Текст книги "Фабула. Монология в двенадцати меридиях"

Не знаю, что происходило у Димы в голове, пока я выкашливал свой манифест. Переживший мистическое откровение как побочный эффект от наркотического трипа, окруженный ближней и дальней свитой последователей, имеющий подозрительную манеру отвлеченно размышлять, задавшийся великой целью спасения мира и не смирившийся с неизбежностью смерти, он давно ушел с обывательских троп и шагнул в ревущую стремнину особого пути. Были ли мои слова чем-то новым и важным либо просто подтверждали его потаенные мысли? Может быть, он уже все понял и решил для себя, а последние полчаса думает о чем-то сокровенном, витая в тех пределах обетованного, куда заказан доступ людям с математическим складом ума. Я вдруг понял, что и Дима для меня так же непознаваем, как сам Господь Бог. Как пощупать тень на стене пещеры? Посетившее меня некоторое время назад чувство мистического страха вновь напомнило о себе. Я понял, что страх поселился во мне, отложил свои личинки в моей душе и уже меня не покинет. Откуда он взялся? Был ли тяжелым наследием прежних жизней или просто следствием приема беспрецедентных доз марихуаны? Как я могу познать бога или даже Диму, если я со своим собственным страхом не способен разобраться? Абсолютная истина достижима только в том случае, когда объект и субъект познания совпадают, не так ли? В моем случае объект и субъект, будучи оба мной, умудрились потерять между собой связь и готовы вот-вот начать раздел имущества. Видимо, так и сходят с ума.

– Игорек, я знаю, почему они выбрали именно меня.

После этих слов я понял, что Дима всей душой, искренне и всерьез принял собственное исключительное предназначение.

– И почему же?

– Они выбрали не только меня. Они выбрали нас обоих. Я чувствую, что я не один, что мы связаны с тобой. Я знаю, что у тебя исключительная роль в этой миссии. Ты поможешь мне, друг?

– Конечно! – что я мог еще ответить?

– Я знаю, что ты будешь тем пальцем, который нажмет на курок и отправит серебряную пулю прямо в висок Сатане. От тебя потребуется решительное действие. Скорее всего, один-единственный раз. Пообещай мне, что сделаешь все без колебаний.

– Обещаю, – я понимал, что любой другой ответ безнадежно испортит нашу милую сценку. Мне было более-менее плевать на судьбу человечества, но вот святые узы дружбы я не мог сейчас предать.

– Спасибо, – с этими словами Дима положил мне руку на колено и дважды похлопал. Мне показалось, что здесь и сейчас родился ритуал помазания в нашу синтетическую веру. Я, вот умора, почувствовал себя неловко, как это бывало в школе, когда меня начинали прилюдно хвалить. Неужели учителя не понимали, что лишь дают другим повод меня ненавидеть и дразнить на переменках? Чтобы немного стравить лишнюю торжественность, я решил поделиться с Димой одной идеей по поводу очередности и периодичности, с которой его предшественники заступали на вахту. Эта идея пришла мне в голову несколько раньше, но расчехлить ее лезвие я решил именно сейчас, чтобы аккуратно вскрыть пузырь подростковой неловкости, который набух у меня в голове и теперь давил на гипоталамус. Пришлось снова заговорить, преодолевая зевоту и недомогание.

– Послушай, дорогой учитель, что за мысль у меня родилась, – я даже изобразил что-то вроде поклона, сложив перед собой руки на восточный манер.

– Игорек, перестань. Называй меня просто «гуру».

