Текст книги "Полное собрание стихотворений"

ПРИВЕТ ЗА ОКЕАН

М. К. Айзенштадту

Сегодня я грущу. Звучит минорнее

Обыкновенно радостная речка:

Вчера я получил из Калифорнии

Письмо от маленького человечка…

Он пишет: “Отзовитесь, если помните

Известного по Риге Вам собрата…”

Как позабыть, кто мог так мило скромничать,

Его, мечтательного Айзенштадта?

Со вздохом вспомнив остренькое личико,

Умение держаться деликатно,

Восторженность наивную язычника,

Я говорю: “Мне вспомнить Вас приятно.

Вам, птенчик мой взъерошенный и серенький,

Хочу всего, чего достичь Вы в силе,

Чтоб в механической, сухой Америке

Вы трепетной души не угасили…”

1925

ПЕСЕНКА О НАСТОЯЩЕМ

Веселую жизнь проводящим,

Живущим одним Настоящим,

Я песенку эту пою…

Не думайте вовсе о завтра,-

Живите, как песенки автор,

Сжигающий душу свою…

На свалку политику выбрось

И, ружья любого калибра

Сломав, всем объятья раскрой,

Так думай, так действуй, так чувствуй,

Чтоб сердце изведало усталь

От силы желаний порой!

Подумай, ведь только полвека

Отпущено на человека,

Вся жизнь твоя – лет пятьдесят…

Заботами краткой не порти,

Живи, как проказливый чертик:

Хвосты у чертей не висят!..

Так что же ты нос свой повесил?

Будь смел, будь находчив, будь весел,

Бездумен, как ангел в раю…

Веселую жизнь проводящим,

Живущим одним Настоящим

Я песенку эту пою!

17 октября 198О

Toila

СКОЛЬКО РАЗ!.

Сколько раз бывало: – Эта! Эта!

Не иная. Вот она, мечта!

Но восторг весны сменяло лето,

И оказывалось – нет, не та…

Я не понимаю – в чем тут дело,

Только больно каждому из нас.

Ласково в глаза мои глядела,

Я любил ее мерцанье глаз…

Пусть недолго – все-таки родными

Были мы и счастье берегли,

И обычное любимой имя

Было лучшим именем земли!

А потом подруга уходила,-

Не уйти подруга не могла.

Фимиам навеяло кадило,

Струйки свеяла сырая мгла…

И глаза совсем иного цвета

Заменяли прежние глаза,

И опять казалось: Эта! эта!

В новой женщине все было – за!

И опять цветы благоухали,

И другое имя в этот раз

Золотом сверкало на эмали,

Вознесенное в иконостас!

Toila

1930

ПОДРУГАМ МИЛЫМ

У меня в каждой местности – в той, где я был,-

Есть приятельница молодая,

Та, кого восхитил грез поэтовых пыл

И поэта строфа золотая.

Эти женщины помнят и любят меня,

Пишут изредка сестрински-мягко,

И в громадном году нет ничтожного дня,

Чтобы жрец им не вспомнился Вакха.

Я телесно не связан почти ни с одной,-

Разве лаской руки, поцелуем,-

Но всегда стоит только остаться со мной,

Каждый близостью странной волнуем.

Я живу месяцами в лесах у озер,

На горах, на песках у залива.

Иногда же, расширить решив кругозор,

Я лечу по Европе шумливо.

И тогда, в каждом городе, – в том, где я был,

Как и в том, где когда-нибудь буду,-

Встречу ту, для кого я хоть чем-нибудь мил,

А такие – повсюду, повсюду!..

Кырвэ

3 окт. 193О

УЖАС ПУСТЫНЬ

Меж тем как неуклонно тает

Рать рыцарей минувших дней,

Небрежно-буйно подрастает

Порода новая… людей.

И те, кому теперь под тридцать,

Надежд отцовских не поймут:

Уж никогда не сговориться

С возникшими в эпоху смут.

И встреча с новой молодежью

Без милосердья, без святынь

Наполнит наше сердце дрожью

И жгучим ужасом пустынь…

Toila

1930

ТАК СОЗДАН МИР

Рассеиваются очарованья

И очаровывают вновь,

И вечное в душе коронованье

Свершает неизменная любовь.

Одна, другая, третья – их без счета,

И все-таки она – одна,

То увядающая отчего-то,

То расцветающая, как весна.

О, весны! весны! Вас зовут весною,

И всем страстям названье – страсть.

