Текст книги "Монастырь"

Глава 8
Первая кровь

По словам мальчишки, нужно было чуть вернуться назад, а затем свернуть с основной дороги в сторону, вниз по холму. Хедин ждал там, в небольшом лесочке.

Элла быстро зашагал вслед за слугой, на ходу кивая знакомым, тем, кого он не успел приветить возле часовни святого Этельберта. Приехали не все, и это молодой человек заметил сразу. Граф Деверо, здоровенный детина с длинными темными волосами и шрамом во все лицо, что-то втолковывал грузно переваливавшемуся рядом сиру Кевлавероку – эти два слона, судя по всему, нашли друг друга; трое лордов из восточных земель – виконт Брох, граф Макдаф и барон Абердур тихо перебрасывались словами, разглядывая лежащую у их ног столицу; сир Яго Овейн, кивая своей плешивой головой, со вниманием выслушивал речи магистра Хэвейда; и еще с дюжину всяких лордов и знатных господ, в основном с востока и ближнего севера королевства.

И никого из великих и могучих. Ни герцога Оффы Ллевеллина, ни Нитгарда Тэлфрина, ни Эдана Заячья Лапа, ни Бедвира, ни прочих – никого из первородных властителей западных, южных и северных земель Корнваллиса. Затаились, как гигантские пауки в своих норах, подумал Элла, и выжидают. Только вот чего? Не того ли, когда и сколько смогут отхватить от наследства короля Идриса?

– Он смотрит на нас, – несколько испуганно проговорил мальчишка, в ответ заслужив лишь подзатыльник. Элла и сам заметил брошенный мельком пронизывающий взгляд Хэвейда, когда они проходили мимо.

– Сир! – возвысил голос Великий магистр, – Храм Равновесия совсем в другой стороне. Вы можете опоздать к началу службы.

Элла принужденно остановился и кивнул в качестве приветствия.

– Я постараюсь успеть, мастер, – криво ухмыльнувшись, ответил он. – Отлить приспичило… Намедни, знаете ли, вина перепил.

– Вы должны беречь себя, сир, – без тени насмешки сказал Хэвейд.

– Непременно.

С языка Эллы рвались еще несколько слов, но он сдержался, лишь вежливо махнув рукой на прощанье. Тем временем подкову у лошади прибили, и вся процессия неспешно двинулась по направлению к Лонхенбургу. Элла проводил ее глазами.

– Он вас не любит, сир, – словно извиняясь, пробормотал мальчишка.

Элла чуть не поперхнулся. Да что за глупый щенок? Что на уме, то и на языке. Надо будет при случае отослать его прочь, что ли.

– Веди! – рявкнул он, подняв руку, как для удара. Тот, вжав голову в плечи, послушно засеменил впереди.

Глойн, конечно, бестолков, но Элле его было жалко.

Года три тому назад в Нолтлэндских горах случился небольшой мятеж: полсотни крестьян, задавленных непомерными налогами, взбунтовались, выкинув из своей деревни королевских сборщиков. Хуже того, сторону смутьянов принял их господин – какой-то местный рыцарь, голодранец, сам перебивавшийся с хлеба на воду. Как обычно, отец послал туда Беорна, а тот навел порядок по своему разумению, ни оставив ни кола, ни двора, и ни одной живой души на десять миль в округе. А вскоре ко двору приехала худая изможденная женщина с мальчиком лет восьми-девяти. Она была вдовой того самого рыцаря, невесть как уцелевшей во время этих событий.

Король принял ее лишь затем, чтобы выслушать слезливый рассказ о несправедливостях, которые творят королевские сотрапезники – без ведома его Величества, конечно, – и о том, что осталась она одна, без мужа, в нищете и холоде. Выслушал – и повелел выкинуть бедную женщину вон.

Спустя пару недель, проезжая по Лонхенбургу, Элла заметил возле городской помойки того самого мальчишку, грязного, голодного и несчастного. Мать его пропала – то ли умерла, то ли ее просто прибили ни за что в местных трущобах, и Элла, сжалившись, забрал Глойна к себе.