– Прости, учитель. Так вот, я предлагаю обратить внимание на время. И в данном конкретном случае я имею в виду не философскую категорию, а наоборот самую тривиальную хронологию. Давай пристрастно посмотрим на частотность пришествия знаменитых пророков. Сначала я подумал, что они появляются равномерно – раз в пятьсот лет, но это все же не совсем так. Первым был Будда Гаутама. Согласно наиболее авторитетным источникам, дата начала его последней инкарнации приходится на 623 год до рождества Христова. Собственно говоря, рождество Христово – это и есть момент появления на свет второго великого пророка. Когда Википедия сообщает мне, что Иисус родился то ли в двенадцатом году, то ли в минус четвертом, у меня начинает операционная система шалить, поэтому за искомую дату предлагаю принять двадцать пятое декабря первого года нашей эры. Таким образом, несложно установить, что между рождением Будды и Иисуса прошло ровно 623 года. Мухаммед огласил мир своим первым криком в 571 году уже нашей эры. То есть промежуток оказался меньше на целых 50 лет… – я понял, что Диме не очень интересно. Он больше не смотрел в мою сторону, увлеченный внутренним диалогом с кем-то третьим, кто незримо присутствовал в комнате. На удивление, меня это ни капельки не обидело. То ли потому, что я и сам хотел погрузиться в таинственную нумерологию, не отвлекаясь на такую утомительную сейчас беседу, то ли потому, что уже начал воспринимать Диму как астральное существо, обижаться на которое так же нелепо, как на северный ветер по кличке Аквилон.

Теперь я уже предметно задумался о времени появления на белом свете главных визионеров всемирной новостной ленты, чьи взгляды кривым ли зеркалом аллегории либо же тенью на белой простыне всеобщего сознания так или иначе подтверждали бы Мироновское учение. Слегка убывающая хронологическая прогрессия Будда – Иисус – Мухаммед наталкивала на мысль о том, что верховные иерархи тонкого мира, следуя ускоряющемуся темпу истории, со временем начали присылать свой десант специального назначения все чаще и чаще. Но кого еще мы запишем на скрижали избранных? Самого Диму? Безусловно, иначе игра не стоит свеч, а результат – труда. Я и сам готов копаться в пыли истории только пребывая в ранге апостола.

Еще у меня не было никаких сомнений относительно Карла Маркса. Именно Карл Маркс оказался пророком индустриальной эры, точно так же как Миронов – пророком эры цифровой. В середине девятнадцатого века религия потеснилась, освобождая место на диване истории новой фаворитке – науке. Если следовать логике контекста, именно Бородатый пророк предложил единственный соответствующий историческому моменту и вполне вменяемый план, который мог бы приблизить человечество к отказу от ценностей общества потребления и помочь повести цивилизацию под локоть прямо в лоно тотальной пролетарской любви. Кто сказал, что учение должно быть именно религиозным? Экономическая доктрина ничем не хуже любой из конфессий может оказать влияние на ход истории, если она возникает в нужное время и в нужном месте. Рассуждать о причинах провала коммунистической идеологии мне скучно. Знаю лишь, что эта битва была проиграна в сердцах, а не в головах. Всемирная душа отдала свой голос «за» общество потребления!

Кто еще? Мартин Лютер? Пожалуй. Начало шестнадцатого века – то самое время, когда отношения бога и человека натянулись до предела благодаря неуемной жадности Ватикана. В чем же заключалась историческая роль Лютера с точки зрения Парадигмы? Возврат авторитета непосредственно веры как источника благодати через отрицание роли церкви в духовном процессе. Вера есть душа наших душ. И так же как душа оживляет тело, вера оживляет душу. Так он, кажется, говорил. Или даже не он, а Кальвин. Не важно. Суверенитет Бога! Бог есть единственный независимый и легитимный источник веры, что недвусмысленно и безапелляционно ведет нас к пониманию концепции призвания и предопределения человека. Где родился, там и пригодился. Великий университет распределил тебя в Череповец! Был, правда, и побочный эффект. Заодно с Богом Лютер вытащил и Сатану из пределов храма. Ведь, если молиться можно только в церкви, значит, Бог живет именно там. А следовательно, и Сатане нет хода за порог святилища. Но если ты надумал помолиться у себя дома, без посредничества служителя культа, будь добр сам разобраться со всем тем мистическим, чему ты открываешь дверь в свое жилище. Добро уравновесилось злом, а вера оказалась обоюдоострым кинжалом…

