Текст книги "Полное собрание стихотворений"

ПОЭЗА СТРОГОЙ ТОЧНОСТИ

Борису Верину

Искусство в загоне, – сознаемся в этом!

Искусство затмила война.

Что делать в разбойное время поэтам,

Поэтам, чья лира нежна?

Дни розни партийной для нас безотрадны

Дни мелких, ничтожных страстей…

Мы так неуместны, мы так невпопадны

Среди озверелых людей.

Мы так равнодушны к их жалким раздорам

И к их интересам мертвы.

Мы тянемся к рекам и к вольным просторам

И в шелковый шепот травы.

Мы искренне славим паденье престолов

Во имя свободы людской!

Но если и после царей вы в тяжелых

Раздорах, – мы машем рукой!

Союзник царизма для нас не союзник,

Как недруг царизма – не враг.

Свободный художник зачахнет, как узник,

Попав в политический мрак.

Нам пакостны ваши враждебные будни,-

Мы вечным искусством горим.

Вы заняты “делом”, мы – только “трутни”,

Но званьем гордимся своим!

Отправьте ж искусство куда-нибудь к мифу,

Трещит от него материк!..

И кланяйтесь в пояс Голодному Тифу,

Диктатору ваших интриг!

13 июня 1917

Мыза Ивановна

ПОЭЗА ПОСЛЕДНЕЙ НАДЕЖДЫ

Не странны ли поэзовечера,

Бессмертного искусства карнавалы,

В стране, где “завтра” хуже, чем “вчера”,

Которой, может быть, не быть пора,

В стране, где за обвалами – обвалы?

Но не странней ли этих вечеров

Идущие на них? Да кто вы? – дурни,

В разгар чумы кричащие: “Пиров!”,

Или и впрямь фанатики даров

Поэзии, богини всех лазурней!..

Поэт – всегда поэт. Но вы-то! Вы!

Случайные иль чающие? Кто вы?

Я только что вернулся из Москвы,

Где мне рукоплескали люди-львы,

Ктозаискусствожизньотдать готовы!

Какой шампанский, искристый экстаз!

О, сколько в лицах вдохновенной дрожи!

Вы, тысячи воспламененных глаз,-

Благоговейных, скорбных, – верю в вас:

Глаза крылатой русской молодежи!

Я верю в вас, а значит– и в страну.

Да, верю я, наперекор стихии,

Что вал растет, вздымающий волну,

Которая всё-всё сольет в одну,

А потому – я верю в жизнь России!..

1917. Ноябрь

Петроград

РУЧЬИ В ЛИЛИЯХ
Поэзы 1896 – 1909 гг

УВЕРТЮРА

Весна моя! ты с каждою весной

Все дальше от меня, – мне все больнее…

И, в ужасе, молю я, цепенея:

Весна моя! побудь еще со мной!

Побудь-еще со мной, моя Весна,

Каких-нибудь два-три весенних года:

Я жизнь люблю! мне дорога природа!

Весна моя! душа моя юна!

Но чувствуя, что ты здесь ни при чем,

Что старости остановить не в силах

Ни я, ни ты, – последних лилий милых,

Весна моя, певец согрет лучом…

Взволнованный, я их беру в венок

Твои цветы, – стихи моего детства

И юности, исполненные девства,-

Из-под твоих, Весна, невинных ног.

Венок цветов, – стихов наивный том,-

Дарю тому безвестному, кто любит

Меня всего, кто злобой не огрубит

Их нежности и примет их в свой дом.

Надменно презираемая мной,

Пусть Критика пройдет в молчаньи мимо,

Не осквернив насмешкой – серафима,

Зовущегося на земле: Весной.

Эст – Тойла, 4 апреля l918 г.

Помещено в «Сгй me des violettes»

1896 ГОД

ЗВЕЗДА И ДЕВА

Вот и звезда золотая

Вышла на небо сиять.

Звездочка верноне знает,

Что ей недолго блистать.

Так же и девица красна:

Выйдет на волю гулять,

Вдруг молодец подъезжает,-

И воли ее не видать.

Петербург

1896

1899 ГОД
POMAHC

Тебя любил я страстно, нежно,

Тебя я на руках носил,

И мнится мне все безмятежно,

Как страстно я тебя любил.

Бывало, ты лишь слово молвишь,

Как раб, стою перед тобой,

И только ты “люблю” промолвишь,

Тебе шепчу я тихо: “Твой”…

Но не всегда ведь наслаждаться

Любовью чистой и святой;

Судьбе угодно насмехаться,-

И вот ты сделалась больной.

