Текст книги "Монастырь"

Глава 27
Чтение книг не доводит до добра

У Беорна было перед ними преимущество почти в неделю – а это как раз тот срок, за который можно добраться до Черных гор. С другой стороны, думал Эдвин, армия движется все же довольно медленно, так что у них есть шанс попасть в Глоу раньше.

Сбежать из Лонливена оказалось совсем несложно. «Главное – знать, как», – усмехнулся про себя Эдвин. Тайный ход, о котором рассказал Хэвейд, вывел беглецов не просто за пределы замка, а вообще из Лонхенбурга. Ход из кабинета Великого магистра, тоже прорубленный в толще стены, оказался отдельным, никак не связанным с хитросплетениями прочих коридоров, и уже менее чем через четверть часа беглецы попали в начало длинного лаза. Лаз был старым, сырым и грязным, с корнями деревьев, торчащими из сводов, сонмищами крыс и белесого цвета насекомых, панцири которых мерзко хрустели под ногами. Вдобавок ко всему еще и узким: идти приходилось, согнувшись в три погибели, а в иногда ползти на четвереньках. Эдвин молился только об одном: чтобы впереди не случилось какого-нибудь завала.

Они уже потеряли счет времени, когда послышалось журчание, и за ближайшим поворотом Эдвин увидел Тэлейт. Река неторопливо несла свои волны в каких-то двадцати футах прямо под ними. Этот тайный ход прорыли, по всей видимости, довольно давно, и с тех пор вода изрядно подточила и углубила русло. Внизу виднелась узенькая полоска берега, и иного пути, кроме как спуститься по крутому склону с риском сломать ноги, не было.

Все, однако, прошло благополучно: помогли ветки деревьев и корни, торчащие из земли. Несколько минут – и беглецы уже стояли на берегу, оглядываясь и пытаясь отдышаться. Густая зелень совершенно скрывала выход из лаза. А высоко наверху на фоне начинающего светлеть неба высился частокол крепостных стен Лонхенбурга – похоже, то самое место, через которое им поначалу предлагали побыстрее добраться до королевского замка. Городские трущобы. Квартал Лекарей, вспомнил Эдвин.

– Пойдем, – сказал он, – надо торопиться. Уже утро, и твое исчезновение точно заметят. Правда, они в жизни не догадаются, где искать, но все же…

Вместо ответа Гвендилена привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Лицо у нее было чумазое и счастливое.

– Пойдем, – весело согласилась она.

Кое-как отряхнувшись от налипшей грязи и умывшись, они пошли вверх по течению. Там, примерно в миле, был мост – Эдвин заметил его, когда они подходили к Лонхенбургу. Несмотря на ранний час, мост уже понемногу заполнялся народом: городские ворота открывались с первыми лучами солнца.

Потолкавшись немного, беглецы решительно направились на юг. Никто не обратил на них внимания: одежда у Эдвина была неброская, а Гвендилена еще в замке надела то самое коричневое крестьянское платье, в котором пришла в столицу.

Гвендилена совсем не была обузой, шла очень быстро, но Эдвин все же время от времени корил себя за то, что послушался ее.

– Вот что, – сказал он, как только они перешли через мост, – надо придумать, как отправить тебя в Нордмонт.

Она посмотрела на него, нахмурившись.

– Давай сядем, передохнем.

Кивнув, Эдвин уселся под кусточком. Все мускулы ныли: то ли от усталости, то ли от волнения. Он достал из плечевого мешка буханку хлеба, пару яблок, которые прихватил в опочивальне Гвендилены, и, предложив подруге, принялся с аппетитом жевать. В конце концов, он не ел уже около суток, а то и больше.

– Так что ты там… про Нордмонт? – спросила Гвендилена.

Эдвин рассказал ей все. Про Хэвейда, про Черную книгу и принца Эллу. Про брата Мадауга, растянутого на дыбе.

Гвендилена порой вздрагивала, но ни разу его не перебила.

– Я хочу успеть предупредить его милость, – закончил Эдвин, укладывая остатки еды в котомку. – Там, похоже, скоро война начнется, места опасные. А если король узнает, как использовать те письмена, даже не знаю, чем все может закончиться.

