Текст книги "Фабула. Монология в двенадцати меридиях"

Следующий шаг – найти такую персону в прошлом, которая пережила коррективное состояние, могла физически присутствовать при сожжении рукописи и чья душа по сей день доступна для нас в виде ныне живущего человека, способного входить в регрессионный гипноз. Эта задача во много раз сложнее предыдущей и вполне может оказаться нерешаемой в принципе. Множество эпизодов всемирной истории вообще не поддается корректировке ни при каких обстоятельствах. Мы называем такие ситуации мертвыми вилками.

Но представим себе, что опрошенные нами современники Гоголя описывают его слугу, Семена, как человека немного странного и необычного, даже чудаковатого. Это дает нам некоторую зацепку и пищу для размышлений. Николай Васильевич был и сам, как известно, немного не от мира сего. По всей вероятности, слабый или средней силы медиум, как и большинство стоящих писателей. Отсюда интерес к мистике, а под конец жизни – мощный крен в христианскую мораль и дружба с неким протоиреем по имени Матфей, упрекавшим нашего героя в недостаточном благочестии и смирении. Впрочем, усердствовал поп все же напрасно. Гоголь прожил практически образцовую благочестивую и смиренную инкарнацию, перед смертью почти не вылезал из церкви, раздал все деньги на нужды московских студентов и вскоре прервал свой цикл перерождений, что делает его собственную душу ныне абсолютно недоступной для контакта. Поэтому вернемся к Семену. Итак, благодаря невероятно кропотливой работе и сумасшедшему везению нам удалось установить, что этот самый Семен попал в раннем отрочестве в грозу и чудом выжил после прямого удара молнии, то есть перенес коррективное состояние. Более того, мы точно знаем, что именно Семена наш сумасшедший классик попросил принести из шкафа портфель с драгоценными бумагами, которые чуть позже отправились в печь.

Установив все это, мы с вами пускаемся на поиски носителя Семеновой души в нашем 2124 году, то есть через 272 года после Великого Сожжения, – я изображаю иронию. – Вы же понимаете, одно дело – найти кого-то, кто когда-то, неважно, когда и где, побывал в коме или под диметилтриптамином, но совсем другое – отыскать носителя конкретной души из прошлого в настоящем. Ведь эта самая душа может воплотиться в любом, абсолютно любом человеке. Может не воплотиться в нашем времени вообще или быть недоступна для гипноза. За более чем двадцать лет непрерывной работы в области коррекционных модуляций мы выработали достаточно эффективную методику поиска носителя конкретной души в настоящем. Эта методика не дает никаких гарантий, но серьезно повышает наши шансы, делая конфуцианский поиск черной кошки в темной комнате похожим на как минимум сюжет про иголку в стоге сена. Итак, что есть в нашем распоряжении? Во-первых, аналитическая база, в которой собрана максимально подробная информация относительно известных нам воплощений одних и тех же душ. Сопоставляя судьбы людей, живших в разное время и на первый взгляд совершенно дискретно, мы выявили множество логических закономерностей в кроссинкарнационном поведении души. Это и разного рода цикличности воплощений, и периодический закон Мельгарехо, описывающий стандартную частоту инкарнаций для душ разного спектра, и знаменитая «сходимость Литвиновой», позволяющая предсказать пол, социальный статус, регион проживания и род занятий следующего носителя души на основе анализа жизни предыдущего в доверительном интервале 67 процентов. Все эти методы позволяют в значительной мере сузить круг поиска объекта. Чем больше мы знаем о жизни искомого носителя, тем проще нам будет найти его двойника в нашем времени. Это чем-то похоже на воссоздание образа ребенка по фотоизображению взрослого человека. Полной идентичности не получится, но узнаваемость гарантирована. Концепция аналитического поиска получила у нас название инкарнационной редукции и является первым этапом в цепи мероприятий по определению личности объекта регрессии.

Максимально сократив перечень возможных кандидатов аналитическим путем, мы переходим к точным настройкам. Из нескольких миллиардов нам удалось конкретизировать поиск до нескольких тысяч. Но и это огромный массив материала, раскиданный по всему земному шару. В помощь нам здесь две методики. Во-первых, сравнительная офтальмоскопия. Расхожая поговорка «глаза – зеркало души» имеет самый прикладной смысл. Как вы знаете, глаза у всех людей абсолютно индивидуальны и совпадения невозможны. Среди живущих одновременно. Но мы в НВМ точно знаем, что души очень часто перерождаются в разных телах и с одинаковыми глазами. В базах данных нашей организации содержится каталог изображений глаз более чем 83 процентов живущих ныне людей, а также миллиарды глаз людей, уже умерших. Внедрение практики тотальной биометрии в большинстве стран мира стало огромным подспорьем для нашей деятельности. Найдя совпадение сетчатки объекта с сетчаткой уже умершего человека, мы можем с высокой долей вероятности утверждать, что имеем дело с носителями одной и той же души.

Да-да, ребятки, и ваши очи у нас тоже есть, и мы знаем, кем вы будете в следующей жизни с вероятностью 67 процентов. А как вы забавно переглядываетесь, всматриваясь в глаза друг друга, как будто пытаясь увидеть отражение собственных глаз, которые до вас уже носил некто ныне истлевший и забытый. Да-да-да, ребятишки, мы всё про вас знаем, все ваши грешки и брезгливые фактики, о которых вы и понятия не имеете… Знаем-знаем. Мы страшные люди здесь, в Новом вечном мире.

– Ну и наконец, иногда необходимую информацию об астральных двойниках можно получить напрямую из мира Духа. Работа медиумов. Как вы знаете, контакт с гидами не бывает простым диалогом. Это всегда энергозатратно, ненадежно и нуждается в дешифровке. За многие годы системного изучения медиумов нам не удалось выявить никакой закономерности, отражающей степень полноты, правдивости и достоверности получаемой нами из мира Духа информации. Очевидно лишь то, что по какой-то причине гиды либо не могут, либо не хотят установить с нами прямой контакт. Мы получали многочисленные намеки, что сам факт нашего взаимодействия противоречит замыслу Абсолюта. (Васильев сравнивал медиумов с контрабандистами духовности. Они подобны мелким жуликам, что таскают туда-сюда информацию сквозь барьер трансцендентности, возведенный Абсолютом между миром тварным и горним. Но в таком случае мы все тут, в НВМ, нарушаем грандиозный замысел, открывая людям глаза на истину. Ведь тотальная амнезия, которой нас награждают, отправляя сюда, является базовым условием для развития души. А мы делаем все, чтобы как можно большее количество людей жило осознанно, понимая свое истинное предназначение в рамках всего инкарнационного цикла. Кто же мы? Воины Света? Скорее, партизаны. Воюем на пользу добра нерегламентированными уставом способами). Тем не менее в некоторых случаях медиумам удается получить прямое указание на одно или несколько лиц, которые могут представлять для нас интерес в рамках конкретного поиска. Почему это происходит или не происходит, установить, повторю, не удалось. Однако замечено, что в случае так называемых «больших вилок» без помощи медиумов мы не обошлись ни разу.

Вернемся же к Семену. Предположим, что с помощью одного из методов или их комбинации нам удалось обнаружить нескольких людей, потенциально подходящих для нашей коррекции. Предположим также, что нам посчастливилось установить с ними контакт и уговорить за немалое вознаграждение поучаствовать в необременительном и совершенно безобидном эксперименте. Всех подопытных мы запрем вместе с гипнотерапевтом в специальной комнате, а заодно положим к ним туда так называемый «сигнальный экземпляр» «Мертвых душ». Если мы всё сделали правильно, то в ходе одной из регрессий познакомимся с добряком Сеней. Сеня – человек простой и набожный, нам предстоит убедить его, что тетрадки из портфеля барина нужно непременно подменить другими бумагами, а оригинал передать графу Толстому на хранение. Чем более детальные и точные инструкции мы дадим, тем больше шансов на успех. И не забывайте, что нам снова предстоит выдавать себя за всезнающего и всеблагого боженьку, которому вдруг приспичило снизойти до спасения сомнительной поэмы в прозе.

После окончания эксперимента, разумеется, необходимо проанализировать результаты. Во-первых, все издания вещей книжонки, помимо сигнального, должны необратимо измениться, дополнившись вторым томом. Во-вторых, обязаны сами собой скорректироваться многочисленные письменные свидетельства о нашем эпизоде во всех исторических источниках за последние три века. Ну и наконец, что самое главное, должны появиться люди, которые читали второй том «Мертвых душ» в оригинальном, авторском варианте.

Это если говорить об эффектах нормативных, целевых, так сказать. Но, как мы уже говорили, есть и эффекты непредвиденные, незапрограммированные. Какое влияние на культуру, искусство и литературу окажет публикация полной версии второго тома? Как это отразится на эмоциональной палитре человечества? Существуют книги, которые имели поистине критическое значение для развития духовности в масштабах всей планеты. Я даже не про Библию с Кораном. С ними все понятно. Но были еще «Пир» Платона, «Происхождение видов» Дарвина, «Веселая наука» Ницше, «Капитал» Маркса. Каждая из этих книг сверхважна для судьбы нашего племени. А «Мертвые души»? Какой вклад могла бы внести поэма в умы современников и их потомков, предстань она перед нами в законченном виде? Невозможно сказать. Если верить культурологической традиции прошлого века, мы спасли чистилище, ведь произведение было якобы задумано автором как трехтомник, по структуре повторяющий «Божественную комедию» Данте. А третий том должен, таким образом, соответствовать раю, логически венчая духовный рост Чичикова. Могло ли подобное прочтение классического произведения в его полноте серьезно повлиять на духовное становление нескольких поколений школьников на территории самого крупного государства в истории? Вот вторая часть «Поэтики» Аристотеля, например, так и не дошла до нас, и есть мнение, что данный факт имел критическое значение для развития христианской морали…

Я ощутил легкую печаль. Удивительное дело? Вовсе нет. Упущенные человечеством возможности по части восприятия разумного, доброго и вечного были и остаются единственным стоящим источником фрустрации для высокопоставленного сотрудника НВМ. Энтропия добра, усушка и утруска всеобщей любви. Вот это по-настоящему обидно. Я продолжил максимально формализованной и бюрократической фразой:

– Для выявления непредвиденных эффектов коррекции в нашей структуре существует отдел релятивного анализа. Задача коллег заключается в том, чтобы определить возможные негативные влияния сделанных нами изменений и по возможности минимизировать их значимость в рамках последующих экспериментов.

Итак, мы с вами разобрали все стадии работы по ненасильственному изменению прошлого на примере операции по спасению из огня второго тома поэмы Николая Гоголя «Мертвые души». Вы могли убедиться, что описанное мною мероприятие – это целый комплекс сложнейших процессов, итоговый успех которых подчас зависит исключительно от нашей удачи. Необходимо также отметить, что мы с вами рассмотрели совсем простой случай коррекции, так как, во-первых, обсуждали вилку, которая расчетно не имеет серьезного влияния на индекс люциферичности, а во-вторых, в нашем примере речь шла о так называемой «одноходовой комбинации». В своей ежедневной работе мы постоянно имеем дело с двух-, трех– и более ходовыми корректирующими мероприятиями. То есть, например, начинаем с того, что подстраиваем события тем единственным образом, чтобы слугой в доме графа Толстого при умирающем классике оказался именно ударенный молнией Семен, а не какой-нибудь вполне нормальный Федор. Ну и наконец, я предлагаю вам на досуге еще раз переосмыслить название произведения в контексте нашего сегодняшнего разговора. Мертвые души.

Последние два слова я произнес с интонацией, которая могла быть охарактеризована как нечто среднее между утверждением и обращением. Эффект не заставил себя ждать. Улыбки сменились тревогой, глаза заерзали в поисках признаков шутки на моем лице, ноги уперлись в пол, нащупывая твердую почву.

Я прочистил горло и выпил четыре глотка воды в гробовой тишине. Когда я поставил стакан на кафедру, двери переговорной номер шесть бесшумно сдвинулись в разные стороны и на пороге, сияя бессмысленной красотой, появилась Катя. В пальцах у моей помощницы был элегантно упокоен один-единственный лист бумаги, который она несла в полусогнутой руке так, чтобы его проекция формировала касательную к нижней точке идеальной окружности правой груди. Разрезая, словно форштевнем, тишину аудитории листом, Катя проследовала к моей трибуне, преследуемая не совсем равнодушными взглядами группы новоиспеченных спасителей человечества. Не нарушая всеобщего молчания, я принял бумагу из изящной руки девушки и отпустил ее восвояси наилегчайшим кивком подбородка.

Мы в НВМ ценим бумагу, доверяем ей, полагаемся на нее. Мы, как никто, знаем, что именно бумага ничего не стерпит. Двадцатилетний опыт коррекции в постцифровую эру свидетельствует строго в пользу физических носителей, которые подтвердили свое право считаться единственно надежным способом фиксации истории. Особенно заслуживающими доверия мы считаем рукописные документы. Принесенный Катей листок был именно из их числа. В двадцатых годах двадцать второго века далеко не у каждого на планете вообще есть почерк, но летучие каракули, бегущие по записке, которую я держал сейчас в руке, могли принадлежать только одному человеку. Константин Валерьевич Васильев, верховный консул НВМ и генеральный директор всех дочерних и зависимых организаций, решил лично перекроить лезвием своего «паркера» распорядок моего дня. Впрочем, это далеко не самое внушительное изменение из числа тех, что начались со взмаха знаменитого пера консула. В конце концов, подпись Васильева стоит под каждым приказом о коррекции. Так что именно этим «паркером» уже много лет в самом прямом смысле слова переписывается история. Сотни и тысячи людей никогда не рождались, следуя его прихотливому росчерку, тысячи других, никогда ранее не существовавших, вочеловечивались, верные его призыву. На сей раз все было не так уж драматично. Бумага содержала просьбу зайти в кабинет консула ровно через двадцать минут, оставляя мне время только для того, чтобы напомнить моим новым коллегам о строгой конфиденциальности всего услышанного. Особенно пристальное внимание этому аспекту мы начали уделять после одного неприятного инцидента. Неосторожно инициированный нами регрессолог-самоучка по предварительному сговору с другим самоучкой, но уже медиумом, попытался провести весьма любопытную с научной точки зрения, но опасную со всех остальных точек зрения коррекцию. Парень решил не дожидаться прибытия его величества дьявола и уничтожить Вселенную своими силами. Для этого он с помощью уже упомянутого медиума нашел некоего ни в чем не повинного мужика, ввел его в гипноз и заставил убить своего же собственного деда в далеком 2064 году. По замыслу нашего доморощенного Герострата, такой нехороший поступок должен был неминуемо привести к одному из тех пространственно-временных парадоксов, от которых Вселенная неизбежно крякнет. Вселенная, однако, оказалась вполне способна постоять за себя. Выход из парадокса оказался удивительно изящным, заставив нас верить в то, что Абсолют или даже кое-кто покруче все-таки не полностью лишен чувства юмора. Выяснилось, что бабка загипнотизированного мужика на самом деле прижила его мамашу от соседа, а убитый дедушка так и остался во всей этой истории одиноким опавшим листом на генеалогическом древе несчастного подопытного. Горе-Сатану мы быстро локализовали, подчистили хвосты и облегченно посмеялись над тем, как супружеская неверность может спасать миры. Однако описанная ситуация имела два весьма важных последствия. Во-первых, мы усилили контроль и повысили порог доступа к технологии коррекции. Во-вторых, теория «предрешенной Вселенной» получила еще одно подтверждение, и новый импульс приобрели разговоры о том, что любая коррекция бесполезна по определению. Мы в НВМ всегда умели поднимать вопросы фатума на все более высокие этажи абстрактности в вечном споре о предопределенности.

Я распустил класс, так и не рассказав про основные коррекции в ключевых вилках, и понял, что вполне успеваю сходить пообедать до визита к главному. Директорская столовая находится совсем рядом – нужно подняться на два этажа по лестнице. Это быстрее, чем идти до лифтов и потом ожидать их. Одолев четыре пролета, я оказался совсем рядом с нашей высокопоставленной трапезной, которая, по раннему времени, была совершенно пуста.

Великая соевая революция середины прошлого века, решившая вопрос продовольственной безопасности планеты раз и навсегда, сыграла с человечеством злую шутку. Вместо ожидаемого высвобождения изрядных гуманитарных ресурсов для духовного роста и развития она привела к серьезнейшей атрофии производительных сил и массовой апатии. А ведь не кто иной, как Последний пророк, стоял у истоков соевого благополучия… Очередная ирония? Чья? Или просто глупейшее совпадение? Странно говорить об этом теперь, когда математическая теория хаоса поглотила и частично опровергла классическую теорию вероятности.

Поскольку мой обед происходил раньше обычных 13.00 и по ряду признаков вполне мог сойти за поздний завтрак, я подкрепился свежевосстановленной из порошка соевой яичницей с соевым беконом и запил настоящим кофе. Очевидно, час соевого кофе еще не пробил, а может быть, замена одних бобов другими все-таки не имела большого смысла с точки зрения современной диетологии. Яичница тем не менее обладала вкусом яичницы, а бекон – вкусом бекона. Откуда я знаю вкус оригинальной яичницы? Каюсь, грешен: иногда балуюсь натуралкой… Впрочем, откуда мне может быть известен настоящий вкус еды, если почти всю жизнь я принимаю ее в состоянии наблюдения? Среди нас, руководителей НВМ, нет гурманов. Острое желание съесть филе сибаса под соусом из голубого сыра ничем не лучше и не хуже желания изнасиловать секретаршу Катю на глазах у впечатлительных новичков.