Другие? Фома Аквинский? Нет, не похоже. Этот вроде просто был умником и дюже праведным пацаном. Должен отыскаться кто-то еще, родившийся где-то на первом рубеже тысячелетий новой эры. Но никто не приходит в голову. Вот ведь странно… Там как раз, помнится, все конца света ждали. Сам Иоанн Богослов намекал и предостерегал опасаться миллениума номер раз. Я вдруг совсем иначе осмыслил средневековый провал духовного визионерства, который и раньше замечал на временной шкале с восьмого по двенадцатый век. Почему? Все крутые души нужны были наверху? Требовалось максимальное напряжение сил, чтобы удержать тонкий мир в равновесии на сломе эонов? Не знаю. Ну не было пророков тогда. Неурожай. Кроме святого Ансельма, и вспомнить некого. Зато основателей империй и великих воинов было за глаза. Карл Великий, Оттон Первый, Святослав Игоревич, Чингисхан, Вильгельм Завоеватель, Ричард Львиное Сердце, Саладин… Судя по всему, если не присматривать за черными душами, они могут натворить в нашем мире серьезных дел. Поэтому и появились чуть позже духовные лидеры на светской службе, антикризисные менеджеры среднего метафизического звена. Те же Жанна д’Арк и Сергий Радонежский. Еще позже Махатма Ганди. А если раньше Мухаммеда? Августин Блаженный? Вот уж кто любил порассуждать о любви, благодати, единстве времени и всяком ясновидении. Ему бы непременно понравился наш с Мироновым маленький бордельеро этой неспокойной ночью. Августин никак не помещался на мою шкалу пророков, зато был практически зеркален с Платоном относительно Иисуса. А сами Платон с Аристотелем? Их почитать, так они самые первые заговорили про некую космическую душу, растворенную во всем живом, подобно ДМТ. И вообще, если хорошенько вдуматься, вся история человеческой мысли представляется не более чем истеричной полемикой между этими двумя древними умниками, продленной в веках. А если еще раньше? Будда, Махавира и Заратустра появились практически одновременно. Тройной удар по злу. В печень, в кадык и подбородок. Сейчас ребята, отвечающие за распределение ресурсов в мире Духа, такую роскошь себе уже не позволяют. Не более одного пророка за двести лет. Два раза в очередь не становимся, женщина, я все вижу… А до Будды? Моисей! Есть, конечно, некоторые сомнения в реальности Моисея как именно исторического персонажа, но библейской разновидностью ахимсы мы обязаны именно его синайским тезисам: «Не убий, не укради» и так далее. И получил он свои откровения напрямую из первоисточника в неискаженном помехами сна виде. Настоящий медиум! Спишем на религиозный экстаз. А жил водитель народа израильского примерно на семьсот лет раньше Будды, что прекрасно укладывается в нашу историческую прогрессию. Или регрессию. Вот так так! Да я же сейчас добавлю в уравнение старика Авраама и открою закон разбегающихся пророков! Ай да Гарик, ай да сукин сын накуренный!

На коленях у меня теперь вместо Пельменя покоился ноутбук. Я выписал основные даты в небольшую экселевскую табличку и начал вычитать и делить их между собой, повинуясь математическому наитию, которое с детства пестовал у себя в правом полушарии. Провозившись минуты четыре, я произвел на свет табулатуру примерно такого вида:

Из этой таблички, как тот гном, который случайно добыл Аркенстон, ковыряясь наудачу в недрах Эребора, я извлек ключ. Двенадцатизначное число, разделенное в нескольких местах таможенными столбами точек и напомнившее мне картину про красную конницу. Вам это число ни к чему. Я вбил его в Яндекс и почувствовал, как вдоль позвоночника, обвивая его изнутри тугими кольцами, ползет снизу вверх ледяная змея страха. Полученным мной числом с точностью до каждой цифры, словно каббалистическим кодом, оказалась зашифрована ссылка на некий текст. Не давая себе шанса передумать, я кликнул по этой ссылке и увидел следующее:

Псалом 22

Я – твой Пастырь. Ты никогда не будешь иметь нужду в чем-то, что Я хочу тебе дать. Если ты будешь уповать на Меня и на самом деле позволишь Мне быть Пастырем твоей жизни, то Я дам тебе такой огромный мир ума, что это будет как отдых в прохладной зеленой траве на весеннем лугу.