Во многих мы, но все-таки с одною,

И в каждой – огорчительная сласть.

1929

В ПРОСТРАНСТВЕ

Беспокоишься? Верю! Теперь порадуйся,-

Путь кремнист; но таится огонь в кремне,-

Ничего, что ты пишешь “почти без адреса”-

Я письмо получил: ведь оно ко мне.

Утешать не берусь, потому что правильно

Скорбь тебе взбороздила разрез бровей:

Будь от Каина мы или будь от Авеля,

Всех удел одинаков – триумф червей…

Ничего! Понимаешь? Бесцельность круглая.

Преходяще и шатко. И все не то.

Каждый день ожидаем, когда же пугало

Номер вызовет наш – ну совсем лото.

Но мечта, – как ни дико, – живуча все-таки,

И уж если с собой не покончишь ты,

Сумасшествию вверься такой экзотики,

Где дурман безнадежных надежд мечты…

1929

МОДЕЛЬ ПАРОХОДА
(Работа Е. Н. Чирикова)

Когда, в прощальных отблесках янтарен,

Закатный луч в столовую скользнет,

Он озарит на полке пароход

С названьем, близким волгарю: “Боярин”.

Строителю я нежно благодарен,

Сумевшему средь будничных забот

Найти и время, и любовь, и вот

То самое, чем весь он лучезарен.

Какая точность в разных мелочах!

Я Волгу узнаю в бородачах,

На палубе стоящих. Вот священник.

Вот дама из Симбирска. Взяв лохань,

Выходит повар: вскоре Астрахань,-

И надо чистить стерлядей весенних…

1925

ПАЛЛАДА

Она была худа, как смертный грех,

И так несбыточно миниатюрна…

Я помню только рот ее и мех,

Скрывавший всю и вздрагивавший бурно.

Смех, точно кашель. Кашель, точно смех.

И этот рот – бессчетных прахов урна…

Я у нее встречал богему, – тех,

Кто жил самозабвенно-авантюрно.

Уродливый и блеклый Гумилев

Любил низать пред нею жемчуг слов,

Субтильный Жорж Иванов – пить усладу,

Евреинов – бросаться на костер…

Мужчина каждый делался остер,

Почуяв изощренную Палладу…

1924

ПЕРЕД ВОЙНОЙ

Я Гумилеву отдавал визит,

Когда он жил с Ахматовою в Царском,

В большом прохладном тихом доме барском,

Хранившем свой патриархальный быт.

Не знал поэт, что смерть уже грозит

Не где-нибудь в лесу Мадагаскарском,

Не в удушающем песке Сахарском,

А в Петербурге, где он был убит.

И долго он, душою конквистадор,

Мне говорил, о чем сказать отрада.

Ахматова устала у стола,

Томима постоянною печалью,

Окутана невидимой вуалью

Ветшающего Царского Села…

1924

МАРИИНСКИЙ ТЕАТР

Храм с бархатной обивкой голубой,

Мелодиями пахнущий, уютный,

Где мягок свет – не яркий и не смутный -

Я захотел восставить пред собой.

Пусть век прошел, как некий Людобой,

Век похоти и прихоти минутной,

Пусть сетью разделяет он злопутной

Меня, Мариинский театр, с тобой,-

Пусть! Все же он, наперекор судьбе,

Не может вырвать память о тебе,

Дарившем мне свое очарованье.

И я даю тебе, лазурный храм

Искусства, перешедшего к векам,

Театра Божьей милостью названье!

1924

“Вот солнце скрылось – луна не взошла…"
P U R I S T E R O S

“Вот солнце скрылось – луна не взошла.

Спеши к вервэне: от сумерек мгла.

Ступая тихо в сиреневой мгле,

Дай соты с медом, как выкуп земле.

Вокруг железом цветок очерти,

Рукою левой вервэну схвати.

И – выше в воздух! Повыше!” Вот так

Учили маги, кто жаждал быть маг:

“Натрешься ею – в руках твоих все.

Все, что желаешь. Теперь все – твое.

Она прогонит мгновенно озноб,

И просветлеет нахмуренный лоб.

Она врачует упорный недуг:

Она – экстаза и радости друг.

Заводит дружбу вервэны цветок,

Но только помни условленный срок:

Когда нет солнца, когда нет луны,

Коснись до стебля, – цветущей струны,-

И вмиг железом цветок очертя,

Рукою левой своей схватя,

Повыше в воздух. Повыше! Вот так”.

– Теперь ты тайной владеющий маг!