Так или иначе, мой визит к верховному консулу был запротоколирован и прибит к реальности гвоздем рукописной реляции, а следовательно, согласно физико-философским воззрениям наших штатных теоретиков, уже состоялся более чем на 60 процентов. Ведь, если даже я не пойду на ковер к Константину Валерьевичу, письменное приглашение никуда не денется. Оно даже более вещественно, чем сама наша встреча. Именно бумага сформировала вилку событий и детерминировала будущее. Нет ничего могущественней синей подписи на белом листе. Синяя подпись доказала свое право на существование в цифровом и постцифровом мире. На нее, как на крючок, можно нацепить ткань действительности, она, бережно сохраненная в нижнем правом углу документа, овеществляет любое слово. Воображаемый треугольник бумаг из справки, счета и папки с отчетами дополнился четвертым углом, а посему приобрел очертания священного квадрата. Ровно четыре мысли составляют любую великую идею, в том числе идею нашей Вселенной. Люди во всем мире говорят: «Круг замкнулся», имея в виду логическое завершение некой последовательности фактов. Мы в НВМ понимаем, что все на свете замыкается именно квадратом. Ведь круг детерминируется либо лишь двумя точками радиуса, чего явно недостаточно для оформления великой идеи, либо бесконечным количеством точек самой окружности, что явно избыточно, ибо никакая идея не может быть составлена из бесконечного количества чего-либо.

Занятый такими вот рассуждениями, я преодолел в обратном направлении парящую над проспектом Путина галерею и вновь оказался перед лифтом, готовым вознести меня почти на самое небо, пускай и чисто физически. Верховность консула НВМ нигде не ощущается так вещественно, как в его кабинете, царящем над всей першпективой града Петрова. По пути в эту роскошно-аскетичную обитель мне предстояло проскользнуть между Сциллой Васильевной и Харибдой Петровной – секретарями нашего главного иерарха, от века сидевшими за двумя гигантскими столами друг напротив друга в приемной. Распределение обязанностей между этими дамами было тайной великой, и никто во всем НВМ не осмеливался уточнить, в чем же оно состоит. Такая функциональная неясность ежедневно порождала массу неловких ситуаций и головных болей по всей вертикали правой башни. Не будь у меня подписанной лично Васильевым бумаги с приглашением, которую я держал в правой руке на манер щита, мне ни за что не пройти между невозмутимыми привратницами консула. Но даже имея сию могучую охранную грамоту, я все равно ощущал несмутную тревогу, ибо не знал, кому из двух женщин ее вручить в качестве пропуска в кабинет Константина Валерьевича. Ошибка грозила мне последствиями на этом свете и на том, ведь презрительный взгляд, которым я буду награжден в случае неудачи, неминуемо прожжет все двадцать два плана мироздания насквозь, как лазерный луч папиросную бумагу. А вдруг не пустят? Очень не хотелось бы нечаянно нарушить планы консула. График шефа расписан по минутам на несколько лет вперед, включая часы сна, которые Васильев традиционно посвящает блужданию в туманах прошлого и прозрению лабиринтов будущего.

Когда двери лифта открылись, мне потребовался весь багаж многолетних тренировок в области самоконтроля, чтобы сохранить то невозмутимое выражение лица, которое ценится тем больше, чем ближе вы оказываетесь к обители верховного консула НВМ. Все дело в том, что обе дамы неопределенного возраста покинули свои привычные места и ожидали меня у лифта. Я никогда не видел секретарей Васильева ниже пояса и был немало удивлен тем, что Сцилла и Харибда вообще, оказывается, способны ходить. Их манера перемещаться показалась мне необыкновенно стремительной, как бывает всегда, когда мы наблюдаем в движении объекты, которые привыкли видеть статичными.

– Константин Валерьевич вас ожидает, – пропела Сцилла, даже не попросив бумагу.

– Проходите, – проскрипела Харибда, указывая своим очень наманикюренным пальцем на противоположную сторону приемной.

Под баллистический удар петропавловского набата, возвестивший два часа дня, я проделал четырежды четыре шага по прямой и оказался перед массивной дверью, которая отворилась самостоятельно, вовсе не дожидаясь деликатного стука с моей стороны.