– Ты думаешь, это правда? Про чудовищ всяких?

Эдвин рассказал ей про палец гуля, о котором говорил Хэвейд, а затем и про Мортоха в Черных горах. Про страшный красный туман, который слизывал с людей головы, словно сливки.

– Так что ты должна отправиться к своему отцу. Не знаю пока, как, надо подумать. Наверное, надо найти попутный караван, а то одной девушке идти несподручно. А я потом, как все закончится…

– Нет, – решительно прервала его Гвендилена.

Эдвин взглянул на нее с непонятным чувством. В общем, он ожидал, что она это скажет.

– Я с тобой пойду, – заявила Гвендилена, – виконтесса Абергавенни может идти, куда хочет, и никто ей не указ. А идти она желает вместе с тобой.

Она вдруг резко наклонилась и, выдернув из его рук котомку, победно потрясла перед его носом и весело расхохоталась.

– Кроме того, у меня есть еда, а у тебя ее нет!

Эдвин улыбнулся: знакомые слова. Похоже, что и правда пойдет, как бы он ее не убеждал. Опять пойдет. Как тогда, в Сидмоне. Да и, откровенно говоря, ему не хотелось ее отпускать. При мысли о том, что он снова какое-то время будет лишен ее волос, ее губ, озорного взгляда изумрудно-зеленых глаз, ему становилось тоскливо.

Эдвин легонько потрепал ее по голове. Гвендилена заурчала, изогнувшись, как кошка. Н-да, он представлял себе Первородных немного по-другому. Чуть поколебавшись, он наклонился и крепко поцеловал ее в губы.

– Нам надо спешить, – сказал он.

* * *

Уже в Лирне Эдвин понял, что они опоздали.

Лирне – небольшая деревня на Северном тракте, первая, что попалась им на пути. До нее они добрались без особых трудностей, добрых две трети дороги проехав на крестьянских телегах. Здесь они решили остановиться на ночь: солнце почти скрылось за горизонтом, на небе зажглись первые звезды, а следующее селение – Гвервил, от которого Эдвин с Вульфаром, направляясь в Нордмонт, резко свернули на запад – находилось еще в дне пути.

Постоялый двор в Лирне был невелик и заполнен до отказа, так что хозяин предложил им для ночевки коровник с большой копной сена в углу, и даже не потребовал за это денег: только махнул рукой, быстрым взглядом оценив их бедную одежду и уставший вид. У него и так хватало постояльцев, которые могли за себя заплатить. Гвендилена сразу же заснула, а Эдвин отправился в таверну в надежде что-нибудь разузнать про королевскую армию.

Оказалось, что сам Беорн примерно с тремястами рыцарями проехал через эти места не далее как пять дней назад. «Всего триста?» – удивился Эдвин, и один из посетителей, судя по виду, сам бывший наемник, охотно пояснил:

– Так уже к концу подъедет, к самому штурму. А орденцы туда еще две недели назад отправились: тысяч семь-восемь, никак не меньше, с требушетами да онаграми – здоровенными, однако, футов по пятнадцати в длину…

Наемник со знанием дела принялся рассказывать про эти новомодные штуки, чем привлек внимание полудюжины посетителей, но Эдвин уже не слушал. Даже если они тащили с собой осадные машины и, следовательно, передвигались очень медленно, все равно выходит, что замок Глоу находится под осадой уже самое малое несколько дней.

Эдвин полночи пролежал с открытыми глазами, пытаясь сообразить, что же делать. По всему выходило, что надо спешить в Сидмон, рассказать монахам о том, Черная книга находится в руках короля, и хуже того – из слов брата Мадауга следовало, что он знает, как ею пользоваться. Хотя – Эдвин беспокойно поворочался – брат Мадауг до сих пор на дыбе. Не может же быть, чтоб его держали там все последние дни? А это значит, что о тайне книги он рассказал кому-то вот только что, может быть, даже прошлым вечером. И тот человек, конечно, немедленно бросился вслед за королем, чтобы обо всем доложить ему. Значит, король пока ничего не знает, и значит, есть шанс успеть.