С тех пор мальчик почти всегда находился при Элле, спал в уголочке и безропотно терпел довольно нервный нрав своего господина. Он был предан, как пес, хотя этим список его достоинств и ограничивался. Как его звали на самом деле, Элла так и не понял – черт их разберет, эти горские клички. Или Глойн, или Глойх, или еще как-нибудь – мальчишка одинаково откликался на любое из этих имен. Главное – Элла мысленно фыркнул, – звать его, будто гавкая, а еще лучше – набрав в рот камешков.

Всего в двух сотнях шагов рос небольшой дубовый лесок. Да где ж тут спрятаться-то можно, только и успел подумать Элла, как вдруг из ниоткуда перед ним возникла фигура в сером плаще. Низко надвинутый на лицо капюшон открывал лишь тщательно выбритый подбородок с глубокими морщинами вокруг рта.

– Ты напугал меня, Хедин.

Тот склонился в низком поклоне.

– Я тоже рад видеть вашу милость.

Голос был тих и хрипловат. Элла усмехнулся. По сути, он о Хедине не знал ничего. Тот обретался при дворе довольно долго: его приставили к принцу в качестве наставника, когда тому едва минуло десять лет. Учить надлежало историю королей Корнваллиса, и не более того, но вскоре, заметив тягу мальчика к знаниям, Хедин принялся преподавать ему азы грамоты.

Став чуть старше, Элла стал подмечать некоторые особенности в поведении своего учителя. Тот был немногословен и скрытен; нередко исчезал из Лонхенбурга по тайным делам и так же неожиданно появлялся.

И он много знал – больше, чем полагается скромному монаху. О том, что творится при дворах светлейших герцогов, с каким грузом намедни приплыли в Анеурин корабли Морского народа, и прочее, и прочее. При этом он был тих и незаметен, а в придворной иерархии занимал место младшего писаря. Добиться от Хедина лишнего слова не проще, чем пальцами вытащить ухналь из лошадиного копыта, но долгое общение и терпеливость Эллы (когда он хотел, то мог быть терпелив) привели к тому, что между принцем и его учителем завязалось некое подобие дружбы.

– Ты можешь снять капюшон, – сказал Элла, – тут никого нет. Узнал что-нибудь?

Едва заметно поколебавшись, Хедин обнажил голову. Немолодой, хотя сказать определенно, сколько ему лет, Элла не смог бы. Бритый череп с тоненькой косичкой сзади, серые глаза и слегка рябая кожа могли принадлежать и тридцатилетнему, и пятидесятилетнему человеку, и лишь морщины в уголках плотно сжатых губ намекали на возраст.

– Кое-что, ваша милость… – Хедин мельком огляделся вокруг.

Элла вопросительно приподнял левую бровь.

– Ну?..

– Его светлость Сигеберт объявляется единственным законным государем всея Корнваллиса. Его старший брат Теодрик получает герцогство Когар и место в Совете, Беорн – графство Кловис и должность королевского сотрапезника.

Хедин замолчал.

– Та-ак… – с выжиданием протянул Элла.

– Его милость Элла получает баронство Глоу и должность наместника короля в Черных горах.

Элла стиснул зубы.

– Все?

Хедин поклонился.

– Глоу, – щелкнул пальцами Элла, – это, если не ошибаюсь, деревня такая с дюжиной хижин?

Хедин поклонился еще раз.

– Твою мать… – взорвался принц, – это Хэвейд, сукин сын…

Элла принялся расхаживать взад и вперед, нервно покусывая губы. Хедин привалился к дереву, бесстрастно наблюдая за беготней своего господина. Притомившись, наконец, носиться туда-сюда, Элла уселся на траву и, засунув между зубов тростинку, уставился вдаль невидящим взором.

Хедин едва заметно пошевелился.

– А вы хотели стать королем, ваша милость? – тихо спросил он.

– А почему нет? – рявкнул Элла. – И, уж во всяком случае, не гнить в какой-то дыре среди немытых горцев…

Монах пожал плечами, вновь замолчав.

Принц посидел еще немного, о чем-то раздумывая, затем медленно повернулся в сторону Хедина.

– Первый раз слышу, чтобы ты сказал что-то по своему почину… или, тем паче – спросил. Говори, что хотел.