И пока ты учишься более глубокой любви и упованию, покой будет сходить на твою душу, как безмятежное тихое озеро. Это будет большое освежение для твоего внутреннего человека.

Идет подготовка к выполнению многих задач, какие Я поставил перед тобой. И не преуменьшай никакие задания, данные тебе Мною. Ибо это для Моей славы и чести, а не для твоей. Будут времена, когда из-за Моей любви к тебе Мне будет необходимо повести тебя в сильную тьму.

Она будет настолько огромной, что ты почувствуешь, будто стоишь на самом краю земли и смерть поджидает тебя внизу. Но всегда помни, что Я по прежнему твой Пастырь. В темноте ты, возможно, не сможешь увидеть Меня, но у тебя есть Мое вечное обещание, что я никогда не оставлю и не покину тебя.

Если ты продолжишь уповать на Меня, даже пройдя через времена тьмы, Я вновь затоплю твое сердце таким миром, что ты сможешь сесть даже посреди своих врагов. Твоя радость будет настолько большой, что будет переливаться в жизни других людей. И в качестве награды Я дам великие и важные вещи в твою жизнь.

И когда ты совершишь все, что Я запланировал тебе сделать, Я хочу, чтобы ты пошел и жил со Мной во веки веков!

Вот тут мне по-настоящему стало дурно и нехорошо. Личинки священного ужаса вылупились у меня внутри и начали жрать селезенку. Возникло чувство, будто кто-то огромными мехами гонит кровь от затылка к глазам, где она начинает пульсировать тупой болью. Резко очерченный Димин контур на фоне оливковой стены казался теперь зловещим. Мне нужна была опора, я чувствовал, что могу провалиться сквозь диван и все тринадцать этажей прямо в преисподнюю, где меня ждут еще тринадцать этажей падения. К счастью, Миронов заговорил. И его настрой разительно контрастировал с моим.

– Игорек, я чувствую небывалое воодушевление! Я просто счастлив! Мне кажется, что мы находимся на пороге перемен! Ты понимаешь это? – Дима говорил с жаром и очень убедительно. Он чеканил слова так же необратимо, как шагают маршем по Красной площади Девятого мая отборные полки. Он как будто нашел выход из неразрешимой ситуации и сейчас горел от волнения и жара внутреннего пламени, на котором будут выкованы будущие свершения. – Мы должны это сделать, Игорек! Мы не можем оставить наш разговор на уровне простого трепа. Эта ночь – одна из самых важных во всей истории человечества. Это наша тайная вечеря на двоих. Содержание сегодняшней беседы станет каноном, и дети будут изучать его в школе. Мы создадим свое учение и взорвем информационное пространство Земли мудрыми предсказаниями и предостережениями! Мы воплотим на деле идею о Розе Мира – идею о всеобщей религии, которая будет объединять, а не разграничивать народы и страны. Мы создадим Великий конклав, состоящий из людей необыкновенного духовного уровня, который станет этическим центром управления сначала Россией, а потом и всем миром. Очевидно же, что нельзя оставлять власть на откуп политическим деятелям, погрязшим в коррупции, и транснациональным корпорациям, которые только тем и занимаются, что насаждают повсюду долбаные ценности общества потребления, тем самым пестуя и взращивая Сатану! Мы объединим все страны в единую Федерацию под флагом Парадигмы, на котором будет начертано «Любовь и Благодарность»!

– Эк тебя понесло, Димуля! Откуда такие идеи? Ты же вроде всегда был аполитичен, как восьмиклассница, – у меня начинала кружиться голова. И глаза чесались где-то изнутри.

