мироновский тектонический бонг и сделал из него поистине хтоническую затяжку. Мыслить иными, более приземленными категориями мой растревоженный ум сейчас не желал. Меня занимали только такие цельно-положительные, натуральные, действительные, иррациональные и мнимые темы, как «жизнь и смерть», «время и вечность», «расстояние и пространство». Я ощущал, что нахожусь на пороге гениального открытия, что я готов посвятить ему свою дальнейшую судьбу, уйти с работы и ближайшие пятнадцать лет провести у Сереги на веранде за шкафом, формулируя основные тезисы. Последний раз похожие эмоции я переживал, находясь под сильным наркозом после трехчасовой операции по поводу того самого перитонита, который чуть не прервал мою нынешнюю инкарнацию. Мне тогда казалось, что я близок к ответам на все мыслимые вопросы и, умудрившись забрать их с того света на этот, окажу неоценимую услугу человечеству. К сожалению, просыпаясь, я упустил ниточку, ведущую к этому великому знанию, и, очнувшись окончательно, ощутил лишь послевкусие ускользающей мудрости. Теперь мне думалось куда комфортней. Просыпаться было некуда, я не рисковал очухаться в морге, а значит, мог плести свою собственную космогонию из вязанных восьмерками восьмерок сколько душе угодно… стоп… душе угодно… Еще одно гениальное открытие расцвело бутоном сверхновой в моей несчастной голове.

– Вот только не получится ничего, – злорадно сказал я. Мне захотелось позлить Диму за то, что он так бессовестно и самодостаточно замолчал.

– А? – Миронов еще не до конца вышел из своего транса. – Что не получится? Не понял.

– А ничего не получится.

– Да что именно? Не понимаю. Можешь объяснить по-человечески?

– Я про то, что спасти Иисуса не получится. И с фильмом твоим тоже ничего не выйдет. А знаешь почему?

– Да я и пытаюсь понять почему, только ты не говоришь ничего

Я держал эффектную паузу, прикрываясь глажкой Пельменя, а на самом деле пытался восстановить подземный ход собственной мысли, который только что привел меня к важнейшей идее. Именно эту идею я и собирался сообщить Диме, да подзабыл. Винить воздействие наркотиков было бессмысленно и неблагодарно, так как без этого воздействия я никогда не пришел бы к самой идее. Впрочем, ретроспективное мышление не было для меня в новинку, и уже через каких-то двадцать необыкновенно долгих секунд я отыскал-таки верный ответ.

– Ничего не получится по той же причине, что и у этих горе-путешественников во времени. Ну смотри. Предположим, ты прав и вся эта плешмудень с переселением душ на самом деле имеет место быть. В таком случае, в будущем ты как бы уже просветлился. Не важно, в следующей инкарнации или через одну. Логично?

– Я собираюсь уже в этой просветлиться, – затягиваясь из нашей реторты Фауста, Миронов гарантировал свое духовное перерождение с уверенностью швейцарского банкира, принимающего на сохранение фамильные ценности фрау Хохфильцен.

– Тем более! Так вот, в этом, четырехмерном смысле в будущем, в следующей жизни, ты уже знаешь про этот наш разговор. У тебя же сплошная память и седые яйца, унаследованные от предыдущих воплощений. А еще денег шквал благодаря подаренной мною монетке. Верно? Верно! – продолжил я за друга. – А значит, ничего не мешает тебе из будущего с помощью регрессионного гипноза представить нам здесь и сейчас неопровержимые доказательства истинности всей своей теории через кристально понятный и не подлежащий множественной трактовке знак. Идеально было бы любым способом прямо сейчас оповестить нас обоих о каком-нибудь событии, которое состоится в самом ближайшем будущем. Это, кстати, помогло бы и с нашим фильмом агитационным. Представь, что на экраны выходит не просто видео, где долго и нудно рассказывают про твою веселую шайтан-науку, а целая серия неопровержимых и очень точных пророчеств. Не туманные катрены Нострадамуса, не иносказания Ванги, не пугающие бредни Дельфийского оракула, а конкретнейшие факты, которые можно проверить в самое короткое время. Только тру, только хардкор. Типа счета завтрашнего матча или точных результатов на выборах губернатора Удмуртии. До процента.