1924

VENERIS VENA

Вервэна, вена Венеры,

Напиток плымный любви!

Пою восторженно-смело

Благие свойства твои:

Ты так же, как и Омела,

Болезни можешь целить,

Злых духов загнать в пещеры,

Враждуюших примирить.

Ах, чтили тебя друиды,

И маги, и древний галл.

Не ты ль – украшенье термы?

Не страсти в тебе ль закал?

Ведь сок твой исполнен спермы,

И ты очищаешь дом,

Рассеиваешь обиды

Волшебным своим цветком.

Аркан Бесспорной Доктрины

(Их было ведь двадцать два)

Шестой обозначил цифрой

Тебя, Железняк-трава.

С той эры культурьи вихри

Поверья метнули в прах,

Но их аромат не сгинул

И вечно душист в веках.

Да, в дюжину Розенкрейцер

Магическую свою

Премудрость вложил Вервэну

В растительную семью.

Я славлю Венеры вену,

Будящую – как стихи -

Сарказм в лице европейца

И радость детей стихий!

1924

ВНЕЗАПНАЯ ГОРЛОМ KPOBЬ

Он нам сказал вчера: “Моя жена больна.

Четвертый день лежит. Она – одна.

Быть может, съездим к ней?” – прибавил тихо мне

И то же самое – моей жене.

И вот на станцию мы, подозвав авто,

Не зная – ехали – где, как и что.

Он в электрический нас проводил вагон.

Весь час пути был молчаливым он.

Лишь устремленные его в окно глаза

Мягчила жалостливая слеза.

В прохладной комнате она встречала нас

С лицом, которому – в иконостас.

О, голубеющая худоба его!

Улыбка дрогнула: – “Я – ничего…

Сегодня бодрая…” Кивнув моей жене,

Она осталась с ней наедине.

1928, март.

ЗАКАТНЫЕ ОБЛАКА

По небу, точно хлопья ваты,

Плывут закатные облака.

Они слегка голубоваты

И лучезарны они слегка.

Мечты вплетаются в закаты

Из шелковистого далека.

Они слегка голубоваты

И лучезарны они слегка.

1929

ЧЕГО-ТО НЕТ…

Мне хочется уйти куда-то,

В глаза кому-то посмотреть,

Уйти из дома без возврата

И там – там где-то – умереть.

Кому-то что-то о поэте

Споют весною соловьи.

Чего-то нет на этом свете,

Что мне сказало бы: “Живи!..”

1928

ЛОКАРНО

Страна Гюго, страна Верхарна,

Край Данта и Шекспира край!

Вы заложили храм в Локарно,

Земной обсеменили рай…

Цветущие с дороги вехи

Влекут к себе издалека:

Вы позаботились о чехе,

Вы пригласили поляка.

Так! В неизбывной жажде мира

Вы совершили мудрый шаг:

Недаром семиструнна лира -

Отныне немец вам не враг…

Усемерив свои усилья,

Задавшись целью всеблагой,

Вселенной озарили крылья

Вы семицветною дугой.

В ней – верный знак, что день погожий

Ненастному на смену дню

Уже спешит. Склонись, прохожий:

Тебя крестом я осеню!

Пусть солнце в небе лучезарно

Еще не плещется, звеня…

Пусть! – веры символом Локарно

Нам озаряет сумрак дня!

1925

ЛИТАВРЫ СОЛНЦА
Стихи.1922 – 1934 гг

ЛИТАВРЫ СОЛНЦА

Гремят лучистые литавры

Светила пламенного дня,

И, в страхе, прозные центавры

Бегут, скрываясь от меня.

Я слышу солнечное пенье,

Я вижу жизнь со всех сторон -

Победоносное лученье!

Победоносный перезвон!

Кто в солнце музыки не слышит,

Тот строф поэта не поймет.

И полной грудью тот не дышит,

И полным сердцем не живет!

Тому, кто уготовил лавры

Мне на чело, прияв меня,

Гремите, пламные литавры

Ночь побеждающего Дня!

1923

БАЛТИКА
СОЛОВЬИЗЫ

О, как для соловья тихи

Душистые ночные бризы…

Я соловей: свои стихи

Я называю соловьизы

Овей, весна моя, овей

Колоратурные напевы,

Что выхрусталит соловей

В честь невозможной в мире девы?

Земная страсть, земная грусть,

Все то, чем дышит грудь людская,

Не вовсе чужды мне, и пусть

Я их пою, их допуская…

Но переливных соловьиз -

Не в этом основная тема:

Она – внеразумный каприз

И внерассудная поэма!