– Роза Мира.

– Роза Мира?

– Даниил Андреев. Слышал про такого?

Ох, как мне было тошно. Помассировав брови ладонями, я вспомнил.

– Да я слышать-то слышал, но только не читал, конечно. Это же тот поэт, который в сталинских лагерях с ума сошел и начал параллельные миры прозревать? Папаню его я лично очень даже уважаю. На фронте он, правда, не бывал, зато писатель был первостатейный. Серебряный век. Стеклянный человек. Оловянный грек. Деревянный чебурек. А его повесть «Дневник Сатаны» здорово напоминает наш с тобой сегодняшний разговор, между прочим, – я решил умолчать, что из всех Андреевых лично мне милее остальных всегда была наша однокурсница Катя Андреева, которая в университетские времена обладала округлой жопой и имела обыкновение разгуливать по улице в прозрачных и обтягивающих белых штанах.

– Да, это тот самый Даниил Андреев. Только он с ума не сошел вовсе. Просто приоткрыл каким-то способом дверку между глубинной памятью и сознанием, в которое из той щели хлынули различные образы в великом множестве и страхе. Он видел некоторые из измерений, которые трактовал по-своему, а также нарек их. Число измерений Андреев указывает неверно. Я точно знаю, что их двадцать два, а не тринадцать, – видел своими глазами, пока летал туда-сюда под ДМТ. Но это не единственная неточность! Одним из этих измерений, и главным из них, является Великий университет, который у Андреева почему-то вообще не упоминается. Для обозначения же нашего трехмерного пространства он использует странный термин «Энроф». Дальше я могу легко достроить картину непротиворечивой структуры миров, которая помирит древних греков, викингов, славян, Платона, Андреева, Ньютона и Аристотеля. Между Великим университетом и Энрофом находится мост, который можно назвать хоть Радужным, хоть Калиновым. И мост этот перекинут через реку Лета, поэтому, приходя сюда, души забывают свое предназначение. Мертвые ничего не знают? Так сказано в Библии? Как же! В этом и заключается главная ошибка христианской философии в нынешнем ее виде. Мертвые все знают! Это мы, живые, ничего не знаем! Точнее, не помним. Но я сейчас даже не про трансфизическое устройство сущего, а про то, как нам обустроить собственную неуютную реальность. Андреев в числе того многого, что ему открылось, прозрел и будущее.

– Очень интересно, – я чуть оживился. Сегодня было столько сказано про это самое будущее, что у него просто не оставалось иного варианта, кроме как поскорее наступить.

– Там не будет войн и немыслимо господство одного государства над другими. Настанет экономическое благополучие, но достигнутое не за счет бесконечного цикла производства – потребления, а через высвобождение ресурсов, которые сейчас тратятся на войну и надсмотр за населением. Наука должна встать под знамя духовности и перестать противопоставлять себя метафизике через механизмы скепсиса. Конкуренция за ресурсы будет заменена всеобщей кооперацией в их справедливом и эффективном использовании. Для осуществления этих преобразований необходимо объединение всех стран в единую Федерацию с центральным правительством, подконтрольным Духовному Совету. В этот, не побоюсь такого слова, орган смогут вступать люди исключительно просветленные и праведные. Само собой, подобное развитие событий невозможно без масштабного духовного роста народонаселения над собой. Таковой рост должна обеспечить новая всемирная интеррелигия, которая и станет центростремительной силой всех интеграционных процессов человечества, не важно, экономических или духовных. Андреев называл ее Розой Мира, а мы назовем Новой парадигмой развития человечества. И эта Парадигма рождается здесь и сейчас! Первый кирпич в ее основание закладываем мы с тобой. Дорога в тысячи ли начинается с первого шага! Так, кажется, говорят китайцы? Так вот, сегодня мы делаем первый шаг по пути всеобщего спасения!

Дима говорил истово и убежденно. Он был буквально одержим своим новым бременем и не видел причин, почему бы именно нам двоим не спасти этот самый Шандакар.