– У нас губернаторов назначают. А в Удмуртии вообще президент свой. Но и его тоже назначают.

– Да знаю прекрасно! Зачем ты мне голову ебешь? – я вдруг даже немного разозлился, что было очень странно, учитывая мое состояние и фармакологические свойства принятых препаратов. – Умничать будешь там у себя наверху, когда тебе гиды сделают строгий выговор за то, что ты инкарнацию просрал на немытый оккультизм, вместо того чтобы сына воспитывать. Я тебе не про удмуртов. Я тебе про то, что нет никакого переселения душ, раз с нами еще никто ни разу не связался. В случае наличия присутствия твоей правоты доказать ее элементарно! Причем ладно бы только мне, я и так сегодня решил верить тебе! Доказать вообще всем на свете! И в этом разе, будьте покойны, Дмитрий Сильвестрович, ваш дражайший эгрегор или как его там не заставил бы себя долго ждать. Так что давай, я жду. Ну же!

Дима пристально уставился на меня. Вид его был сосредоточенным, радостным и злобным одновременно. Он будто бы сошел с экрана американского фильма про судебный процесс и готовился выступить перед господами присяжными заседателями с решительной и разгромной речью по делу об оскорблении чувств верующих в бессмертие души. Просветленное человечество против Игоря М. Направил на меня согбенный перст, уста разверз в безмолвном крике… Я уже приготовился выслушать хулительную вису в свой адрес и даже начал придумывать ответную сутру, когда дверь в кабинет неожиданно раскрылась, и в проем между косяком и шкафом протиснулось напоминающее чем-то инжир лицо Коляна.

Меридия восьмая
Никогда не разговаривайте с незнакомцами

 
Помогите мне сегодня,
Я собрался умирать.
Ставни вверх, вниз сходни!
Дух идёт! Всем встать!
 

А. Лобачев

Санкт-Петербург, Российская Федеративная Империя, 2101 г.

Писанные какой-то готической вязью слова «Любовь и Благодарность» отбрасывали со стены латунные блики на огромный стеклянно-деревянный Т-образный стол посреди кабинета верховного консула Нового вечного мира Константина Валерьевича Васильева. Зимнее солнце, низкое и слабое, отдавалось самосожжению на всю катушку, но дарило лишь жидкий рассеянный свет, разбавленный электричеством, чтобы хоть как-то дотянуть до штатных люменов. Увенчанный стеклянным куполом кабинет плыл в холодном ветре Питера на недосягаемой никаким страстям высоте и был подобен верхней чакре, что открылась у нашего верховного иерарха еще в нежном возрасте. Символическая точка сборки всего многотысячного состава НВМ находилась именно здесь, где в полированной поверхности стен каждый день отражалась воплощенная праведность консула. Константин Валерьевич и сейчас сидел в своем плетеном кресле во главе стола, прямо напротив двери, венчая собой ось симметрии всего помещения. Непосредственно за спиной шефа располагался полукруглый стеклянный альков, своего рода апсида всея Парадигмы, откуда кабинет заливало дополнительной порцией контрового света, очерчивая еще яснее безукоризненно прямую фигуру Главного. Впрочем, вопреки девизу на стене, любовью и благодарностью в святая святых главной мировой интеррелигии даже не пахло. Здесь пахло силой, ибо Новый вечный мир обладал ныне властью и влиянием, сравнимыми лишь с могуществом Ватикана времен порнократии. Надо сказать, что подобное сравнение вряд ли кому-то польстило бы в этом кабинете, ведь всесильная в средние века Римская католическая церковь теперь считалась у нас чем-то вроде одной из сект Парадигмы. Как так вышло?