Тебя болезнь совсем убила,

Недолго жить уже тебе,

И шепчешь ты: “Близка могила”,

И говоришь: “Прости же мне”…

Сойвола на реке Суде

1903 ГОД

СОЙВОЛСКАЯ БЫЛЬ

– Я стоялу реки, – так свойначал рассказ

Старый сторож, – стоял и смотрел на реку.

Надвигалася ночь, навевая тоску,

Все предметы, – туманнее стали для глаз.

И задумавшись сел я на камне, смотря

На поверхность реки, мысля сам о другом.

И спокойно, и тихо все было кругом,

И темнела уже кровяная заря.

Надвигалася ночь, и туман над рекой

Поднимался клубами, как дым или пар,

Уж жужжал надоедливо глупый комар,

И летучая мышь пролетала порой.

Вдруг я вздрогнул… Пред камнем теченье реки

Мчало образ Святого Николы стремглав…

Но внезапно на тихое место попав,

Образ к берегу, как мановеньем руки

Чьей-то, стало тянуть. Я в волненьи стоял,

Я смотрел, ожидал… Образ к берегу плыл

И, приблизившись к камню, как будто застыл

Предо мной. Образ взяв из воды, я рыдал…

Я рыдал и бесцельно смотрел я в туман

И понять происшедшего ясно не мог,

Но я чувствовал ясно, что близко был Бог,-

Так закончил рассказ старый сторож Степан.

18 октября

Порт-Дальний на Квантуне

1906 ГОД

НОЧЬ ПОДХОДИЛА…

Страстно дыша, вся исполнена неги,

Ночь подходила в сияньи луны

К тихому лесу, в загадочной грусти

Оцепеневшему в чарах весны.

Ночь подходила бесшумно, как фея,

Долго смотрелась в прозрачный ручей,

Грустно вздыхала, смотрела на звезды

Вдумчивым светом широких очей.

К ели, смотревшей назвездное небо,

Выросшей, как безответный вопрос,

Близко прижатый, безмолвен и бледен,

Думал с глазами я, полными слез.

Ночь подходила, головку склонивши

И постепенно замедлив шаги,

Проникновенно смотрела на звезды,

Скорбно вздыхала в порывах тоски.

В взоре царицы ночных сновидений

Было так много таинственных дум,

Было так много мольбы и вопросов,

Был ее взгляд так печально-угрюм.

Ночь подходила все ближе и ближе…

Я уже видел в сияньи луны

Страстные очи, небрежные пряди,

Я уже чувствовал лунные сны.

– Ночь! – простонал я, влюбленный в царицу,

Чувствуя близкое счастье: О, ночь!

Что ты так смотришь на тусклые звезды?

Чем тебе могут те звезды помочь?

Ночь, вдруг заметив меня, потемнела,

Вздрогнула нервно, взглянула в глаза,

Чуть прояснилась и с горькой усмешкой

Гладила нежно мои волоса.

Я, очарован, стоял недвижимо…

Снова вздохнув, меня Ночь обняла,-

В жгучем лобзаньи уста наши слились,

Сблизились в пламени страсти тела.

– Счастье! – шептал, задыхаясь в блаженстве

Сердце сгорало в триумфе огня.

Ночь заметалась в испуге в объятьях,

Чувствуя близость идущего Дня.

1907 ГОД

«Есть столько томного в луны сияньи ровном…»

Есть столько томного в луны сияньи ровном,

Есть столько мягкого в задумчивых ночах,

Есть столько прелести в страдании любовном,

Есть столько сладости в несбыточных мечтах,

Есть столько жданного зажизненною гранью,

Есть столько нового в загадочном раю,

Есть столько веры в торжество мечтанья

И в воплощение его в ином краю,-

Что я и скорбь души своей крылатой,

И гибель чувств, и веру в жизнь свою

Не прокляну, а, верою объятый,

В провиденьи Христа, благословлю!

Помещено в брошюре

“Лунные тени”, ч. II

«Не грусти о моем охлажденьи…»

Не грусти о моем охлажденьи,

Не старайся меня возвратить:

Наша встреча, мой друг, – сновиденье,

Так зачем же о нем нам грустить?

О, поверь! ты узнаешь их много,

Этих кратких, но радостных снов…

Если любишь меня, – ради Бога,

Позабудь необузданность слов.

Верить клятвам в угаре – смешно ведь,

А кто любит, тот любит без клятв…

На песке же нельзя приготовить,

Моя бедная, солнечных жатв.

Не грусти – мы с тобою не пара.

Ты душе далека и чужда.

Я ошибся. Так пламя пожара

Заливает в разгаре вода.

1907

ВЕЧНАЯ ЗАГАДКА
ТРИОЛЕТЫ

Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость

Под ясной улыбкой декабрьской луны.

Нам грезились дивные райские сны.

Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость

И видели грустную милую скудость

Природы России, мороза страны.

Мы ехали ночью из Гатчины в Пудость

Под светлой улыбкой декабрьской луны.

Лениво бежала дорогой лошадка,

Скрипели полозья, вонзаяся в снег.

Задумчивость ночи рассеивал бег

Лениво бежавшей убогой лошадки.

А звезды, как символ чудесной загадки,

И в небе горели, и в зеркале рек.

Лениво бежала дорогой лошадка,

Скрипели полозья, вонзаяся в снег.

И все-то в природе казалось загадкой:

И лес, и луна, и мы сами себе -

Лунатики мира в ненужной борьбе.

Да, все-то в природе казалось загадкой!..

Мы Небу вопрос задавали украдкой,

Оно же не вняло душевной мольбе,

Инам, каки прежде, казались загадкой

И Бог, и весь мир, и мы сами себе!..

«Наша встреча – похороны дней…»

Наша встреча – похороны дней

Предыдущих, кажущихся прахом.

Призадумайся, мой друг, над ней,

Над судьбы железным взмахом.

Ты блестишь, я впелене тумана;

Мы – души, какрусла, раздвоенье.

Тыбессильна: то предназначенье,-

Мы сольемся, поздно или рано.

«Ни холодный свет жемчужины…»

Ни холодный свет жемчужины,

Ни лазурный тон сапфира

Не сравнить с сияньем дюжины

Звезд полуночного мира.

Но и звезды в темноте ночи,

И сиянья, и светила

Ты, раскрыв глаза, как светочи,

Взора пламенем затмила.

СОНЕТ

Как скоро солнце страсти отсветило!

Я боль узнал сжимающих оков.

Холодность чувств взамен былого пыла,

Затишье – вместо бури и валов.

И юности играющая сила

Миражна и пуста, как сущность снов,

Как ледовитость зимнего светила,

Как беспринципность принципов веков.

Кипучей страсти скорость охлажденья,

Перекипевшей крови красный лед,

Мечтаний дерзких прерванный полет,

Непониманье таинства сближенья -

Все радостью мне душу обдает

И изменяет жизни направленье.

БОКАЛ ПРОЩЕНЬЯ

Шампанским пенясь, вдохновенье

Вливалось встрофы – мой бокал.

За все грехи земли – прощенье

Из сердца я в него вливал.

Я передумал, – и в осколки

Бокал прощенья превращен:

Вам, люди-звери, люди-волки,

Достойно отдан мною он!..

АРФА

Владимиру Вячеславовичу Уварову-Надину

Когда Саул скорбел душой,

Давид, взяв арфу в руки,

Рождал на арфе золотой

Успокоенья звуки.

Он вдохновенно пел псалмы,

Внушенные Владыкой,

Что миротворили умы

Лишь Истиной великой.

Что умаляли скорбь души,

Спасая от печалей,

Бодрили дух не сказкой лжи,

А правдою скрижалей.

Ничто не трогало царя,-

Лишь арфы песнопенье,

Над ним властительно царя,

Давало утешенье.

Гатчина

ЧТО ВИДЕЛИ ПТИЦЫ

1

Чайка летела над пасмурным морем,

Чайка смотрела на хмурые волны:

Трупы качались на них, словно челны,

Трупы стремившихся к утру и зорям.

2

Коршун кричал над кровавой равниной,

Коршун смотрел на кровавые лужи;

Видел в крови, замерзавшей от стужи,

Трупы стремившихся к цели единой.

3

Каркая, горя вещунья – ворона

Села на купол сельского храма.

Теплые трупы погибших без срама -

Памятник “доблестных” дел эскадрона.

СПб.

КЛЯТВА

Памяти сестры Зои

Клянусь тебе, Сестра, здесь, на твоей могиле,

(Как жутко прозвучал мой голос в тишине!)

Да, я клянусь тебе, что я достигнуть в силе

Того, что ты всю жизнь душой желала мне!

Борьбы я не боюсь, хотя я слаб; но тело,

Я знаю, ни при чем, когда силен мой дух.

Я тотчас в бой вступлю отчаянно и смело:

С щитом иль на щите – одно из двух!

Июнь

СПб. Новодев‹ичий› монастырь

ПЕВЕЦ МОРЯ
(ПАМЯТИ ЛЕЙТЕНАНТА С.)

Да воля сбудется Твоя!

Лейтенант С.

Как потрясен невыразимо

Ужасной вестью целый свет:

У дальних берегов Цусимы

Эскадры русской больше нет.

Мечты безжалостно разбиты,

Страдают скорбные сердца.

Такого страшного конца

Не ждал никто, и все “убиты”.

Убиты смелые надежды,

Убита вера, грустен взор.

Разгром эскадры и позор

Закрыть нас заставляют вежды,

Как облако вершину гор

Порой невольно закрывает.

Кто виноват в разгроме флота,

То лишь Господь Единый знает.

Тускнеет славы позолота

Когда-то доблестных знамен.

Вокруг потоки льются горя,

А сердце стонет: “Где же он?

Где он, певец элегий «С моря»?”

В его саду цветет сирень…

Любовь в нем бродит… Близко лето…

Увы, для юного поэта

Ночь не сладка, не ярок день -

В нем нет вопроса, нет ответа.

Живой недавно – ныне тлен,

Как призрак полуночной тени,

Он не нуждается в сирени,

Не для него любовный плен.

Не для него моря и птицы,

И бег родного корабля.

Не сложит он своей царице

Элегий с моря, ей внемля.

Не скажет нежною, как греза,

Душой своей влюбленных слов,

И безответен детий зов,

Как безответны детьи слезы.

Пусть я, который так же юн,

Как он, почивший сном могильным,

Пусть я, стихом своим несильным

Певавший сумрачный Квантун,

Потоком слез своих обильным,

Прославлю звучность чутких струн.

Ияскажутебе, подруга

Его возвышенной души:

Не плачь, родная, не тужи,

Не призывай к себе супруга!

О, не смущай его покоя

Невыразимою тоской,

Многострадальною слезой,

Как правда чистой и святою.

Он пал со славою в сраженьи

В борьбе за родину свою.

В слезах я юношу пою,

В слезах святого вдохновенья!

В слезах святого вдохновенья

С тобой я сердцем говорю,

Молясь благому алтарю

О ниспосланьи утешенья

Тебе, страдалица-жена.

Твои младенческие годы

Пусть оживит, как жизнь природы,

Твоя печальная весна.

И наши скорбные сердца

Пускай утешит смысл Завета

В устах угасшего поэта:

“Да воля сбудется Отца!”

1908 ГОД

В ПОЛЕТЕ

Давно иль недавно, когда – безразлично,

Но я полюбил!

Давно иль недавно, когда – безразлично,

Но я полюбил поэтично

Шуршание крыл

Мечты фосфоричной.

И в воздух взлетел я! и вижу оттуда:

Лицо у земли!..

И в воздух взлетел я, и вижу оттуда:

Лицо у земли, и лицо то… Иуды!..

Очнулся в пыли -

Мне сделалось худо…

«Я бы дорого дал за прощенье твое…»

Я бы дорого дал за прощенье твое,

За когда-то чудесное счастье мое,

За улыбку твоих зацелованных губ,

За мгновенье, когда для тебя был я люб.

Я готов на страданья, на пытки идти,

Чтоб прижать тебя снова к иссохшей груди,

Чтоб молить о прощеньи у маленьких ног,

Чтоб слезами омыть твой невинный порог.

Возвратись – возврати мне желанный покой

И живи, и умри для меня и со мной.

Возвратит мне чудесное счастье мое

Только взгляд, только слово былое твое!

24 марта

Петербург

СОНЕТ

Где воздух дышит ледовито,

Где мрак ледян, где мрачен лед,

Ярка, как след аэролита,

Мечта свершает свой полет.

Там паутиной сна повита

Природа в строгости красот.

Здесь не достигшая зенита

Мечта хоть отдых там найдет.

Насмешки, жадные, как тигры,

Не воспретят затеять игры,

Там не вспугнут мечту грехи.

И как в волшебной детской сказке,

Ее лелеять станут в ласке,

Как внучку лед, седые мхи.

3 октября

Петербург

СОНЕТ

Не раз ходил при тусклом фонаре,

Мерцавшем в похоронном городишке,

В каморку к ней; со мною были книжки.

Она жила близ рощи, в серебре.

Бывало, ночь мечтает о заре,

Любя, томясь… Трещат в камине шишки.

Шатун-Мороз скрежещет на дворе.

Ведь хорошо? – хотя бы понаслышке!

Она – во мне, я – в ней, а в нас – роман.

Горячий чай. Удобная кушетка.

И красного бургонского стакан.

Целуемся, смеемся, плачем, детка,

Но страсть молчит: так дремлет океан.

Вот счастье где, но это счастье – редко!

16 августа

Мариенбург

СОНЕТ

Я – у Земли в плену, а терем твой – Эдем,

Но мы встречаемся, Звезда моя, с тобою.

И сколько общего у нас: как ты, я нем,

А ты, как я, в реке отражена водою.

Да, знаем встречи мы, сведенные волною,

Неведомо к чему, неведомо зачем…

Мы связаны с тобой, как звучный стих поэм -

С немою скорбию, как небеса – с землею.

Как я люблю тебя, твоей любви не зная!

Как я печалюся, когда ты, угасая

В румянце утреннем, вдруг скроешься в волне!

Не видишь ты меня, но по тебе я брежу…

Не нужен я тебе, но я тобою грежу…

Ты льешь лучи на мир, а светишь только мне.

Январь

Петербург

«Все клонится ко сну…»

Все клонится ко сну

В желтеющей природе.

Кивает дуб клену

При солнечном заходе.

И грустно, грустно мне

Смотреть на смерть в природе

В осенней тишине

При солнечном заходе.

5 сентября

Мыза Ивановка

СКАЗКА

Певучий дактиль плеском знойным

Сменяет ямб мой огневой…

Мирра Лохвицкая

Под лунный лепет колокольца

Играет локоном Триоль.

Октава вьет в цепочку кольца.

Тоска – Элегии пароль.

Клянется рыцарь Романсеро

Бесовской дюжиной Рондо,

Что нет препон для кабальеро.

Рондо смеется из ландо.

От пьяных оргий Дифирамба

Бежит изнеженный Ноктюрн,

Бежит к луне тропою Ямба

И просит ласки, просит зурн.

Педант-Сонет твердит: “Диаметр”…

Льстит комплименты Мадригал.

И декламирует Гекзаметр:

“Уста Идиллии – коралл”…

Злясь, Эпиграмма ищет яда.

Потупил глазки скромный Станс.

Поет растроганный Романс.

И фантазирует Баллада.

26 октября

Петербург

«Разорвались ткани траура…»

Разорвались ткани траура…

Где души моей центавр?

Сердце с кликами “ура! ура!”,

Распуская пышный лавр,

Ударяет вновь в литавр.

Все, что злобно исковеркал лом,

Лом Насмешки, строит Мысль.

Но пред ней я – как пред зеркалом:

Преисподняя ль ты? высь ль?

Ноябрь

Петербург

«Заря улыбалась так розово…»

Заря улыбалась так розово,

Всеобнадежив, все озаря.

Мечты сердечного созыва

Незнали, чтолжива заря:

Так был правдив ее образ…

Но солнечный день – где?

Туман пожалел и, сдобрясь,

Колыхнул грезы к звезде.

Октябрь

Петербург

СОНЕТ

Пейзаж ее лица, исполненный так живо

Вибрацией весны влюбленных душ и тел,

Я для грядущего запечатлеть хотел:

Она была восторженно-красива.

Живой душистый шелк кос лунного отлива

Художник передать бумаге не сумел.

И только взор ее, мерцавший так тоскливо,

С удвоенной тоской, казалось, заблестел.

И странно: сделалось мне больно при портрете,

Как больно не было давно уже, давно.

И мне почудился в унылом кабинете

Печальный взор ее, направленный в окно.

Велик укор его, и ряд тысячелетий

Душе моей в тоске скитаться суждено.

Август

Мыза Ивановка

ЗАГАДКА УЖАСА

И. Д.

Мы встретились в деревьях и крестах,

Неразлученные в стремленьях и мечтах,

Но не промолвим мы друг другу ничего

И вновь расстанемся, не зная – отчего.