1923

УБИТАЯ ЯБЛОНЯ

Один из варваров зарезал яблоню

И, как невинности, цветов лишил…

Чем я пленю тебя? чем я тебя пленю,

Раз обескровлена система жил?

Да, жилы яблони – все ветви дерева!

Да, кровь древесная – цветущий сок!

О, вера вешняя, ты разуверена,

И снегом розовым покрыт песок…

Чем восторгну теперь, мой друг, тебя пленя,

В саду, куда с собой любить привел,

Когда зарублена злодеем яблоня -

Жизнь для художника, для зверя – ствол?!.

1924

ВЕСНА И ЛЕТО

Сирень, певучая новелла,

Сиреневела.

И колокольцы белолилий

Светло звонили.

Не забывали нежно-чутки

Вод незабудки.

И освещали, точно грозы,

Все в росах розы.

Несло клубникой из долины:

Цвели жасмины.

Кружились при ветрах и громах

Снега черемух.

Как золота под мотыльками,

Рожь с васильками!

И мотыльков летучий ярус -

Как перлопарус.

Раззвездился так шустро-прыток

Рой маргариток.

Зелено-бронзные букашки

Вползли в ромашки.

Малиловел смешной затейник,

Колюн-репейник,

Что носит кличку так неплохо

Чертополоха.

Зеленец леса. Синь озерец.

Орел-надгорец.

Гремели из полей зеленца

Литавры солнца.

Алокорончато пестрели

В ручьях форели.

Гудели, как струна виолы,

Мохнатки-пчелы.

И бабочки-бирюзобрюшки

Вились, где стружки.

Звенели, как оркестры струньи,

В лесах певуньи.

Бросали соловьи-солисты

Призывосвисты.

Лягушки квакали, расхорясь,

Рефрэн: “Amores”.

Все это жило, расцветало

И вдруг не стало.

Все вместе называлось это -

Весна и лето!

1922

ВЗОР НЕИЗМЕРИМЫЙ

Я топью прохожу необозримой…

Но я крылат! и что мне грани гор,

Что взор завидел мой неизмеримый,

Неизмеримый взор.

Но кто же я: зверями зверь гонимый

Иль Человек, чьи взоры – глубь озер?

Как глубь озер – мой взор неизмеримый,

Неизмеримый взор.

Порок, пороком непреоборимый,

И зверь, и человек, и метеор,

И песнь, и мысль, – и взор неизмеримый,

Неизмеримый взор!

1924 г.

ПРЕЛЮДИЯ

Очаровательные разочарованья

Мне в жизни выпали в безрадостный удел.

И если я найти потерю захотел,

Ее найдя, терял иметь ее желанье.

Так все несозданное страстно ищет форм

И воплощающего в жизнь запечатленья.

Но только создано, как скуки хлороформ

Ввергает явленное к жизни – в усыпленье.

1922 г.

В ДУБРАВЕ

Мира не переделаешь,

Благородства в него не вложишь.

Черное подло, как белое,

Повсюду одно и то же.

Все партии отвратительны,

Потому что они партийны.

Поэтому с людьми мучительно:

Их подлость почти стихийна.

В деревне ли жить ли, в городе ль,

Ах, люди повсюду люди.

Уж лучше к простору озер идти:

Там все же их меньше будет.

Вздохнешь на безлюдьи чуточку

От вздора, вражды и каверз,

Спасительную взяв удочку,

К зеленой идя дубраве…

1927 г.

Я К МОРЮ СБЕГАЮ…

Я к морю сбегаю. Назойливо лижет

Мне ноги волна в пене бело-седой,

Собою напомнив, что старость все ближе,

Что мир перед новою грозной бедой…

Но это там где-то… Сегодня все дивно!

Сегодня прекрасны и море, и свет!

Сегодня я молод, и сердцу наивно

Зеленое выискать в желтой листве!

И хочется жить, торопясь и ликуя,

Куда-то стремиться, чего-то искать…

Кто в сердце вместил свое радость такую,

Тому не страшна никакая тоска!

Toila

17 окт. 193О г.

ГОРОД КОГДА ХОРОШЕЕТ УРОД

Смехач, из цирка клоун рыжий,

Смешивший публику до слез,

Был безобразней всех в Париже,

И каждый жест его – курьез.

Но в частной жизни нет унылей

И безотрадней Смехача:

Он – циник, девственнее лилий,

Он – шут, мрачнее палача.

Снедаем скорбью, напоследок

Смехач решил пойти к врачу.

И тот лечить душевный недуг

Его направил… к Смехачу!..

В тот день в семье своей впервые

Урод был истинным шутом:

Как хохотали все родные,

Когда он, затянув жгутом

Свою напудренную шею

Повиснул на большом крюке

В дырявом красном сюртуке

И с криком: “Как я хорошею!..”

1923 г.

В ДЕВЯТЬ ЛЕТ…

М. А. Д.

В девять лет, быв влюбленным, расстаться,

Через тридцать пять лет повстречаться,

В изумленьи расширить зрачки,

Друг на друга смотреть бессловесно,

Помнить то, что друг другу известно.

А известно-то что? Пустячки!

Может быть, оттого и прелестно…

Париж

18 февр. 1931 г.

ПЕСНЯ ПРОХОДИМЦА

На улице карапузики

Выделывают антраша

Под звуки военной музыки,

Что очень уж хороша:

Такая она веселая

И громкая – просто страсть!

Пойду-ка в окрестные села я

Попрыгать вокруг костра.

Там с девушкой незнакомою

Бездумно любовь крутну,

Ненайденную искомую

Найду-ка еще одну.

Под карточкой два арбузика

Выделывают антраша

Греми, духовая музыка:

Ты очень уж хороша!

Двинск

1927

ЧТО ЗНАЧИТ БЫТЬ ЦАРЕМ…

Когда бы быть царем великого народа,

Мне выпало в удел, вошел бы я в века:

На слом немедленно могучий флот распродал

И в семьи по домам все распустил войска.

Изобретателей удушливого газа

На людных площадях повесил без суда,

Партийность воспретил решительно и – разом

Казнь смертную отверг. И это навсегда.

Недосягаемо возвысил бы искусство,

Благоговейную любовь к нему внуша,

И в людях ожили бы попранные чувства -

Так называемые сердце и душа.

Отдав народу все – и деньги, и именья,

Всех граждан поровну насущным наделя,

Покинул бы престол, в порыве вдохновенья

Корону передав тебе, моя земля!

Восторженно клянусь, воистину уверен

В своей единственной и вещей правоте,

Что все края земли свои раскрыли б двери

Моей – несущей мир и рай земной – мечте.

Мне подражали бы все остальные страны,

Перековав на плуг орудья злой войны,

И переставшие вредить аэропланы

Благую весть с земли домчали б до луны.

Благословляемый свободным миром целым,

Я сердце ближнего почел бы алтарем.

Когда бы быть царем мне выпало уделом,

Я показал бы всем, что значит быть царем!

1927 г. 20 окт.

ИЗВЕРГИ САМОВЛЮБЛЕННЫЕ

Невозможно читать начинающих авторов,

Чья бездарность бессмертней талантов иных,

У кого и вчера, и сегодня и завтра

Одинаково невыразительный стих.

И не только читать – принимать невозможно их,

Этих извергов самовлюбленных: они

Могут вирши безграмотные и ничтожные

Вам читать положительно целые дни.

Помню, в молодости принимал я их стаями,

Терпеливо выслушивал “опыты” их,

И читалось мне, что неудобочитаемо,

Где бездарность бессмертней талантов иных…

Маляры, офицеры, швейцары, садовники,

Столяры и сектанты, медички, дьячки

Лезли все в соловьи, в вожаки и в любовники,

В наглой скромности людям втирая очки…

В пору, помнится, расположения доброго

Одного “баритона” прослушав всю ночь,

Я совсем неожиданно грохнулся в обморок

И, очнувшись, кричал истерически: “Прочь!..”

Как они не поймут, что они – обреченные

И что прока вовеки не будет из них?…

Это просто больные иль просто влюбленные,

Чья бездарность бессмертней талантов иных!

1929 г.

РАСПУТНИЦА

Она идет – вы слышите шаги? -

Распутница из дальнего Толедо.

Ее глаза темны. В них нет ни зги.

В ручном мешке – змея, исчадье бреда.

Та путница нехороша собой:

Суха, желта, румянец нездоровый…

И вьется шарф – отчасти голубой,

Отчасти ослепительно пунцовый…

Ее ненасыщаемая страсть

Непривередлива и небрезглива.

Над кем она распространяет власть,

Тот подчиняется ей торопливо.