Железная воля и непоколебимая решительность – вот те две нити, из которых через посредство десятичного логарифма веры был сплетен прочнейший стожильный канат, натянутый над пропастью между увлеченным инкарнационной теорией питерским юношей и всемогущим главой НВМ. Подробности пути над бездной, который прошел по этому канату Васильев, были не до конца известны даже мне и тщательно умалчивались, дабы кто-нибудь неразумный не впал в крайность мифологизации и формирования самостоятельного культа консула. Отнюдь не любовь и не благодарность пристало бы сейчас ощущать и мне самому, кабы я не контролировал примерно девяносто три процента собственных эмоций, следуя многолетней практике созерцания. Скорее, настороженность и волнение стоило испытывать здесь, в личных пределах этого грозного всевременного существа, облаченного в белоснежный форменный дублет без единой нашивки. Ничто в облике Константина Валерьевича не было случайным, он воплощал собой исполненную до мельчайших деталей предопределенность. Васильев стриг ногти под ноль, до самого мяса не по эстетическим, а по мифологическим причинам. Не сумев докопаться до сути и истинной природы образа Нагльфара, он предпочитал уважать метафору древних скальдов, а не пренебрегать ею, веря, что старые маги ничего не придумывали просто так. Все до единого зубы консула были заменены на искусственные, так как именно зубы являются единственным объектом в организме, не поддающимся наблюдению с помощью випассаны. Зрачки главного всегда закрыты полихромными линзами, дабы никто не смог по глазам восстановить череду его предшествующих воплощений. Маслянистая гладкость черепа не нарушена ни одним волоском, ибо наличие растительности на голове является одним из неотъемлемых признаков как Пророка, так и Люцифера. Ни тем ни другим Васильев быть не желал. Но больше всего в его облике поражало само лицо. Словно высеченное в мраморе и полированное крыльями фей, оно оставалось абсолютно бесстрастным на протяжении последних тридцати лет, лишенное даже намека на носогубную складку. Это лицо вполне можно было бы назвать красивым, если вам вдруг по душе эстетика ядерного гриба. Тончайшие губы умели складываться в практически невидимую линию рта, а безукоризненно прямой нос заставил бы самого Цезаря удавиться от зависти, не дожидаясь предательства пасынка. Завершал этот ансамбль лишенный морщин лоб, который, не имея ясной линии перехода в лысый череп, простирался как бы до самой макушки, увенчанной татуировкой в виде белого лотоса с тысячей лепестков, слегка окрашенных розовым.

Обладая могучим сложением Платона, консул производил впечатление человека, лишенного возраста, но находящегося на пороге смерти каждую секунду своей жизни. Одной ногой в прошлом, другой в будущем, он прозревал всю временную ось своими закамуфлированными глазами и, казалось, мог гулять по Калинову мосту взад и вперед так же легко, как некоторые гуляют по Аничкову.

Я так сильно сфокусировался на фигуре Васильева, что не сразу заметил еще одного человека, присутствовавшего в комнате. У левой стены прямо под буквой «Б» в слове «Благодарность» совершенно бездвижно стоял очень худой юноша, которому на вид можно было бы дать лет пятнадцать, не гляди его глаза так устало с бесстрастного лица. Я бы поклялся именем Последнего пророка, что никогда прежде мы не встречались с этим парнем, но он смотрел на меня с той смесью безразличия и превосходства, какой обычно угощают давних и не слишком приятных знакомых.

– Присаживайтесь оба, в ногах правды нет, – Константин Валерьевич отложил в сторону какую-то бумагу и указал двумя руками на стулья по обеим сторонам длинной части стола, которые нам с неизвестным мне пареньком предлагалось занять. Оказавшись напротив, я смог получше рассмотреть его лицо, освещенное с левой стороны рассеянным светом апсиды. Если не считать глаза, ничего особенного оно собой не представляло, являясь как бы фоном или каркасом для этих самых глаз. Создавалось ощущение, что именно глаза являются основой лица, а все остальные кости, кожа и мышцы просто наросли вокруг только для того, чтобы они не болтались в воздухе просто так.