Гвендилену он разбудил ни свет, ни заря.

* * *

Камень, со свистом пролетев над крепостной стеной, врезался в северную башню, разметав вокруг осколки.

– Ерунда, сир, – сказал начальник стражи Меррик. Он стоял рядом с Эллой, позвякивая кольчугой. – От «скорпионов» толку нету, камни слишком мелкие, а требушеты они ближе поставить не могут, здесь везде уклон сильный. Я считал: только шесть попаданий за день, все в разные места, да и то на излете.

Элла согласно кивнул. При тридцатифутовой толщине стен Глоу орденцам понадобится несколько месяцев, чтобы нанести хоть какой-то урон. Замок стоял на скале, крутые склоны были, как на ладони, так что осаждающим пришлось установить свои машины на плоских вершинах соседних гор – гораздо дальше, чем предполагала конструкция требушетов. Тяжелые камни не пролетали и половины расстояния, а легкие больше пугали, чем действительно вредили. Только самый первый снаряд, выпущенный несколько дней назад, упав во двор, размозжил голову одному виллану, но с того времени, завидев заряжающуюся катапульту, дозорные зычно предупреждали обитателей замка. Те бросали свои дела и бегом устремлялись под защиту стен.

– Я слыхал, – продолжал Меррик, – в Криде есть такая баллиста с рычагом в сорок футов, и камни может швырять с меня весом, и чуть не на фарлонг…

Снизу раздался стон: похоже, один из осколков все же кого-то задел.

Элла выругался сквозь зубы. По внутреннему двору было ни пройти, ни проехать. Орденцы поступили очень умно, надо признать: по дороге к Глоу они жгли деревни, но не мешали жителям бежать. И крестьяне, открыв рты и выпучив глаза от ужаса, бежали к своему господину. Многих Элла успел выпроводить в горы: десяток проводников увели беженцев через ущелья подальше от замка, но все равно – в Глоу оказалась заперта сотня голодных ртов, половину из которых составляли женщины и дети.

Сейчас их выгонять было уже некуда: по самым скромным подсчетам, Орден привел не меньше семи тысяч солдат, перекрыв все подходы к Глоу. Хуже того: орденцам удалось выловить в близлежащих долинах еще два десятка беженцев. Их обобрали до нитки и пинками и угрозами отправили к Глоу. Делать нечего – ворота пришлось открыть, и сейчас в замке на каждого солдата приходилось почти по два бесполезных крестьянина.

Главная беда заключалась в том, что лето подходило к концу, хлеба еще не созрели, а старые запасы не особенно велики, хотя пока нужды никто не испытывал.

– Глупости все это, – неуверенно повторил Меррик. – Чтобы хоть какой-то толк был, надо в определенное место попадать, и не раз и не два. А с такого расстояния, да такими мелкими ядрами они пару лет провозятся. Не пойму я…

Меррик замолчал, кусая длинный ус. Элла глянул на него искоса.

– Говори.

– У них семь тысяч солдат самое малое… От требушетов толку нет, только слепой этого не видит. Так нет же: уже пятый день они сычами сидят в окрестных горах и стреляют. Лениво так стреляют, ваша милость. Чего ждут?

– Продолжай… – ободрил его Элла.

– Я в своей жизни три раза замки брал. Один раз, в Рудланской крепости, все просто было. Свой родник там крохотный, а то лето жарким выдалось. Так мы в источник трупов накидали, человеческих, да звериных – тут и пришел рудланцам конец. Уже через месяц сир Яго Гвайр щит свой со стены убрал и ворота открыл. Второй раз, в Кайрфилли – еще легче. Те же требушеты, а потом ворота тараном сломали. Народа много, конечно, полегло: они свои рвы смолой залили и подожгли. Страшная сеча была, но на все не больше недели ушло. Последний раз, это лет десять назад случилось, под Илбреком, дольше всего возились. Замок это неприступный, вроде Глоу, и запасов там – на год, не меньше. Так мы три месяца подземный ход рыли. У себя там палаткой его замаскировали. А как до стены дошли, заложили там смесь адову – и она полкрепости разнесла…

– Так… – Элла задумался.

– То-то и оно! – Меррик ободрился явным вниманием своего господина. – Осадные машины здесь – пустое. Воды у нас столько, что ванны общественные можем устраивать. А подземный ход – не вижу я, чтобы они хоть что-то делать собирались. Да и если соберутся, рыть будут до конца времен. Сильно издалека придется начинать: у нас все склоны на виду. Может, еще какие способы есть, сир, не знаю, но только если они не намерены полгода нас голодом морить, я бы, будь на их стороне, предложил бы штурм. Других вариантов не вижу. Народу у них полно. Так вот: ежели орденцы на нас всем скопом накинутся, трудновато будет устоять. Тут всего сто человек боеспособных. Даже если они половину своих потеряют, даже больше, одной тысячи хватит, чтобы стены захватить. Не выдюжим, ваша милость. Ан нет: они просто сидят и ждут. Чего сидят? Кого ждут? Что готовят? Всю голову себе сломал.

Элла задумчиво кивнул и, еще раз окинув взглядом заросшие лесом горы, начал спускаться вниз. Народу здесь толпилось предостаточно, и всем им нашлась работа, хотя порой и пустяковая. Это была инициатива домоправительницы Мегайн.

Она развернула бурную деятельность, заставив вновь прибывших счищать мох со старых камней, потом драить их щетками, белить стены во внутренних помещениях, полировать и без того сверкающие котлы, колоть дрова на зиму, хотя это и не имело особого смысла – достаточный запас дров заготовили еще весной с тем, чтобы они успели просохнуть до зимы – и выполнять еще кучу другой мелкой и часто ненужной работы, но Мегайн упрямо стояла на своем.

– Нечего без дела болтаться, – говорила она Элле, – если дать им волю, так и вовсе на шею сядут.

Сейчас, впрочем, многие уже отдыхали: солнечный диск почти скрылся за горными вершинами, а это означало, что дневные хлопоты подошли к концу. С десяток мужиков играли в кости, весело переругиваясь (впрочем, они тут же вскочили и, сдернув шапки, принялись в пояс кланяться проходившему мимо господину); мальчишки гонялись за собакой; сапожник крутил дратву, торопясь поспеть до полной темноты; женщина кормила грудью младенца – в общем, обычная суматоха, предшествовавшая вечерней трапезе.

Элла ввел здесь особый порядок: сразу после захода солнца в холле Фантура, Огненной башни, на козлах устанавливали длинные столы, за которые приглашались все желающие. Народу в замке набилось очень много, но крестьяне сами быстро разобрались, кто будет сидеть за столами ближе к господину, кто – дальше, а кому и вовсе лавки не по чину. Такие располагались у стен. Ели, пили, произносили заздравные тосты, а потом, когда столы убирали, без особого порядка устраивались прямо на полу, поближе к полыхавшему камину. Рассказывали страшные истории, пели песни и уже глубокой ночью ложились спать, солдаты – не снимая камзолов и с оружием у изголовья.

В холле Фантура стоял шум и гам. Добрых два десятка факелов полыхали, освещая неровные стены и нещадно чадя. Целая толпа вилланов разбирала доски и под руководством плотников ставила столы; вокруг уже собрались женщины с блюдами дымящихся пирогов и кувшинами с элем, и одна из них – Луайне. Она улыбнулась господину, чуть потупив глаза. Элла махнул рукой, призывая не прекращать из-за него работу, и направился к лестнице на второй этаж.

И остановился.

Снаружи, перекрывая весь этот гомон, раздались вопли. Беспорядочные крики мужчин и истошный бабский визг. Элла ринулся во двор, выхватывая на ходу меч.

Лихорадочно озирающиеся солдаты держали оружие наизготовку, дрожала от ужаса кучка крестьян, в голос плакала какая-то коленопреклоненная женщина. А в середине двора, в огромной луже крови валялось разорванное пополам тело, словно перекушенное гигантскими челюстями.

– Что здесь? – выдохнул Элла. Солдаты молчали; у некоторых дрожали руки. – Алед!?

Латник набрал в грудь воздуха, собрался с мыслями.

– Непонятно, ваша милость, – тихо произнес он, не прекращая озираться по сторонам. – Прямо из земли, из щели, что-то черное…

– Вроде змеи… – тут же добавил кто-то.

– Как щупальце…

– Вытекло – и хрясть…

– Это Мортох, сир, – пробормотал невесть откуда появившийся Глойн. Он трясся всем телом.

– Смотрите!!!

Вытянутой рукой один из крестьян указывал на Шатур, западную башню. Башню Тени.

На ее стене, под самой крышей, сидело нечто. Оно зашевелилось и расползлось в стороны, обратившись в полудюжину похожих на пауков тварей. Каждая из них в сгущающихся сумерках походила на очень худого человека с противоестественно длинными конечностями. Существа одновременно повернули головы, сверкнув мертвенно-синими глазами, и зашипели.

– Гули! – истошно завопил кто-то. – Это гули!

Словно напуганная криком, самая большая тварь завизжала и прыгнула вниз. Паучьими лапами она облапила одного из солдат и вгрызлась ему в шею. Брызнул фонтан крови.

Все смешалось – наемники и крестьяне, женщины и мужчины, крики и сверкающие полоски стали. Кто-то бежал, кто-то остервенело рубил мерзкого монстра. На башню обрушился целый ливень арбалетных стрел.

Потом воцариась тишина. Люди замолчали, тяжело дыша, вытирая с лиц пот и брызги крови. Гули – их оказалось не шесть, а около десятка – дергая костистыми конечностями, подыхали, истекая ручейками дымящейся зеленоватой слизи. И – трое мертвых и дюжина раненых.

Протяжный звук рога разорвал тишину. К нему тут же присоединился другой. Элла ринулся на крепостную стену, за ним – несколько солдат.

– О, боги…

По башне Шатур от верха и до низа вдруг побежала трещина, и из нее, как тысячи термитов, по стенам поползли гули. Внезапно пошел дождь, замолотил крупными каплями, и в скрытую облаками вершину Гленкиддираха, раскалывая небо, одна за другой стали бить молнии.

Горы ожили. Они шипели, хрипели и визжали, выплевывая на поверхность тысячи существ. Черных, серых и прочих; двух-, четырех-, шести– и стоногих; огромных, как буйволы, и маленьких, тела которых усеивали многочисленные глаза, либо вовсе безглазых; с крыльями, как у летучих мышей; с чешуйчатой или покрытой шерстью кожей. И все это летело, ползло, извивалось и клацало зубами. Черные даже на фоне черного фигуры, словно одетые в длинные рваные плащи, плыли по склонам, едва касаясь земли, и там, где они проходили, трава покрывалась инеем. И – целые реки сизо-красного тумана, которые стремительно текли наверх, к стенам Глоу.

Беорн. Черная книга. Проклятье.

Элла закрыл глаза.

* * *

После Ардланна им пришлось идти пешком. До Глоу оставалось всего пара дней пути, и здесь война уже давала о себе знать. Сам Ардланн, стоявший в отрогах Черных гор, ощетинился копьями и звенел оружием. Там, где дорога резко сворачивала на юг, ныряя в горную долину, высилась наспех возведенная сторожевая башня. Солдаты, лениво опиравшиеся на алебарды, проводили путников взглядами, однако препятствовать им не стали.

Эти места Эдвину знал: немногим больше месяца тому назад он шел здесь с Вульфаром, направляясь в Нордмонт. Ощутимая разница заключалась только в том, что сейчас тут не было видно ни одного человека. Ни пилигримов, ни крестьян с телегами, спешащих на рынок, хотя стояла самая пора для сбора лука и поздней капусты.

Заночевать они решили в деревне Глоу, а от нее до замка было уже рукой подать. Шли быстро, останавливаясь только затем, чтобы отдохнуть малость, да перекусить. В Ардланне – в городе, не в замке – Эдвин потратил пару часов на то, чтобы помочь разгрузить возок с пивными бочонками, за что получил от хозяина четыре медных грохена. Деньги тут же потратили на овсяные лепешки, кусок подкопченной свинины и полдюжины яблок. Не удержавшись, на остаток купили несколько кусков сочной, редкой здесь дыни, которую везли с юга, в основном из Ллевеллина.

Дорога давалась легко, хотя тропка невероятным образом петляла, огибала гигантские валуны, ныряла в низины и вновь взбиралась наверх, то и дело открывая взору красивейшие виды. Уже милях в десяти к югу от Ардланна горы заполонили собой все пространство: чем дальше, тем все более высокие, величественные, покрытые густой зеленью.

– Смотри, – произнес Эдвин, когда они вскарабкались на очередной холм. Вытянув руку, он указал на одну из гор. – Это Гленкиддирах.

Дом богов на фоне темнеющего неба, с сизо-черными облаками, кольцом висевшими над его вершиной, был страшен. У Эдвина внезапно появилось ощущение, что Гленкиддирах стал заметно ниже, чем тогда, когда Глойн впервые показал его у Дардинской башни. Жерло вулкана расширилось, обломки скал острыми зубами цеплялись за тучи.

Гвендилена поежилась.

– Нам туда?

– Нет. Надо спуститься и повернуть на запад. Дорога сама приведет.

Взявшись за руки, они молча тронулись дальше. Следовало поторопиться: ночь уже вступала в свои права, лес просыпался, издавая животные звуки, а из оружия у Эдвина имелся лишь короткий нож, который он прихватил в покоях Хэвейда.

Слава богам, обошлось без неприятных встреч: только один раз они замерли на тропе, когда из густого подлеска выскочил кабан и, злобно сверкнув маленькими глазками, помчался дальше.

– Чувствуешь? – спросил Эдвин. Гвендилена покачала головой.

– Запах, – сказал он. – Гарь.

Гвендилена вдруг схватила его за рукав.

– Ужасно, – прошептала она.

На окраине деревни в густой траве лежал труп женщины. Полуобнаженный, с распоротым до пояса платьем и широко раскинутыми ногами. Узнать, что это женщина, можно было разве что по обрывкам одежды: лесное зверье уже изрядно потрудилось над убитой.

Глоу было выжжено.

Ни одного целого дома, лишь остовы, обмазанные глиной, черные от копоти. Путники медленно пошли по единственной деревенской улице, оглядываясь и вздрагивая. Никого и ничего, и только полная луна выхватила из мертвого пейзажа несколько обезображенных тел, в основном, опять же, женских.

– А где остальные… люди? – прошептала Гвендилена.

– Не знаю, – так же тихо ответил Эдвин. – Я вообще не понимаю, зачем деревню сожгли. Крестьян обычно не трогают, иначе кто работать будет? Может, угнали куда. А может… приказ короля. Мне мастер Хэвейд рассказал про него немного. Беорн очень жесток, и часто без повода. Будем надеяться, что они просто сбежали.

Гвендилена нервно глянула на один из трупов.

– Оставив своих женщин?

– Не могу сказать. Других-то мертвецов нет. Значит, угнали.

Гвендилена кивнула. Она шла, обхватив руку Эдвина и тесно к нему прижавшись.

– А ты уверен, что это… люди натворили?

– Да. – Эдвин невесело улыбнулся. – Порождения Вила не насилуют женщин. Да и, наверное, не жгут дома.

– Я не хочу здесь ночевать, – сказала девушка.

Эдвин ободряюще обнял ее за плечи.

– Пойдем. В полумиле отсюда я прошлый раз заметил хижину углежога. Она на отшибе, думаю, там можно будет остановиться.

Хижина в глубине леса, скрытая от посторонних глаз густой листвой, пустовала. Внутри обнаружилась соломенная подстилка и котелок над очагом, устроенном прямо в земляном полу. Огонь Эдвин разжигать не стал. Они перекусили на скорую руку и, обнявшись, улеглись спать, думая об одном и том же. О том, что увидят завтра.