Текст книги "Монастырь"

Глава 23
Анг

– Они похитили наследницу Нордмонта? – словно не веря своим ушам, переспросил Вульфар.

– Да. – Арн кивнул. Чуть поморщившись, он наклонился и подбросил в костер еще пару веток.

– Болит? – сочувственно поинтересовался Эдвин. – Давайте я посмотрю. Я немного разбираюсь в травах.

Арн отрицательно мотнул головой.

– Ерунда. На мне кольчуга была под рубахой. Хорошая кольчуга. Болт, наверное, на полпальца вошел, а этот дурень даже не удосужился проверить. Впрочем, я говорил: его самого тут же порешили. Слава богам, что кости целы.

Они сидели на лесной полянке в полумиле от того оврага, где Эдвин и Вульфар обнаружили трупы. Арн выбрал место в низинке, в отдалении от дороги, чтобы огонь не привлек нежелательное внимание. Стояла глубокая ночь; под иссиня-черным усыпанным мириадами звезд небом Анжский лес шумел, скрипел и завывал тысячью звуков. Отблески костра плясали на лицах мужчин.

– Раз рана легкая, отчего ж не защитили госпожу? – вызывающе спросил Вульфар.

– Глуп ты, парень. Там шестьдесят наемников, а я один. – Арн слегка поежился: по ночам становилось уже довольно прохладно. – В одном ты прав: сложить голову за свою госпожу почетно, и тут бы никто меня не укорил. Но дело в том, что это бы ей не помогло. Зато подслушал, по крайней мере, куда ее увезли.

– А почему так странно эти люди поступили? – задумчиво спросил Эдвин. – Носилки чуть не на дороге валяются, в сундуке платья богатые – ничего не взяли.

– Потому что платья им без надобности. Ее светлость Этирне похитили, а за остальное, думаю, им хорошо заплачено. Да и этот сир Ронан, как только доставит ее в Анг, поторопится вернуться обратно, и наверняка прибудет в столицу беленьким и чистеньким. Скажет: гладды напали, половину отряда положили. Сражался, типа, изо всех сил, но не смог ничего.

– А что делать собираетесь? – спросил Эдвин.

– В Анг пойду. Разведаю, что да как, и если получится, ее милость вызволю. Если там шансов нет, тогда прямиком на север. Граф Тэлфрин разберется, что к чему. И у меня, пареньки, к вам дельное предложение.

– Какое?

– Вы сказали, в Нордмонт идете? Зачем?

– Дядька там у меня, в Килгерране. Руаданом зовут, может, слышали? – ответил Эдвин. Эту историю с подсказки Эллы он придумал еще в Глоу.

– Руадан? – Солдат задумчиво пожевал усы. – Нет, не припомню. Но там полно народу, всех знать не могу. Так вот: говорите, вы охотники? Значит, худо-бедно с оружием обращаться умеете, да и луки, наверное, не для красоты носите. А я от помощи не откажусь, один в поле не воин, как говорится. Вы, если поспособствуете, у его светлости в чести будете. Он услуг не забывает. Я словечко замолвлю.

Эдвин с Вульфаром переглянулись.

– Мы подумать должны.

– Думайте. – Арн кивнул. – До утра. Утром я уйду.

Он принялся устраиваться на ночь.

– А какая она, госпожа Этирне? – спросил Вульфар. – В жизни ни одной первородной не видел.

– Рыжая, похоже, – сказал Эдвин.

– Откуда знаешь? – удивился солдат.

– Там, в паланкине, гребень лежал с рыжими волосами.

Арн усмехнулся.

– Заметил, надо же. Да, рыжая. Волосы, как чистая медь, на солнце так блестят, что глазам больно. Не знаю, что сказать. Сама тоненькая, как тростинка, но есть в ней что-то такое, что сразу заметно: не из простых. А как, бывало, глянет исподлобья, так иногда хочется под землю провалиться. Глаза у нее, как темный изумруд.

Эдвин вздрогнул.

– Отец обрадовался несказанно, когда ее нашел, – продолжал Арн. – По виду и не скажешь, Нитгард Тэлфрин – он как кремень, но все видели, как он на свою дочурку смотрит.