– Здравствуйте, Кирилл Игоревич, – приветственная улыбка Васильева казалась произведением искусства, достойным кисти Леонардо, и жизни в ней было ровно столько же, сколько в куске холста, на котором нарисована Джоконда. – Позвольте мне представить вам Сережу.

– Здравствуйте, Константин Валерьевич. Здравствуй, Сережа.

Сережа ограничился еле заметным кивком.

– Сережа побудет тут с нами, если вы не против. Это очень способный молодой человек, и ему будет полезно присутствовать при нашей беседе, не так ли?

Вновь кивок, плюс нисходящее движение веками

– Я совсем не против. Воспитание… нового поколения… последователей есть наша главнейшая задача, Константин Валерьевич. Я, кстати говоря, только-только с вводного курса по коррекции для новичков. Мне кажется, там множество хороших ребят в этой волне. Новый вечный мир прирастает прекрасными кадрами и…

– Да-да, – прервал меня консул, – замечательно. Мы любим новых коллег и благодарны им за то, что они приняли решение вступить в наши пусть и плотные, но пока не всеобщие ряды. Но вот ведь занятно. Вы, Кирилл Игоревич, сделали небольшую паузу перед словами «новое поколение», верно? И смею предположить, не просто так.

Разговоры с главой НВМ не бывают простыми. Этот человек не сумел бы создать корпорацию таких немыслимых масштабов, прикрытую к тому же личиной всемирной религии, оставаясь при этом приятным собеседником. Общение с ним напоминало принудительное интервью с собственной совестью, которая к тому же знает наперед все ваши мысли. Обычный внутренний диалог с этой капризной дамой строится на совершенно противоположных принципах. Вы в паре с вашим лучшим другом разумом знаете все аргументы за и против, поэтому способны совместно соорудить витиеватую контригру против простушки-совести, которая только и может, что маршировать через центр пешками моральных императивов. Тренированный ум способен на изощренные комбинации, логические рокировки и прочие смертельные цугцванги, хитроумно устроенные и тщательно спланированные с одной лишь целью: выиграть для вас карт-бланш на любой неблаговидный поступок, если тот угоден великой княжне Целесообразности. С Васильевым все наоборот. Он сам есть альфа, омега, категорический императив и моральный стержень человечества в одном лице. А еще он не любит ждать. Размышляя об этом, я вполне отдаю себе отчет в том, что сам Константин Валерьевич вряд ли испытывает по поводу ожидания какие-либо эмоции. Вооружившись сводом законов Парадигмы, можно даже предположить, что Васильев любит ожидание, равно как и все остальное на белом свете. Однако отвечать ему следовало без промедлений.

– Константин Валерьевич, вы напрасно придаете этой микропаузе так много значения. Ни сознательно, ни подсознательно я не желал сделать серьезный аффект или невербально транслировать больше, чем имел сказать словами…

– Мельников, перестань юлить! – консул взорвался. Насколько я мог припомнить – третий или четвертый раз за последние тридцать лет. – Я не твой сотрудник Павлик, а ты не молоденькая кинестетичка с голубенькой душонкой и двумя дынями вместо сисек! Мы с тобой не секретутку Катю, мы с тобой саму старушку историю имеем во все места уже сколько лет. В два смычка! А ты мне тут надумал целку исполнить! Или ты Сережу стесняешься и поэтому решил советское политбюро поизображать?! Это лишнее! Сережа – он такое видел, что и не снилось вашим мудрецам из департамента всей этой регрессионной ретроспективной аналитики или как там это называется? Тьфу, блин! Наплодили поебени всякой! Все ты знаешь прекрасно. Не то место и не то время, чтобы миндальничать. Я понимаю – Варистов. Старый хрен застрял в своем 1226 году и ни взад, ни вперед не желает двигаться. Он может себе позволить канцелярскими словечками всех вокруг заваливать, потому что рождается каждый раз уже старым. А ты что?

Если даже не принимать во внимание совершенно немыслимую вспышку эмоций в исполнении верховного консула НВМ, что само по себе казалось событием планетарного масштаба, мне оставалось все же констатировать невозможное: Васильев принуждал меня вслух произнести нечто такое, о чем и думать было крайне опасно. Массовый дискурс среди верхушки НВМ, где собрались сплошь граждане с точкой сборки не ниже шеи, способен сам по себе создать нехилый эгрегор и вызвать господина Люцифера Вельзевуловича раньше положенного срока. А суть проблемы предельно проста. С момента первого коррекционного эксперимента, проведенного Васильевым и Лобачевым, не было ни одного случая, когда с кем-либо из ныне живущих связались бы из будущего. Элементарная логика подсказывает: регрессологи следующих поколений, владея коррекционными технологиями, просто обязаны вступить с нами в диалог и направить наши действия с высоты новых знаний относительно маневров товарища Сатаны. Но за все эти годы не было зафиксировано даже робкой попытки подобного контакта. Более того, перевелись обыкновенные ясновидящие, экстрасенсы и прочие шарлатаны по части сверхъестественного. Количество предсказателей конца света свелось к нулю, и именно этот факт оказался самым надежным аргументом в пользу его скорого наступления. Исключив совсем уж фантастическую мысль о том, что коллеги из будущего научились совершать коррекции, не вступая с нами в связь, оставалось лишь предположить, что никакого будущего не предвидится вовсе и именно мы являемся тем самым последним поколением в истории. Поколением мертвых душ.

– Константин Валерьевич, я сделал паузу в своем предыдущем высказывании по одной, очень простой причине. Я не уверен в том, что нам есть смысл воспитывать и обучать кого-либо. Я также сомневаюсь, что деятельность НВМ вообще необходима, так как существуют весомые основания полагать, что мир, каким мы его знаем, будет вскоре разрушен. Таков итог доминирования черных душ в паноптикуме Великого университета. Земля не стала фабрикой по отбелке Абсолюта, как было задумано, закодировано кем-то непостижимым в одной из четырех его мыслей. Это значит, что сама мысль оказалась ошибочна и нуждается в замене. Мы знаем, что Великая идея себя исчерпала, потому что видим как отражение этого факта кризис идей в нашем собственном мире: искусство пожрало само себя, заблудившись в подражаниях. Дальше точки в углу белого листа не пойти ни одному художнику-минималисту. Киношники снимают ремейки на ремейки. Новых сюжетов не появлялось уже много лет. Современная литература – не более чем автофелляция узкого круга ни на что не годных графоманов. Музыка целиком сочинена суперкомпьютерами. Использованы все аккорды и созвучия в любом из мыслимых сочетаний. Интеллект потерял ценность, потому что любой обитатель планеты имеет возможность доступа к любой информации в любой момент времени. Наука достигла всех дозволенных и недозволенных пределов микро– и макромира, а затем взялась пересматривать классическую механику. Мы ходим по собственным следам. Этот мир свое отработал и духовно изжил себя. Сроки годности вышли, мы наблюдаем закат цивилизации, которая, как никогда прежде, наслаждается своим величием и процветанием. Никто ни с кем не воевал уже шестьдесят лет, распространение оружия массового поражения скованно цепью надежнейших международных пактов и регламентов. Любой астероид, который приблизится к Земле на расстояние двадцати миллионов километров, будет немедленно уничтожен системой орбитальной обороны. Человечество научилось лечить все известные болезни. Да что там говорить! Не будь мы с вами, Константин Валерьевич, такими педантами по части устоявшейся природы вещей, люди бы вообще перестали стареть и умирать по естественным причинам. Перестраховавшись от всех возможных угроз, избавившись от войн и тираний, наш вид обречен погибнуть под бременем собственного благополучия. Вы хотели это услышать, дорогой консул? Извольте.