– Время пришло, Игорек! Пора, друг! – Миронов широко улыбнулся и положил мне руку на правое плечо.

– Пора туда, где за морем белеет гора? – машинально продолжил я.

– Что ты сейчас сказал?

– Ну это Пушкин. Сижу за решеткой в темнице сырой… там дальше про орла еще, кстати…

– Да нет, про гору.

– Да просто к слову пришлось: «Пора, брат, пора, туда, где за морем белеет гора». Там есть такие слова в стихотворении, вот я и процитировал.

– Пиздец, Игорек. Я недавно под гипнозом видел перед собой море, а над ним белоснежную гору. Я спросил, что это значит. Мне сказали, что море – это символ длинного пути, а белая гора – символ большой и чистой цели, которая ждет меня в конце этого пути. Пусть белая гора над морем станет символом новой религии! Сегодня великая ночь. Любое сказанное слово прорастает идеей!

Миронов вновь ушел в размышления. Меня уже ощутимо подташнивало, но я боялся рыгнуть, опасаясь, что произведенный мной при этом звук станет гимном новой религии. Дима так нервно чувствовал момент, так оголенно реагировал на все… Мне становилось все хуже. Комната плыла перед глазами. Это чем-то похоже на то странное ощущение, когда смотришь из окна стоящего вагона на медленно отходящий с соседнего пути поезд. Я чувствовал себя разбитым, в горле встал неприятный воздушный ком, который получалось протолкнуть только до груди. Там он растопыривался уже намертво, мешая дышать и говорить. Желудок начал болеть. То ли от голода, то ли от кручения кишок. Там все булькало и урчало. Симфония кишечных газов. Организм дал мне взаймы сил под ложное обеспечение со стороны мистера МДМА и теперь требовал назад с процентами. Дима отщипнул немного гашиша от головки торчащего из стены лингама и зарядил в жерло бонга. Последние минут двадцать курил только он, превратившись в антитрубу, которая не выбрасывает дым, а поглощает его. Я не понимал, как мне относиться к происходящему. Хотелось внутренне посмеяться над собой и над новообъявленным пророком, но откуда тогда страх? Дихотомия креста и трусов, господа. Нельзя бояться того, что не принимаешь всерьез. А я боялся. Я очень боялся. Недоброе чувство, которое впервые посетило меня в спальне и десятикратно усилилось после чтения Псалма 22, теперь во весь свой рост и объем предстало передо мной, облаченное в черный хитон Гекаты. Бледный свет заливал мартовскую ночь мертвенной мутью. Лик луны застыл над шлюшьим общежитием, скривившись в щербатой полуулыбке. Древние вот считали звезды детями месяца. А ведь Луна, если вдуматься, она как бы внучка звезды по имени Солнце. Вот и еще один парадокс, рожденный в неравной битве реальности и восприятия. Снег закончился, и все замерло в ожидании плесени рассвета. Отвратное состояние мира за окном выглядело трагическим продолжением моей личной внутренней расхристанности и телесной болезни. На улице было так неуютно, что я каждой порой ощущал невозможность спастись там, за пределами квартиры. Вот бы уснуть и проснуться в июле. Я бы поехал тогда на дачу. Мы бы с Коляном закоптили рыбу. Форельку. Мне казалось, что Миронов забирает у меня силы, настолько бодр и заборист он был сейчас на фоне моего угнетенного состояния. Оставалось только слушать его программную речь про светлое завтра, озаренное солнцем новой веры, которую мы создадим на руинах прежних религий и воспоем зычным интернет-хоралом.

– Есть одна проблема, Игорек.

– Всего одна?

– Да! Но я знаю, как ее решить.

– Ты еще даже не озвучил проблему, но уже знаешь решение. Может быть, тогда мы ее сократим из нашего уравнения? В нем и так слишком много неизвестных.