– Что значит – нашел?

– Это и значит. В походе мы были, на юге, там в одной деревне возле Апенраде девку рыжую нашли и графу доставили. Ну, вроде, подарок. Да подарок-то царским оказался: выяснилось, что она та самая и есть, что он почти двадцать лет искал. Дочку у него вроде как в детстве похитили.

– А звали ее как? – внезапно охрипшим голосом спросил Эдвин. – Или она так вам и сказала: Этирне я мол, Тэлфрин?

– Да нет. – Арн зевнул. – Сказала – Гвендиленой кличут. Она сама тогда о своих родителях не знала ничего. Все, спокойной ночи.

Солдат повернулся на бок и, ткнув пару раз кулаком заплечный мешок, который приладил вместо подушки, закрыл глаза. Уже через минуту до Эдвина донеслось его негромкое похрапывание.

– Мы поможем ему, – шепнул Эдвин Вульфару.

* * *

– Ну что же, вы сделали свой ход, – сказал Хильдеберт. Герцог злобно щерился, показывая длинные зубы, – и я понял ответ. Теперь моя очередь.

Двое наемников грубо схватили ее под локти и потащили в темноту. Гвендилена дергалась и стискивала зубы от злости. Ее вели по каким-то коридорам, широким, потом узким настолько, что приходилось идти гуськом, едва не задевая головой своды. Пол был неровный, и Гвендилена поминутно спотыкалась, больно ударяясь ногами о камни, а солдаты шли быстро, ориентируясь на блеклый свет редких железных фонарей, внутри которых еле теплились огнем крохотные кусочки пакли.

Ее затолкнули в камеру, мокрую и холодную, с вонючей лужицей посередине. Гвендилена принялась ощупывать стены, но тут же дверь открылась снова, и на пороге показался Хильдеберт с факелом в руках. Драгоценные камни на его камзоле сверкали всеми цветами радуги.

– Я дал тебе возможность провести время так, как подобает первородной принцессе, но ты сама решила по-другому, – проскрипел он. – Ты выйдешь отсюда моей женой или не выйдешь совсем. И я не расположен ждать долго. Сегодня тебя покормят. Возможно, покормят и завтра, но я не собираюсь тратить еду на бесполезную для меня сучку. У тебя только два выхода: либо сгнить в подземельях Анга, либо… решай сама. Или… ты уже готова дать ответ?

– Подите прочь, – с презрением сказала Гвендилена.

Герцог пожал плечами и ушел, но она недолго оставалась в одиночестве.

Вскоре появился неопрятного вида старик с длинной спутанной бородой. В одной руке он держал фонарь, в другой – небольшую корзину. Старик даже не обратил на узницу внимания. Подслеповато щурясь, он поставил фонарь и корзину на пол и принялся чиркать кресалом. Гвендилена дернулась в сторону распахнутой двери, но два стражника в коридоре преградили ей дорогу.

Гвендилена с удивлением обнаружила, что камера не пуста: в дальнем ее углу стояла деревянная кровать с соломенным тюфяком, а возле нее – кособокий стол с железным подсвечником. Старик не торопясь зажег свечу и, не говоря ни слова, вышел, лязгнув засовом.

Гвендилена схватила подсвечник и принялась обходить комнату. На каземат она не была похожа – слишком большая. Во всяком случае, Гвендилена не такой представляла себе тюремную камеру: высокая, не меньше десяти шагов в длину и шести в ширину, да и вряд ли узникам полагались кровать со столом. В одном из углов под потолком в стене обнаружилось отверстие. Гвендилена, отчаянно пыхтя, подтащила стол и, забравшись на него с ногами, попыталась заглянуть внутрь. Дыра вела вбок и куда-то вверх, и оттуда ощутимо тянуло ночной прохладой. Когда девушка засунула в дыру голову, ей даже показалось, что она видит зарешеченный кусочек неба, но снаружи было слишком темно, чтобы сказать это определенно.