– Как прикажете, ваша милость. – Монах прокашлялся. – Почти четыреста лет назад вождь корнов Эдгар, по прозвищу Длинная Шея, вторгся на этот остров и подчинил его огнем и мечом. Он приплыл сюда на семи кораблях, и каждым из них командовал свой эорлин. Эдгар был одним из них, а кроме него: Артайр, Рикберт, Вуффа, Гутрум…

– Хм, – пробормотал Элла, – ты хочешь убаюкать меня древними легендами? Я знаю про Эдгара.

– И знаете про «Правду корнов»?

Элла отрицательно покачал головой.

– Хорошо. Так имейте терпение. Не каждый из эорлинов считал Эдгара своим королем – они лишь согласились присоединиться к нему на время грабительского похода. А когда Эдгар возложил на себя корону и провозгласил себя государем всего Корнваллиса, они взбунтовались. Что произошло дальше, вы знаете.

– Да. Эдгар проиграл, королевство поделили на семь частей, но корону оставили Эдгару. В «Хрониках Корнваллиса» написано, что, несмотря на поражение, он остался самым могущественным из них…

– Чушь. А теперь слушайте внимательно. Их было семеро, и они считались равными друг другу. И именно так записано в «Правде корнов».

– Да что это такое, в самом деле?

– Первый закон Корнваллиса.

Элла пожал плечами.

– Почему я ничего не слышал о нем?

– Не только вы. После того, как собиратель королевства Мередидд Уриен нанес жестокое поражение герцогам Корнваллиса, заставив их признать свою власть, «Правду корнов» спрятали, уничтожили, сожгли.

– Почему?

– Все первые семь князей там признавались потомками древних богов, и каждый из них – имеющим право на корону по праву первой крови. Король должен был избираться общим решением из их числа.

– Почему они избрали Эдгара?

Монах усмехнулся.

– По окончании войны он оказался самым слабым из всех. А зачем герцогам иметь сильного короля?

Элла задумался. Хедин открыл рот, чтобы продолжить, но принц только махнул рукой, призывая к молчанию.

– То есть, – медленно произнес он, – каждый из первородных князей имеет право на корону Корнваллиса? Каким образом это поможет мне?

– Каждый из них или их потомков. По праву первой крови, что течет в их венах.

– Уф, у меня голова крýгом. То есть ты предполагаешь, что я подниму мятеж против своего брата, и призову на помощь князей?

– Не так скоро, сир. Нужны гарантии, чтобы хоть кто-то из них тебя поддержал.

– П-ф, – фыркнул Элла, – интересно, и какую же гарантию я могу предложить?

– Себя, сир.

Элла задумался.

– О-о… ты имеешь в виду женитьбу?

– Именно, мой принц. На женщине с первой кровью.

Элла почесал нос.

– Но зачем кому-либо из герцогов родниться со мной? Они скорее предпочтут Сигеберта, чем барона Глоу, младшего в роду…

Монах как будто начал раздражаться.

– Я думал, вы уже поняли. Королевская власть сейчас достаточно окрепла. Кроме того, ее поддерживает Орден Вопрошающих со всеми своими шпионами и, главное, с десятью тысячами наемников. И, чем могущественнее будет король, тем меньше власти останется на долю сиятельных герцогов. Они бы уже сейчас начали войну, да только меж собой договориться не могут.

– Я не понимаю, – упрямо повторил Элла. – На кой дьявол им я, если каждый из них сам по себе имеет право на венец корнов?

– Это ж просто, ваша милость. – Хедин едва заметно улыбнулся. – По закону король должен быть избран единогласно всеми первородными, а Сигеберт, как сами понимаете, будет против любого из них, даже если все остальные сойдутся во мнениях. И все они будут против Сигеберта – из-за Ордена Вопрошающих. Зато если найдется представитель царствующей династии, который пойдет на договор с князьями… В вас ведь тоже течет первородная кровь, не так ли?

Элла хмыкнул.

– И вот я плавно превращаюсь в заговорщика против собственного брата-короля.

– Так гласит закон, сир.

– Ну-ну. – Элла похрустел пальцами. – И ты уже, наверное, присмотрел мне невесту?

– Пока нет. Из семи князей сейчас остались только четверо, не считая короля: Ллевеллин, Эдан Беркли, Бедвир и граф Тэлфрин…

– Тэлфрин? – изумился Элла. – Он – князь?

– Да. И более того – первый из всех. Он прямой потомок младшего сына Эдгара Длинной Шеи и единственной дочери одного из первородных герцогов, Гутрума. А старшей линии уж нет давно. Так вот: из ныне живущих дочери есть только у двоих, у Ллевеллина и Бедвира, но они давно уж замужем.

– Вот те раз… – развел руками Элла, – так к чему же тогда все эти разговоры?

Хедин пожал плечами.

– А кто говорил, что будет легко? Надо искать. Подумайте сами, сир, сколько всяких потомков, и в том числе дочерей, успели наплодить сиятельные герцоги за тысячу лет?

– Да уж… Найти и доказать, что она – потомок одного из семерых.

– Именно, мой принц. И доказать – это будет самое трудное.

Элла поднялся на ноги, отряхиваясь от налипших травинок, и вдруг озорно подмигнул.

– Зачем тебе это, Хедин? Кто ты такой?

Тот склонился в поклоне.

– Я верный слуга моего господина.

– Разумеется. – Элла улыбнулся. – Пойдем. Я должен успеть хотя бы к концу службы.

– Возьмите мою лошадь, сир. У меня дела в другом месте.

– Как всегда.

Элла огляделся, пытаясь увидеть мальчишку. Тот сидел на пригорке неподалеку, среди ромашек, и бездумно пялился в начинающее темнеть небо.

– Глойн! – гаркнул принц. – Ко мне!

Хедин тем временем уже исчез. Как тень, подумал Элла.

Легко запрыгнув на коня – он был хорош, караковой масти жеребец с умными глазами, где только Хедин берет таких, с его-то грошами, – Элла подтянул мальчишку за шиворот, усадив позади себя.

– Держись, – сказал он.

Солнце уже насаживалось на шпиль Лонливена, окрашивая в кровавый цвет стяг корнваллисских королей.

* * *

Лонхенбург был старым городом. Старым и молодым одновременно.

Столица росла, как на дрожжах. Еще при Осбальде Толстом вокруг нее начали возводить каменные стены, но так и бросили, не закончив. Ко времени смерти этого государя город расползся во все стороны еще на добрую милю, и теперь по внешней его границе высился бревенчатый частокол, прочный и высокий, из сосен, что привозили с правобережья Тэлейт, из Королевского леса.

За стеной через каждую сотню стридов стояли деревянные башни, и в их числе, по обе стороны городских ворот – две самые большие, все в лесах, со стражниками, которые, побросав свои алебарды и перевалившись через заграждения, с интересом, а кто и посмеиваясь, смотрели вниз.

Ворот как таковых не имелось, только столбы, совсем недавно сложенные из белого камня; между ними целая армия рабочих, потных и отчаянно матерившихся, устанавливала гигантские створки.

Пройти через ворота, пока там копошился весь этот люд, не было никакой возможности. Да никого, собственно, и не пускали: одну створку только что подтащили к проходу, и теперь добрых три десятка человек подтягивали ее кверху на веревках, пытаясь установить вертикально; другие, уперев в дверь деревянные брусья, помогали своим товарищам. К двери уже приладили огромные петли с пальцами толщиной в человеческую руку, и главная задача заключалась в том, чтобы всадить их в отверстия «девочкиных» крыльев, уже закрепленных в столбах.

Элла остановился перед входом в толпе зевак, мысленно посетовав на задержку: кроме этих ворот, называемых Ремесленными, в город вели еще двое других, но до них было довольно далеко и, кроме того, Элле требовалось попасть именно в этот квартал. Ему, и еще немаленькой толпе народа, желавшего успеть домой до захода солнца. Перед воротами сгрудилось не меньше двух дюжин телег, пустых или со всяким скарбом, отовсюду доносился человеческий говор, смешиваясь в дикую какофонию с руганью, смехом, блеяньем коз и поросячьим хрюканьем.

Дело все не ладилось. То ли не хватало сил тех рабочих, что тянули за веревки, то ли из-за несогласованности их действий с теми, кто подталкивал створку брусьями, гигантская дверь никак не желала вставать на место. Несколько мастеров цеха плотников носились вправо и влево, надрывая глотки и стараясь переорать толпу.

Наконец Элла решил, что стоит отложить свой визит к нужному человеку до завтра и, дернув за поводья, принялся пробираться обратно.

– Держи!

– Назад все!!!

– Берегись!!!

Деревянный треск и дикие вопли заставили его обернуться. Пара брусьев внезапно переломилась, и дверь начала медленно заваливаться вбок, прямо в его сторону.

– Проклятье… – выругался Элла и с силой всадил пятки в бока жеребцу. Заржав, конь встал на дыбы и ринулся через завывающую толпу. Вокруг стоял немыслимый ор. Кто-то ударил Эллу по спине дубинкой, кто-то другой попытался схватить лошадь за узду. Со страшным скрипом дверь рухнула, придавив одну из телег, и упав в ладони от того места, где он стоял мгновение назад. Облако пыли повисло в воздухе.

Вместе с конем Элла завалился на бок, едва успев выдернуть ноги из стремян.

– Сволочь! – вопили вокруг. – Мерзавец… прямо по головам…

С плеч сорвали плащ, а из глаз Эллы посыпались искры – его крепко огрели по голове палкой.

– А ну, назад… – зарычал он, выхватив кинжал. Ему так и не дали подняться с колен.

– Бей богатея…

Не глядя, Элла ткнул лезвием. Кто-то охнул, но в то же мгновение толпа подалась в стороны.

– Назад! Назад! Взять его!

Перед Эллой возникли трое солдат.

– Встать! Кинжал брось! – Голос принадлежал одному из них, невысокому крепкому человеку со значком начальника стражи на груди.

Элла поднялся на ноги, хмуро глянув ему в лицо. Тот внезапно смешался.

– Ваша милость… сир… – Стражник огляделся вокруг, грозно рыкнув: – А ну, назад, я сказал… Грей! Лорк! Вон того взять! И этого, с дубиной…

Элла махнул рукой.

– Не надо… пусть катятся на все четыре стороны. Через ворота меня проводите.

Тут же рядом возник взъерошенный Глойн, ведя лошадь под уздцы. Элла мельком глянул на него – цел, вроде, – и, чуть прихрамывая, направился вслед за начальником стражи. Двое солдат шли по бокам от него, распихивая толпу древками копий. Они обошли рухнувшую дверь, возле которой копошились несколько человек. Кто-то громко стонал: по всей видимости, дело не обошлось раздавленной телегой.

Пройдя под сводами ворот, Элла остановился, тяжко вздохнув. День что-то с утра не заладился. Левое плечо, которым он сильно ударился о землю во время падения с лошади, жутко болело, да так, что Элла едва мог пошевелить рукой. А он был левшой.

– Как зовут? – спросил он стражника. Тот поклонился.

– Гвор, сир. Сын Ифора, из Байдорна.

– Возьми. – Элла протянул ему серебряный дарн. В кошеле звенели монеты и помельче, но Элле неохота было копаться. – Выпей за мое здоровье.

– Непременно, сир. Благодарствую. Мои люди проводят вас.

– Не нужно.

Кивнув на прощанье, Элла забрался на коня и не торопясь направился вглубь Ремесленного квартала. Глойн шел рядом.

Гвор склонился, согнувшись чуть не пополам, но, как только фигура принца скрылась в переулке, стремительно выпрямился.

– Лорк! – рявкнул он. – Пебина ко мне, быстро…

* * *

Улица Лекарей была пустынна и темна.

На самом деле она была не единственная: под таким названием знали целую паутину улочек и переулков: кривых, переплетавшихся между собой, иногда настолько узких, что можно достать до стен, вытянув руки в стороны; улиц, поднимавшихся наверх и спускавшихся вниз, с каменными мешками, куда никогда не заглядывало солнце, и бесконечными темными тоннелями, что образовывались смыкавшимися верхними этажами домов.

Изначально этот квартал стоял в отдалении от столицы: кровь и болезни считались грязным делом, и городские власти не желали терпеть у себя под боком рассадник заразы. Кроме того, здесь жили бальзамировщики, и над улицей постоянно висел тяжеловатый дух сулемы и всяких масел. Лонхенбург, однако, рос не по дням, а по часам, проглатывая один за другим любые удобные для строительства клочки земли, и в скором времени улица Лекарей оказалась в границах огромного и неухоженного ремесленного поселения. Одной стороной она соседствовала с чистенькими кварталами старших цехов, а другой – с городскими трущобами и Красными Домами, обитательницы которых составляли постоянную клиентуру врачей.

Южный конец улицы выводил на обрывистый берег Тэлейт, вкривь и вкось застроенный бедняцкими хижинами, нависавшими над водой. Элла никогда там не бывал, лишь видел это место с реки – с брошенными дырявыми лодками, кучами всякого хлама и горами гниющего мусора, среди которого, как поговаривали, время от времени находили не только издохших собак и кошек.

Элла остановился.

– Жди здесь, – сказал он, спешившись и сунув уздечку в руки Глойну.

Грязь здесь царила непролазная, и лишь по осени, перед началом дождей, местные жители устилали дорогу хворостом. Со временем ветки покрывались новым слоем земли, и уровень улицы год от года повышался, утапливая вглубь первые этажи домов.

Элла свернул за угол и начал спускаться по узкой каменной лестнице, осторожно ступая и стараясь не запачкаться об осклизлые стены. Вскоре он оказался в крошечном дворике. Невысокая дверь доставала ему до подбородка, ясеневая, обитая железными полосами – собственную безопасность здешние обитатели ценили превыше всего. Молодой человек постучал, и дверь с едва слышным скрипом приоткрылась, выплеснув наружу струйку бледного желтоватого света.

– Что за… – пробормотал Элла. – Мабог, ты здесь?

У молодого человека появилось дурное предчувствие: улица Лекарей не относилась к тем местам, где двери держали открытыми, да и сам хозяин дома, на памяти Эллы, десять раз предпочитал убедиться в том, что к нему пришел нужный человек, перед тем, как отпереть многочисленные засовы.

Элла толкнул дверь ногой.

Комната, бедно меблированная, предназначалась для приема посетителей, не более того. В дальнем ее конце виднелось что-то вроде прилавка, на котором, кроме пары склянок, стояла одинокая покосившаяся свеча, лишь отчасти рассеивавшая полумрак. Лавка вдоль стены, несколько грубо сработанных табуретов и огромный, закрытый за висячий замок сундук составляли всю обстановку, и только потрепанный от времени небольшой гобелен, висевший на стене, несколько развеивал общее ощущение заброшенности. Выцветшие рыцари на нем куда-то скакали с копьями наперевес, а на хоругви одного из всадников красовались незнакомые Элле полустершиеся письмена.

Элла видел все это не в первый раз и лишь привычно скользнул взглядом по гобелену. Смысла этих надписей не знал даже сам хозяин дома. Мабог был худым маленьким человечком с крупной плешивой головой – одним из десятков неприметных личностей, что правдами и неправдами кормились с королевского стола. Элла свел с ним знакомство совершенно случайно. Где-то с год назад во время охоты вепрь здорово порвал ногу его величеству Идрису, и придворные врачи только разводили руками, боязливо убеждая друг друга в необходимости ампутации, когда невесть откуда появился Мабог с баночкой зеленоватой мази в поясной сумке. Король излечился за пару недель, щедро вознаградив невзрачного лекаря, и тогда Элла счел знакомство с ним не лишним.

За Мабогом водились кое-какие темные делишки в трущобах, и он с благодарностью принял покровительство молодого принца, тем более что оно недурно оплачивалось. Мабога отличал талант: везде пролезть и все подслушать, и он щедро делился своими знаниями с господином. Правда, знаниями по большей части никчемными, касавшимися внутренней жизни ремесленных гильдий да городских трущоб, но Элла всегда предпочитал быть в курсе того, что творилось в огромной клоаке, называвшейся Лонхенбургом.

До Идриса Леолина усопших монархов никогда не бальзамировали – еще одно бессмысленное новшество Хэвейда, подумал тогда Элла, – и, когда появилась такая надобность, принц вспомнил о Мабоге, который, кажется, был на все руки мастер. Тот привел с собой в замок еще троих умельцев, при взгляде на которых придворные лекари только морщили свои носы, и принялся за работу.

Не далее как вчера вечером, оборванный мальчишка принес от Мабога весть: тот передал, что у него есть дело к принцу.

Оглядевшись по сторонам, Элла переступил через порог.

Дверь с силой ударила Эллу в плечо – в многострадальное левое плечо. Взвыв от боли, он отлетел к стене и лишь чудом устоял на ногах. Из-за створки выскочил человек в темном плаще; в его руке тускло блеснула полоска стали. Элла пнул в его сторону табурет. Человек увернулся, отскочив вбок, но Элле хватило времени, чтобы выхватить кинжал и встать в боевую стойку. Кинжал у него был тонкий, почти в локоть длиной, пригодный как для пробивания доспехов, так и просто для того, чтобы рубить и резать.

Клинок он перекинул в правую руку; левая висела плетью. Правой рукой он тоже владел неплохо.

– Чурбан, – хрипловато сказал Элла. Его голос даже не дрогнул. – А не проще ли было подождать, когда я войду, и всадить нож мне в спину?

Человек молчал, выставив перед собой тесак. Похоже, он не ожидал увидеть направленное на себя лезвие, и слегка замешкался. Нож у него был на ладонь длиннее эллиного, а сам он – почти на голову выше принца и гораздо шире в плечах. И – без намека на доспех. Расшнурованная чуть не до пупа рубаха открывала волосатую грудь.

– Эй, ты, – сказал Элла, – я не враг тебе. Мне нужна информация. Я заплачý.

Вместо ответа незнакомец ринулся вперед, занеся тесак для удара.

Так и есть – чурбан. В мгновение ока он потерял все преимущество от своего длинного оружия.

Справа от Эллы стоял сундук, сзади – стена. Элла стремительно дернулся вправо, туда, куда противник явно не ожидал, и всадил кинжал прямо ему под ребра, с силой провернув. Точно в сердце.

Но все же недостаточно быстро. Тесак темного человека скользнул по его волосам, со звоном чиркнул о каменную стену.

Тяжело дыша, Элла выбрался из-под упавшего на него тела. Левую сторону головы заливала кровь, и он охнул, дотронувшись: кусочек уха болтался на полоске кожи.

– Чтобы… Вил забрал тебя со всеми потрохами, – хмуро ругнулся принц, пнув труп ногой, – или Телар, кто там еще есть…

Элла с трудом перевернул тело на спину, всматриваясь в лицо. Нет, этого человека он не знал и никогда раньше не видел. Впрочем, мало ли таких в трущобах? За медный грохен человека прирежут. Вот Мабог, наверное, мог бы сказать, что это за тип.

Без особой надежды он принялся обыскивать труп. Так и есть – ничего. В карманах одни дыры. Хотя… Элла нащупал что-то твердое, зашитое в подкладку, взрезал плащ кинжалом и задумался, вглядываясь в поблескивающую на ладони золотую монету с грубо выбитым профилем короля Идриса. Целый керн. Да на эту монету можно половину улицы Лекарей купить.

Кто-то хотел избавиться от Мабога, да так сильно, что заплатил убийце целую кучу денег. И дверь была отперта – не иначе, хозяин дома знал этого человека, либо того, кто его послал. Кстати – где же сам Мабог? Или этого громилу снабдили ключом?

Элла тяжело сел на скамью, подперев щеку рукой. И тут же крякнул от боли: он совсем забыл про израненное ухо. Ругнувшись, молодой человек направился к прилавку – наверняка там найдется какая-нибудь более или менее чистая тряпица, из тех, в которые Мабог заворачивал для покупателей свои притирания.

Лекарь сидел там, за прилавком, привалившись к стене, широко открыв глаза, и еще дышал. В его животе зияла длинная рана, и вонючая масса кишок сочилась слизью. Элла опустился на колени.

– Мабог… Мабог, ты слышишь меня? Это я, Элла.

Лекарь еле заметно шевельнул рукой. Из его рта запузырилась пена.

– Король… – чуть слышно прошептал он.

– Что?

Мабог разжал скрюченные пальцы, и это усилие стоило ему жизни.

Из ладони лекаря выпал измятый кусочек пергамента. Элла развернул его: там лежал крохотный полузасушенный цветок какого-то растения с фиолетовыми лепестками.

– Проклятье… – пробормотал Элла. – Мабог, эй! Что это?

Взглянув в последний раз на безжизненное тело, он поднялся и, засунув пергамент с цветком в кошель, вышел на улицу. Там было уже темно.

Глойн с ужасом посмотрел на окровавленную голову своего господина, но не произнес ни слова.

– Поехали, – буркнул принц.