Вновь замелькают дни и, может быть, года,

Но мы не встретимся уж больше никогда:

Не разрешили мы, слиянные в мечтах,

Загадки ужаса в деревьях и крестах…

Октябрь

Петербург

«О, мне поверь, желанная: далече…»

О, мне поверь, желанная: далече

Года любви, волнений и тревог,

Когда ждала в восторге нашей встречи,

Когда тебя не жаждать я не мог!

Теперь не то! а “то” исчезло где-то!

Вернется ль вновь – как утро, как заря,

Как вечный звук пасхального привета,

Как мореход на милые моря?

Август

Мыза Ивановка

ДИССОНАНСЫ

Грезы весенние…

Чувства осенние…

– Надо о чем-то забыть.

Жизнью мечтается…

Смертью карается…

– Все-таки хочется жить!

Трель соловьиная…

Песня совиная…

– Можешь ли душу согреть?

Что ты все в стороны

Смотришь? – “Там вороны…

Друг мой, сумей умереть…”

Октябрь

Петербург

«Она придет, сверкнет – исчезнет…»

Она придет, сверкнет – исчезнет!

Она, минутная любовь!

И больше к жизни не воскреснет,

И не пробудит к жизни вновь!

Аты, влюбленный! как смешон ты!

Как жалок в “чувствах на обмен”!

Вдали свободны горизонты,

Достигнешь их – все тот же плен…

Мыза Ивановка

СТАРЫЙ КЕДР
БАЛЛАДА

Где стоит дворец охотничий,

Властелин преданья недр,

Досыпает жизнь столетнюю

Чуждый всем деревьям кедр.

Близ охотничьего базиса,

Над рекою и ключом,

Полный снежного оазиса,

Он задумался… О чем?

Грезит вслух отчизной дальнею,

Одинокий сибиряк,

Как поверхностью зеркальною

Умирающий моряк.

В дни седые крепостничества

Распростилась с ним Сибирь,

И в саду Его Величества

Он разросся вдоль и вширь.

Помнит кедр работы плотников

Над отделкою хором,

Помнит он пиры охотников,

Веселившихся кругом.

Ах, не раз кончались бурными

Столкновеньями пиры!

Ах, не раз цветам над урнами

Наливалась кровь в дары!

Старый кедр видал здесь многое,

Что бы мог он рассказать,

Как и мельница убогая -

Дел минувшего печать.

Как и сам – вельможа в древности,

А теперь для всех холоп -

Дом, где, жертвой пьяной ревности,

Человек спускался в гроб…

Эти души неотпетые -

Привидений легион -

Бродят в парке, горько сетуя,

Проклиная павильон,

Где пиры чинились бранные,

Непутевые пиры,

Где бокалы многогранные

Шли до утренней поры,

Где любовницы-бездельницы

Разжигали в людях зло…

И теперь в саду у мельницы

Их несметное число.

Взволновали звуки скрежета

Их зубов столетний кедр.

Вопрошает старец: “Где ж это?

Из каких подземных недр?”

Но природа безответная

Мрачно хмурится вокруг.

Лишь река, одна приветная,

Отражает призрак вдруг.

Озарит луны луч палевый

Ей поверхность, и – глядишь -

Призрак просится вуалевый

В речки ласковую тишь.

Сколько боли и отчаянья

В заблудившихся очах!

Ждет он утреннего таянья

При проснувшихся лучах.

Идряхлеет, пригорюнившись,

Чуждый всем деревьям кедр,

Где стоит дворец охотничий,

Властелин преданья недр.

l7 августа

Мыза Ивановка

ХУДОЖНИКУ

Евгению Пуни

Лови мгновения, художник,

На крыльях творчества лети!

Пускай чернит тебя безбожник,-

Они светлы, твои пути!

Твори! Невидимые цитры

Бодрят твой дух, как луч зари.

Любуясь радугой палитры,

Забудь о мраке и твори!

27 сентября

Петербург

ПАМЯТИ И. С. ТУРГЕНЕВА

Себя в глазах Забвенья обесценив

И вознеся к Бессмертью фолиант

Своих трудов, ушел от нас Тургенев,

Угас поэт, – угас, как бриллиант.

Он накормил, он кормит наши думы,

И вкусен сытный хлеб его ума.

Питайте им, кого объяла тьма!

Питайте им, кого мечты угрюмы!

О, братья! пусть с приветливостью детской

Отыщем мы местечко в сердце, где б

Не умерли ни Лиза, ни Лаврецкий -

Наш воздух, счастье, свет и хлеб!

27 августа

Петербург