В стенах виднелись остатки спиленных металлических штырей, но никаких крюков с цепями или чем-то подобным, что, по ее мнению, должно иметься в тюрьме.

Гвендилена поставила подсвечник на стол и с задумчивым видом уселась на кровать. Тут же, ругнувшись, вскочила: тюфяк оказался влажным, и от него тянуло затхлостью. Она убрала свечу на пол и расстелила тюфяк на столе. «Может, просохнет немного».

Это точно не тюрьма, решила она. Во-первых, насколько она знала, тюрьмы обычно устраивали в подземельях, а тот коридор, по которому ее вели, шел прямо, разве что с небольшим уклоном. Во-вторых, в казематах не бывает кроватей и столов. И, в-третьих, ее вообще вряд ли стали бы сажать в тюрьму рядом с другими узниками.

«Этот старый хрыч наверняка хочет, чтобы о моем пребывании в Анге знало как можно меньше людей», – подумала она. А при тюрьмах обычно куча солдат, повара, стражники.

Поразмыслив еще немного и так и не решив, что именно ей все это дает, Гвендилена вспомнила про корзину, которую тот старик оставил у входа. Внутри оказались буханка хлеба, два яблока и глиняная бутыль с водой.

Под ложечкой отчаянно засосало: Гвендилена ничего не ела с самого утра. Она с аппетитом съела половину буханки и одно яблоко. Чувство голода немного притупилось, но Гвендилена, сделав над собой усилие, спрятала остатки обратно в корзину. Если герцог не шутит, то эта еда ей пригодится. Не завтра, так послезавтра. А пока надо отдохнуть.

Она улеглась на жесткие доски и, поерзав немного, закрыла глаза.

* * *

Уже пятый день они пробирались на запад, останавливаясь только для того, чтобы перекусить на скорую руку, и на ночной привал. К полудню первого дня Арн решительно свернул с дороги.

– По лесу трудней, конечно, но много быстрее получится, – пояснил он. – Я эти места примерно знаю. Дорога к северу выворачивает, а потом на запад, чащу стороной обходит. Крюк получается почти двойной. Да и безопасней по лесу, лишние встречи нам сейчас ни к чему.

Анжский лес казался бесконечным: даже не лес, а ветровал, бурелом, в который никогда не ступала нога человека. Здешние горы не отличались высотой, по нолтлэндским меркам даже не горы, а холмы, но изрезанные оврагами и покрытые густой растительностью. Во многих местах царил вечный сумрак: огромные, в два обхвата дубы смыкались кронами, поваленные стволы, заросшие темно-зеленым мхом, преграждали дорогу, а некоторые из них рассыпались в прах от удара ногой, выпуская сонмища змей, насекомых и пауков. Дуб сменялся сосной, осиной и кленом, густые заросли можжевельника и боярышника покрывали склоны, а крутые обрывы, скалы и балки часто вынуждали путников идти в обход. Впрочем, Арн каждый раз с легкостью находил дорогу. И над всем этим висел неумолчный шум из криков птиц, кабаньего хрюканья и далекого мычанья лосей. Тучи комарья и гнуса жужжали в воздухе.

– Откуда вы эти края знаете? – спросил как-то Вульфар.

– Служил я в Анге, – не оборачиваясь, отвечал солдат, – давно, еще совсем молодым, не при этом герцоге, а при Алейне Пьяном.

– Пьяном? Забавное прозвище.

– Да уж куда забавнее. Главное – заслуженное. Вообще старик не просыхал. Уж такое богатство имел, а все на ветер пустил.

– Да как же все пропить-то можно? – поразился Эдвин.

– Так не он один. Помнится, все говаривал: слава эорлина не в том, чтобы на золоте сидеть, слава – она в щедрости. И чем больше народа в Анге после его попоек наутро мучились животами и валялись в собственной блевотине, тем больше он бывал доволен. Один раз к нему в гости приехал герцог Рекон Беркли, папаша нынешнего, так Алейн триста коров велел заколоть, не говоря уж о прочей еде и выпивке. А свиту Рекон с собой привел всего-то человек сто. И что гости не доели, Алейн повелел свалить в яму и сжечь. В знак щедрости и уважения, значит.

– Глупость какая, – пробормотал Вульфар.

– Ну, может, и глупость, судить не берусь. А сам ты, если к тебе старый друг в кои-то веки приедет, одну тощую курицу на стол выставишь? Даже если он и не съест больше?

Вульфар смешался.

– Я… нет.

– То-то и оно. Каждый по-своему с ума сходит. Вот так Алейн и промотал все. А когда помер, обнаружилось, что был весь в долгах, а закладные на Анг у Хильдеберта. Прямых наследников у пьяного герцога не было, вот король и пустил это дело на самотек, во всяком случае, препятствовать не стал. А может, Хильдеберт и ему денежек отстегнул за герцогский-то титул, кто знает.

– Так он не Первородный?

– Да какое там. Может, и эорлин, Вил их разберет, но совсем не ровня истинным князьям.

Эдвин даже остановился.

– Вот он зачем Гвенди… госпожу Этирне похитил!

– А то! Ежу понятно. Ежели она согласится за него замуж выйти, он уже на ступеньку выше поднимется, а дети ихние будут настоящими Первородными. Все. – Арн вздохнул с облегчением. – Привал. Завтра поутру увидим замок. Там речка будет, а на той стороне, в излучине, Анг.

– А как мы попадем туда?

– Легко. Анг – огромен. Даже больше Килгеррана. Тыщи три народа, наверное. Туда постоянно гости приезжают. Купцы, наемники, торговцы разные, крестьяне с оброками. Сейчас в этих краях войны нет, так что, думаю, ворота нараспашку. Во внутренний двор потруднее будет пробраться, но, может, нам туда и не надо. А внешний – он как город. Дома всякие, лавки, бордели, таверны. И нас там не знает никто. Так что зайдем, а потом видно будет.

* * *

Эдвин и Вульфар остановились, открыв рты от изумления. Единственным замком, который до того попался им по дороге, был Ардланн, и Эдвин тогда подивился, глянув на него мимоходом: как же возможно построить такую крепость на вершине скалы? Но фамильное жилище графов Дакр не шло ни в какое сравнение с Ангом.

Среди покрытых зеленью холмов с кудрявыми рощицами, маленькими, словно игрушечными домиками и крестьянскими полями, где трудились едва заметные фигурки их владельцев, высился белокаменный замок, опоясанный тремя кольцами стен. Его двенадцать башен, четыре темных и восемь светлых, почти втыкали в облака флагштоки с развевающимися на ветру черно-желтыми стягами. Среди этих стен и башен, подумалось Эдвину, Глоу просто потерялся бы.

Анг стоял на острове, точнее, в излучине реки под названием Ди, что неторопливо несла свои воды на юг вплоть до впадения в Тэлейт, а два речных колена соединялись между собой дугообразным рвом. К огромным гостеприимно распахнутым воротам вел мост на цепях, по которому в обоих направлениях двигались многочисленные повозки.

– Ишь ты, – буркнул Арн, когда путники, выйдя из леса, остановились на пригорке, – понастроили-то сколько…

В ответ на вопросительный взгляд он пояснил:

– Последний раз, помнится, башен было штук шесть. Вон те, темного камня, что к самой реке спускаются, – он показал пальцем, – самые первые. Говорят, их еще при Рикберте Злом возвели. Нынче как жилье они уж почти непригодны: стены толстые, холодные, каминов только пара штук. Те две, чуть западнее, белокаменные, с переходами и пристроями всякими – это жилье Алейна. А остальных не было тогда. Ну, что ж… у Хильдеберта, говорят, денег куры не клюют. Пойдем.

И он принялся спускаться с пригорка, направляясь к извилистой дороге, петлявшей меж холмов и крестьянских хозяйств. Дорога вела к мосту Анга.

На них действительно никто не обращал внимания. К замку и от замка двигались десятки возков и целые толпы людей, большинство из которых так же устали от долгой дороги, как и трое спутников, и только время от времени, поднимая облака пыли, мимо них проносился какой-нибудь всадник, вызывая в свой адрес ругань либо просто безразличные взгляды.

Стражники у ворот лениво опирались на алебарды, свысока посматривая на входящих в город. Арна с его спутниками они пропустили беспрепятственно, зато придрались к одному виллану с большой телегой, груженой бочками. Женщина, сидевшая на телеге, тут же подняла вой, обвиняя стражников во всех смертных грехах.

– Как всегда, – фыркнул Вульфар, толкнув Эдвина локтем в бок. – Только и ищут, с кого бы поиметь.

Анг встретил их толчеей и людским гомоном. Подмастерья, высунувшись из окон первых этажей, зазывали покупателей в лавки; нищие настойчиво дергали за рукава; какая-то баба истошно вопила, требуя поймать вора; точильщик ножей невозмутимо крутил свое колесо; монах в грязной фиолетовой рясе, забравшись на выступавший из стены камень, громко вещал о беларовом проклятии; четверо слуг, тащивших паланкин, пытались через толпу пробиться к воротам во внутренний двор, лаяли собаки, верещали мальчишки, кудахтали куры, и откуда-то доносились предсмертные вопли свиньи, попавшей под нож мясника.

– О, боги, – выдохнул Вульфар. – А я-то раньше думал, что в Ардланне слишком много народу.

Эдвин не ответил. Он тоже был ошарашен. Прижав к груди висевший под рубахой кожаный футляр, он продирался через толпу, стараясь не потерять из виду Арна. Тот сразу за воротами резко свернул вправо и решительно зашагал по одной из улочек.

– За мной, – бросил он, – там гостиница должна быть, «Красный Герцог», если только не снесли…

Шагов через сто стало поспокойнее. Улица сузилась так, что в некоторых местах два человека смогли бы разойтись с трудом. Верхние этажи домов, а здесь имелись и двух-, и даже трехэтажные, нависали над головами, почти смыкаясь так, что соседи смогли бы поцеловаться, чуть высунувшись из окон. Под ногами хлюпала грязь.

Эдвин выругался, едва успев отскочить от струи чего-то, что выплеснули откуда-то сверху, и тут же уперся в спину Арна.

– Пришли, – сообщил тот.

Гостиница оказалась небольшой, с черными от старости деревянными стенами и вывеской с грубо намалеванным изображением человека в красном с мечом в руке. Арн толкнул дверь.

Изнутри пахнуло горячим воздухом. Там царил полумрак, и только в дальнем углу залы полыхал оча, с томившейся над углями тушкой поросенка. Капли жира, шипя, разбивались о лист железа, заменявший противень. Вдоль стены тянулась стойка, а напротив нее, у окна, стоял длинный стол с лавками. Возле очага, стоя на коленях, копошился мальчишка, и, кроме него, в зале никого не было.

– Чего изволите? – тут же подал он голос.

– Кто нынче здесь хозяин? – спросил Арн, оглядевшись.

– Хозяин здесь… вот.

Из дверцы за стойкой показалась дородная фигура в относительно чистом фартуке. Мужчина был абсолютно лыс, зато его пышные брови могли бы заменить усы какому-нибудь человеку потщедушнее.

– Чего желаете?

Арн фыркнул.

– Тебе, старина, скоро гребень для бровей покупать придется. Боюсь только, все зубья переломаешь.

Толстяк присмотрелся, перегнувшись через стойку.

– Вил меня подери! – рявкнул он. Его голос походил на трубный глас. – Никак, Арн!?

Толстяк резво выбрался из-за прилавка, и они с Арном крепко обнялись.

– Каким ветром? Кто твои друзья?

– Так, друзья, – неопределенно ответил Арн. – Помогают мне в одном деле.

– Конечно, в деле, – усмехнулся толстяк, – разве ж ты без дела навестил бы старого знакомца?

– Извини, Мад. Я, честно говоря, думал, что ты уехал отсюда. Как Алейн помер, здесь же вообще делать стало нечего.

– Да. Только я остался, у меня ж гостиница, да пара человек из наших: Гровен да Тайлих.

– Тайлих? – удивился Арн. – Так он же еще в те времена на ладан дышал!

Мад фыркнул.

– И до сих пор дышит. По-прежнему в старом замке обретается. Только, понятно, не стражник, а что-то вроде кастеляна, за порядком следит. Хотя там уж и не живет никто. Но об этом потом. – Толстяк махнул рукой в сторону стола. – Присаживайся, угощение за мой счет.

Арн покачал головой.

– Нет, дружище. Пока день на дворе, я пойду разведаю, что, да как. Друзей только моих накорми. А как вернусь, посидим, поболтаем. – Он посмотрел на Эдвина. – К вечеру, наверное, вернусь. Меч оставлю, нечего с оружием тут светиться, ты уж будь добр, проследи.

Солдат кивнул на прощанье и скрылся за дверью.

– Ну, чем богаты, – сказал Мад, – садитесь. Роскошеств не обещаю, но с прошлого вечера много чего осталось.

Спустя четверть часа мальчишка поставил на стол блюдо с кусками зайчатины, крольчатины и всевозможной птицы, а также большой кувшин с горьковатым элем.

– Угощайтесь, – крикнул Мад из-за прилавка. – Потом, если передохнуть желаете, по той лестнице наверх, вторая дверь и третья. А можете обе комнаты занять, сейчас почти все свободны.

* * *

Вульфар сладко похрапывал, отвернувшись к стене, а Эдвин сидел на единственном в комнате табурете и задумчиво разглядывал меч Арна. Весь сон у него как рукой сняло, когда взгляд случайно упал на рукоять старого солдатского клинка. На яблоке, полустершаяся от тысяч прикосновений, виднелась выгравированная буква «ƒ». Точно такая же, как та, которую Эдвин давным-давно заметил на мече своего отца.

«Этого никто не должен видеть, – сказал тогда Гуайре, – не те времена нынче».

За окном уже стемнело, а Эдвин все сидел, охваченный воспоминаниями. Талейн, отец, мать, маленькая сестренка, потом Сидмонский монастырь и, конечно, Гвендилена. Эдвин даже подрагивал от нетерпения: он никак не мог поверить, что новообретенная дочка графа Тэлфрина и его Гвендилена – это одна и та же девушка, и не хотел думать о том, что случится, если это окажется правдой.

«Первородная принцесса, – с непонятным чувством рассуждал он. – Как же быть-то теперь?»

Дверь с легким скрипом отворилась, разбудив Вульфара, и в комнату вошел Арн. Вид у него был уставший, но глаза горели.

– Узнал, – с ходу объявил он, – все узнал. Она здесь. И мы даже можем попытаться сделать то, о чем я говорил.

– Как? – спросил Эдвин. – Она в тюрьме? В подземелье?

– Нет.

Арн уселся на кровать и, переведя дух, негромко заговорил.

Он встретился с тем самым Тайлихом, о котором упомянул хозяин гостиницы. Пройти во внутренний двор оказалось совсем не так трудно, как Арн предполагал сначала.

– Нынешний герцог Хильдеберт – не рыцарь, нет, самый настоящий торгаш, – презрительно заметил солдат, – и людей в стражу набрал по своему образу и подобию. Хороших вояк очень мало, в основном – дешевые наемники, которые мать родную за грохен продадут. – Арн фыркнул. – Остановился, поговорил, наплел, что Тайлих – это мой двоюродный брат. Потом монетку всунул – и всего-то делов.

Будь госпожа Этирне в темнице, продолжал он, дело, конечно, было бы трудное. Но ее держат в одной из старых башен – там действительно никто не живет, большая часть помещений используется как склады, и, судя по тому, что выболтал Тайлих, ее поместили в бывшую комнату начальника стражи. Прячет ее герцог от всех, старается, чтоб как можно меньше народу об этом знало.

– Я Тайлиха подробно не расспрашивал, – пояснил Арн. – Давно человека не видел, мало ли, что у него на уме, но он всегда был болтуном. К тому же, когда мы с ним сидели, пиво пили, его вниз позвали, сказали, воды надо девке отнести. Что за девка, спрашиваю? Он и рассказал, что знает. Знает немного, правда, но то, что рыжая, заметил. И еще говорит, что голодом ее морят, так что ждать нам резона нету. Завтра же попробуем.

– А как? – вновь спросил Эдвин.

Арн улыбнулся.

– Просто. Я эту каморку знаю. Там дыра есть в стене, небольшая, но Этирне – девочка тоненькая, пролезет. Снаружи она решеткой забрана, так мы эту решетку… того. Уже то хорошо, что старая башня той стороной глухая, и на реку выходит. Всего-то надо лодку раздобыть, пару инструментов да веревку.

Солдат встал.

– Все. Сегодня отдыхаем, а завтра ночью – на дело.

– Подождите. – Эдвин протянул ему меч. – Что означает эта буква?

* * *

Гвендилена сидела на кровати, обхватив колени руками и дрожа всем телом. Разбитые губы сильно болели, а платье превратилось в лохмотья. Желудок сводило от голода, но это оказалось не самое страшное.

На второй день ей принесли всего лишь одну булку, и она предусмотрительно запрятала ее в самый дальний угол, завернув в кусок дерюги, оторванный от матраса. На третий день – ничего, на четвертый тоже. Тот старик со свалявшейся от грязи бородой являлся один раз в день: молча наливал воду в кувшин, и уходил, поглядывая на нее подслеповатыми глазками.

А вчерашним вечером пришел Хильдеберт, и Гвендилена вжалась в стену, как только его увидела. От герцога разило вином, шевелюра была всклокочена, а рубаха развязана чуть не до пупа. Бормоча что-то нечленораздельное, он накинулся на нее, выворачивая руки и пытаясь стянуть платье. Гвендилена брыкалась и визжала, расцарапывала ему лицо, но добилась лишь одного: Хильдеберт, рыча от возбуждения, ударил ее кулаком, повалив на кровать и разорвал платье чуть не пополам. Легко, как котенка, он бросил Гвендилену животом вниз и здоровенной пятерней вжал ее лицо в матрас. Она извивалась, как червяк. Наверное, ее спасло только то, что герцог был пьян. Матерясь, он безуспешно пытался развязать штаны, когда ей, наконец, удалось дотянуться до подсвечника.

Гвендилена вывернулась и ударила его по лицу. Потом еще раз. Герцог взвыл от боли: кажется, она выбила ему глаз. Он вырвал у нее подсвечник и с силой отшвырнул к стене. Она потеряла сознание и очнулась лишь спустя какое-то время. Плача от боли, она ощупью добралась до кровати, а потом долго лежала, свернувшись калачиком и всхлипывая.

А не далее как час назад, едва только начало темнеть, герцог пришел снова. На этот раз он трезвый и одетый с иголочки, но при виде него у Гвендилены внутри все сжалось. Его левый глаз скрывала перевязь. Он внимательно посмотрел на нее, высоко подняв факел: по всей видимости, Хильдеберт заявился лишь затем, чтобы убедиться, что она жива.

– Вы не изменили своего решения, госпожа? – Его голова на жилистой шее покачивалась из стороны в сторону, как у змеи.

– Никогда, – глухо ответила она.

Герцог кивнул, как будто даже с удовлетворением.

– Что ж, наверное, я проявляю слишком большую щедрость, приказывая приносить вам воду, – сказал он и ушел.

Гвендилена сидела, трясясь то ли от холода, то ли от переживаний. Долго она так не протянет. Не протянет. В голове вдруг возникла картина: как она, в разорванном платье и с обтянутыми кожей ребрами, ползает по грязному полу перед Хильдебертом, вымаливая кусочек хлеба. Или кружку воды.