– Нет. Нам обязательно нужно обсудить эту проблему. Вот сам подумай. Андреев пишет, что Роза Мира не убережет Шандакар от прихода Князя Тьмы. То есть сама эпоха всемирного понтификата таки настанет, но Сатана все равно явится. Причины просты. Во-первых, людям может стать скучно на почве всеобщего благополучия. Во-вторых, идея полноценного благолепия не вяжется с цензурой. А раз так – рано или поздно будет легализована сексуальная свобода во всех ее проявлениях. Полная прозрачность полового вопроса. Стихийное и суматошное кросс-опыление. Сладострастие – единственная слабость человека, которую невозможно искоренить безвозвратно исключительно в силу физиологических причин. Но заметь: все религии во все времена стремились подавить сексуальное влечение у своих адептов. Христианство считает похоть одним из семи смертных грехов. В странах развитого шариата за прелюбодеяние запросто можно лишиться головы. Знаешь почему? Все великие пророки прекрасно понимали, что именно сексуальная распущенность откроет-таки Люциферу дорогу в наш мир, даже если всеобщую тягу к бессмысленному потреблению и стяжательству получится преодолеть. Порок заманчив. И массы потянутся за тем, кто провозгласит своей экзистенциальной платформой именно отказ от моральных устоев и всеобщий свальный грех. Похоть – мощнейший источник неудовлетворенных страстей и желаний. Питательная среда для зарождения черных душ. То есть мало победить само общество потребления. Нужно преодолеть естественный инстинкт к совокуплению, который заложен в нас дурой природой ради необходимости продолжения рода.

– Если я правильно понял, сейчас ты обозначил проблему. Верно? Но каково же решение? Всеобщая вивисекция и бромовая диета?

– Почти угадал. Всеобщая випассана как неотъемлемый элемент Парадигмы. Будда не зря придумал эту технику самоконтроля. Он понимал, что страстные желания есть первопричина всех страданий. А страдания – лучшая белковая диета для Князя Тьмы, особенно на фоне видимости всеобщего благоденствия. Мы должны перевести человечество в состояние наблюдения и только в этом случае спасемся! Похоть нельзя преодолеть лишь одной силой веры. По крайней мере, не массово. Но можно дать людям инструмент для обуздания своих инстинктов и уничтожения ненужных эмоциональных якорей. Помимо этого випассана будет работать как неоценимый механизм выравнивания всепланетного ментального фона, а также снижения и стирания межнациональных психологических различий, что крайне важно для создания единой общечеловеческой Федерации. Разумеется, в Верховный совет, или Великий конклав, который станет главенствующим надполитическим звеном во всемирной иерархии, будут набираться только просветленные, что, несомненно, послужит дополнительным стимулом к изучению техники отстраненного наблюдения…

– Постой, постой. Ты же не хочешь сказать, что мы должны лишить человечество эмоций?

– Не всех эмоций, а только негативных! Также следует избавиться от неуемных страстных желаний, которые ведут к дуккхе, то есть к страданиям, неудовлетворенности, фрустрации.

– Но как же так? – я уже с трудом формулировал. Мне требовалось изрядное сосредоточение, чтобы продолжать участвовать в разговоре. Мистический страх, поселившийся где-то между моими заполненными дымом легкими, сковывал мысли и отдавался тупой болью то здесь, то там в зависимости от наклона тела и морфологической структуры сказанного.

– А что ты имеешь против?

– Ну я же хочу чувствовать, и страдать тоже хочу. Моя жизнь будет неполноценной без всего спектра эмоций. Ведь они же не просто так нам даны, эти чувства и переживания. Они и делают нас людьми. Лет через тридцать только наличием эмоций люди будут отличаться от роботов. Именно это и называется жизнью. Способность радоваться и страдать.

– Ошибаешься, Игорек. Жизнь дана тебе, чтобы стать лучше. Жизнь дана тебе, чтобы очиститься от похоти, жажды брать и неуемного стремления к обладанию, а вовсе не для того, чтобы тяготиться страданиями.