Кто б ни был ты: почтенный семьянин,

Распутник зрелых лет, невинный отрок,-

Уж как пути свои ни измени,

Найдет, – и тело с нею распростерто…

И женщинам, и девушкам не скрыть

Тел, обреченных в чувственность трибаде:

Лесбийской ей захочется игры -

Долой напрядывающие пряди!

Когда ж она восхочет всей семьи,

Томит в объятьях всех поочередно

И, из мешка не выпростав змеи,

Изласканных дает ей жалить со дна…

Куда ведет тебя, беспутный путь,

Весь в стружках гробовых из-под рубанка?

К кому из нас ты вздумаешь прильнуть

В своей ужасной нежности, испанка?

1927 г.

САХАРА АНТРЕПРИЗЫ

Гайдаров, Гзовская, Нелидов

(Как хорошо иметь друзей!)

В Берлине были в роли гидов

(Я в прозе жизни ротозей…)

Среди Сахары антрепризы

Мне импресарио ища,

Искусно все мои капризы

Прикрыв обширностью плаща

Доброжелательства к поэту…

И вот нашли мне целых три,

Которым, правда, алтари

Искусства чужды, но монету

Антрепренеры свято чли,

И живо вечер испекли

На пламени моих горений,

Чтоб эмигрантская толпа

Впивала звуковые pas

“Мороженого из сирени”,

Ландо моторного Зизи,

Ленивой Нелли в будуаре

И той развратнице в муаре,

Какую, как ты ни грузи

В шампанское под ананас,

Не пустят все же на Парнас!

Но автору за мастерскую

Скульптурность вход всегда открыт,

Где Фету Пушкин говорит:

– О Северянине тоскую!..

1923 г.

У ГЗОВСКОЙ

Очей незримые ирисы

Благоуханно-хороши.

Ах, нет утонченней актрисы

И артистичнее души!

Нередко, невзирая на ночь,

Засиживались впятером.

– Читайте, милый “Северяныч”,

И мы Вам с радостью прочтем,-

Твердила ласково и мягко

Она, прищурясь и куря.

И пенил душу я в честь Вакха,

Живя, сверкая и горя!

Красив, как римлянин, Гайдаров

Встает и всех лазорит он:

Нам звоном бархатных ударов

Виолончелит баритон.

Ольга Владимировна сценки

Рассказывает про детей,

Как мальчик плакал из-за пенки,

Иль эпизод из жизни швей…

Подносит нам “видатель видов”,

Ироник с головы до ног,

Он, обаятельный Нелидов,

Колюче-лавровый венок.

Столичный житель, из Азовска

Какой-нибудь провинциал,

Пред кем блеснула “пани Гзовска”,

Ответно чувствами бряцал

С ней, несмотря на тьму и на ночь,

Нам было ярко и светло.

И был целован “Северяныч”,

Как матерью дитя, в чело…

1923 г.

ГРУСТНАЯ ГНУСЬ

Позвал меня один знакомый,

Веселой жизни акробат,

Рокфором городским влекомый,

В берлинское кафэ “Трибад”.

Был вечер мглистый и дождливый,

Блестел и лоснился асфальт

С его толпою суетливой.

Мы заказали “Ривезальт”.

Смотря на танцы лесбиянок -

Дев в смокингах и пиджачках,

На этих гнусных обезьянок

С животной похотью в зрачках…

И было тошно мне от этой

Столичной мерзости больной,

От этой язвы, разодетой

В сукно и нежный шелк цветной.

Смотря на этот псевдо-лесбос,

На этот цикл карикатур,

Подумал я: “Скорее в лес бы,

В зеленолиственный ажур!”

И церемонно со знакомым

Простясь, я вышел на подъезд,

Уколот городским изломом,

С мечтой: бежать из этих мест.

1923 г.

ПРОГУЛКИ В TIERGARTEN

Мы часто по Unter den Linden

Ходили в Tiergarten нагой,

И если б Рейхстаг не был вправо,

Его мы задели б ногой.

Не очень-то люб нам парламент

За то, что в нем партий очаг.

А мы беспартийные птицы

С природой в нептичьих очах…

Не нравится нам и Tiergarten

Он тощ, как немецкий обед…

Но больше всего не по вкусу

В том парке “Аллея Побед”.

“Аллея Побед” – это значит,

Что “эти” напали на “тех”,

Что “те” побежденные пали,

А “эти” содеяли грех…

Мы в поисках вечных природы,

Хотя получили Ergarz

Ходили по Unter den Linden

В Tiergarten в кольце из палацц…

1923 г.