Она уже видела подобное. Давным-давно, когда ей было лет пять или шесть, боги наслали на обитателей Срединных гор Великий Холод. Снег лежал на полях до середины лета, а с начала осени уже начинались проливные дожди, сменявшиеся вьюгами. То, что от отчаяния сеяли, вымывало водой, а то, что вырастало, замерзало на корню. Люди съели животных; в остатки муки, чтобы обмануть голод, добавляли белой глины и кору деревьев, а потом ходили с ввалившимися щеками и вздувшимися животами. Эта еда породила мор, и умерших хоронили десятками, увозя на возках и сбрасывая в общие ямы. Затем наступили Тощие Годы, и началось страшное. Односельчане заманивали соседских детишек яблочком, убивали и съедали. На деревенской площади в Брислене по приказу его высочества Эдана Беркли повесили сразу шестерых, но ночью трупы сняли и уволокли, потом нашли лишь кости, а дядюшку Рила – Гвендилена хорошо его помнила, – поймали на кладбище, когда он разрывал свежую могилу. Ради куска хлеба люди были готовы на все, и разум отступал перед всепоглощающим чувством Голода.

О, если бы не эта злосчастная решетка! Уже на следующий день после того, как Гвендилена попала в эту камеру, она, с трудом втиснувшись в ту дыру под потолком, на расстоянии пяти-шести локтей увидела выход, увы, забранный толстыми железными прутьями. Отчаянно дергаясь, она попыталась залезть поглубже, понимая бессмысленность этого занятия: даже если бы и получилось неведомым образом добраться до решетки, ей никогда не удалось бы ее выломать.

– Госпожа Этирне! Госпожа Этирне!

Гвендилена вздрогнула. И тут же стремглав кинулась к оконцу, прислушиваясь. И вдруг опять:

– Госпожа Этирне! Вы здесь?

– Арн!

Она отступила на шаг. Мысли вихрем кружились в голове.

– Ты же… тебя же…

– Да нет. – Из отверстия донесся смешок. – Считайте, что я восстал из мертвых, чтобы вытащить вас отсюда.

– О, боги, Арн! – Гвендилена едва не заплакала от счастья.

– Ты сможешь пролезть в эту дыру?

– Она очень тесная…

– Тебе придется. А мы поможем. Но пока сиди тихо и слушай, не появится ли кто в коридоре.

Гвендилену колотил озноб. Она бросилась к двери. Стояла тишина, нарушаемая лишь легким скрежетом и глухими постукиваниями: по всей видимости, Арн пытался выломать решетку.

«Мы». Он сказал – мы. Наверное, он там не один.

Прошел, наверное, целый час, когда она вновь услышала его голос.

– Ваша милость! Я брошу веревку. Там петля. Продевайте в нее руки и крепко держитесь. Мы будем вас потихоньку вытягивать. Это не очень приятно, но придется потерпеть. Но сначала я спущу бутыль с маслом. Намажься целиком, потом передашь бутыль мне. Если надо, мы будем лить сверху. Здесь камень, боюсь, не особо поможет, но все же немного легче будет.

– Да, да…

Спустя несколько мгновений из отверстия показалась веревка с привязанной за горлышко бутылкой. Чуть замешкавшись, Гвендилена скинула с себя обрывки платья и принялась натираться густой жидкостью. Потом привязала бутыль обратно.

– Я готова.

– Хорошо. Платье свое тоже привяжи, пригодится.

Стенки отверстия были осклизлыми от сырости, ровно обтесанными, но все же недостаточно гладко для того, чтобы Гвендилена не чувствовала боли. Она стискивала зубы, еле удерживаясь от взвизгиваний. Запястья, затянутые петлей, страшно ныли, а мелкие камешки до крови раздирали кожу, несмотря на то, что Арн тащил ее очень медленно. Сверху лили масло. Она все же не удержалась от стона, когда обломок одного из камней в том самом месте, откуда выломали решетку, глубоко процарапал спину. Сильные руки подхватили ее за подмышки и мягко вытянули наружу.

Гвендилена без сил упала на траву.

Мельком глянув на кровоточащие ссадины, покрывавшие тело, Арн накинул на ее плечи плащ.

– Ничего, до свадьбы заживет. Пойдем, девочка. Надо спешить.

Он помог Гвендилене подняться, и только тут она увидела еще двух человек. Стояла ночь, лишь звезды сияли на небе, но она сразу узнала лицо одного из них.

Эдвин.

В глазах у Гвендилены потемнело, и она потеряла сознание.