– Но ты же сам говорил, что всякие нищие, калеки и юродивые быстрее других развивают необходимые для рациона Абсолюта качества именно потому, что выбирают себе особо тяжелый сценарий на инкарнацию.

– Ты так и не понял, Игорек. Страдание вовсе не есть самоцель воплощения. Это негативная эманация и черный эгрегор. Задача душ не в том, чтобы страдать, а в том, чтобы принять. Понимаешь, в чем разница? Быть счастливым, несмотря ни на что. Вот это воистину великий путь. А ты, например, впустую убиваешься по своей бывшей жене, вместо того чтобы принять ситуацию и искренне желать ей счастья. Улавливаешь суть?

– Но если я не буду чувствовать сожаления по поводу ушедшей любви, как я тогда вообще пойму, что когда-то любил? Ведь если нигде не болит, как тогда осознать, чего ты лишился? Как тогда узнать, где она у меня находится, эта самая душа, если она не ноет, словно гнилой зуб? Как я буду ценить любовь, если не буду бояться ее потерять?

– Научись безусловной любви. Ее нельзя ни найти, ни потерять. Любовь не носок. Она вообще не должна зависеть от объекта. Не делай из любви предмет мены и торга. И самое главное: безусловная любовь не может быть источником страданий, потому что она является лишь источником радости.

Меня и раздражала, и воодушевляла Димина манера говорить. Я будто оказался на индивидуальной Нагорной проповеди. Жутко хотелось пить. Вода почти закончилась, а та, что еще оставалась на дне бутылей, была теплая, выдохшаяся, как и я сам, поэтому не приносила облегчения. Я вдруг вспомнил, что у меня в холодильнике назло гурманам осталось полбутылки красного сухого вина. Вино было поганое, но, учитывая обстоятельства, привередничать не приходилось.

– Хочешь вина? – спросил я, втайне надеясь на отрицательный ответ.

– Не хочу. А молока нету?

– Молока нету, – какое облегчение!

Не говоря больше ни слова, я, пошатываясь, направился в кухню. Вот и вожделенный холодильник, настоящий источник радости и священный алтарь для большинства людей на земле, верующих исключительно в собственное пузо. А вот и красное сухое – источник истины, влаги и причастия. Пробку долой и с винтом, как учил Кудряшов. Оценка за технику – 6,0. За артистизм – 6,0. С этим фокусом мы еще студентами гастролировали по женским общагам, где имели неизменный успех у рязанских лимитчиц с крепкими ногами. Хорошее время. Если мы тогда и желали от чего-нибудь спастись, то только от похмелья. Возвращаться назад, в свои депрессивные тридцать четыре с половиной года, мне не хотелось, но и вина больше не было. Им я залил пожар в своей глотке и утопил ненадолго свой страх. Он еще всплывет, я знаю. Никогда она меня не спасала, эта Христова кровь по четыреста рублей за бутылку. На обратном пути по проторенной тропе коридора, я задержался у закрытой двери в гостиную. Там внутри была темнота, одухотворенная Колиным богатырским храпом. Я обернулся и взглянул в зеркало. На меня смотрел смутно знакомый человек со злыми красными, запавшими куда-то внутрь лица глазами. Попытался улыбнуться – вышел вампирий оскал, украшенный парой отменных хищных клыков. Даже мои фирменные ямочки делись куда-то, слившись с общей впалостью щек. Я был словно Дориан Грей на свидании со своим портретом. Стоя под светом пятидесятиваттной лампочки, я отбрасывал на светло-бежевую стену за спиной четкую черную тень, а потому казался себе очерченным тьмой, источником тьмы, незнакомцем, облаченным в темный плащ… Что тут скажешь? Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться в комнату, которую я прежде считал кабинетом, а нынче представлявшуюся чем-то средним между церковью и пыточной камерой. Дима, казалось бы, не заметил моего отсутствия, поглощенный внутренним монологом. У меня же оставался еще один, последний довод в нашем споре, и я шваркнул его с порога, нарушая чужим голосом недобрую тишину этой ночи: